Зимой на улицу пускали не всегда, когда пуржило на улицу не выходили – играть не во что, через полчаса становились завьюженными, валенки промокали и ноги становились мокрыми. А в солнечную погоду восторгам не было предела. Зимы были снежными. Играли в снежки, катались с горок. Невысокие сараи засыпало снегом выше крыши, с них мы и катались. Снежную бабу лепили редко, ей нужны были атрибуты, метла, морковка, ведро на голову, взять их было негде, а без них бабу не сделаешь. У кого были лыжи, пытались кататься на них, но детских лыж не было, а взрослые для нас были слишком велики, тяжелы и неудобны. Их не любили. Однажды двор засыпало так, что сугробы были выше взрослого человека. Красота неописуемая, было где покувыркаться, “поплавать”, а то сооружали снежные ходы, гроты, пещеры прямо в снегу и играли там. Солнечный свет проникал сквозь рыхлую массу снега, там было светло и тепло, ветер не дул, взрослые не мешали и не гнали домой. Это были сооружения два, три квадратных метра, в котором могли разметиться несколько мальчишек. Иногда несколько таких гротов сообщались подснежными ходами. Эти импрвизированные помещения временами обваливались, тогда приходилось друг друга откапывать. Играли, конечно же, в войну. Возвращались домой в снегу, мокрые с головы до ног. Так рождалось, мальчишечье братство, взаимовыручка. Взрослые ругались, наказывали. Одежду, приходилось сушить, смены на следующий день не было, нас самих растирать и согревать, мы были мокрые и замерзшие, назавтра, если не оставляли дома, всё продолжалось вновь. Да и не могло быть иначе, ведь сугробы были кругом, свободной от снега оставалась лишь узкая тропинка, а играть где - то надо было, не ходить же чинно как индюк по тропинке целый день. Зимними вечерами темнеет рано, когда было посвободней мама или Зоя читали мне детские книжки. Их было мало, брали их в библиотеке, относились очень бережно.
Игра в войну была главной, в неё могли играть каждый день. Когда надоедало играли в прятки, лапту, казаки разбойники, чижика, пятнашки, но зимой в эти игры играть было невозможно. Летом, когда не было снега, играли в ножички. Это была изменённая игра в кости. Для игры нужен был нож. Играли своими ножами. Естественно выигрывали те у кого нож был сбаланирован и кто имел большую практику. Были большие умельцы. У меня получалось плохо, сказывалось отсутствие хорошего инструмента и практики. Смысл игры заключался в том, чтобы втыкать нож в землю разными способами, за это начислялись очки. Кто набирал больше очков тот выигрывал. Играли на щелбаны. Играя в войну естественно делились на два лагеря «наши» и «фашисты». С фашистами была проблема, ими быть никто не хотел. Играть в войну без оружия невозможно, но в магазинах если и были ружья, то купить их могли не все родители, потому игрушки мастерили сами, - винтовкой служил обломок доски, все атрибуты оружия уже домысливались самими участниками. После игры затирали царапины, синяки и шишки, хуже было, если рвали штаны или рубашку, тогда ответ приходилось держать перед родителями, а матери латали одежду. Одежда была простая, чаще всего вручную перешитая матерью из матросской униформы, иногда холщёвые штаны. Готовой фабричной детской одежды было мало, появляться в ней было не ловко, в ней выглядел как белая ворона, и становился предметом насмешек мальчишек.
В мае 1953г. отец пригласил с корабля фотографа, чтобы сфотографировать перед отъездом на материк всё семейство. Он давно собирался это сделать, да всё не удавалось, то дежурство на корабле, то фотограф занят, но вот 17 мая, наконец, всё сошлось. По этому случаю меня нарядили в новые шаровары, вельветовую куртку, надели кепку…. Я противился, как мог, но регламент требовал и я сдался. Глядя сегодня на эти фотографии, с трудом вспоминаю, какими оборванцами мы были, как одевались повседневно.
Игрушек у нас, как правило, не было, если у кого- то появлялась машинка, то она служила предметом восторгов и все просили поиграть. Иногда кому нибудь покупали мяч и мы играли в футбол, но на щебёнке он долго не выживал. За порванный мяч владельца родители наказывали - мяч был дорогой, купить его можно было не всегда, а играли в него и взрослые, и дети.
Сын нашего соседа был старше лет на семь, его родитель видимо был связан со снабжением. Однажды Сергей вышел на улицу с великолепной игрушечной пожарной машиной, размером около полуметра. Вся никелированная, с резиновыми шинами, поворачивающимися рулём и колёсами, гудящим клаксоном, поднимающейся и опускающейся пожарной лестницей она вызвала фуррор у всей местной детворы. Мы гурьбой бегали за ним, чтобы только потрогать её, но это разрешалось избранным, уж не помню, был ли я к ним причислен…. Как я сейчас понимаю, эта игрушка была масштабной действующей моделью из лендлизовских поставок. В другой раз он вынес во двор настоящую пневматическую винтовку с пульками. У детворы был шок, затем посыпались просьбы – «дай стрельнуть». Сергей, дабы нас подзадорить, заявил:- «догоните, дам». Ребятня всем гуртом начала бегать за ним по площадке, я споткнулся и упал. Острый камень щебёнки попал мне в бровь левого глаза, хорошо не в глаз, и рассёк её до кости. Рана была серьёзная, меня отвезли в больницу и зашили рану. Всё обошлось. Шрам и сегодня напоминает о тех детских забавах.
Среди наших забав было много подвижных игр, физически, для своего возраста, мы были развиты очень хорошо, например, мы могли бегом взбежать на вершину сопки почти не запыхавшись, а там было метров сто по склону с углом градусов двадцать – тридцать, или пробежать около километра по лесной тропинке. Иногда нам приходилось уносить ноги, это было проверено. Хулиганить мы не хулиганили, обижать слабее себя считалось недостойным, унизительным, это не укладывалось в мальчишечий моральный кодекс.
Если кто, обижал слабых, ватага могла его отторгнуть, побить, уважение он терял надолго и становился предметом насмешек. Было выработанное самоуважение, стремление к развитию, разбой не укладывался в эту мораль. Драк не было, потому что не было противостояния, физическое превосходство решали борьбой, но до кулаков не доходило. В условиях естественной большой физической нагрузки и достаточно умеренного питания, энергию берегли и понапрасну не расходовали. Состав мальчишеской ватаги постоянно менялся. В нашей окраине проживали семьи военных, кто-то приезжал, кто-то уезжал. Новеньких встречали добродушно, с приятелями расставались с печалью. Дружбой дорожили, в наших путешествиях по лесу, на стрельбищах нам не раз приходилось помогать друг другу, кстати, несмотря на национальность.
На самом гребне сопки слева от нас стоял навигационный знак, рядом с ним находилось стрельбище. До него было чуть больше километра. Там стреляли команды с кораблей. Они выставляли охрану, но та относилась к обязанностям формально, а мы проявляли большую изобретательности, чтоб нас не поймали, ведь в процессе стрельбы, рядом со стреляющими были и не стреляные патроны, была возможность их стащить. Однажды, когда мы собирали стреляные пули за мишенями, и нас не было видно со стороны стрельбы, по ним вдруг началась стрельба. Когда вокруг засвистели пули, мы сообразили, что это уже не игра, и сначала ползком, а потом бегом пустились на утёк вниз по сопке.
Вообще мы многое осваивали из приёмов охотников - тихой ходьбы по лесу так, чтобы не хрустнула ветка, учили каряки, лазанью по-пластунски учили заключённые, ведь большинство их прошли фронты, некоторые были в партизанах, бросали нож так, чтоб он воткнулся в ствол дерева. Иногда играли в ножички, собирали стреляные гильзы, пули, попадались и целые патроны. Однажды кто из старших ребят принёс настоящий пистолет Макарова. Забравшись в лесную чащу стреляли по банкам. В другой раз стреляли из ТТ. Я довольно неплохо стрелял. Нам тогда было по шесть – семь лет. Вблизи нас стояло несколько воинских частей, их мы облазили, и нас считали за своих. Военнослужащие, многие прошедшие войну, скучавшие по дому, семье сочуствовали нам, подкармливали, и не препятствовали нашему гулянью по территории части, если и гоняли, то беззлобно, проформы ради.
Американских товаров в городе было достаточно много. Во время войны США поставляли в СССР товары по ленд-лизу, которые поступали, в том числе и через Камчатку. Можно себе представить сколько было этого оборудования, если с его использованием построили город.Ниже нашей сопки на плёсе вдоль берега за высоким охраняемым забором на многие километры тянулись склады с ленд-лизовскими товарами. Здесь по нашим разведданным было «всё» от тушёнки до танков и самолётов. Это «всё» служило раздражающим фактором, но мы были слишком малы для того, чтобы залезть на эти склады. Они были сравнительно далеко от нас. Как выяснилось, уже в наше время, именно с Камчатских складов поступало оборудование на строительство Норильского комбината «Никель». Время от времени склады давали о себе знать – у кого то появлялась американская каска, а то и настоящий пистолет. К семи годам мы уже знали как обращаться Макаровым и ТТ, и какие у них особености. Откуда -то появлялись патроны, по счастью к ним не было оружия, и, наоборот, к оружию не было патронов. Патроны собирали на стрельбище, выменивали у охотников, путей было много. Иногда большие мальчишки приносили оружие с патронами, устроившись подальше от взрослых в лесу, мы несколько раз стреляли.