Organization of Artistic Time in Modern Latin American Literature (Based on the Novels "The Invention of Morel" by Adolfo Bioy Casares and "Gunter´S Winter" by Juan Manuel Marcos)

© The Editorial Team of Linguistic Studies Linguistic Studies

Volume 30, 2015, pp. 103-112

Organization of Artistic Time in Modern Latin American Literature (Based on the Novels "The Invention of Morel" by Adolfo Bioy Casares and "Gunter´S Winter" by Juan Manuel Marcos)

Igor Protsenko

Article first published online: August 1, 2015

Additional information

Author Information:

Igor Ju. Protsenko, Doctor of Philosophy, Candidate of Philology, Coordinator Academico Asociado working for a doctoral degree in Universidad del Norte (Asunción, Paraguay); Candidate of Philology, Associate Professor at Department of Roman Languages in Donetsk National University (Vinnytsia, Vinnytsia region, Ukraine). Correspondence: protsent2002@mail.ru

Citation:

Protsenko, Igor. Организация художественного времени в современной латиноамериканской литературе (на примере романов Адольфо Биой Касареса «Изобретение Мореля» и Хуана Мануэля Маркоса «Зима Гюнтера») [Text] / Igor Protsenko // Лінгвістичні студії : міжнародний зб. наук. праць. – Київ – Вінниця : ДонНУ, 2015. – Випуск 30. – С. 103-112. / Linguistic Studies : international collection of scientific papers / Donetsk National University ; Ed. by A. P. Zahnitko. – Kyiv – Vinnytsia : DonNU, 2015. – Vol. 30. – Pp. 103-112.

Publication History:

Volume first published online: August 1, 2015

Article received: January 9, 2015, accepted: February 20, 2015 and first published online: August 1, 2015

Annotation.

The article deals with differences of language and style of novels of the New World. Particular attention is paid to the functioning the category of artistic time and its role in defining the genre of prose works.

Keywords: Latin American novel, post-boom, genre, artistic time, polyphony of time and genres, dualism of story.

Abstract.

ORGANIZATION OF ART TIME IN MODERN LATIN AMERICAN LITERATURE (BASED ON THE NOVELS "THE INVENTION OF MOREL" BY ADOLFO BIOY CASARES AND "GUNTER´S WINTER" BY JUAN MANUEL MARCOS)

Igor Protsenko

Coordinator Academico Asociado, Universidad del Norte Asunción, Paraguay; Department of Romance Languages, Donetsk National University, Vinnytsia, Vinnytsia region, Ukraine

Available 9 January 2015.

Abstract

Relevance

Many writers devote their works on the problems of the theory of Latin American culture. Herewith Paraguayan literature stayed in the shadow. But the new literary direction – the post-boom (the new splash of Latin American literature, its second wave) has appeared and is actively developing exactly in this South American country. In this article some features of pieces of art of Latin American (in general) and Paraguayan (in particular) writers.

Purpose

The purpose of the article is to define national and common appropriateness of development of Latin American literature, to show the methodology of genre definition and genre features in the example of the novels "The Invention of Morel" by Adolfo Bioy Casares and "Gunter’s Winter" by Juan Manuel Marcos, to study out the particularity of operation of the category of art time in works of new style in art and literature, in particular – the post-boom.

Tasks

The purpose of the paper makes it necessary to solve the following tasks:

1) to define the concept of historical, mythological, philosophical time in the novels "The Invention of Morel" by Adolfo Bioy Casares and "Gunter’s Winter" by Juan Manuel Marcos;

2) to analyze the influence of the category of art time on formation and development of genre on the basis of Bahtin’s theory;

3) to show the polyphony (in all aspects) of modern Latin American novel.

Novelty

The novel "Gunter’s Winter" by the modern Paraguayan writer Juan Manuel Marcos is being analyzed for the first time in Ukrainian literary criticism. The concept of "the fourth tense" (according to the terminology of German philosopher, Nobel laureate G. Grass) is used for the analysis.

Theoretical value

In the article M.M. Bahtin’s idea of polyphony of time in novel, in this case, in Latin American novel, develops.

Practival value

The model of research that has been offered in the article can be used for comparative literary criticism analysis of Europe and America’s prosaic works, particular qualities and style of Latin American writers. The article is useful for those, who study Latin American studies, the theory of literature and Spanish.

Conclusion

Time in a piece of art behaves in different ways: enlacing, one follows from another ("the Invention of Morel" by Adolfo Bioy Casares), or concurrently developing, it coexists, creating the effect of polyphony ("Gunter’s Winter" by Juan Manuel Marcos).

Persepctive

The development of Bahtin’s theory about carnivalism as the element of humor culture in Latin America based on the novel "Gunter’s Winter" by Juan Manuel Marcos will be shown.

Research highlights

► The article deals with differences of language and style of novels of the New World. ► Particular attention is paid to the functioning the category of artistic time and its role in defining the genre of prose works.

Keywords: Latin American novel, post-boom, genre, artistic time, polyphony of time and genres, dualism of story.

References

Bahtin, M. M. (1975). Formy vremeni i prostranstva v romane. Ocherki po istoricheskoj pojetike. Voprosy literatury i jestetiki. M.: Hudozhestvennaja literatura, 234-407.

Borhes, H. L. (2000). Ot nekto k nikto. M.: OLMA-PRESS.

Bioj Kasares, A. (2000). Izobretenie Morelja. SPb.: Azbuka.

Koljadich, T. M. (1999). Vospominanija pisatelej HH veka (Jevoljucija, problematika, tipologija). Dis. … dokt. filol. nauk. M.

Mifologicheskij slovar', (1991). Mifologicheskij slovar'. M.: Sovetskaja jenciklopedija.

Pisateli Latinskoj Ameriki o literature, (1982). Pisateli Latinskoj Ameriki o literature. Pod red. V. Kutejshhikovoj. M.: Raduga, 1982.

Romany magov, (2004). Romany magov. SPb.: Azbuka-klassika.

Semenov, S. Paragvaj, mif i dejstvitel'nost'. E-portal: http://mreadz.com/new/index.php?id=276903&pages=1.

Simonova, T. G. (2002). Memuarnaja proza russkih pisatelej HH veka: pojetika i tipologija zhanra: uchebnoe posobie. Grodno: GrGU.

Chancev, A. (2009). Chetvertoe vremja i bljuz-guljash kommunizma. Novoe literaturnoe obozrenie, 96. E-portal:http://magazines.russ.ru/nlo/2009/96/ch24-pr.html.

Asutrias, M. Á. (1996). Hombres de maíz. Universidad de Costa Rica. E-portal:

http://books.google.com.py/books/about/Hombres_de_ma%C3%ADz.html?hl=es&id=pmausrAxDjYC&redir_esc=y.

Grass, G. (1991). The Art of Fiction № 124. The Paris Review, 119.

Marcos, J. M. (1995). Maneco Galeano. Despertar antología. Estudio crítico. Asunción: Cromate.

Marcos, J. M. (2013). El invierno de Gunter. Edición Crítica por Tracy K. Lewis. Asunción: Servilibro.

Weldt-Basson, Helene C. (2001). Juan Manuel Marcos y Augusto Roa Bastos: simetrías e influencias. Michigan State University.

Correspondence: protsent2002@mail.ru

Vitae:

Igor Ju. Protsenko, Doctor of Philosophy, Candidate of Philology, Coordinator Academico Asociado working for a doctoral degree in Universidad del Norte (Asunción, Paraguay); Candidate of Philology, Associate Professor at Department of Roman Languages in Donetsk National University (Vinnytsia, Vinnytsia region, Ukraine). His areas of research interests includes Hispanism (Hispanic Studies), in particular historical semantics, lexicology, history of the Spanish language, the variability of the Spanish language, and the problems of literary theory of Latin America, and Romance studies.

Article.

Igor Protsenko

УДК 821.134.2(8) + 811.134.2

ОРГАНИЗАЦИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ВРЕМЕНИ В СОВРЕМЕННОЙ ЛАТИНОАМЕРИКАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

(НА ПРИМЕРЕ РОМАНОВ АДОЛЬФО БИОЙ КАСАРЕСА «ИЗОБРЕТЕНИЕ МОРЕЛЯ» И ХУАНА МАНУЭЛЯ МАРКОСА «ЗИМА ГЮНТЕРА»)

The article deals with differences of language and style of novels of the New World. Particular attention is paid to the functioning the category of artistic time and its role in defining the genre of prose works.

Keywords: Latin American novel, post-boom, genre, artistic time, polyphony of time and genres, dualism of story.

Интерес к литературе Латинской Америки не иссякает, начиная с 60-х годов прошлого столетия. Тематика, особенности языка и стиля не оставляют равнодушными тех, кто посвящает себя теоретическим исследованиям художественных произведений авторов Нового Света. Цель этой статьи – определить национальные и общие закономерности развития латиноамериканской литературы, показать методологию определения жанра и жанровые особенности на примере романов Адольфо Биой Касареса «Изобретение Мореля» и Хуана Мануэля Маркоса «Зима Гюнтера», выяснить специфику функционирования категории художественного времени в произведениях нового направления в искусстве и в литературе в частности – постбум.

Вступление. О том, как европейцы открыли для себя новый мир, написано много – как официальных документов, так и литературных произведений разных жанров.

Вот как поэтически Христофор Колумб в своем дневнике описал первую встречу с коренным населением открытой им земли: «...Поскольку они держали себя дружественно по отношению к нам, я дал некоторым из них красные колпаки и стеклянные четки... И все люди, которых я видел, были еще молоды, и сложены они очень хорошо, и тела, и лица у них были красивы... Некоторые разрисовали себя черной краской, другие – красной; одни разрисовывают лицо, другие же – все тело...– я заметил, что они очень быстро научились повторять то, что им говорилось...» [Романы магов 2004: 5].

А что же аборигены? Оставили они какие-либо записи о первой встрече с иноземцами? Возможно. Если да, то, скорее всего, это были рисунки на прибрежном песке. Рисунки, которые волны очень скоро унесли с собой. Не осталось ничего. И очень долго огромный континент, население которого представлено разными народами, оставался «немым».

Представители «другого берега» много писали о Новом Свете, его людях, восхищаясь, удивляясь. А сами коренные жители молчали.

Но такое утверждение может сделать только тот, кто не знаком с историей, традицией, спецификой развития Америки, в первую очередь – ее центральной и южной частей, с тем, что мы сегодня называем Латинской Америкой. Ее голос был громким, но неслышным для воспитанного в традиционной европейской культуре человека. Мигель Анхель Асутрниас утверждал, что в автохтонных культурах историография была скорее романом, чем собственно историей. У ацтеков и майя, например, «исторические романы» сохранились в фигуративной форме, в виде рисунков. А чтец, он же одновременно и певец легенд, или, как его называли, «великий язык», единственный посвященный в значения пиктограмм, воссоздавал и интерпретировал смысл рисунков, одаривая своим искусством слушателей [Писатели Латинской Америки о литературе 1982: 55-56], то есть в нашем понимании это были первые романисты американского континента, его голос.

Но, к сожалению, к этим «голосам» никто не прислушивался. «Посланцы небес», как называли коренные жители неожиданно появившихся светлолицых (бледнолицых) людей, не могли, а скорее – не хотели понять того, о чем вещали аборигены в своих рассказах.

Но и молодые нации заселенной европейцами Америки, в свою очередь, тоже не торопились раскрыть себя. Бережно храня свои традиции, обычаи – корни, они впитывали в себя все лучшее из культур Старого Света. Они как будто ждали того времени, когда вырастут из «коротеньких штанишек» и смогут уверенно, аргументированно, убедительно заявить о себе, да так, чтобы ни у кого не осталось сомнений – перед нами новая, самобытная, необычная культура. Процесс был долгим. Почти пятьсот лет латиноамериканская литература и, в первую очередь, роман ждал своего часа, чтобы словно «вулканический взрыв», сметая на своем пути традиционные каноны видения жанра, ворваться в мировой литературный процесс.

В этой статье не обсуждается правомочность термина «латиноамериканский роман», без учета его национальных особенностей^[1]. Речь пойдет о некоторых общих литературных традициях для континента.

Взаимосвязь языковой и концептуальной картин мира в латиноамериканском романе. Латиноамериканский роман отличается самобытностью словесного творчества авторов^[2].

Эта самобытность проявляется в следующем.

1. Объединение европейских языков (в первую очередь испанского) с языками коренного населения. В результате создается уникальный мир, который нужно уметь «приручить». «Только большим трудом и упорством создается творение, в котором необходимо подчинить себе материал – слово», «не впадая в красивость, показать красоту языка, создать слово, созвучное музыке природы, а подчас и музыке индейских языков, древние пласты которых неожиданно обнажаются в нашей прозе» [Писатели Латинской Америки о литературе 1982: 9-10].

Об удивительном сочетании музыки и слова в творчестве Х.Л. Борхеса, например, говорит его друг Хайме Алазраки, которого цитирует Хуан Мануэль Маркос в книге о Манеко Галеано «...Интерес к Борхесу обусловлен его необыкновенным умением владеть словом, которое чарует, словно звуки скрипки... Маркесу... очень нравилось творчество Борхеса... и не из-за идей, провозглашенных в произведениях, а за его скрипку, за волшебство его языка» [Marcos 1995: 16].

Таинственный сплав музыки и слов проявляется в необыкновенных метафорах писателей Латинской Америки. Вот, например, цитаты из романа Хуана Мануэля Маркоса «Зима Гюнтера»: «¡Como un mediodía musical yligero salta entonces al viento, enamorada! ¡Sus manos, vastos ríos de luz y olor a verde! ¡Y sus labios, racimos de palabras!» [Marcos 2013: 61]. «El cielo derretido y encinta baja los parpados sobre el rumor de hierro, de ceniza, oculto en esa nada negra como un cantante de jazz entre las nubes» [Marcos 2013: 74-75].

2. В романе Латинской Америки слово символично и в своей внутренней форме не всегда соответствует традиционному понятию европейца.

Гарсия Маркес подчеркивает: «Когда мы говорим слово «гроза», европеец представляет себе гром и молнию, но вряд ли он в силах вообразить, какое именно явление природы мы имеем в виду. То же – и со словом «дождь» [Романы магов 2004: 10].

Необыкновенно яркий пример, подтверждающий слова Маркеса, находим в романе Мигеля Анхеля Астуриаса «Маисовые люди»: «La lluvia les agarró dormidos, envueltos en sus ponchos como momias. El agradecimiento debe oler, si algún huele tiene, a tierra mojada. Ellos sentían el pecho hinchado de agradecimiento y cada rato decían de pensada: “Dios se lo pague a Dios”. Los hombres cuando han sembrado y no llueve, se van poniendo lisos, las mujeres les sufren el mal carácter, y por eso qué alegre sonaba en los oídos de las mujeres medio dormidas el aguaje que estaba cayendo en grande… Si llueve, ya se ve, hay filosofía. Si no, hay pleito... Chambones si no aprovechan ahora. Probado estaba que Dios no les tomó a mal… El sol con mal de ojo, chelón. Costaba un triunfo que se medio orean los trapitos. Pero eso qué portaba. Nada. Y en cambio el llover parejo significaba mucho. Lujo de agua que alentaba la risa de los que sólo sabían reír con los dientes de las mazorcas una vez al año» [Asturias 1996: 37-38].

3. Совершенно особый смысл приобретают слова, называющие персонажей американской мифологии, легенд, преданий. Например, в романе Хуана Мануэля Маркоса «Зима Гюнтера» один из таких персонажей – ягуар (его иногда представляют как небесного ягуара или голубого тигра). В мифологии гуарани это существо (божество), которое должно явиться для того, чтобы проглотить человечество [Marcos 2013: 45]. А в романе Маркоса:

- человек (в маске ягуара), совершающий преступление (убивает Гумерсиндо Ларрина);

- на первых страницах романа профессор Тото Асуага рассказывает студентам о мифологии индейцев гуарани и перед читателем возникает образ ягуара как символ справедливости и правосудия, разрушения всего старого и создания на его месте нового, прогрессивного;

- в ряде случаях небесный ягуар соотносится с образом одной из главных героинь – Соледад Санабрия. Альберто говорит отцу: «yo le diré a mi padre que mi novia es un jaguar celeste» [Marcos 2013: 159]. Падре Касерес обнаруживает, что из Библии вырваны листы и сделала это Соледад, причем не просто так, а как будто когтями тигра: «... Cáceres pensaría que ella... se pondría a hablarle del Evangelio... desgarrado por el jaguar» [Marcos 2013: 142]. И в финале: «La radio oficialista la acusó de ejercer ilegalmente el chamanismo con el objeto de metamorfosearse en jaguar sin pagar impuestos» [Marcos 2013: 236]. Соледад погибает. Но воскресает в облике ягуара и совершает акт возмездия над несправедливостью, что позволяет проследить корреляции между героиней, языческим символом и христианской моралью (Соледад – ягуар – идея христианства: страдание, принятие смерти во имя спасения людей, воскресение и суд над человечеством^[3]) [Weldt-Basson 2001].

Таким образом, подводя промежуточный итог, отметим, что особенностью языка писателей Латинской Америки является соединение живой, поэтичной, необыкновенно красивой, местами грубой, народной речи с богатством собственного словаря романиста. А по-другому и быть не может. Ведь, описывая окружающую его действительность, латиноамериканский романист описывает, по словам Алехо Карпентьера, «реальный мир чудесного». Мир, который кажется необычным, фантастическим, волшебным для представителя Старого Света, но для коренного жителя Америки – соответствует привычному образу жизни и мировосприятию.

Маркес, например, в своих интервью неоднократно говорил, что ему стыдно, если в его произведениях видят хотя бы каплю фантастического. Все описанное им – чистейшая правда [Романы магов 2004: 11].

Мигель Анхель Астуриас утверждал, что когда индеец говорит о своих снах и галлюцинациях, то план воображаемого кажется более реальным, чем сама действительность [Там же: 11].

Аугусто Роа Бастос подчеркивает, что в его романах за всем нереальным, фантастическим стоят реальные прототипы парагвайской жизни. Его проза – реализм крестьянской, католической страны, где говорят на индейском языке и где незыблемы сокровища фольклора. Это проза, в которой кажется, что герой идет библейским путем Христа, но на самом деле это путь реального человека [Семенов].

Все, о чем речь шла выше, относится и к роману «Зима Гюнтера» Хуана Мануэля Маркоса.

Литературную, общественную и личную позицию Хуана Мануэля Маркоса иллюстрируют сказанные им в одном из интервью слова о том, что миссия писателя – творить красоту и постоянно переживать о культурном, социальном, политическом и экономическом улучшении жизни своей страны. Такое объединение эстетического и социального является, по всей видимости, главной чертой латиноамериканской литературы в целом, основной жанр которой – магический реализм, понятие больше чувственно-метафорическое, чем рациональное, что особенно ощущается в волшебном объединении личного, сокровенного с общественным, коллективным (что для европейской культуры является необычным, проблемным, даже конфликтным). Тут любовь в самых интимных проявлениях каким-то иррациональным способом прорастает в любовь к родине, Бога, людей. Социальное, даже в самом экстремальном виде – революции, войны или анархии, есть одновременно проявлением всеобъемлющей, неистово-первобытной, природно-натуральной, неподдельно-искренней любви. Поэтому рациональная вымученность, надуманное следование чужим идеям, отрешенное от людей одиночество, отсутствие любви в целом в латиноамериканской литературе являются самым страшным грехом перед человеком.

Категория художественного времени в романах писателей Латинской Америки. Эффект включения нереального (магического) в объективную картину мира достигается при помощи манипуляции категорией времени в художественном произведении.

Время очень трудно определить. В международной практике эталоном времени принято считать секунду. Но что это такое? Её нельзя потрогать, как, например, эталон массы или длины. Её невозможно осязать или контролировать без специальных приборов. Что уж тогда говорить о времени художественного произведения.

В этой статье остановимся только на одной из функций, которую выполняет художественное время в романе, – влияние на формирование и определение жанра произведения [Бахтин 1975].

В качестве примера возьмем роман аргентинца Адольфо Биой Касареса «Изобретение Мореля» и парагвайца Хуана Мануэля Маркоса «Зима Гюнтера». Эти произведения совершенно разные по характеру, что позволит нам, не повторяясь, показать процесс функционирования времени на большом фактическом материале.

Перу Биой Касареса принадлежат разные по характеру произведения. Но одним из самых удивительных является роман «Изобретение Мореля» (1940) [Бьой Касарес 2000]. Хорхе Луис Борхес в одном из предисловий к роману определил его жанр как приключенческий, так как он соответствует строгим правилам приключенческого повествования. Герой переживает все превратности классической «робинзонады»: прячась от правосудия, попадает на одинокий остров, ему не хватает еды, он вступает в единоборство за выживание с природой, чтобы не потерять счет дням, делает зарубки на дереве и т. д. Вдруг он встречает прекрасную девушку и пытается завоевать ее расположение. И этот мотив встречи становится началом нового, второго плана романа, фантастического, который развивается независимо, все ускоряясь и, в конце концов, становится доминирующим.

Признаками фантастического (иногда волшебного) произведения являются перевоплощение героя, его перемещение из одного пространства в другое, из одного времени, в другое и т. д. Но Биой Касарес развивает сюжет по своему, соединяя действительное (реальное), мифическое и механическое время.

В действительном, реальном времени мы получаем некоторые сведения о герое, об острове, на который он попал и где его окружают обычные предметы жизни и быта: дом, домашняя утварь, современные агрегаты и приспособления и т. д. Все говорит о том, что события могли бы на самом деле где-то происходить. При этом действие развивается по законам современного театра. Герой придумывает сценарий, разучивает роль, строит декорации, на фоне которых сам разыгрывает спектакль, а время строго регламентировано актами, паузами для антрактов и тем необходимо-достаточным минимумом, отпущенным на постановку пьесы (если опоздать к сроку, можно потерять публику).

Мифическое время – «начальное», предшествующее эмпирическому, историческому времени. Это период «первопредметов» и «перводействий» (как трактует его мифологический словарь) [Мифологический словарь 1991]. В романе «Изобретение Мореля» «перводействием» героя является все, что направлено на обретение взаимной любви, чувства, которое трудно, а чаще невозможно контролировать, так как оно проявляется на уровне инстинкта. На необитаемом острове мужчина встретил женщину – любовь и только она может быть первопричиной, обуславливающей все мысли героя, его поступки. Он начинает совершать ритуальные, повторяющиеся действия (повторяемость является характерной чертой для эсхатологических мифов). Например, строит клумбы из цветов, пишет послания, возвращается в определенное место, истязая себя наблюдением за поведением возлюбленной. И все это направлено на привлечение внимания, задабривание, но не Бога, а существа, которое он боготворит.

Но почему же герой, человек цивилизованный, вдруг начинает жить по законам не характерного для него мировосприятия мифического времени? Герой романа, как и любой другой человек, попадая в «экзотические» условия существования, невольно для себя начинает вести себя по образцу предков (как подсказывает генетическая память и так, как он сам это понимает), пытаясь, в первую очередь, выжить. Для наших предков само мифическое время было первопричиной формирования сознания. Сама экзотика предполагала язычество, а последнее, в свою очередь, – жизнь по законам мифического времени.

Одной из форм проявления мифического времени являются сны. В романе мы находим тому массу примеров, так как сны главного героя только о том, что для него жизненно важно на данном этапе существования, то есть о поступках, направленных на борьбу за выживание в непривычных условиях. Для того, чтобы завоевать благоволение своей мифической героини, он действует как во сне, не замечая ничего и никого вокруг. «Пробуждением» для него есть тот момент, когда, стряхнув это зачарованное состояние работы «как во сне», он вновь возвращается в мир сиюминутный и созерцает плоды своего труда, как правило, разочарованный действительностью.

В конце концов, герой приносит себя в жертву ради достижения цели – быть всегда рядом с любимой.

Механическое время можно хронометрировать каждый день у себя дома при помощи механических или других типов часов. В романе эта категория времени вводится с помощью машины, которая, как кажется вначале, помогает остановить время, а на самом деле – заставить его циклично повторяться. Таким образом, герой с помощью хорошо изученных на практике приемов придания ситуации театральности, пытается преобразовать действительное, реально существующее для него время в вечность. И ему это удается. А вечность – это сон, который, в свою очередь, является признаком мифического времени.

Таким образом, эффект фантастического в романе Биой Касареса «Изобретение Мореля» достигается путем взаимодействия трех разных временных категорий.

Манипулируя художественным временем в романе, автор дает нам понять, что жанр произведения также зависит от этой категории. Плавно перетекая из одного в другое, время из приключенческого превращает роман Биой Касареса «Изобретение Мореля» в фантастический. Единственное, что нужно главному герою романа, – вечность, ибо только там сосуществуют различные временные категории, которые он пытается объединить, создать свое время, окружить им себя и жить в нем. Его девизом становится «Жить – значит терять время. Только вечное можно обрести и сберечь» [Борхес 2000: 83]. При помощи механического времени герой сохраняет свой мир, а процесс сохранения своего мира для каждого из нас, как утверждают теологи, – это акт творения Вечности, такой простой и такой загадочной одновременно. Перемещение героя во времени и достижение им в конце концов загадочной вечности – главный прием, который использует автор для создания фантастического эффекта своего романа.

В этой статье мы попытались проанализировать лишь один нюанс из всего спектра вопросов, касающихся теории художественного времени и определения литературного жанра. Мы не коснулись философского аспекта (определения произведения как философской притчи), который, безусловно, присутствует в романе Биой Касареса «Изобретение Мореля». Но это вопрос необыкновенно сложный и деликатный одновременно. Разгадка его глубоко спрятана автором в канве повествования и требует отдельного исследования.

«Изобретение Мореля» – роман, текст которого кажется причудливым из-за огромного количества изысканных намеков, отсылок к другим произведениям, на самом деле является типичным по характеру для всей литературы Латинской Америки ХХ века, в том числе – парагвайской.

С романа Хуана Мануэля Маркоса «Зима Гюнтера» (1987) началось, по утверждению критиков, возрождение парагвайской литературы (после Роа Бастоса).

Как отмечает Хэлен С. Вельдт-Бассон, профессор Мичиганского университета США, это одновременно детективный, исторический и философский роман [Weldt-Basson 2001]. В отличие от «Изобретения Мореля», в «Зиме Гюнтера» разное время не вытекает одно из другого, не замещается одно другим, а сосуществует, развивается параллельно, что является логичным для романа, полифоничного по своей структуре [Бахтин 1975].

Рассмотрим как функционирует эта художественная категория на каждом из уровней структуры романа Хуана Мануэля Маркоса.

Время детективного романа конкретно и подчиняет себе структуру сюжета: завязка – непосредственно преступление – расследование – развязка. Оно стремится к движению вперед, но постоянно подвержено ретардации в виде воспоминаний о дате, часе события, о том, как выглядел герой (герои), чем занимался (занимались) и т. д. В какой-то момент оно замирает и наступает развязка. Все это мы наблюдаем в романе «Зима Гюнтера». Зумая, сыщик, занимающийся расследование убийства, постоянно допрашивает подозреваемых, заставляя вернуться их в прошлое, вспоминать события «того дня», «того часа». Он пытается заранее остановить время, предвосхитить развязку, когда говорит о том, что знает – виновны все (то есть нет смысла двигаться дальше): «¡No confesaron nada, pero ya sabemos todo! – grita Zumaya - ¡Todos luego son!» [Marcos 2013: 227].

Но особенность романа Хуана Мануэля Маркоса в том, что в нем моменты преступления на «бытовой» почве тесным образом переплетаются с преступлениями политическими, которые совершает государственная система. Гибнет Соледад (молодая поэтесса), виновная лишь в том, что ее стремление к свободе не вписывается в общую политику государства, в котором она живет. Время останавливается, как и в классическом детективном романе, с той лишь разницей, что классика жанра предполагает наказание, а здесь его нет, быть не могло, не может быть и не будет до тех пор, пока не поменяется власть диктатора Стресснера.

Роман «Зима Гюнтера» исторический, что предполагает присутствие в нем и развитие исторического времени.

Историческое время. В некоторых случаях его отождествляют с биографическим (личным), календарным (космическим) временем. Безусловно, они взаимосвязаны, но есть в них и различия.

Автобиографическое, или личное, время – время, развернутое в пространстве, которое наполнено событиями объективно незначительными для общего процесса развития, но очень важными для формирования героя, его характера, образа мыслей, поступков, действий [Симонова 2002: 73].

Календарное, космическое время определяется указанием времени суток, дней, недель, месяцев, календарным сельскохозяйственным циклом, религиозными обрядами, праздниками и т. д. Для его организации часто используется библейская символика, утверждающая неизменность земного удела человека, непреодолимость его страданий.

Историческое время возникает, когда герой (автобиографический в том числе) оказывается в гуще исторических событий. «Обычно это непосредственное описание событий или их последовательные перечисления (в зависимости от избранной автором формы)» [Колядич 1999: 164]. В романе «Зима Гюнтера» к таким событиям относятся Чакская война и война Тройственного союза. Да и само действие романа происходит в период диктатуры Стресснера в Парагвае, в годы, когда Аргентина вела войну с Великобританией за Фолклендские (Мальвинские) острова.

Историческое измерение времени определяется упоминанием или непосредственным участием в произведении реально живших в определенный период лиц (или их прототипов). В романе Хуана Мануэля Маркоса это: Джимми Картер – Президент США в 1777-1981 гг. [Marcos 2013: 46]; Александр Мейгс Хейг-младший – 59-й Госсекретарь США, генерал, дипломат [Там же: 57]; лейтенант Хосе Мария Фаринья – парагвайский герой времен войны Тройственного союза, командир «эскадры» парагвайских суденышек, которые противостояли хорошо вооруженной флотилии армии противника на реке Парана [Там же: 77]; Мерседес Соса – аргентинская певица [Там же: 220]; Роберто Кабаньяс – парагвайский футболист, игравший за клуб «Серро», перешел в 1980 году в нью-йоркский «Космос» [Там же: 275]; Хосе Феликс Эстигаррибия – генерал^[4], приведший Парагвай к победе в Чакской войне, Президент Парагвая в 1939-1940 годах, погибший в авиакатастрофе [Там же: 64] и т. д.

Историческое время воспринимается как прошлое. Но иногда оно переплетается с настоящим и будущим. Современный немецкий писатель, лауреат Нобелевской премии Гюнтер Грасс для определения такого темпорального синтеза изобрел специальный термин Vergegenkunft. Этот неологизм состоит из основ немецких слов Vergagenheit (прошлое), Gegenwart (настоящее) и Zukunft (будущее) и в современной науке определяется как «четвертое время». Сам Г. Грасс в интервью французскому изданию «Paris rewiew» так прокомментировал функции и причины возникновения термина: «Всегда, когда я думаю о будущем, мои знания о прошлом и настоящем также присущи этим мыслям, и эти знания влияют на то, что я называю будущим... Умственно мы не ограничены хронологией – мы знаем об одновременном существовании различных временных измерений, представляя их как единство...» [Grass 1991: 12]. Именно с таким, «четвертым временем», соединяющим в себе несколько хронологических пластов, мы сталкиваемся в романе Хуана Мануэля Маркоса «Зима Гюнтера»: «¡Lossoldados de antes, esta lucha es de ahora! ¡Los aljibes de entonces, esta sed de siempre!» [Marcos 2013: 77].

Автор воссоздает истинное лицо истории – уже забытое и все еще памятное прошлое, животрепещущее настоящее, загадочное будущее – прибегая к гротескному противопоставлению событий, «историческим провокациям», созданию абсурдных ситуаций, в которых перерабатывает, переосмысливает концепцию времени.

Хронология в романе «Зима Гюнтера» – фикция, писатель сравнивает, сопоставляет события разных периодов, преодолевая временные рамки. При этом мы понимаем, что оценить прошлое возможно только с позиций настоящего, а оно слишком быстротечно, изменчиво. Будущее, в свою очередь, эфемерно. И только «четвертое время» позволяет объединить все три времени, работать с ними одновременно. К тому же «четвертое время» предполагает не только реальное (герои, события, факты и т. д.), но и воображаемое [Чанцев 200]. Монтаж реальных фактов с вымыслом – характерная черта техники «четвертого времени».

Типичным с этой точки зрения представляется нам финал романа «Зима Гюнтера», когда в реальных декорациях появляется, ставшая мифическим героем, Соледад: «El hipocentauro con doble cabeza de hombre yjaguar frena de golpe ante el podio. Encabritado. Aranando el aire, los cascos en forma de garras. La parte humana se inclina desde lo alto y deja caer la víbora en la nariz del gobernador… Se arranca la máscara de cera dejando caer un revuelo de plumas, de escamas, como un Cristo-Eva silvestre. Casi albina de puro blanca. Alba la tez. Albos los ojos. Melena nazarena la del Cristo-tigre. !Soledad Montoya Sanabria Gunter, enterrada ahí mismo esa mañana, está allí! Cacique-hechicera-profeta de los ka’aigua-gualachi!» [Marcos 2013: 360].

Из сказанного выше следует, что историческое время предполагает конфликт исторического и мифологического типов мышления, как в реальной жизни человека, так и в художественном мире романа, в данном случае – в романе Хуана Мануэля Маркоса «Зима Гюнтера». Этот конфликт ведет к появлению противоречий между индивидуальным мировосприятием героя (что соотносится с типично историческим временем и осознанием себя в нем) и массовым (коллективное прошлое, бессознательное определяется мифологическими, воображаемыми, нереальными характеристиками, чертами как событий, так и времени).

Кроме того, историческое время, как следует из романа «Зима Гюнтера», обладает агрессивным характером, разрушительной силой, так как столкновение с реально существующим историческим строем, укладом жизни, менталитетом людей, оказывается трагическим, роковым для героев романа.

Агрессивность исторического времени проявляется также в том, что оно стремится к вытеснению, замещению собой мифологического сознания, указывает на его неуместность в современной жизни, на несопоставимость их друг с другом. Использование героями романа маски ягуара (магического тотема индейцев гуарани) во время совершения акта возмездия, который воспринимается как ритуал принесения человеческой жертвы, характерного для коренных жителей Латинской Америки, является абсурдом с точки зрения современной истории.

«Зима Гюнтера» – роман философский. Он пропитан идеями экзистенциализма.

Экзистенциализм – самое широкое, влиятельное направление в мировой культуре XX в, который воспринимает мир как хаос, уважая при этом все, что было достигнуто в прошлом.

Представителей этого направления интересует лишь настоящее, современность. Какое бы художественное время они не избрали (в первую очередь прошлое, мифологическое), все равно трактуют его как специфические варианты жизненно важных современных им проблем.

В этом аспекте представление об истории, об историческом времени в романе Хуана Мануэля Маркоса «Зима Гюнтера» сближается со взглядами экзистенциалистов. Носитель индивидуального сознания в романе терпит поражение в столкновении с представителями массового сознания. Выступающая против существующего государственного устройства, ратующая за свободу и демократию в своих стихах Соледад превращается в постороннего человека, в затворника, заключенного. То есть стремившийся (стремящийся) к общему благу, к счастью для всех, человек в художественном мире Хуана Мануэля Маркоса, в конце концов, не может устроить свое личное счастье, кроме того, оказывается выброшенным, ненужным обществу. Автор показывает, что знак равенства экзистенции с «общим делом» оказывается для героини фатальным и ведет к трагедии.

В романе разрабатываются основные принципы нового для американской и для мировой литературы направление – постбум, отличительная черта которого – постулат о том, что как бы ни складывалась жизнь, какие бы события, даже самые ужасные, не происходили с нами, с нашими близкими, со страной..., – миром правит оптимизм. И даже смерть в самых худших ее проявлениях может стать жизнеутверждающим началом чего-то нового, пусть пока неизвестного, но ближайшего будущего. В этом заключается философия романа, определяющая его философское время.

Таким образом, именно полифония времени определяет полифоническую структуру произведения Хуана Мануэля Маркоса «Зима Гюнтера».

Это роман, в котором любовь к выращиванию герани, бунтарство и безумная влюбленность в поэзию повторяется в жизни героев, словно передается по наследству. Где женщина, родина, свобода, поэзия, революция, цветок, ягуар, тайна, любовь, секс, смерть – многие лица одного образа, который представлен то единым Символом Бытия, то распадается на невероятное количество мозаичных фрагментов ломающейся жизни.

Загадочная система неожиданных метафор, скачки во времени, контрастные противопоставления, доходящие до непримиримой вражды, и, в тоже время, постоянно готовые к превращению одно в другое… – лишь немногие приемы, которые использует автор из своего огромного арсенала для эмоционального воздействия на читателя.

В магии «Зимы Гюнтера» возможным, а, следовательно, логичным является все – не только резкое решение изменить свою судьбу, начать жизнь с чистого листа бумаги, все оставить, освободиться от пут или наоборот, спрятать что-то навсегда, жестоко отомстить, даже убить, но и воскрешение из мертвых не кажется удивительным.

Потому что зима (с которой ассоциируется диктатура Стресснера в Парагвае) не будет вечной, человек не живет в неволе, любовь побеждает смерть, а мастер творит слово, которое воплощает надежду на красоту бытия.

Произведения авторов Латинской Америки – неиссякаемый источник для исследователя теории современной латиноамериканской литературы. В них ярчайший пример бахтинианского карнавализма и диалога культур (корреных жителей континента с представителями европейской цивилизации). Особенно это заметно в творчестве соседей – парагвайцев и аргентрицев, представителей народов, в крови которых смешался весь мир. Поэтому для нас романы Адльфо Биой Касареса «Изобретение Мореля» и Хуана Мануэля Маркоса «Зима Гюнтера» остаются основой для дальнейшего, более глубокого анализа проблем, связанных с литературным творчеством континента в условиях нового художественного направления – постбум

[1] Хорхе Луис Борхес уже давно дал ответ на этот вопрос. Он говорил, что традиции национальных литератур, безусловно, есть. Но это не значит, что нужно ограничиться только национальными темами и творить только на фоне национального колорита в национальных декорациях [Писатели Латинской Америки о литературе 1982: 64-69]. Эту мысль аргентинского писателя поддерживал один из столпов парагвайской литературы, Роа Бастос, который утверждал, что характер и тон всей латиноамериканской литературы пронизан чувством «единства межчеловеческого общения и скрытых исторических движений...<чувством> внутренней связи, которое не могло бы появиться без общности сущностных концепций и без того особого мировидения, которое пронизывает всю нашу культуру и проявляется в произведениях наших писателей» [Там же: 79-80].

[2]Сегодня в литературном мире существует полемика о том, когда сформировался чудесный, фантастический язык писателей Латинской Америки, который сегодня является визитной карточкой литературы континента. Например, Карлос Фуентес утверждал, что Латинской Америке не хватало всегда своего языкового стиля. Только после Борхеса (и его последователей) мы можем говорить о сформировавшемся языке. [Marcos 1995: 18]. Но в этом случае возникает вопрос: а как же испанцы?.. Разве не на основе их роскошного языка расцвела литература континента, о котором мы говорим? Хуан Мануэль Маркос, вступая в спор с Карлосом Фуентесом, говорит: «Странный подход, а как же быть с Сервантесом, Рохасом, Гонгорой, которые были испанцами? И те, кто наслаждается поэзией Гарсиа Лорки, никогда не скажут, что Гонгора для этого автора не существует, ни для него, ни для испанцев в целом, ни для всего мира» [Там же: 19].

[3] В романе Хуана Мануэля Маркоса «Зима Гюнтера» есть еще один важный языческий символ – маленькая птичка коллибри. Этот образ используется для создания аналогий между караи (у индейцев гуарани – мудрецы, которые должны людям указать путь к раю, к «Земле без греха») и падре Касересом. Подобные параллели между мифологией и реальной жизнью Парагвая характерны для всего произведения, что определяет дуализм романа «Зима Гюнтера», выполненного в манере бахтинианского карнавализма. В целом, проблема дуализма в латиноамериканской культуре не имеет предела для исследователей.

[4] Его начальником штаба был руский генерал и почетный гражданин Республики Парагвай Иван Тимофеевич Беляев (его называли Juan Belaieff), участник первой Мировой войны.

References.

References

Бахтин 1975: Бахтин, М.М. Формы времени и пространства в романе. Очерки по исторической поэтике [Текст] / М. М. Бахтин. // Вопросы литературы и эстетики. – М. : Художественная литература, 1975. – С. 234-407.

Борхес 2000: Борхес, Х.Л. От некто к никто [Текст] / Хорхе Луис Борхес. – М. : ОЛМА-ПРЕСС, 2000. – 736 с.

Биой Касарес 2000: Биой Касарес, А. Изобретение Мореля [Текст] / Адольфо Биой Касарес. – СПб. : Азбука, 2000. – 296 с.

Колядич 1999: Колядич, Т.М. Воспоминания писателей ХХ века (Эволюция, проблематика, типология) [Текст] : дисс… доктора филол. наук : 10.01.01 / Татьяна Михайловна Колядич. – М., 1999. – 400 с.

Мифологический словарь 1991: Мифологический словарь [Текст]. – М. : Советская энциклопедия, 1991. – 736 с.

Писатели Латинской Америки о литературе 1982: Писатели Латинской Америки о литературе [Текст] / Под ред. В. Кутейщиковой. – М. : Радуга, 1982. – 401 с. – 20000 экз. – ИБ № 11110.

Романы магов 2004: Романы магов [Текст]. – СПб. : Азбука-классика, 2004. – 928 с. – 5000 экз. – ISBN 5-352-00722-7.

Семенов: Семенов, С. Парагвай, миф и действительность [Текст] / С. Семенов. – Режим доступа : http://mreadz.com/new/index.php?id=276903&pages=1. – Название с экрана.

Симонова 2002: Симонова, Т.Г. Мемуарная проза русских писателей ХХ века : поэтика и типология жанра : Учеб. пособие [Текст] / Т. Г. Симонова. – Гродно : ГрГУ, 2002. – 119 с.

Чанцев 2009: Чанцев, А. Четвертое время и блюз-гуляш коммунизма [Текст] / Александр Чанцев // Новое литературное обозрение, 2009. – № 96. – Режим доступа : http://magazines.russ.ru/nlo/2009/96/ch24-pr.html. – Название с экрана.

Asturias 1996: Asutrias, Miguel Ángel. Hombres de maíz [Texto] / Miguel Ángel Asturias. – Universidad de Costa Rica, 1996. – 764 pр. – Access mode : URL : http://books.google.com.py/books/about/Hombres_de_ma%C3%ADz.html?hl=es&id=pmausrAxDjYC&redir_esc=y. – Title from the screen.

Grass 1991: Grass, G. The Art of Fiction № 124 [Interview] / Gunter Grass // The Paris Review. – Summer 1991. – № 119. – 13 pр.

Marcos 1995: Macros, Juan Manuel. Maneco Galeano. Despertar antología. Estudio crítico [Texto] / Juan Manuel Marcos. – Asunción : Cromate, 1995. – 156 рp.

Marcos 2013: Marcos, Juan Manuel. El invierno de Gunter. Edición Crítica por Tracy K. Lewis [Texto] / Juan Manuel Marcos. – Asunción : Servilibro, 2013. – 449 рp. – Ley № 1328/98.

Weldt-Basson 2001: Weldt-Basson, Helene C. Juan Manuel Marcos y Augusto Roa Bastos : simetrías e influencias [Texto] / Helene C. Weldt-Basson. – Michigan State University, 2001.

У статті розглянуті питання відмінностей мови і стилю романів Нового Світу. Особливу увагу зосереджено на функціюванні категорії художнього часу та її ролі у визначенні жанру прозаїчних творів.

Ключові слова: латиноамериканський роман, постбум, жанр, художній час, поліфонія часу і жанрів, дуалізм оповідання.

Available 9 January 2015.