К лету 1952г. мы все уже более менее освоились, привыкли, прижились друг к другу. За год, проведённый с родителями, я подрос, освоился с новой обстановкой, узнал окрестности, у меня появились приятели сверстники, иногда меня брали в город.
Однажды отец с сослуживцами организовали пикник. Августовским утром мы всей семьёй и сослуживцы отца с семьями погрузились на палубу эсминца у стенки базы. Стояла тёплая тихая солнечная погода, солнце, отражаясь в воде, слепило. Народу набралось много, вниз нас не пустили, все разместились на верхней палубе запрудив всю палубу и проходы. Корабль шёл полным ходом около часа, палуба дрожала от вибрации. Родители занимались своими делами. Впервые оказавшись на настоящем боевом корабле мне всё было интересно, меня распирало от гордости и любопытства. На палубе быстро всё осмотрел, поскольку мало что понимал, а внутрь не пускали, осмотр быстро наскучил. Найдя свободное место на правом полубаке, чтоб удержаться на вибрирующей палубе, взялся за леер, он был тросовый и качался, тогда я навалился на него. Тут подошёл отец и сказал, чтоб я отошёл от борта. Качающийся леер легко мог вывалить меня за борт. Пикник мог закончиться печально.
Пришвартовались к крутому высокому берегу, перекинутый с кормы эсминца трап, длиной метров пять, лежал горизонтально. На берег нас, ребятишек, передавали на руках, а возвращались самостоятельно. К этому времени поднялся ветер, корабль начало качать трап мотало, но отец настоял, чтоб я шёл сам, ну и натерпелся я страха.
На пологом травянистом берегу, женщины расстилали скатерти, выставляли съестное. Таких импровизированных столов было несколоко. Распологались сидя или лёжа на земле, вокруг импровизированного стола, ели, пили молоко, чай, взрослые закусывали. Всё было привезённое с собой, костра не разводили, наверно в этом не было необходимости, всё можно было приготовить на корабле. Потом пели песни, танцевали под патефон.
Ребятня бегала, играла. Кто ловил сачком бабочек, тогда это было модно, кто играл в мяч. Моим уделом была ловля бабочек. Я не понимал и не понимаю, зачем их надо ловить и сушить, через месяц они рассыпались и их выбросили в помойку.
Впоследствии мне и ровестникам приходилось заниматься этим бессмысленным делом ещё не одно лето, это было школьное задание на лето. В сентябре, приходя в школу, каждый ученик должен был представить индивидуальный гербарий, которые складировались в классном шкафу до следующего сезона, а затем заменялся новой коллекцией. Вероятно, мы много насекомых извели, возможно, это как-то и приобщало к природе, но я этого не ощущал. Мной это мероприятие воспринималось, как возможность для взрослых занять меня чем-то, что освобождало их от меня. Большой разницы между бабочками и мухами я не видел.
Позднее, в начале сентября всей семьёй ходили в лес за грибами. Ходили вверх на сопку, по берегу речки Камчатки. Так, или иначе она называлась на самом деле, не знаю, мы её называли так. Она протекала в полукилометре правее нашего дома. Летом, ближе к осени, в сухой сезон это был небольшой ручей, который в период дождей, судя по глубокому ущелью, становился мощным водным потоком. Я впервые собирал грибы, набрал не мало, правда были и мухоморы. В лиственном лесу, в зарослях высокого папортника, грибов было не видно. Но проблема для взрослых стала благом для меня. Листья папортника были выше меня, грибы и ягоды виделись далеко в округе. Лес был чистый камней, валунов, характерных для Карельского перешейка, здесь не было. А упавшие деревья собирались населением на дрова.
Несколько раз меня брали в город, так называлась центральная часть Петропавловска. Ходили в центральный гастроном. Это был небольшой одноэтажный магазин, с двумя залами, в которых продавались все необходимые продукты, в основном рыба, икра, рыбные консервы, крупы, сухие овощи, фрукты, американские мясные консервы. Ассортимент был невелик. Больше всего было консервов из крабов, ими были заставлены прилавки, и пирамидой обе стены между залами по всей длине с пола…, до потолка. Крабы никто не брал, они считались роскошью, а роскошь, щегольство считались неприличными. Если кого-то уличали в склонности к роскоши, его задразнивали и в ватаге лучше было не появляться, поэтому все стремились не выделяться из сверстников ни одеждой, ни поведением, ни едой. Едой принято было делиться. Это считалось нормой и в условиях дефицита питания серьёзно помогало. Эгоизм, скаредность считались не просто пороком, уличённый в таком деянии становился объектом презрения и насмешек. После такого отношения человек становился не просто униженным, он становился полурабом, на уровне уголовной “шестёрки”. А крабов можно было набрать после шторма на берегу, найденное считалось добычей и никем не порицалось. А взрослые могли купить свежих крабов у рыбаков, это было ближе и дешевле. Опыт проведённой зимовки показал, что надо запасаться продуктами, поскольку их завоз сезонный. Однажды купили ящик корейских яблок. Их нам хватило почти до нового года. В другой раз большую банку американских конфет. Банка была высокая железная литра на два с железной крышкой вся разрисованная, вроде наших монпасье. Конфеты вроде нашей «раковой шейки» ели растягивая удовольствие долго, хватило почти на сезон.
В августе 54 меня готовили к школе, мы пошли в универмаг, купили портфель, школьную форму, тетради, учебники, словом всё, что нужно. Я был уже старше, и мы зашли в местный краеведческий музей. Он занимал обычный деревянный, одноэтажный дом. Меня поразил стоявший внутри у входа чучело медведя. К тому времени с живыми медведями я уже сталкивался, причём не только с приручёнными, но и дикими. Вид стоящего на задних лапах огромного, высотой под три метра, чудовища меня перепугал. Но видя, что отец улыбается, а медведь не ревёт и не движется я успокоился и уже спокойно начал рассматривать его и витрины.
С медведями я познакомился случайно, совсем не желая того. Бурых медведей на Камчатке было много, иногда они подходили близко к жилью. Бурые камчатские медведи крупные, по размерам сравнимы только с североамериканскими «гризли». Старшие рассказывали нам случаи о встречах с медведями в тайге. Эти рассказы не вселяли оптимизма. Однажды мы собирали землянику, стояла тёплая солнечная погода. В лесу довольно прохладно и спелая земляника росла на склонах речки Камчатки. Речка протекала в естественном ущелье глубиной метров пятнадцать, двадцать, шириной метров пять – семь, местами достаточно глубокая. Как у всех горных речек течение быстрое, а холодная вода сводила ноги. Наш правый берег был крутой с осыпающийся галькой и щебёнкой местами поросший кустами, травой, земляникой. Левый, более пологий с зелёными полянами был намного привлекательней, там наверно было больше земляники. Перебираться на другую сторону не решились, да и здесь ягод было достаточно. В поисках лакомства лазили по склону вверх, вниз, мало обращая на то, что происходит вокруг. Да и что могло происходить, если мы были здесь уже много раз и всё давно знали. Так, собирая ягоды, переходя друг друга, мы незаметно для себя ушли далеко, до дома было километра два, три по лесу. Вдруг кто - то из нас заметил на поляне противоположного берега медведицу с двумя медвежатами. Она мирно паслась, не проявляла агрессии, но нас заметила, потому что смотрела в нашу сторону. Мы быстро оказались на вершине склона, пару километров преодолели не оглядываясь, пока не добежали до домов, благо под горку бежать было сподручно.
Наши мальчишечьи ватаги состояли из представителей разных социальных слоев, а понятие о национальности я узнал много позднее. В отличие от современной трескотни о демократии, эти ватаги были воистину демократичны. От нас не скрывали национальность, мы имели о ней представление, но это не вносило каких то изменений в наше общение. Все мы были одеты в обноски и мало чем внешне отличались друг от друга. Кому то запрещали общаться с заключёнными, а кому то было всё равно с кем общается его ребёнок. Среди моих друзей были мальчишки разных национальностей – братья славяне, но были и местные – каряки, тайга был их родной дом. Жили они на боковых сопках ещё выше нас. Однажды я был в их доме. Собственно домом назвать это сооружение можно было с натяжкой. Это не было домом в нашем понимании, скорее нечто среднее между ярангой и сараем. Наверху левой сопки, ниже стрельбища, там, где заканчивались жилые строения, а склон поднимался выше было голое безлесистое пространство на котором лепились эти строения. Странные сооружения похожие на сараи из разного подсобного материала. Тут были полубрёвна, куски горбыля, облупившиеся листы фанеры, клёпка от ящиков. Сооружение занимало площадь около десяти квадратных метров. Окон не было, неплотно закрывающаяся дверь от какого-то старого строения. Столь же аскетично оно было внутри. Невысокий дощатый топчан, да несколько рыбных ящиков. Жили здесь они сезонно, весной, летом, когда сходил снег и лес становился их домом, они уходили.
Родители не разрешали нам общаться с каряками, но мальчишечья ватага общность неустойчивая. Она с лёгкостью включает в себя любых ровесников, если те ей интересны, и так же легко отторгает неугодных. Так и эти аборигены временами входили в круг нашего общения, они лучше нас знали местную природу, лес, растения, камни. С ними без опаски ходили в лес, у них учились познавать тайгу. Вместе с тем многие их обычаи были для нас дикими, непонятными. Мы для них были интересны, поскольку хорошо ориентировались в городе, знали правила поведения в городе, не привлекали людей своим видом. Мы дополняли друг друга, но в силу своеобразия обычаев, жизни, сезонной миграции, давления взрослых тесной дружбы не возникало. Но сами люди были гостеприимны. Однажды меня даже катали на нартах, впечатление было сильное, и я не преминул поделиться ими со старшими, - меня отругали, без всяких объяснений и запретили с ними встречаться.
В городе, постоянно что либо строили. Рядом с нами строили жилые дома. Нам это было интересно. Конечно не само строительство, а где что плохо лежит, серьёзного мы не стащим, но что либо по мелочи к рукам прилипнет, кусок толи, обломок доски, или черенок лопаты. Игрушки надо было из чего-то делать, материал брали на стройке, в других местах его не было. Естественно нам приходилось общаться со строителями. Строителями были либо военные, либо военнопленные, либо заключённые. Военные строители работали без охраны, одеты они были в солдатское обмундирование, да и сами они были европейского вида. Военнопленные одеты были в разные обноски, их охраняли полусонные охранники, они позволяли нам подходить к ним и беззлобно отгоняли их от нас. К заключённым не всегда можно было подойти, их охрана была всегда «на чеку», более многочисленная и злая. Мы не всегда знали, с кем имеем дело, не делали разницы в общении с кем бы то ни было, чего нельзя сказать о взрослых. Охранники нас гоняли. Каким то образом эта информация доходила до родителей в тот же день или в ближайшие дни. За общение с заключёнными нас наказывали, но в пылу игры это надолго не запоминалось и контакты продолжались.
Среди заключённых встречались люди тепло относившиеся к нам. Иногда нас подкармливали, не понимаю, как это им удавалось, но нам давали сахар, делились воспоминаниями о семье, детях, нам по малости лет это трудно было понять, но им нужно было высказаться, вспомнить, поделиться, это очищало, согревало душу, придавало сил. Встречались и японцы, для меня это было каким то чудом, сначала их чурались, но, видя, какими покорными и добрыми они были, начали привыкать и даже общаться, некоторые из них говорили по-русски. В лесах встречались и беглые заключённые. Зная это, взрослые запрещали нам ходить в лес, но запрет был для нас пустым звуком, лес был местом добычи пищи, проконтролировать нас не могли, играть нам было негде и не во что.
Выше нас в лесу росло огромное дерево больше метра в диаметре, как оно там выросло непонятно, потому что лес был сравнительно мелкий и до больших размеров не вырастал. Быть может, раньше здесь росли большие деревья, но затем их вырубили на строительство, а этот лес, был уже вторичным, об этом свидетельствовало и то, что наши деревянные дома были срублены из массивных брёвен. В чаще мелкого леса росло большое дерево с дуплом на высоте метра три – четыре над землёй. Пацаны, из местных, говорили, что там прячутся беглые, но это воспринималось как сказка. Однажды мы пошли в лес, наш путь проходил мимо этого дерева, дело в том, что тропинки были нами натоптаны. Когда подходили к дереву, из дупла раздался дикий низкий крик. Мы бросились на утёк. Опомнились уже на опушке леса. Долго гадали, что это было, но проверять желающих не оказалось, потом долго обходили это место стороной.