Д.М.Милеев. Воспоминания. Киргизские лошади

Дата публикации: 12.04.2015 3:15:45

Подготовка лошади к скачкам у киргиз была возведена в систему, которая вырабатывала выносливость на больших дистанциях, за которые устанавливались главные призы. Основой этого тренинга было потение. Скаковой сезон начинался с осени, а лошадь начинали тренировать с июня: в лунные ночи по прохладе, под легкой попоной лошадь гоняли сначала исподволь, недолго, затем подтягивали ей высоко голову и, покрыв теплой попоной, оставляли до зари («тангаши рады»). Маршрут и темпы движения увеличивали постепенно.

Следили за тем, чтобы пот у скакуна в конце концов стал пресным. Воды давали минимум, объемистого корма — также, больше — зерна. Лучшим признавался ячмень, который тщательно просеивали на решете, выбирая все камушки и постороннюю примесь. Давали также овес и пшеницу (что русские теперь ни в коем случае не допускали). Лошадь, прошедшая такой тренинг, выглядела сухой, с подобранным животом, с обрисовавшимися ребрами, но блеск шерсти, глаз говорили о натренированности мускулов, о скаковой энергии и здоровье. С точки зрения европейских знатоков тренировки, потение ослабляет организм лошади — здесь это основной ее критерий.

Конечно, не может быть общих рецептов для всех широт и меридианов, но в своих условиях киргизские «саинкеры» добивались практически целей: на длинные дистанции с ними никто и не состязался, а попытки приводили к неудачам. В тем времена «обмена опытом» не было — каждый придерживался своих взглядов и задачи были разные.

Такие разные лошади, например, как туркменские и киргизские, не могли иметь ничего общего, т.к. и климат, и дорожка у них были разные. Туркменский конь мог проходить безводные пространства по песчаному грунту, но в горах тон был беспомощен. Так, туркменский жеребец, купленный за 300 руб. в 1910 году, при подъеме на перевал Караказы (в Алайском хребте, высота около 5000 метров) чуть было не погиб: делая поворот на зигзаге тропы, когда нужно было при этом подняться на каменный выступ — опрокинулся и полетел вниз по снегу; только ловкость киргиза-проводника спасла лошадь: он ухватился за хвост и, упершись в валун, задержал падение. При подъеме лошадь билась и не могла встать, пока ей под ноги не подложили шубу и кошму.

При переходах через бурные речки эта крупная лошадь падала, ее сносило водой, и люди едва спасали ее, бросаясь в воду на своих небольших лошаденках.

Туркменская лошадь не может переплыть такую реку, как Амударья, а киргизская — переплывает.

При перегоне табунов на Сусамыр, я наблюдал, как киргизские табунщики погнали в верховьях Таласа через реку табун маток с сосунками в возрасте 1 месяца. Взрослым лошадям вода хлестала через спину, а тщедушные сосунки на неверных длинных ножках прыгали за ними и все без исключения перешли благополучно на левый берег реки, сухими у них при этом были, может быть, только уши (и то не всегда, иные уходили под воду с головой, но, как дельфины, выскакивали оттуда и снова вперед). Конечно, никакие другие жеребята не вынесли бы этих испытаний стихии. На мой вопрос — не потонут ли наши жеребята (они были уже годовичками), мне отвечали все в один голос — скорее лошадь потонет, чем жеребенок. Какая удивительная страсть к жизни и приспособленность! Это почище, чем мимикрия. Там — покорность, здесь борьба!

Но совсем «по-бараньи» переправляют через реку овец. Протягивают аркан, на лошади впереди везут барана. Он орет и призывает товарищей броситься в воду. Под палками первыми бросаются козлы-проводники, отбитые от стада маленькой, управляемой группой, прижимаемой цепью чабанов к воде. Их бросают в воду одного за другим, затем продолжают бросать баранов, — один за другим, сбивая друг друга с ног, бросаются, как самоубийцы, все остальные. Тогда, попав в воду, они успокаиваются, приняв перст судьбы, а оставшиеся на берегу орут и бегают, пока все не побросаются в воду.

Их сносит водой и прижимает к аркану, и медленно, давя друг друга, но «чувствуя локоть», все стадо выбирается на другой берег к причалу. Тех, что нырнули под аркан, где-нибудь пониже, на перекате вылавливают верховые. Ныряние не причиняет баранам никакого вреда — в уши вода не заливается; курдюк их тянет вверх и они всегда «на плаву».

Такие перправы множество раз приходилось устраивать «саудагарам», т.е. купцам-баям, перегоняющим все лето баранов из Семиречья в Фергану, где бараны в два-три раза дороже. Бай, проделавший такую операцию, к осени увеличивал свое стадо вдвое. Перегонный тракт идет как раз по ущелью Кетменьтюбе, заросшему кустарникам. Здесь-то и поджидают их люди, у которых нет своей скотины, нет работы и средств к существованию; обстановка их толкает на воровство, а бараны своими, богом данными качествами, располагают к этому: баран небольшой, его можно унести на спине, не кричит, как козел, когда его схватят, и молча следует за своим товарищем; схваченный в придорожных кустах один, выводи за собой целую пятерку, а то и десяток-два. Но это невыгодно — хозяин может заметить быстро. Таких двух добытчиков мне довелось однажды встретить в одном из ущелий Данги, где я расположился пожить, поохотиться и порисовать.