Как я уже упоминал, учился я хорошо и прилежно, домашние задания выполнял аккуратно. В классе я был в числе лучших. Осенью 1924 года, когда я пошёл в четвёртый класс в селе открылся клуб. Он разместился в бывшем поповском доме, там же,в небольшой комнате, находилась изба-читальня. Молодёжи туда ходило много, так как других увеселительных мест не было. Туда аккуратно поступали газета “Беднота” и журнал “Лапоть” и другие периодические издания. Заведующий избой-читальней приехал из Воротынца. Это был развитый и общительный парень. Он организовывал игры, чтения и другие занятия и это нам нравилось. Я ходил туда не часто.
Однажды Саня Петров сказал мне, что записался в комсомол:
- Записывайся и ты, - говорит он мне.
Я и раньше завидовал ребятам, которые были в комсомоле и которых я видел в читальне.
- Мне не разрешат, - говорю я ему.
- А ты не спрашивай, пойдём сегодня вечером и запишешься.
Без разрешения отца я боялся записываться. Сначала я рассказал матери о своём желании. Она никак не разрешала:
- Там безбожники, в церковь не ходят, родителей не слушают.
Как-то вечером, работая с отцом во дворе, я сказал ему, что Саня записался в комсомол:
- Я тоже хочу.
- Так записывайся, - ответил он.
В этот же вечер, встретив Саню, я сказал, что мне разрешили. Вместе мы пошли в читальню и меня записали. Никаких обсуждений на собрании тогда не было. Дней через пять мне выдали комсомольский билет.
Работа в комсомоле велась активно. Мы ходили по домам и агитировали всех, кто был неграмотным, учиться. Агитировали против религии. Но эта агитация была слабовата: мы и сами в неё не верили. Устраивали вечера молодёжи, гле читали стихи и рассказы. Летом занимались спортом, ходили в походы.
Однажды на Крещение, в этот праздник служба начиналась рано, мать и отец стали собираться в церковь.
- А ты, что не собираешься,- спросила меня мать. Я промолчал. Дед, услышав вопрос матери, разразился бранью:
- Комсомол, безбожник, управы на тебя нет, отец совсем распустил тебя, выпороть бы, чтобы ты забыл туда дорогу. Собирайся и иди к обедне.
В комсомоле нас ругали, за то, что мы ходили в церковь. Я оказался в трудном положении. Как быть? На улице темно, мороз, на лыжах не пойдёшь.
Из дома я вышел вместе с мамой, дошли до церковного двора, вошли в него, и там я свернул и ушёл в избу-читальню. Домой пришёл после обедни, как-будто из церкви.
Комсомольская работа мне нравилась. Ведь тогда в деревне не было ни радио, ни кино, а о телевидении не было и представления.
Однажды в село приехала группа с радиоустановкой. Всех комсомольцев послали по домам известить население о том, что в клубе будет говорить радио: будем слушать Москву.
Приехавшие радисты поставили мачту, натянули проволоку – антенну, установили в клубе приёмник и стали его настраивать. Народу в клубе собралось очень много, а радисты так и не смогли произвести настройку и кроме треска ничего слышно не было.
- Грозовые разряды мешают, - сказали они.
Посидел народ, поворчали и сказали, что без Божьей помощи ничего не выйдет. Этот случай сильно подорвал нашу антирелигиозную работу.
Но мы не унывали. Комсомольцев становилось всё больше.
Коммунистов в селе был всего один человек - Борисов. Он был уже старый и больной – активный участник революции, видел Ленина, Свердлова, Калинина и других. Много рассказывал о революционных событиях в Ленинграде и в Москве. Его рассказы мы увлечённо слушали.
В 1925 году я закончил сельскую школу. К тому времени я умел хорошо писать, читать, знал все арифметические действия. Дома меня часто просили что-нибудь сосчитать. Тогда я был самым грамотным в семье. Дедушка и бабушка были совершенно неграмотны, мать – малограмотна и только отец был несколько образован. После окончания школы никаких документов не выдали, торжеств не устраивали.
Следующую зиму 1925 – 1926 годов я не учился, а только помогал по хозяйству. У нас уже было две лошади, две коровы и другая живность. Зимой я вместо деда уже, как настоящий мужик, ездил за сеном в луга, за дровами за Суру. Эта зима была грустной. И, хотя я часто ходил в клуб, занимался в комсомоле, без учёбы всё же было скучно. Наступившая зима, а потом и лето принесли много полевых работ. Я наравне со взрослыми жал, а жали тогда серпами и сейчас следы порезов серпом на руках у меня сохранились. Косить у меня ещё не хватало мужицкой силы, но с женщинами шёл наравне. В ночное я ездил уже самостоятельно на трёх лошадях: две свои и одна Исаевых.
Учиться мне хотелось, и я много раз заводил с отцом разговор, чтобы он отпустил меня в Васильсурск. Там была школа девятилетка – одна во всей волости. Но он отвечал:
- А дома кто работать будет ?
Когда разговор заходил при дедушке, он говорил:
- Пастухом и не учёным можно быть.
Саня Петров в эту осень ушёл учиться в Васильсурск. Ушёл близкий мне товарищ.
Осенью 1926 года перед началом учебного года в село приехала учительница – Анфиса Петровна. Она прошла по всем домам и записала всех желающих учиться в школе взрослых. Я тоже записался. Набралось человек тридцать. Занимались мы по вечерам. На первом уроке познакомились между собой и с учительницей. Большинство учащихся закончили сельскую школу. Анфиса Петровна приехала после окончания учительских курсов. Она была дочерью попа в селе Томенец – это на Волге ниже Горького. Познакомившись с нами она убедилась, что неграмотных нет и начала дальше развивать наши школьные знания. Мы уже стали взрослее, больше понимали и серьёзно рассуждали. Я, как и в школе занимался увлечённо. К весне знал, что имеются такие науки: география, физика, химия, русский язык, алгебра и другие. Весной учительница рекомендовала мне и ещё одному мальчику учиться дальше. Мне тоже этого хотелось. А как, если дома не пускают ?
Весной, закончив пятый класс возвратились Саня Петров и Вася Полазанов. Вася был старше меня года на четыре. Он учился в ШКМ – школа крестьянской молодёжи в Работках. ШКМ была при детдоме. Он очень хорошо отзывался о школе, главное, что там не надо было платить за жилье, за питание тоже плата небольшая. Эти условия понравились отцу и он отпустил меня учиться.
Желающих поехать учиться в ШКМ набралось шесть человек. Вася рассказал нам какие нужны документы для принятия на учёбу, помог нам их оформить и отправить. В августе мы получили сообщение, что приняты на учёбу с октября 1927 года. Мы гордо чувствовали себя учащимися высшего класса, хотя ещё и не учились и подгоняли время – хотелось быстрее уехать.
Вот и наступило время отъезда. Отец сколотил из досок небольшой сундучок с запором и висячим замком, мать напекла сдобных лепёшек.
Отец на лошади отвёз меня, Васю Полазанова и Ефремова в Васильсурск и посадил на пароход. На пароходе я до этого ни разу не ездил, видел их только издали, когда приезжал с отцом на базар в Васильсурск. Они представлялись мне сказочными созданиями – белые, величавые. А один раз я видел его ночью – весь в огнях, как в сказке.
Ехали мы четвёртым классом. Свободных мест не было. Мы забрались на мешки – груз какой-то был, ночь переспали. Утром обошли пароход. Осмотрели машину, которая махала блестящими железными рычагами, а колёса шумно гребли воду. Наверх нас не пустили.
К вечеру приехали в Работки. Сошли с парохода. Вася Полазанов куда-то ушёл, мы остались на пристани. Через некоторое время Вася приехал на лошади и мы поехали в ШКМ.