Рассказы о коллегах. Часть 3
Matsushita Technology Corporation – Panasonic (MTEC) (1995-2002)
Идиот Хенк.
В MTEC меня взяли не просто так с улицы. Компания открыла в Чикаго новый филиал и нанимала на работу специалистов из конкурирующих компаний. Принимали, естественно, в основном по рекомендации. Поскольку я тоже работал у конкурентов, то был рекомендован Мишей А., с которым работал в PCT, и который полугодом ранее был принят на работу к японцам. В общей сложности нас собралось 15 специалистов разного профиля из PCT, и еще столько же было «изъято» у других конкурентов. Поначалу в инженерном отделе было всего трое инженеров-механиков, но один парень вскоре ушел, и остались мы с Мишкой.
Вскоре Мишка уехал в командировку, и я остался один, фактически ничего еще не зная о данном производстве. В один из дней ко мне подскочил какой-то маленький японец и начал страшно кричать по-японски и ругаться по-английски. Я сидел совершенно ошарашенный, не понимая что происходит. Он меня схватил и потащил в цех. Там, продолжая орать, ткнул меня носом в какую-то машину, еще немного поорал и убежал. Сборщик-мексиканец как мог объяснил в чем проблема. Я понял, что парень, разработавший эту машину и уволившийся, сделал ошибку в дизайне. Установив причину я пошел в офис искать решение. На полпути меня перехватили двое моих бывших, а теперь уже и нынешних, коллег Майк и Тим, которые видели всю эту сцену. Они с хохотом сказали: «Это Хэнк – менеджер цеха. Не обращай внимания, он у нас идиот».
Идиот-то идиот, но здорово меня своим криком напугал.
Токарь Хулио.
Спроектировал я одну несложную конструкцию и отправил чертежи в цех. Конструкцию должны были изготовить в десяти экземплярах, и поскольку работа была простая, то и тревоги не вызывала. Однако токарь-мексиканец Хулио – парень хоть и не очень сообразительный, но добрый - в одной из деталей сильно сместил отверстия, продублировав ошибку 20 раз, поскольку в каждом изделии применялось 2 такие детали. Каждая деталь стоила сотню баксов, и таким образом могла стоить токарю больших неприятностей. Он пришел ко мне совершенно убитый, и чуть не в слезах умолял найти решение, чтобы спасти коварные детали. Я, ничего не пообещав, погрузился в чертеж и нашел-таки решение – развернул деталь, добавил еще дырку в новом месте, немного снял металл, чтобы не упирался в другую деталь, и измененная деталь удачно стала в необходимое рабочее положение. Отнес чертеж Хулио в цех. Он был счастлив, схватил меня в охапку и чуть не расцеловал, а наутро принес бутылку Такилы.
Надо дружить с коллегами, кем бы они ни были.
Переутомившийся Хиширо
С этим трудоголиком мне по-работе сталкиваться не приходилось. Столкнулся я с ним в туалете, но об этому чуть позже. Он был техником в цеху и приехал учить наших сборщиков японскому уму-разуму. Его рабочий день растягивался на 16-18 часов, вкалывал, как заведенный. Иногда его кто-то из коллег вытаскивал покурить, а японцы курили много, но большую часть времени он проводил в цеху. Я приходил на работу в 6:30, он уже весь в инструменте торчал возле какой-нибудь машины, уходил я бывало в 8:00, он все еще сидел возле этой машины. До добра это довести не могло и не довело.
Как-то раз, после посещения туалета, я мыл руки, когда, не замечая меня, в туалет зашел Хиширо. Мы никогда не здоровались - у многих японцев не было такой плохой привычки. Он стал возле писуара, и буквально через несколько секунд я увидел в зеркало, как за моей спиной Хиширо неестественно медленно отваливается от писуара, и вертикально не сгибаясь рушится спиной на пол, сильно врезавшись головой в керамическую плитку пола. Я вылетел из туалета и вызвал скорую. Машина прибыла очень быстро, Хиширо в нее уложили и увезли.
На следующий день мы узнали, что у него произошел инфаркт от переутомления. Через пару дней к нему прилетела из Японии жена. Несколько месяцев он на работе не появлялся, а когда все-таки вышел, то с первого дня вошел в свой прежний режим.
Ну что ж, бывает, что после первого инфаркта человек не понимает...
Митинг или Бег на месте.
Мы с Володей не сразу поняли чего они бегают. Однако в перекур, путем напряженного минутного мозгового штурма, поняли. Мудрый Володя растолковал.
В то время мы работали в большом зале, в котором размещалось полсотни инженеров из трех отделов, экономистов, сэйлсов, переводчиков и еще каких-то неведомых японских специалистов.
Каждый понедельник в 10:00 утра у нас проходил короткий производственный митинг в крохотном конференц зале, который примыкал к рабочему залу. Путь от самой дальней точки одного зала до самой дальней точки другого, даже если очень стараться, не мог занимать больше 20 секунд в медленном темпе. Во время митинга каждый член коллектива должен был отчитаться о своих выдающихся достижениях на прошлой неделе и поделиться громадьем планов на текущую. Ничего сложного, все весьма рутинно.
Все неяпонцы поднимались невыспавшимися со своих мест в 9:50 – 9:55 и, скрепя челюстями и коленями, допивая на ходу кофе и обсуждая футбольный матч, нехотя ползли на встречу с солнцеподобным президентом чикагского филиала и его незаменимыми заместителями. В конференц зале стульев не было, митинг проходил стоя, и неяпонцы расползались вдоль стен, подпирая их всеми частями тела.
В 9 часов 59 минут 55 секунд все японцы, включая вице-президента компании, рывком вскакивали со своих мест и неслись, расталкивая друг друга локтями, в конференц зал, куда врывались ровно в 10:00 и обессиленные рушились на стены.
Вот тогда у самого наблюдательного неяпонца Володи и возникло объяснение увиденному феномену:
1. Каждая японская компания – это семья.
2. Каждый японец счастлив работать в семье, и готов отдать за нее душу и тело, если потребуется.
3. Каждый японец обязан продемонстировать исключительную преданность своей семье.
4. Отрываться от рабочего места – есть преступление против семьи, и каждый японец должен совершать такой поступок только в случае крайней необходимости в самый последний момент, каковым может быть исключительно митинг, дабы предстать пред ликом солнцеподобного.
Володино объяснение меня вполне удовлетворило, и мы пошли честно работать.
Правда через несколько лет, когда в рецессию нас всех одного за другим вытурили в шею, мы поняли что это за япона мать семья.
Стишок, митингу посвященный
Глянешь из оконца -
След простыл японца.
Что случилось, братцы,
Нешто извелись?
Нет, бегут на митинг,
Превышая спидинг,
В трудовом порыве
Кровью налились.
Синтия Ан. Печальная судьба полукровки
В 1996 году приняли к нам в отдел переводчицу с японского языка, которая незадолго до этого закончила южно-иллинойский университет по специальности японский язык и литература. Звали ее Синтия, ей только исполнилось 25 лет, и она оказалась вполне на своем месте, в отличие от десятка других японских девочек, устроенных на работу за японскую «пятую графу», уж извините за пресловутый советский эвфемизм. Синтия была девушкой общительной и быстро завела кучу приятелей. Она не была красива, но при этом светилась таким очарованием, что некоторые ребята в нее сразу влюбились.
У меня с ней сложились добрые отношения, и от нее узнал нечто для себя новое о Японии. Не все так просто, оказывается, было в королевстве по части национальных отношений. Синтия, была японкой лишь на половину. Ее отец приехал в Японию из Кореи на заработки, а к корейцам в стране микадо отношение весьма предвзятое. Поэтому, когда родители Синтии, под общее осуждение семьи, поженились, то уехали в Америку, которая доброжелательно приняла их, как и любых эмигрантов со всего мира. В этом родители оказались правы, и здесь у них родилась Синтия, а следом 3 сына. Увы, родители не могли знать, что у девочки с такой внешностью даже в Америке с ее сверхтерпимостью к нациям и расам, будут проблемы. Я ее как-то спросил - почему ты до сих пор не замужем, на что она мне ответила - так ведь никто ж не берет, и причины, как ни странно, были этнические.
Где-то в начале 97 года к нам приехал «ревизор», а точнее - контролер нашей деятельности из Японии по фамилии Нишавака, впрочем, возможно, это было имя – не помню уже. Он был не слишком молод – 40 лет, то есть на год младше меня, но при этом чистый технарь и сухарь. Ему приглянулась Синтия, и спустя пару месяцев он сделал ей предложение. В начале осени вся наша компания гуляла на их свадьбе в лютеранской церкви. Я не знал, что Синтия христианка, поскольку японцы либо буддисты, либо синтоисты, но она приняла религию отца. Вскоре молодые уехали в Японию.
А через год Синтия вернулась, заглянула мельком в компанию, перебросилась несколькими фразами с коллегами и исчезла. Меня поразило как сильно она изменилась. Она выглядела совершенно изможденной.
Коллега с соседнего компа Сэмия, которая знала всё обо всех, рассказала мне о том, что произошло.
Совершенно очевидно, что это замужество Синтия рассматривала как свой последний шанс. И этот шанс, увы, оказался неудачным. Девушка попала в замкнутую патриархальную среду, традиции которой она обязана была соблюдать. Проведенный в Японии год был годом полного одиночества, игнорирования и унижений со стороны свекрови – единственного человека, с которым она имела возможность общаться. Для ее мужа Нишиваки существовала только работа, на которой он проводил почти все время, а жена была не более, чем сексуальная рабыня. Более того – возвращаясь домой он общался только с матерью. Ему, очевидно, и в голову не могло прийти, что у жены могут быть какие-то свои интересы.
Вероятно то, что было бы естественно для японской домохозяйки, не могло быть принято человеком другой культуры. Девушка, выросшая в свободной стране, прекрасно образованная, привыкшая всегда быть окруженной друзьями, любящая книги, искусство и классическую музыку, оказалась замкнутой в домашней тюрьме. Семья жила в небольшом селе недалеко от Осаки, в которой была расположена компания мужа, но город посмотреть у нее возможности не было, поскольку замужняя японская женщина не может путешествовать сама, а в селе делать было нечего, и даже поговорить на любимые темы не с кем.
Такая ситуация не могла продолжаться долго, и Синтия начала борьбу за свою свободу. Муж нехотя дал согласие на развод.
Прошло несколько лет, Сэмия прислала мне e-mail Синтии. Я написал и она коротко ответила, что работает в офисе адвоката. После этого снова исчезла и теперь уже, видимо, навсегда.