Мама не справлялась со всеми делами. Работа врача связана с приёмом больных, домашнее хозяйство требовало физических усилий и много времени, меня надо было водить в садик и забирать, кроме того, стирка, магазины, уборка по дому, дрова, и т.д. и т.п. Папа как мог, помогал, но это получалось редко.
Так долго продолжаться не могло, к тому же ожидалось прибавление в семье и маме стало трудно вести хозяйство. Летом 52г родители пригласили из Омска сестру мамы Зою Михайловну для помощи по хозяйству. Зоя на несколько лет младше мамы, не получила образования. Внешне похожая на Клаву, имела более вытянутые и более жёсткие черты лица, как бы рубленные. Спокойная, немногословная, не обременённая интелектом, она обладала низким и громким голосом. Ей ещё не было тридцати. Свой переезд из Омска в Петропавловск Камчатский она, видимо связывала с возможностью найти себе спутника жизни. В Омске Война забрала всех ровестников, найти жениха при её данных было не реально, другое дело Петропавловск. Крупная военно-морская база, где огромное количество одиноких молодых людей, найти здесь пару было много проще. К тому же матросский клуб находился от нас буквально в ста метрах, да и офицерский в пределах километра. Не знаю, был ли у неё кто-то в кандидатах, но жизнь свою она, к сожалению, не смогла изменить. Мама, как могла, пыталась ей помочь, но и она понимала всё скорей на интуитивном уровне, не всё могла объяснить, а та не могла понять. Это печально, но такова судьбы многих женщин того времени.
Тогда не принято было что либо объяснять на интимном уровне, это считалось запретным, неприличным, унизительным, даже стыдным. Так было, мы и наши предки знали такое слово. Понятие стыда гармонично развитые люди знают и сегодня. Несчастны те, кто счёл это чувство рудиментом и перешагнул порог дозволенного природой. Сегодняшний разгул вседозволенности, наши потомки тоже осудят, истина в балансе запретного с дозволенным, человек не должен быть ни фарисеем, ни скотиной. В человеческих личных отношениях между мужчиной и женщиной должна сохраняться некая тайна, касающаяся двоих, это глубоко личное, связанное с чувственным восприятием мира. Это чувственное восприятие значительно шире и глубже, в интеллектуальном плане, простого полового влечения, хотя оно заложено в природе человека.
В её обязанности входила работа по дому, приготовление еды, хождение по магазинам, уход за мной. Вот этот-то уход мы понимали по-разному, она понимала обязанность ухода за мной буквально, с чем я был категорически не согласен, и всячески противился этому. Мой протест был молчаливым в прямом и переносном смысле. Мальчишечье братство имело свой негласный кодекс, нарушившие его становились изгоями с ними переставали играть, общаться. Братством дорожили…, а оно подразумевало независимость, самостоятельность мышления, поступков и не терпело вмешательства, тем более опёки, взрослых. Обо всём этом у Зои были рудиментальные представления, вникать в детскую блажь у неё не было ни желания, ни интеллектуальных возможностей. В общем, не сошлись мы с ней характерами. Я, в общем-то, покладистый, многое мог принять и простить. Смириться с тем, что каждый день в обед Зоя выходила на площадку перед домом и во всю мощь своих лёгких, так что слышно было в радиусе полукилометра, кричала Жеееняяяяяяяя, призывая меня на обед, было выше моих сил. Это было не всегда кстати, мальчишечьи игры не сообразовывались с Зоиным регламентом, что ещё можно было принять, но такой иерихонской трубой призывали в округе только меня, такого индивидуализма мой статус не допускал, тем более, что мальчишки посмеивались надо мной по этой причине. Я очно и заочно протестовал, сознательно прятался от неё, капризничал, пререкался, не слушался, со мной бесседовали, наказывали, но этому противилось всё моё существо.
Сейчас спустя много лет мне жаль эту суровую молодую женщину, лишённой судьбой простого человеческого счастья, она честно выполняла свои обязанности как могла, надеюсь, она меня простила.