История болезни рядового Волошина

Иногда в памяти тусклым светом отдаленной звезды возникает давно забытый эпизод, который постепенно, разгораясь все ярче, превращается в знакомый до мельчайших подробностей, богатый красками мир, и не беда, что какие-то детали не более чем дежа вю, поскольку память не в состоянии удержать каждую мелочь и предлагает довольствоваться вымышленным вместо реального.

Однако, надеюсь, что мне все же удалось восстановить историю моей трехнедельной болезни достаточно точно.

В мае 1974 года меня, как и миллионы других советских юношей, призвали в Советскую Армию, в Проскуровский Краснознаменный полк связи, которым полагалось гордиться каждому, удостоившемуся такой высокой чести.

Служба началась в мае, а уже в августе того же года значительная часть нашего полка полегла в неравном сражении с эпидемией дизентерии. Непонятно откуда взявшаяся болезнь косила как молодых бойцов, с непривыкшими к суровой армейской пище желудками, так и старослужащих, чьи желудки, тренированные комбижиром и жареной селедкой в перемешку с грубой овсяной кашей, сравнялись по плотности с закаленными марш-бросками мозолистыми пятками и задубевшими от стука по клавишам телеграфных аппаратов пальцами.

В полку ввели карантин, пострадавшим, коих насчитывалось до трети личного состава, отвели, превращенную в лазарет, одну из больших казарм, изолировав ее от остальных корпусов. Военнослужащие радостно болели, вдали от учебных классов, огневых городков и спортивных тренажеров. И вот, в октябре месяце, когда болезнь почти отступила, пал в бою самый выносливый из необтесаных интеллигентов, рядовой Игорь Волошин. Поддерживать карантин ради одного салаги, командование сочло нецелесообразным, и меня, служебным автобусом, расчитанным на перевозку полкового оркестра, отправили в гарнизонный госпиталь Киевского военного округа.

Не скажу, что в инфекционном отделении госпиталя меня приняли с радушием, но в койке и пайке не отказали. Болезнь протекала без больших проблем, и неделя в палате мне даже как-то не запомнилась. Военный госпиталь работает без выходных, и в воскресенье, с первыми лучами позднего осеннего солнца, меня выписали в часть. Но, естественно, в краснознаменную часть я сразу не поехал, поскольку нечего там делать в выходной день.

Какое же счастье после 5-ти месячного отсутствия оказаться в самом центре Киева. День стоял чудесный, тепло проникало во все закутки моей, еще не вполне изможденной, армейской души, и я радостно промаршировал по бульвару Леси Украинки и Крещатику до станции метро, не встретив на своем пути ни одного патруля. Добравшись до дома, я переоделся и убежал к товарищу Сеньке, с которым мы провели большую часть дня, гуляя по нашим старым протоптаным маршрутам. Наконец, ближе к вечеру, мы с Сенькой расстались, и я стал собираться в дорогу, то бишь в воинскую часть, до которой было часа три езды разными видами транспорта. И тут произошло самое странное в этой истории – я почувствовал, что заболеваю. Температура неожиданно подскочила до 37,5ºС. Я позвонил в свою воинскую часть. Дежурный офицер, подивившись такому неслыханному рассказу, приказал мне вернуться в госпиталь.

Добравшись до госпиталя, я уже чувствовал, что не на шутку болен. Дежурный по инфекционному отделению молодой врач-летёха, не имевший опыта в столь сложных нештатных ситуациях, и, очевидно, усомнившийся в моих честных намерениях, всунул градусник, который показал 38ºС. Усомнившись еще раз, летёха воткнул в меня два градусника сразу. На сей раз температура поднялась до 38,3ºС. «Да-а-а - протянул дежурный – у тебя, рядовой, железное алиби», после чего отправил меня в палату.

И тут началась самая интересная часть моей болезни.

Наутро пришел военврач подполковник Черный. Он послал меня на анализы, которые, однако, не выявили никакой дизентерийной заразы в моем организме. Подполковник удивился и принял неожиданное для военного человека решение – взял стетоскоп и заглянул мне в грудную клетку, в самую душу. Результатом он был очень озадачен, поскольку доносившиеся хрипы не могли свидельствовать о дизентерии, они явно указывали на воспаление легких. Подполковник немедленно перевел меня в отделение пульманологии, но его подозрительность, равно как и подозрительность врачей этого отделения, осталась. На следующий день - во-вторник - у моей постели был созван консилиум. Несколько солидных товарищей, на погонах которых под белыми халатами просматривались золотые звезды средней величины, собрались у моей койки, чтобы решать мое ближайшее будущее. С одной стороны я был, конечно, слегка испуган, но с другой - во мне горела решимость отстоять свое честное имя и, выстраданное за понедельник, право болеть воспалением легких. Звезды медицины долго меня прослушивали, щупали, и, кажется, даже пытались надкусить, решая, что же со мной делать, но потом плюнули и оставили болеть в тусклом сиянии своих звезд как есть.

Следующие две недели были полны впечатлениями и новыми знакомствами. Я как-то подозрительно быстро выздоровел и полагал, что к концу первой недели воспаления легких меня вытурят из госпиталя за симуляцию, но пришедший лечащий врач подумал и решил оставить еще на неделю до полного восстановления не слишком пошатнувшихся сил, потому что от меня, исходя из истории болезни, неизвестно что можно было ожидать. Правда, сейчас мне кажется, что причина была не в моей болезни, а в возможности молодого врача пообщаться с интеллигентным человеком, поговорить о книгах, живописи и поэзии. В палате кроме меня было еще человека 4 не сильно хворых солдатика, и мы с удовольствием играли в карты и шахматы, вспоминали гражданку, рисовали и писали письма любимым. Периодически к нам наведывались другие молодые врачи, чтобы поделиться свежими впечатлениями своей сексуальной жизни. Нам, солдатам, утомленным отсутствием женского внимания, это было исключительно важно, и уточняющие вопросы сыпались со всех сторон.

В соседней палате прохлаждались танкисты. Один из них – высокий крепкий русский парень, родом из Узбекистана, во дворе госпиталя на костре в большом казане готовил настоящий узбекский плов. В госпитале он находился достаточно продолжительное время, обжился и даже успел получить из дома специи для этого изумительного блюда. Процесс приготовления был длительным, парень тщательно перемешивал жирный и рассыпчатый рис, снимая пробы и подсыпая специи по своему вкусу. Мы стояли вокруг костра и наслаждались ароматом, жадно облизываясь и пуская бутылки с пивом по кругу. Странно почему нам никто не сделал замечание, за такое вполне можно было и вытурить из военного госпиталя. Ну а потом танкист..., впрочем, кажется, он был не совсем танкистом, а поваром в танковом полку, рассыпал в наши алюминиевые миски пышущий жаром плов. Дно миски быстро становилось горячим, и я перекидывая ее из руки в руку, ложкой выхватывал очередную порцию и отправлял в рот, где рис моментально растворялся, оставляя после себя восхитительные по вкусу кусочки баранины. Кажется тогда я впервые попробовал баранину и полюбил ее навсегда.

Хм, приятно вспомнить...

О чем это я?... О своей болезни. От чего же меня тогда лечили? Ах, ну да, от дизентерии, хотя, нет - от воспаленния легких...

Прошло с тех пор более 45 лет, но меня до сих пор мучает вопрос – чем же я болел тогда на самом деле? Кого б спросить?

10 апреля 2020