Шли годы. Я креп и подрастал. Придя с войны, отец стал брать меня на все полевые работы. К тому времени – шёл 1921 год – у нас были две лошади. Купили хороший плуг, на котором мог пахать и я, тем более с такой умной лошадью, как наша Бурка, от меня много умения и силы не требовалось.
Осенью я пошёл в школу. Записываться в школу я ходил с Саней Петровым. Сначала мы сходили в сельсовет – взяли метрику на меня. Учительница Мария Константиновна записала мою фамилию в список и сказала, когда приходить на занятия.
Учёба начиналась осенью, когда все полевые работы заканчивались. В ночное уже не ездили, лошадей просто выпускали в овраги или на озимое поле, где они паслись без присмотра.
Робким мальчиком с каштановыми, торчащими во все стороны волосами, со сплошными веснушками на лице, в холщовой рубахе и таких же штанишках я пришёл в школу. Учительница Анна Петровна рассадила всех за парты по два человека. Парты были поломаны, изрезаны ножами, исписаны карандашами и залиты чернилами. Я сел за парту с Саней Петровым. Анна Петровна рассказала нам о правилах поведения и о распорядке занятий. Избрали старшину класса и назначили первого по списку дежурного. Школа размещалась в двух домах: была большая школа, а недалеко от неё – маленькая. В большой школе помещение было разделено сдвигающейся ширмой на два класса. На перемене оба класса выбегали в коридор, а в тёплое время на улицу – во двор. Было шумно и пыльно.
Учебники были только те, что остались от царского режима. Они были старые и растрёпанные, на всех не хватало. Учительница давала учебник на два – три человека и уроки мы учили по очереди. Однажды зимой сначала учебник взял Саня, а я вечером у него забрал. По пути домой встретились мне ребята, они ещё не ходили в школу, и мне захотелось показать им картинки. Раскрыл я книгу, а ветер подхватил листки и понёс их по снегу, мы за ними, а книгу не закрыли, так все листки и разнесло. Мимо шли женщины, и помогли нам их собрать. Пришёл я домой заплаканный с охапкой листков. Мама пожалела меня, а отец отругал. Потом стали по номерам страниц складывать книгу.
Уроки я учил при свете слабо светящей керосиновой лампы. Большой свет держать не разрешали, чтобы не расходовать много керосина. Учился я усердно, со старанием, не пропускал ни одного урока, домашние задания выполнял полностью.
В то время сильна была вера в Бога, все село и старые и малые ходили в церковь, строго соблюдали все церковные праздники, но школа от церкви была уже отделена, и на праздники занятия не отменяли, но детей в класс приходило очень мало. В школу я ходил охотнее, чем в церковь. Учительница была дочерью попа и в Бога она наверняка верила, поэтому в праздники рано отпускала нас домой. В церкви мне было трудно подолгу стоять смирно да ещё и молиться. Я был очень подвижный и во время службы начинал баловаться, за что мне частенько перепадало от стариков, что стояли за нами: то за ухо оттреплю, то подзатыльник дадут тяжёлой мужицкой рукой – аж в глазах потемнеет.
Однажды на Крещение – в этот праздник на Иордани голубей пускают – залезли мы с ребятами на колокольню – там много голубей гнездилось. Наловили их по два голубя на каждого. На следующий день пошли в церковь с голубями. Во время службы держали их в руках. Я подустал, расслабился и один из рук у меня и улетел, хотел поймать его, а тут и второй взлетел под купол. Схватил меня старик Куклиев, за уши оттаскал и подзатыльников надавал. Я как очумелый из церкви вышел и перестал туда ходить. Но однажды весной 1923 года церковь готовилась к Пасхе. Отец Феди Сидорова был церковным сторожем сторожем. Он готовил церковь к празднику: мыл и чистил пол, медные подсвечники, паникадилу, подносы и кресты. В помощь он брал своих сыновей Паньку и Фёдора, а они уговорили меня и Саню Петрова. Обещали нам потом ходить с пасхой. Это когда священник и дьякон обходят каждый дом, служат короткую молитву, поздравляют с праздником. За это угощали всем, чем могли: куличами, пасхой, яйцами, давали вино иногда даже деньги. Всю снедь передавали сторожу, а он своим подручным, они складывали всё на телегу. Попы к вечеру набирались хмельного и домой добраться самостоятельно не могли. Дядя Сидоров тоже не уступал им по части спиртного. Когда делили собранную за день снедь, часть её выделяли подручным ребятам называли их “попятами”. Так что мы с удовольствием согласились помогать сторожу. Каждый вечер после школы мы приходили в церковь и выполняли всю оставленную для нас работу. Саня Петров в попята пошёл раньше меня. Он уже знал церковные правила и ему дали маленькую ризу. Он был настоящим попёнком: подавал попу кадило или крест, дьякону псалтырь … Саня был черноголовый с белым лицом, красивый мальчик, не то, что я.
Все работы по подготовке к празднику закончились, не много оставалось до торжества. Я уже стал смелее: заходил в алтарь, зажигал кадило и другие работы выполнял. И вот как-то перед самой Пасхой мне велели подать кадило попу. Я вышел подал кадило и быстро ушёл через царские ворота. Я не знал, что через них мог ходить только священник. В алтаре меня догнал дьякон и начал трепать за волосы. Он был здоровый с сильным голосом и руками. Я оказался, как сурок в когтях ястреба. Оттрепал он меня и выгнал из алтаря. Все мои труды пошли даром. После этого я перестал ходить в церковь. Когда все, кроме бабушки шли на службу я уходил гулять.
Однажды я ошибся и бабушка меня засекла. Это было зимой и я пошёл кататься на лыжах. Во время службы в колокола звонят дважды: в середине и в конце. Катался я один – скучно, да и день был морозный. Услыхал я колокол решил, что служба закончилась и отправился домой. Пришёл, помолился на божница, а бабушка спрашивает – что рано пришел. Я говорю:
- Так служба закончилась.
- Ты наверное раньше ушёл, ещё никто не идёт
- Нет, - говорю – уже звонили.
Прошло некоторое время снова зазвонил колокол и люди пошли из церкви.
- Вот, - говорит бабушка, - когда закончилась обедня. Ты мне наврал безбожник.
Отругала меня, пообещала сказать отцу. Но я знал, что она не скажет. Бабушка любила и всегда защищала, когда меня кто-нибудь наказывал. После этого я стал осторожнее.