Д.М.Милеев. Воспоминания. Охотник-промысловик

Дата публикации: 26.07.2015 2:11:17

В этих путешествиях основным продуктом питания у нас бывало мясо, добытое охотой и горные плоды. Для хлеба у нас часто не хватало средств и вообще первые шаги на этом новом для меня поприще промысловика-охотника сопряжены были с большими лишениями и неудачами. Обувь была вся изношена и приходилось из свежей шкуры делать себе чулки или шить киргизские чокои, подшивая их свежим куском шкуры. Неудачи часто бывали и оттого, что обессиленные голодом, мы бросали преследование, питаясь неделями одними орехами, яблоками, алчей и диким медом.

Пока не выпал снег, охота ничего не давала, даже на пропитание, собаки не брали кабана, бежали от медведя и давили только барсуков, да дикобразов, от которых не было толка, т.к. мясо их тогда не шло в ход.

Собаки исхудали и по чернотропу не научились держать зверя. Но вот выпал снег и сразу на 60 см покрыл все пространство, засыпал кусты, лес стал прозрачным и за много километров в горах можно было увидеть след. Мне сообщили из кишлака Гавы, где я жил неподалеку теперь, что кабан перешел дорогу в двух километрах от кишлака и залег в кустарнике. На охоту вышло все население кишлака с собаками, но без ружей, т.к. ружья у всех были отобраны ввиду появления басмачества — реакции байства на коллективизацию, которая начала проводиться с этого года. Со мной шли двое новых моих приятелей-охотников Ш-н и Т-ке. Все мы были на япкаках. Вдруг впереди на той стороне оврага, где была главная масса народа, раздались крики и собачий лай. Люди полезли на деревья, указывая на кабана, которого не было видно, но собаки, сопровождавшие его, выдавали его присутствие. Мы остановились перед одной из лежек кабана под нависшим кустом жимолости, откуда в три стороны шли его тропы-траншеи. Я остановился на одной из них, рассчитывая, что кабан придет именно сюда по своей тропе и отсюда он будет мне виден шагах в 5-6.

Мои спутники, не имея оружия, с ловкостью белки в япкаках залезли на кусты, спасаясь от опасности. Я не смог бы этого сделать так быстро, если б даже и захотел; я приготовил винтовку и жажда убить, наконец, кабана и выйти из отчаянного положения нищеты и голода была столь велика, что я не подумал даже об опасности; если б не было ружья, я встал бы с топором или той короткой пикой, которая была у меня на случай, когда собаки окружат табун, и жалко расходовать патроны. Кабан появился очень быстро и, направившись вероятно из своего логова с перекрестка дорог, увидел меня и пулей метнулся на меня — в трех шагах я успел ему всадить пулю между глаз, и зверь, с разлета, упал мордой мне на япкаки, едва не задев меня клыком. Мои спутники первые разглядели, что кабан убит, и на всю окрестность объявили об этом, дав сигнал прыгать с деревьев вниз и торжествовать победу. Меня освободили от тяжелого груза; тут я ему вспорол живот, покормил собак, сопровождавших чабана, горячими кишками, снова зашил прутом края брюшины, и мы поволокли его ко мне домой.

Мои спутники упрекали меня в неосторожности и потребовали обещания, что так стрелять я больше не буду — от кабана надо лезть на дерево. Я был с этим согласен, но никогда не выполнял этого условия, надеясь на ружье.

Собаки, получившие награду, теперь не хотели от меня уходить: кроме моих троих собак, теперь присоединились 8 охотничьих собак из кишлака. Туша кабана теперь висела на балахане, где я жил, и собаки лаем со второго этажа закрыли проезд по улице и, бросаясь иногда вниз, терроризировали даже тех хозяев, кому они принадлежали.

На следующий день пастухи сообщили, что в 8-10 километрах, у подножия скал, называющихся «Ургачи-каль» («лысая женщина»), видели стадо кабанов в 6 штук. Мы отправились туда втроем и к рассвету были на месте; собаки, уже знающие цену охоты, бросились их преследовать. Надо было перекрыть две тропы, чтобы предоставить кабанам третью, ведущую к крутому подъему, недоступному при таком снеге кабанам, там они должны задержаться и все окажутся взаперти. Таке- и Ш-дан с ловкостью кииков завладели выходами и дали мне возможность погнать кабанов в нужном направлении. Тропа взбиралась все выше и выше, отсюда был виден уже наш кишлак и все течение р.Гава, вниз до впадения в Базар-Кургансай, все нижние предгорья вплоть до базаркурганской долины лежали подо мной, как географическая карта, нарисованная по белому полю. Давно уже не слышно лая собак, а зимнее солнце уже близко к закату. Подо мной — пропасть, я на гребне отвесных скал, падающих вниз трехсотметровым обрывом, основания которого не видно, а дальше тянутся голые осыпи, покрытые глубоким снегом (здесь он достигает метровой глубины), далеко, за километр — два упирающихся в пояс кустарника и арчи, за которым внизу виднеются ореховые леса, кажущиеся теперь редкими и голыми, выравненными снежным тяжелым покрывалом.

Вдруг передо мной открылась картина: в циркообразном каменном провале под развесистой арчей прячется табунок зверей, а мордами к ним, поодаль, хватая красными языками снег, расположились собаки в изнеможении, ни звука; красное морозное солнце садится за горной грядой. С моим появлением из-за поворота тропки собаки увидели меня и с новой яростью атаковали кабанов: те ползли цепочкой одна за другой вверх по тропе, которую они уже изведали и знали, что им здесь не пройти. Верхнего из них я снял выстрелом из своей пятизарядной винтовки, падая, он увлек за собой всех остальных, и они, поняв свою безнадежность, бросились в мою сторону, решив, что иного пути у них нет. Одна за другой они выскакивали передо мной шагах в 5-6, появляясь снизу, и бросались напролом; за несколько секунд я выпустил навстречу им, целясь им в лоб, все 5 пуль… последняя должна меня сбросить в пропасть, т.к. зверю другого хода нет, а тропка узка настолько, что держась на гребне скалы коленом, я должен был другой ногой упираться в торчавший внизу выступ, и мне деваться некуда. Мгновенное замешательство — и я загнал шестой патрон в ствол и снова жду появления противника. Но что-то собаки перестали лаять, стучит кровь в висках — все молчит кругом. Я посмотрел вниз, немного перегнувшись над пропастью, и вижу, как переворачиваясь со спины на живот, и катясь вниз по осыпи, догоняя один другого и громоздясь почти в одну кучу, сползли все шесть свиней. Что же произошло? Спустившись в промоину, где ждали меня кабаны, я увидел следы: все они должны были перебежать гладкий участок льда, на котором одна свинья поскользнулась и покатилась вниз по промоине, обрывавшейся в пропасть; там она, разбившаяся насмерть, и присоединилась к остальным, падавшим со скалы с простреленными черепами. Одна свинья была огромных размеров (около 13 пудов — более двух с половиной центнеров); эту я волочил один, а мои товарищи поволокли еще трех; двух пришлось оставить на месте, и мы их зарыли в снег, чтобы позднее прийти за ними. Всю ночь и весь следующий день мы мучились, таща свои трофеи по метровому снегу 18 километров, дважды преодолев перевалы. Пятились задом на япкиках, утаптывая глубокий снег: шаг назад — подтянуть руками тушу, снова шаг назад и т.д. Мои спутники — мусульмане, настолько свыклись с этой поганой «чучкой», что садясь завтракать, мы стелили дастархан на широком боку зверя, заменившем нам стол и для хлеба, и для сиденья. Лишь через два дня мы смогли отправиться за остальными и пришли вовремя: лисьи следы подходили уже совсем близко, и в следующую ночь они преодолели бы последний рубеж и оставили бы нам одни кости, т.к. раскопав туши, они обнаружили бы приманку и для грифов, которые расправились бы с трофеями за несколько мгновений.