Embedded Files
улица Маяковского, 11 / Ковенский переулок, 1
Здание было построено в 1829 г., автор не установлен. В 1893 г. гражданский инженер А. К. Павловский надстроил его 3-м этажом.
В 1873-1877 гг. в доме Трофимова жил Владимир Васильевич Стасов.
В 1909 - 1911 гг. - скульптор П. И. Кюфферле. В 1907 - 1917 гг. он работал в С-Петербурге. Известная его работа - надгробие А. А. Вершининой на Новодевичьем кладбище. Умер в 1942 г. в г. Пантедери (Италия) и на его могиле установлено надгробие «Христос, сходящий с горы Фавор» (копия надгробия А. А.Вершининой).
В 1880 г. в этом доме снимала квартиру семья И. Ф. Анненского. Это была его 1-я «семейная» квартира, сразу после окончания университета и получения места преподавателя в гимназии Бычкова-Гуревича, расположенной неподалёку. Здесь, по-видимому, у необычной четы Анненских появился единственный сын.
Во время Великой Отечественной войны дом был разрушен. «Пятиэтажный жилой дом № 11 по ул. Маяковского был разрушен фашистской бомбой. Его надлежало строить заново.
На стройку пришли молодые каменщики, плотники, столяры, только что окончившие школу ФЗО № 5….
На месте разрушенного дома через 6 месяцев возвышалось красивое пятиэтажное здание.
Перекрытие по почину бригадира плотников А. Лещенков было сделано из шлакобетонных плит. Это позволило сэкономить десятки кубических метров досок…
Молодые строители коллектива треста «Севзапэлектромонтаж» с честью выдержали свой первый экзамен», - писала газета «Смена» от 7 апреля 1951 г.
В этом доме с 1925 года по 1941-й, вплоть до ареста, жил писатель Даниил Хармс.
«Удивительный случай случился со мной: я вдруг позабыл, что идёт раньше, 7 или 8? Я отправился к соседям и спросил у них, что они думают по этому поводу» — так начинает Хармс один из своих коротких рассказов-«случаев».
В подъезде дома по улице Маяковского, №11, где писатель прожил 16 лет, порядок квартир тоже странный: на 3-м этаже, где жил Хармс, — квартира №8, на четвёртом — №7. То, что здесь же квартиры №17 и 58, — понятно, это последствия капремонта 1970-х, когда большие коммуналки делили на отдельные квартиры и тасовали нумерацию. Но вот чехарда с малыми номерами — хармсовского времени. Ведь сначала его семья жила в квартире №9, у Хармса даже есть такая рукописная визитка. А потом эта же квартира стала №8. Сегодня некоторые хармсолюбы, вычитав его адрес из писем, не прочь зайти в подъезд и потолкаться возле дверей, как Коратыгин у Тикакеева, — проверить, существует ли та самая квартира. Существует, но её бывшая площадь поделена между квартирами №8 и соседней №58.
19-летний Даниил Ювачёв-Хармс — а эту вторую фамилию, смесь английского harm («вред») и французского charme («чары, обаяние»), он придумал ещё на школьной скамье — переселился на Надеждинскую улицу в декабре 1925 года. Жил он вместе с родителями, младшей сестрой и компаньонкой матери Лидией Смирницкой, которая учила его в детстве английскому языку. Отец, Иван Павлович Ювачёв, бывший политкаторжанин, писатель-моралист, печатавшийся под псевдонимом Миролюбов, тогда работал на Волховстрое, мама, Надежда Ивановна Колюбакина, заведовала хозяйством в Боткинской больнице. Даниил ещё числился в Электротехническом техникуме, но его интересы всё явственнее смещались в сторону литературы, он выступал с чтением собственных и чужих стихов на концертных площадках, вошёл в «Орден заумников», вскоре переименованный в «Левый фланг», а вскоре с приятелем Александром Введенским создал «Школу чинарей». Это была не литературная школа в привычном смысле слова, скорее, эзотерическое интеллектуальное сообщество, подобное философской школе, где устная беседа перетекала в письменный текст и обратно.
Круг «чинарей» составят друзья Хармса: Яков Друскин, Леонид Липавский, Николай Олейников. Они собирались на Надеждинской — разговаривали, музицировали, сам Хармс играл на фисгармонии, которую, несмотря на постоянную жизнь в долг, ему удалось купить в комиссионке.
После ареста и дела об «антисоветской организации» в 1931 году бывшие обэриуты могли публиковать только детские произведения, их спасали журналы «Ёж» и «Чиж». Для этих изданий, основанных Маршаком, Хармсом были написаны «Иван Иваныч Самовар», «Весёлые чижи», «Иван Топорышкин» и другие стихи. Все остальное — повести, рассказы, драматические произведения — лежало в ящиках стола. Впрочем, после публикации в 1937 году стихотворения «Из дома вышел человек…» Хармса целый год не печатали даже в «Еже». В начале войны, симулируя шизофрению, он сумел получить «белый билет» и избежал мобилизации, однако 23.8.1941 г. был арестован по обвинению в «пораженческой агитации». 11 сентября в соседний дом № 9 попала бомба, взрывная волна повредила и квартиру Хармса. Его жена, Марина Малич, вынуждена была переселиться в другое место — в «писательскую надстройку» на канале Грибоедова. Возможно потому, что дом обезлюдел, рукописи Хармса избежали огненной пасти буржуйки, пожравшей в блокаду бесчисленные книги, мебель, домашние архивы. Произведения Хармса спас единственный оставшийся в живых из «чинарей» — Яков Друскин. Страшной зимой 1942 года он добрёл с Петроградской стороны до улицы Маяковского, собрал вместе с Малич все бумаги, которые удалось найти, сложил их в небольшой чемоданчик и отнёс домой, где уже хранились переданные ему рукописи Введенского и машинописные тексты Олейникова. Этот чемоданчик, как самую большую ценность, Друскин сберёг во всех перипетиях эвакуации. С середины 1960-х он начал осторожно знакомить с наследием «чинарей» близких ему филологов, а после передал хранившиеся у него архивы в Публичную библиотеку. С тех пор произведения Хармса, Олейникова, Введенского и Липавского начали публиковаться и изучаться.
В 1928 г. Хармс нарисовал план «Наша квартира», но это была очередная мистификация — воображаемая удобная квартира с окнами на обе стороны, с просторной столовой, кабинетом, спальней и комнатой для прислуги. Как следует из плана, нарисованного племянником Хармса Кириллом Грицыным, двери всех пяти комнат выходили в общий коридор, а окна — на улицу Маяковского. Сначала семья Ювачёвых занимала всю квартиру, но после смерти мамы в 1929 г. им, вероятно, не позволили занять её комнату и вселили туда чужих людей — мать и дочь Дрызловых.
Родственники и друзья охотно описывали экстравагантное жилище Хармса. Порой их воспоминания противоречат друг другу. Как говорила Лидия Гинзбург, чем талантливее мемуарист, тем ярче он врёт. Относясь к мемуарным свидетельствам с должной долей скепсиса, мы выбрали те, что хоть иногда пересекаются. Жена Марина Малич: «Данина комната представляла собой половину некогда большой комнаты, разделённой перегородкой. Сквозь неё всё, что происходило на той половине, было слышно. А там жили старуха-мать, уже не встававшая с постели, и её дочь. Дальше жил отец Дани, Иван Павлович. Иногда в коридоре он предупреждал, что сейчас к нам зайдёт.
Это был очень высокий, скелетообразный старик с бородой и всегда бледным лицом. Заходил он редко, на несколько слов. Даня моментально вскакивал и стоял навытяжку, как солдат. Я тоже стояла. Отец был в курсе того, что писал Даня, хотя не припомню, чтобы Даня ему что-то своё читал. Тем более написанное не для детей, взрослое. Но Иван Павлович прекрасно знал, и то, что Даня писал, его раздражало. Дальше, за отцом, были две комнаты, в которых жила сестра Дани с семьёй. Лиза была замужем за ярым коммунистом, и поэтому мы к ним не ходили и не разговаривали. На окнах у нас были занавески, сделанные из простыни. В комнате стоял диван, продавленный, с дыркой посередине. Когда я первый раз легла на него, я провалилась и собачка под диваном завизжала — должно быть, её задели пружины проклятые. Спать вдвоём можно было только на полу. Заметной вещью была стоявшая у стены фисгармония. Даня садился за неё нечасто, хотя любил музыку и играл с удовольствием. Играл он немного вещей, больше по памяти. Зато Яша Друскин, когда приходил к нам, всегда играл подолгу. На стене висел наискосок большой плакат. Какое-то тибетское изречение. "Аум мани падмэ хум". Даня сказал, что это очень сильное заклинание. <…> Он всегда одевался странно: пиджак, сшитый специально для него каким-то портным, гольфы, гетры. Непременно с большой длинной трубкой во рту. Он и на ходу курил. В руке — палка. На пальце большое кольцо с камнем, сибирский камень, по-моему, жёлтый. Одежду он себе заказывал у портного. Никто же не носил такие короткие штаны. Ложились мы поздно и вставали тоже поздно, иногда в два или даже в три часа дня. Мы жили только на Данины гонорары. Когда ему платили, тогда мы и ели. Мы всегда жили впроголодь. То, что произошло с Даней, было даже страшно сообщать кому-нибудь. Я могла говорить о его аресте только намёками. Наташа Шварц знала, что случилось с Николаем Макаровичем Олейниковым в 1937 году, когда его арестовали. И я ей написала через неделю после ареста: "23 августа Даня уехал к Никол(аю) Макаровичу, я осталась одна, без работы, без денег, с бабушкой на руках. Что будет со мной, я не знаю, но знаю только то, что жизнь для меня кончена с его отъездом"».
Друг Хармса, искусствовед Всеволод Петров (после войны он поселился в том же доме на той же площадке: «Рассказывали, что комната Хармса с полу до потолка изрисована и исписана афоризмами, из которых всегда цитировали один: "Мы не пироги", но я уже ничего подобного не застал. Только был приколот к стене листок клетчатой бумаги, вырванный из тетради, со "Списком людей, особенно уважаемых в этом доме" (из них помню Баха, Гоголя, Глинку и Кнута Гамсуна) и висели на гвоздике серебряные часы с приклеенной под ними надписью: "Эти часы имеют особое сверхлогическое значение". На стенах я заметил отличный портрет Хармса, написанный Мансуровым, старинную литографию, изображающую полковника времён Николая I, и беспредметную картину в духе Малевича, чёрную с красным, про которую Хармс говорил, что она выражает суть жизнь. Эта картина была написана тоже Мансуровым».
«Комната его была так наполнена всякими затейливыми придумками, что описать её нет сил, — вспоминала советская художница Алиса Порет. — Проволоки и пружины тянулись в разных направлениях, на них висели, дрожали и переплетались какие-то коробочки, чёртики, символы и эмблемы, и всё это менялось по мере новых аттракционов. Было много книг, среди них раритеты — Библия на древнееврейском, огромная толщенная книга «Черная магия», какие-то старые манускрипты».
Сестра Елизавета Грицына: «Жили они с Мариной небогато. Даня зарабатывал мало. Обедали, как правило, у меня. Папа был на пенсии и не мог нам помогать. Комната была у них в два окна. Посредине стоял старинный стол, большой диван, за ним фисгармония — Даня любил музыку и сам играл. Над письменным столом — лампа, на абажуре которой им были нарисованы все его приятели. Никаких его личных вещей не сохранилось, только рукописи. Когда я вернулась в Ленинград после эвакуации, в нашей разбитой квартире была целая куча — и стекло, и бумага вперемешку. Оттуда мы с Яковом Семёновичем выбрали что возможно. По письмам жены я знала, что его под воротами нашего дома арестовали. Сам себе напророчил: "Из дома вышел человек"».
К столетию Д. Хармса на его доме появилась мемориальная доска, но её установке предшествовало много всякого абсурда. В мае 2005 г. во дворе дома проходил очередной Хармс-фестиваль и помимо театральных, музыкальных выступлений, странненьких выставок планировалось открыть и доску. Все заботы по её созданию взял на себя Фонд Лихачёва. Когда всё было готово, администрация Центрального района вдруг воспротивилась, объявив, что в доме нет организации, которая будет за доской «ухаживать». Абсурд, конечно, кто же ухаживает за другими досками, висящими на жилых домах? Но власти упорствовали и даже предложили провести фестиваль во дворе не дома №11, а соседней школы. Но когда стало ясно, что народ всё равно будет стекаться в хармсовский двор, а он был в ужасном состоянии, помыли с мылом и наспех покрасили первые этажи и парадную. Однако повесить доску на стену тогда так и не удалось — пришлось её временно открыть на постаменте рядом с домом. Через полгода авторитетный Фонд Лихачёва наконец выиграл эту странную борьбу и установил доску на доме к дню рождения поэта — 30 декабря 2005 г. Автор мемориальной доски - известный петербургский архитектор Вячеслав Бухаев.
2 февраля 2016 г. на угловом фасаде здания появилось изображение Даниила Хармса высотой в три этажа. Авторами стали Паша Кас и Павел Мокич. Паша Кас – художник из Казахстана – уже не раз отмечался на улицах крупных городов, в том числе и Петербурга. Акция была приурочена к 74-й годовщине смерти писателя.
Вскоре жалобу на граффити с Хармсом на брандмауэре дома №11 по улице Маяковского написал в администрацию Центрального района Северной столицы петербуржец В. Кузьмицкий.
Администрация в лице первого заместителя главы администрации Центрального района Сергея Орлова тут же отреагировала и написала в ТСЖ "Маяковского, 11" с просьбой «привести фасад в нормативное состояние» в случае, если граффити не было согласовано с главным архитектором города.
Паша Кас рассказал, что перед началом работы над граффити они пытались его согласовать. Сначала звонили в администрацию Центрального района, откуда их перенаправили в ТСЖ.
По словам Паши, председатель ТСЖ "Маяковского, 11" видела эскизы граффити и одобрила их. Жители дома также не выдвигали никаких претензий. Однако никаких письменных подтверждений договоренностей у стритарт-художников нет. Всё было только на словах.
В ТСЖ ситуацию с граффити обрисовали несколько в другом свете:
– В ТСЖ в социальной сети обратилась девушка, представившаяся представителем фонда социальных инициатив и попросила разрешения разместить граффити на фасаде дома, который выходит на улицу Маяковского, – рассказала председатель товарищества Екатерина Шалухина. – Мы ей объяснили, что без согласования с комитетом по градостроительству и архитектуре Санкт-Петербурга наносить какие-либо рисунки на фасад незаконно. Спустя несколько дней рисунок-портрет они самовольно нанесли на фасад дома, после чего администрация Центрального района прислала в ТСЖ предписание о восстановление фасада в первоначальный вид.
Госпожа Шалухина выразила надежду, что художники либо сами закрасят свою работу, либо всё-таки согласуют её с администрацией города и жильцами.
На сайте change.org авторы рисунка разместили открытое письмо к губернатору Петербурга Г. С. Полтавченко и организовали сбор подписей за сохранение граффити.
Тогда Полтавченко высказался одобрительно на его счёт, и этого было достаточно, чтобы администрация Центрального района сняла свои претензии. Точнее, отодвинула, потому что в период карантина они их вновь возобновили.
Весной 2021 г. Администрация Центрального района подала иск к местному ТСЖ с требованием привести здание в порядок и убрать несанкционированный рисунок. Предварительное заседание назначили на 28 апреля.
Параллельно петербуржец собирает подписи собственников квартир в доме. На сайте Change.org один из собственников помещений в доме, Дмитрий Панайотти, разместил петицию с просьбой к губернатору Александру Беглову сохранить и легализовать граффити. За 4 дня под ней подписались более 8 тысяч человек.
Председатель правления ТСЖ Екатерина Шалухина рассказала, что активно против граффити выступает только одна квартира. «Они около года назад обращались с жалобой в комитет по градостроительству и архитектуре, те спустили в администрацию, и мы получили очередное предписание», — прокомментировала она.
По информации главы правления товарищества, жильцы выступают за сохранение граффити, просят ТСЖ оказать в этом содействие. «В данной ситуации всё зависит от активной позиции собственников. До этого некоторые пытались, но все заняты работой. Сложно собрать инициативную группу. Сейчас после получения иска от администрации нашлись инициаторы. Ведь данный рисунок важно не только сохранить, но и узаконить и дальше за ним следить. Мы надеялись, что художники возьмут это под контроль. В любом случае я — представитель ТСЖ, скажут закрасить по закону — придётся закрашивать. Если удастся сохранить и узаконить и понять, как с ним жить дальше, — будет хорошо», — добавила Шалухина.
26 октября 2021 г. Дзержинский районный суд постановил закрасить граффити с Даниилом Хармсом. ТСЖ «Маяковского 11» должно устранить несанкционированный рисунок и надписи в течение месяца с момента вступления решения суда в законную силу.
В феврале 2022 г. депутат Заксобрания Павел Крупник, который выступил посредником в переговорах между активистами и Смольным, сообщил о найденном компромиссе. Изображение Даниила Хармса на доме №11 по улице Маяковского сохранят. Правда, не в виде 10-метрового граффити — теперь это будет световая проекция. Это решение воплотят с помощью оборудования «Ленсвета».
Фотографий поэта подберут несколько и согласуют с жильцами дома. И обязательно в составе прочих на стене будет вспыхивать снимок того самого граффити, с которого заварилась вся эта шестилетняя каша — с недовольством горожан и судебными тяжбами.
Утром 4 июня 2022 г. коммунальщики начали закрашивать мурал с Даниилом Хармсом. К вечеру от портрета ничего не осталось — всю стену дома № 11 покрыли краской серого цвета. Теперь там появится световая проекция.
18 ноября 2022 г.
Источники:
Метро. 23.12.2005
Собака.ру - Квартальный надзиратель. №105/2011
Фонтанка.ру. 2.2.2016; 6.4.2021; 26.10.2021; 16.02.2022; 19.11.2022
sanktpeterburg.bezformata.ru
Page updated
Google Sites
Report abuse