Д.М.Милеев. Воспоминания. Фархадстрой

Дата публикации: 31.01.2016 3:06:32

Весной 1943 года меня по путевке ЦК Узбекистана командировали на Фархадстрой бригадиром художников, среди которых были: Крымская Н.К., скульптор Страздан и график — москвич, прибывший по эвакуации, — Комиссаренко.

Какую мы получали зарплату, не помню, но только, вероятно, очень малую, т.к. голодали. Страздан с женой — Крымской жили в вагоне, а мы с Комиссаренко в дырявой палатке.

Комиссаренко болел дистрофией, распух от голода, но безропотно работал. Однажды к вечеру разразилась пыльная буря; Комиссаренко вышел зачем-то из палатки — и заблудился, пропал. Поиски невозможно было организовать, т.к. за пять метров ничего нельзя было увидеть или услышать, и человека сбивало с ног. Ночью, когда буря успокоилась, с фонарем его нашли в ста метрах от палатки под носилками, полузанесенного песком; его привели под руки, он ничего не видел, пока ему не промыли глаза водой. Все его лицо, уши, волосы были сплошь забиты пылью. Это был человек, который вырос в городе, и когда на него свалились сюрпризы нашей дикой природы, неустройство жилья, необходимость самому изобретать себе пищу, стоять обессилевшему в очереди за хлебом и действовать локтями; иногда он по забывчивости забывал свои карточки, и снова приходилось начинать все сначала, а на это уже не хватало сил — этот человек, уже безнадежно больной, через месяц был отправлен в больницу, сначала в местную, потом в Ташкент, и там умер от истощения, т.к. ему уже ничего не могло помочь. У него давно уже атрофировалась воля к жизни: когда нужно было согревать себя движением, он ложился и лежал без движения; утром не мог подняться, закоченев, и когда я растирал его распухшее тело, оно как-то неестественно шелестело, а там, где прошлись пальцы — оставались невосполнимые углубления. И он после этого еще шел рисовать портреты ударников стройки! Все мы были без обуви, а то, что заменяло ее, «горело» на камнях, в грязи и пыли.

Я поехал в Ташкент раздобыть что-либо для этого. Мне удалось достать «танки» — сшитые из автомобильных покрышек ботинки. Какая это была ценность! Как это было нужно нам! Кроме того, я решил взять с собой ружье и припасы, т.к. охотой можно было добыть мяса и легче переносить голод. Меня провожали на поезд жена и Мельниковы. Андрей нес на своей спине тяжелый рюкзак с припасами. В вокзальные помещения публику не пускали (забота о народе!) и люди тысячами по несколько суток жили на улице возле вокзала, все с барахлом: грязными одеялами, которые стелили прямо на землю, корзинками, сундучками, вшивые, полураздетые, женщины, кормящие своих детей грудью, в которой давно уже не было молока.

Андрей, всегда оптимист, весело расправив затекшие плечи, опустил свой рюкзак на тумбу, возле которой мы сели в ожидании поезда и торжественно возгласил: «Теперь воскурим!». Мы закурили, оживленно разговаривая, и вдруг заметили, что рюкзака-то на тумбе нет! Сначала не верили себе, пересчитали вещи, осмотрелись кругом — соседи разговаривают себе как ни в чем не бывало, но мы вспомнили, что эти соседи недавно переругивались между собой и затеяли потасовку, которой, очевидно, отвлекли наше внимание от рюкзака и переправили его по рукам, а теперь его уже не найдешь — куда кинешься, по всей площади — табор беженцев, тысячи народу. Заявили в милицию, но что она могла сделать! Большая часть дроби и пороха теперь пропала. Но кое-что осталась в другом мешке и, главное, остались «танки», — для художников.

Но только я прибыл в Беговат, меня потребовали в военкомат и, отобрав паспорт, «забрали» в солдаты, хотя голову не обрили, а просто остригли под машинку; на фронт меня не послали, а определили в авто-мото-инженерный 125 батальон, вызванный с Украинского фронта на строительство Фархадской ГЭС, признававшейся военным объектом (хотя для вступления ее в строй требовались годы).

Ввиду тяжелых боев на фронте, батальон готовился к отправке, подана была часть платформ для погрузки, но начальник строительства Саркисов добился отсрочки этой отправки, так как шло перекрытие русла Сыр-Дарьи, а батальон был костяком инженерно-технических кадров, на которых держались все объекты: бетонный завод, бетономешалки, краны, автотранспорт, понтоны, компрессоры и пр. Снять батальон значило остановить стройку, на которой работало 25-30 тысяч человек-колхозников со всех областей Узбекистана. Одновременно строился и Беговатский металлургический завод, где также работали наши специалисты.

Перекрыли русло Дарьи — это был еще первый этап в этом деле, принявшем потом большой размах по всей стране; зрелище было «муравьиное»; всего лишь несколько машин подвозили бетонные блоки и крупные камни, а главным образом это по всем направлениям двигались друг за другом колхозники, неся на спине то один большой камень, то несколько камней в мешке или палатке (работали женщины и мужчины) и, проходя по наведенному понтонерами батальона понтонному мосту, сбрасывали свой груз в стремнину, которая, казалось, все сильнее сопротивляется и, не дав опуститься камню на дно, подхватив его с пеной, уносит за сотни метров. Но инженерный расчет был неумолим. Автором сооружения был мой товарищ по гимназии В.В.Пославский, а начальником строительства плотины — другой одноклассник Б.Я.Моисеев. Последний предложил в последние часы добавить еще сипаи — старомодное местное средство укрепления берегов. И вот «сипайчи» ринулись в атаку. Сколько смелости, силы и смекалки. Сипаи хорошо послужили: вода заметно укрощалась.

С опасностью для жизни солдаты-понтонеры все время измеряли глубину стремнины и докладывали результаты — проран мелеет, вода заметно начала поднимать уровень перед плотиной, и, наконец, взрыв перемычки и вода хлынула в новое бетонное русло, где ее встречали быки, облицованные крепкими бетонными кирпичами и оснащенные металлическими рамами и щитами, над которыми по верху на тяжелых рельсах ходили огромные краны с цепями и стрелами. Накануне был митинг в этом котловане, собравший всех строителей, а сегодня люди не наглядятся на мощные буруны и такой силы струи воды, что не верится уже во вчерашнее и в то, что эти гасители и эти огромные лотки смогут надолго удержать эту воду, безумная сила которой чувствуется теперь больше, чем когда она привычно текла по тысячелетнему своему руслу в своих живописных, а подчас пустынных и диких берегах.