Д.М.Милеев. Воспоминания. Союз охотников

Дата публикации: 21.06.2015 2:57:38

Для охотников в те времена было много дичи и зверя, и так как я питал к этому спорту большое пристрастие, то пользовался каждым удобным случаем, чтобы поохотиться. Кабаны иногда заходили даже в поселки. Например, дикий кабан устроил свое логовище на окраине поселка Благовещенского и обгулявшаяся с ним домашняя свинья принесла полудикарей, длинномордых и полосатых. На кабана устроили облаву, но он ушел, а на следующий год снова появился в тех же местах. Однажды, охотясь на фазанов на хлопковых полях близ Джалалабада, я поднял стадо кабанов в 7 штук. Они устремились к камышам и зарослям Сайтала и здесь перехвачены были толпой улачников, бросивших своего козла, чтобы поразвлечься над кабанами. Табунок рассеялся, а один кабан, самый крупный бросился к озеру, где камыш был гуще; ему наперерез устремился всадник на вороном отличном скакуне, купленном незадолго перед этим за 1500 руб. (средняя лошадь стоила 130-189 руб.); в мелком камыше их дороги скрестились — всадник не успел свернуть в сторону, как кабан ударил лошадь под грудь и выбросил ее вместе с всадником над камышом. У раненой насмерть лошади были перебиты два ребра и плечевая кость.

В Сайтале много было зайцев, фазанов, серых куропаток, встречались зимой утки, чирки, бекасы, вальдшнепы, цапли.

Кругом были рисовые поля, дававшие пищу аистам. Эти птицы были непременной частью городского пейзажа: они гнездились на всех старых деревьях Джалалабада, Хозретаюба и Сузака. Под каждым таким деревом валялись полуживые или уже разложившиеся трупы змей, крыс и прочей нечисти, служащей пищей этим спокойным, нарядным, бело-черным птицам, считавшимся у населения священными и поэтому живших под защитой старых добрых чувств и привычек.

Административные здания в Джалалабаде еще не были построены. Вернее, их выстроил на расстоянии 2 км от центра города (базара) на пустыре прежний зав.местхозом И.И.Цв-ев; но переселиться в них не решились, т.к. «власть» оторвалась бы от народа. Здания эти, приходившие теперь в упадок (и зверинец при них), стояли пустые, а строить решили в центре города по другую сторону базарной площади. Пока все административные учреждения размещались в старых русских постройках, для чего они были муниципализированы. Служащие размещались в частных домах у узбеков — это были обыкновенные кишлачные глинобитные постройки, с плоскими глиняными крышами, иногда перекрытые камышом или железом. Одна улица в сторону вокзала была «торговой»: здесь лепились тесно друг к другу «духаны» — лавчушки, обычно 2-3 метра по фасаду, как ящики, в которых сидели мелкие торговцы разным «пуруший»: пьес-пуруш (торговец луком), газмол-пуруш (торговец мануфактурой), гуруч-пуруш (торговец рисом), «касаны» (мясник), дои-пуруш (торговец зерном).

В единственном тогда кооперативном ларьке продавцом был крестьянин из поселка Благовещенского, находившегося в расстоянии 7 км от Джалалабада. Утром, до рассвета, он шагал оттуда в Джалалабад, вечером, затемно, уходил обратно, к себе домой.

Сторож в исполкоме (швейцар), а также почтальон, были тоже из Благовещенки. Швейцар этот был более состоятельным — имел лошадь и ездил верхом. Однажды по пути в Джалалабад он встретил зимой стадо обмерзших дроф, перебил их нагайкой и повез на базар — таковы еще были нравы в Джалалабаде, где наступление социалистической эры еще мало кто ощущал в действительности, где борьба со старым укладом еще только начиналась. Еще через 3 года в другой (южной) столице мракобесия служители культа убьют Хамзу; здесь еще полновластными хозяевами считали себя в Хозреаюбе шейхи, имевшие большие доходы от эксплуатации источников-купален и святых мест, где по повериям мусульман люди находили исцеление от многих болезней.

С первых же дней работы в Джалалабаде я близко сошелся с охотниками — членами процветавшей тогда организации Союза охотников. Это был клуб страстных любителей этого красивого спорта, собиравшихся ежедневно в своем помещении для бесед, рассказов, сборов на охоту, обсуждения своих дел. Связи наши были с охотниками всего Джалалабадского округа; все знали друг друга в лицо, приглашали на охоту, вели пушнину, получали охотприпасы, заключали договоры, сколачивали артели.

В 1927 году была устроена в Джалалабаде с/х выставка. Охотничий отдел мы оформили богато и интересно, и получили всеобщее признание — золотую медаль. Охотничий мир был представлен чучелами, картинами и даже живыми экспонатами: дрофа, медведь, куница, кеклики и серые куропатки, лисицы, зайцы, дикий козел и косуля. Не удалось нам, однако, показать живого барса, пойманного по заказу Союза специально для выставки: ночью он разломал свою клетку и удрал со двора выставки.

На съезде охотников Джалалабадского округа весной 1927г. Избрался новый состав правления и ревкомиссия. Меня единогласно избрали председателем правления, а А.Ш-ва — прежнего зампреда, большого энтузиаста охотничьего дела, талантливого организатора и знатока хозяйства — снова на ту же выборную должность. Однако окружком партии (тогда округ стал называться кантоном — и соответственно канткомом), теперь уже кантком, вмешался в эти выборы и под нажимом съезду предложено было «избрать» представителя канткома Бор-вского. Делегаты, возмущенные демагогией, покидали съезд со словами «Союз харам булды, союз ек булды — абла акибар!» (Союз стал поганым — аминь).

Через несколько месяцев дела союза охотников пошатнулись: касса опустела, банк закрыл счет, наложив вето на имущество; товаров в магазине к охотничьему сезону не оказалось, отоваривать обязательств по договорам было нечем, вырисовывался срыв планов по заготовке пушнины на экспорт. Ревизия показала растрату 9 тысяч рублей. Бор-й был снят; кантком, чувствуя, что дело провалил он сам, пошел на то, чтобы срочно привлечь меня до восстановления жизнедеятельности общества охотников; в исполкоме мне предоставили отпуск и Союз поручил мне поехать в Москву уладить дело. Надо было получить каким-либо путем охоттовары во Всекохотсоюзе, прекратившем снабжение Джалалабадской организации, восстановить кредитоспособность охот.товарищества. Операцию нужно было провести тонко и, по общему мнению, это было мне по силам — и как юристу, знающему финансовое законодательство и практику договоров, и как человеку, которого знали и во Фрунзе, и в Москве. Так как Всекохотсоюз теперь предъявлял нам иск, лишив кредитов, то бесполезно было, я считал, ехать с голыми руками и уговаривать его: «Москва словам не верит», как говорили, ей нужны более вразумительные доказательства нашей жизнеспособности. В Джалалабаде конкурентом по заготовкам пушнины у Всекохотсоюза был Госторг, тоже проводивший заготовки, заключавший договоры с охотниками и снабжавший их охотприпасами. Если Всекохотсоюз пошел на ликвидацию своей организации, то этой организации верил Госторг, знающий обстановку на месте и считавший, что поскольку снят Бор-ский, охоттоварищество, свободное от демагогии, сможет своими силами встать на ноги и охватить своих членов договорами. Госторгу выгодно было иметь с нами дело. Уполномоченный Госторга по Джалалабадскому и Ошскому кантонам дал мне соответствующее письмо в г.Фрунзе, а там дали свое письмо в Москву: Госторг Киргизской автономной области (тогда еще не было республики) просил Госторг РСФСР выделить охоттовары за их счет по требованию охоттоварищества. С этой бумагой я отправился в Москву.