Вера Трейл — дочь Александра Гучкова — одного из главных врагов большевизма — была коммунисткой и сотрудничала с ОГПУ. И это несмотря на то, что во время Гражданской войны её, ещё двенадцатилетнюю девочку, вместе с матерью красноармейцы собирались казнить и начали уже делать виселицу. Подошедший вовремя отряд белых спас их от смерти.
Александр Гучков был известен не только своим умом и красноречием, не уступавшим знаменитому оратору тех времён Плевако, но и своим авантюризмом и экстравагантностью. Он считается последним дуэлянтом России и главным вдохновителем Февральской революции 1917 года. Его жизненный принцип - "Быть не свидетелем, а участником самых громких событий!"
Один из пяти сыновей русского зажиточного потомственного купца и француженки родился в 1862 году.
Его прадед, Фёдор, был крепостным крестьянином. Благодаря своему трудолюбию и упорству выкупился из крепостничества, построил ткацкую фабрику, стал почётным гражданином, купцом и фабрикантом. Это он первым начал выпускать знаменитые русские шали "на манер французских и турецких". Это он в 1812 году предложил москвичам сжигать своё имущество, чтобы не досталось французам. Сам первым сжёг свою фабрику. Через год отстроил новую, ещё больше прежней с 900 рабочими и годовым производством в полмиллиона рублей серебром - огромные по тем временам деньги.
Отец так же был почётным гражданином, купцом первой гильдии и одним из самых богатых банкиров империи. На всемирной выставке в Лондоне в 1851 году был избран экспертом от российских фабрикантов.
У Александра Гучкова достойны не только предки, но и потомки. Он является двоюродным дедом Дмитрия Зимина — широкоизвестного российского ученого-радиотехника, основателя компании «Вымпел-Коммуникации» (торговая марка — «Билайн»), щедрого мецената, осователя благотворительного фонда "Династия", который своими премиями и степендиями поддерживал российских ученых, пока фонд не вынудили закрыться, включив его в список иностранных агентов, по той лишь причине, что счета фонда были в зарубежных банках.
Саша ещё гимназистом хотел бежать на Русско-турецкую войну — воевать за освобождение Болгарии. И в Лондон хотел сгонять, чтобы убить британского премьер-министра Дизраэли за его, как казалось мальчику, антирусскую позицию.
Но всё же закончил с отличием и золотой медалью гимназию и в 1881 году продолжил обучение. Сначала на историко-филологическом факультете в Московском университете, который тоже окончил с отличием. Потом в Берлинском, Венском и Гейдельбергском университетах. Александр изучал историю, философию, государственное и международное право, политическую экономию, финансовое право и рабочее законодательство.
Находясь на стажеровке в Европе, узнал о голоде и холере в России — вернулся, чтобы помогать крестьянам. В Нижегородской губернии вчерашний студент Венского и Берлинского университетов заведовал продовольствием и благотворительностью. За что получил орден и вернувшись в Москву был избран сначала в городскую управу, а потом в городскую думу.
Его ожидала блестящая карьера государственного чиновника. Но ему нужны более острые ощущения.
В возрасте 33 лет он уже в Турции защищает армян от турок.
В 1897 поступает на службу офицером-охранником Китайско-Восточной железной дороги в Манчжурии. Через два года был уволен за дуэль. На его счету было 6 состоявшихся дуэлей и несколько несостоявшихся из-за отказа противника. Его характер был взрывным и эксцентричным.
С Дальнего востока возвращается через Китай, Монголию, Туркестан, по казахским степям до Оренбурга — 12 тысяч верст верхом вместе с братом Фёдором. Заехав по дороге в Тибет, добивается неслыханной для европейца чести общения с Далай-ламой.
После возвращения в Москву братья сразу бросаются в новые приключения — отправляются в Южную Африку, где сражаются против англичан на стороне буров. Воевал он храбро, был ранен в ногу, после чего немного прихрамывал всю жизнь. Попал в плен. Англичане отпустили его под честное слово не воевать против них.
В 1900 году Александр отправился в Китай и стал свидетелем “боксёрского восстания” китайцев против англичан и французов.
Интересно письмо к родителям, которое этот "флибустьер", как звали его друзья, возил всё время с собой. По счастью отправлено оно не было :
"Дорогие папа и мама! Пишу это письмо на тот случай, если не вернусь к вам. Бога ради простите мне то тяжёлое горе, которое я приношу вам своей смертью. Вы всегда были снисходительны к моим слабостям и проступкам. Простите же меня в последний раз и верьте, что до последней минуты я буду любить вас. Напоминайте иногда деткам обо мне и скажите как я любил их. Маленькая просьба к папе : я должен Коле 2000 рублей, отдай их. А Колю прошу принять."
В 1903, накануне собственной свадьбы, уехал в Македонию драться на стороне местного населения в восстании против Османской империи. Именно тогда он сказал своей будущей жене, что если она его дождётся, то женится на ней. Хотя был влюблён в её подругу.
Мария Зилоти дождалась жениха и свадьба состоялась. Мария — дочь предводителя Старобельского дворянства. Её двоюродным братом был Сергей Рахманинов. А одним из родных братьев — выдающийся пианист и дирижер Александр Зилоти — ученик С.Рубинштейна и Ференца Листа, близкий друг Петра Чайковского.
Во время русско-японской войны в 1905 году Гучков был заместителем управляющего Обществом Красного Креста. Он добровольно сдался в японский плен, так как не пожелал покинуть Мукден вместе с отступающими русскими войсками и бросить находившихся в госпитале раненых, хотя даже весь медперсонал бежал. Он остался, чтобы проследить соблюдение международных требований к раненым военнопленным Этот поступок современники оценили, как "подвиг самопожертвования". Вскоре японцы его освободили и он вернулся в Россию героем в разгар революционных событий 1905 года.
Он стал человеком легендой, которого называли "второй Александр Македонский". За его приключениями следили в газетах. Его прибытие на заседание Московской городской думы зал встретил стоя, продолжительными овациями. Император пригласил его на двухчасовую аудиенцию в Петергоф.
В России наступало время, когда великие приключения и опасности сулила именно политика. Это было как раз то, что нужно Александру. Он принимает активное участие в политической деятельности и почти сразу становится лидером конституционалистов в Государственной Думе. Придерживается либерально-консервативных взглядов, будучи сторонником конституционной монархии.
В октябре 1905 года Гучков основал и возглавил партию октябристов “Союз 17 Октября”, которая объединила либералов вдохновлённых манифестом императора об отречении от прав неограниченности монархии. Николай подписал этот манифест 17 октября. В нём провозглашался целый ряд неслыханных до того конституционных гражданских прав и свобод, в том числе были объявлены выборы в первую в истории России Государственную Думу.
Партия выступала "против увлечений безудержного радикализма и против социалистических экспериментов". Выступая за равенство перед законом, гарантии прав личности и введение гражданских и политических свобод, октябристы не ставили вопрос о ликвидации помещичьего землевладения. Их целью была конституционная монархия при сохранении единой и неделимой империи.
В 1905 году C. Ю. Витте предлагал Гучкову пост министра торговли и промышленности, но Александр Иванович, как и некоторые другие общественные деятели, отказался от вхождения в правительство, в котором министерство внутренних дел возглавил убеждённый консерватор П. Н. Дурново.
Гучков выступал за решительную борьбу с революцией, в том числе с помощью военно-полевых судов. Русскую революцию он называл "дрянной скрипучей телегой, которая завязла в кровавой грязи".
Он был сторонником правительства П. А. Столыпина, которого считал сильным государственным лидером, способным проводить реформы и обеспечивать порядок. Про Столыпина Гучков говорил, что таких способных и талантливых людей ещё не было у власти. По его мнению именно, бдагодаря Столыпину, “власть и общество сблизились и пошли одной дорогой”. Столыпин отвечал взаимной симпатией и называл октябристов “сливками русской прогрессивности”.
Александр одобрил роспуск 1ой Государственной думы, обвиняя её в излишней революционности и неспособности сотрудничать с правительством.
В 1907 году А.И. Гучков был избран в Третью Государственную Думу и возглавил важнейшую из думских комиссий - государственной обороны. Военные уважали его как участника нескольких войн, человека у которого можно найти и поддержку и помощь.В марте 1910 стал председателем всей Думы. Ровно через год покинул пост, не желая поддерживать реформу правительства о создании земских учреждений в западных провинциях.
Будучи уже Председателем Думы он стрелялся на дуэли со своим однопартийцем - Уваровым, обвинив его в доносительстве, предательстве интересов партии. Обоих судили. Уварова оправдали, а председателя государственной Думы осудили на 4 месяца тюрьмы. Отбывание наказания перенесли на думские каникулы, чтобы не нарушать работу народных представителей. Летом 1910 года Гучков сам пришёл в Петропавловскую крепость на отсидку. По утрам он читал газеты и книги, гулял по крепостной набережной рассылал друзьям письма и открытки. Через неделю император его помиловал.
Примечательна ещё одна дуэль, произошедшая два года спустя. На неё Гучков вызвал подполковника Мясоедова, обвинив его в шпионаже в пользу Австро-Венгрии. Подполковник промахнулся, а Александр выстрелил в воздух, сказав при этом, что не считает нужным убивать человека, который должен быть повешен за измену родине. В годы Первой мировой войны Мясоедова действительно повесили, уличив в шпионаже, хотя современные историки не находят документальных подтверждений этого обвинения.
После убийства Столыпина в сентябре 1911 года его вера в путь мирных перемен была подорвана. Уже тогда он провидчески сказал : “Для меня становится всё яснее, что Россия будет вытолкнута на путь насильственного переворота, разрыва с прошлым, на скитания без руля, без компаса, по безбрежному морю политических и социальных проблем”
Николай II вначале относился к Гучкову очень благосклонно, ценя его ум и способности. Но в 1908 году Гучков произнес речь, в которой призвал великих князей, "отказаться от некоторых земных благ и некоторых радостей тщеславия". Он призвал их добровольно уйти из управления армией и флотом, потому что их непрофессионализм пагубно сказывался на обороноспособности страны. Это вызвало гнев императора. Несколько позже Гучков выступал с резкими нападками на Григория Распутина, обвиняя его во влиянии на царя. Он распрострянил копии письма императрицы к Григорию Распутину, в котором она высказывала ему свою преданность. После этого стал личным врагом царской семьи. Императрица в своих письмах называла его : "скотина", "паук", "умная скотина", мечтала : "Ах, если бы повесить Гучкова", потом уже восклицала "Гучкова мало повесить !" На аудиенциях Николай не подавал Гучкову руки и делал вид, что не замечает его.
После утраты расположения царской семьи и поддержки исполнительной власти в 4-ую Думу в 1912 году Александра уже не избрали. И он уехал на очередную войну - балканскую.
После взвращения в Россию стал объектом постоянной слежки. Благодаря этому в отчёте одного из наблюдателей был оставлен для истории словесный портрет Гучкова в расцвете его политической деятельности:
"50 лет. Выше среднего роста.Телосложения полного, Шатен. Лицо полное, продолговатое, нос прямой, умеренный, французская бородка, слегка с проседью. Носит пенсне в белой оправе. Одет в драповое пальто с барашковым воротником, барашковая же шапка, чёрные брюки. Вероисповедания православного".
Психологический портрет оставил его однопартиец Н.Савичев :
"При большом уме, талантливости, ярко выраженных способностях парламентского борца, Гучков был очень самолюбив, даже тщеславен. При том он отличался упрямым характером и не терпел противодействия своим планам. В последнем случае он реагировал резко и решительно. сразу становился в позу врага. Он верил в свою звезду, в своё умение ладить с людьми, подчинять их своему влиянию. Гучков был интересным осведомлённым собеседником, он любил рассказывать, но не слушать. Он был хороший оратор, но его речи всегда обращались к уму, а не к чувствам слушателей. На толпу они мало действовали. Это были речи для избранных"
Отстранённый от власти, он хорошо чувствовал политическую ситацию.
Осенью 1913 года он говорил на конференции своей партии :
"Историческая драма, которую мы переживаем заключается в том .что мы должны отставивать монархию против монарха, церковь против церковной иерархии, армию против её вождей, ..."
"Власть в состоянии неизлечимого безумия. Она идёт по роковому пути. Она не осознаёт, что ведёт в революционному выступлению изнутри... и тогда прощай Великая Россиия. Или соседи, в расчёте на нашу внутреннюю рознь спровоцируют войну. И тогда вспыхнет народная революция, которая всё снесёт. Переживём ли мы это смутное время ?"
Его называли буревестником.
В первый день разразившейся уже в 1914 году первой мировой войны он написал жене : "Начинается расплата". И тем не менее отправился на фронт уполномоченным Красного креста. Он организовывал госпитали, возглавлял Центральный военно-промышленный комитет, который распределял военные заказы частным производителям. На этой должности он убедился, что Россия не сможет вести войну до победного конца и окончательно разочаровался в монархе.
В 1915 был избран в Государственный совет.
В это время он стал значимой фигурой, противовесом бессильному правительству и придворной камарилье, лицом опасным для власти. Есть предположения, что его тяжёлая болезнь в начале 1916 года стала следствием отравления.
В начале 1917 года вокруг него сформировался круг высокопоставленных чиновников, промышленников и военных, убеждённых в необходимости отречения Николая Второго от власти в пользу цесаревича Алексея при регентстве великого князя Михаила Александровича.
Переворот был назначен на первые числа марта. Но революция началась на две недели раньше и расстроила эти планы. Для сохранения империи не было иного выхода, как переменить царя. Временный коммитет согласился на это предложежние Гучкова и его сторонников.
В результате 2 марта 1917 года он вместе с Василием Шульгиным в Пскове принял у императора манифест об отречении от престола в пользу брата Михаила. Но Великий князь взойти на трон отказался. Это означало, чтот монархия пала. Гучков почувствовал, что Россия идёт к гибели.
В сформированном в тот же день Временном правительстве отставной прапорщик Гучков занял пост военного и морского министра. За короткое время пребывания на этой должности — со 2 марта по 30 апреля — он провел в армии много реформ и почти полностью сменил высшее военное командование. От министерского жалования он сразу отказался.
Но своими усилиями Гучков не мог остановить надвигающуюся катастрофу. Образовавшиеся солдатские коммитеты разрушили важнейший для армии принцип единоначалия. Создаваемые народные советы конфликтовали с правительством и подрывали его деятельность. По словам Гучкова "Временное правительство высело в воздухе - наверху пустота, внизу бездна".
Видя безнадёжность положения, 30 апреля 1917 года он подал в отставку. Его пост занял А.Керенский. Узнав об этом, французский посол Морис Палеолог сказал пророчески :
"Отставка Гучкова знаменует банкротство Временного парвительства и русского либерализма. В скором времени Керенский будет неограниченым властителем России .. в ожидании Ленина."
Летом 1917 года Гучков стал одним из основателей Либеральной республиканской партии в надежде спасти ситуацию. Финансировал и участвовал в подготовке генералом Корниловым мятежа, целью которого была ликвидация Петроградског Совета. После провала этого мятежа, был арестован, как главный его идеолог, но на следующий день приказом Керенского освобождён.
Ситуация становилась настолько опасной, что Александр написал завещание. К 1917 году его имущество, вместе с банковскими бумагами оценивалось в миллион золотых рублей. Кроме политической деятельности Александр Гучков активно занимался коммерцией, продолжая дело отца и деда. Был директором крупного банка, владельцем крупнейшей в России ткацкой фабрики.
К октябрьскому перевороту он отнёсся враждебно. Он застал его на Северном Кавказе, в Кисловодске, где Гучков поправлял здоровье. Он сразу ушёл в подполье, скрывался под чужим именем. Только летом 1918 года из Советской России пробрался в расположение Белой гвардии. Одним из первых он вложил крупную сумму денег в дело борьбы с большевизмом.
Во время гражданской войны Гучков был назначен Деникиным представлять белогвардейское движение в Европе. В этом качестве встречался с президентом Франции Пуанкаре и военным министром Великобритании Черчиллем. Организовывал поставки британских вооружений и снаряжения для Северо-Западной армии генерала Юденича. Таким образом Александр Гучков был одним из организаторов Интервенции и сам участвовал в её финансировании..
Во французской эммиграции он жил безбедно и даже помогал другим, потому что сохранил своё состояние в размере 3 млн франков и ещё получал приличную пенсию французского правительства, как кавалер Ордена Почётного Легиона. Там он продолжил энергичную антисоветскую деятельность. Но при этом почти постоянно организовывал помощь голодающим в СССР.
В Советской России его считали одним из опаснейших врагов в среде парижских эмигрантов.
Он действительно был влиятельной фигурой эмиграции и вряд ли мог предположить, что его дочь станет агентом большевиков.
Вера Комиссаржевская и Мария Зилоти
В молодости у Александра был страстный роман со знаменитой актрисой Верой Комиссаржевской, но женился он на её подруге Марии Зилоти. В 1906 году у них родилась дочь. Очевидно, что имя Вера, отец ей дал в честь своей возлюбленой.
Прекрасное детство в благополучной семье. Превосходное образование. Вера свободно говорит на четырех европейских языках.
Повзрослев уже во Франции, Вера Гучкова оказывается в эпицентре российской интеллектуальной элиты. Она вращается среди известных писателей, художников, композиторов. Красивая, остроумная, блестящая светская дама. Увлекается идеями евразийства и в 19 лет выходит замуж за Петра Сувчинского — потомственного польского дворянина известного российского музыковеда и писателя, одного из корифеев евразийства — лидера пражского «Союза Евразийцев» и парижского «Союза Возвращения на родину». Петр был одной из цетральных фигур парижской эмиграции. Среди его друзей — Андрей Римский-Корсаков — сын и биограф знаменитого композитора, Сергей Прокофьев, Стравинский, Ремезов, Шаро, Арто, Мишо. Французские композиторы и музыковеды уважали его мнение. Для Прокофьева и Мясковского Сувчинский писал либретто. Был в переписке с Горьким, Пастернаком, Цветаевой. Галерея этих персонажей показывает общество, одним из центров которого была совсем ещё юная Вера.
В журнале “Возрождение”, издававшемся после войны в Париже и продолжавшем традиции газеты того же названия, выходившей с 1925 г. до июня 1940 г., была помещена следующая характеристика первого мужа Веры одного анонимного автора, относящаяся к концу 1920-х гг.:
«Сувчинский произвел на меня впечатление избалованного кота-сутенера. В головке он больше всего гнет в сторону ГПУ, как он говорит, в сторону реальной обстановки… Он – типичный эстет-лодырь, самовлюбленный до конца. Евразийство для него средство, которое дает ему возможность хорошо жить, ездить отдыхать на берег океана, проводить время в праздном безделии… По своему складу он эстет с головы до ног. Сомневаюсь, чтобы он стал распинаться за евразийство. Прежде всего он думает о себе и с этим критерием подходит к вопросам „идеологии“. Евразийство, кроме материальных возможностей, щекочет его самолюбие… Все-таки он столп и апостол этого течения, о котором все говорят, и о котором он говорит с видом скучающего сноба. То обстоятельство, что он стоит во главе определенной отрасли дела, создает благоприятную возможность для появления около него всесильного секретаря. Учитывая характер лиц парижской группы, можно сказать, что вероятным его „секретарем“ будет Родзевич, человек волевой и беспринципный. Более талантливый Эфрон не сможет дополнить Сувчинского, так как сам бесхарактерен и, кроме того, с известными устоями элементарной морали». (Л.Б. Возрождение, № 30, 1953, с. 126).
В 1926 году состоялось знакомство Веры с Мариной Цветаевой и ее мужем Сергеем Эфроном, почти сразу после их переезда из Праги в Париж.
Вера с детства была поклонницей поэзии Цветаевой и сразу после знакомства они прониклись симпатией друг к другу, о чем свидетельствует их небольшая переписка. Вот, что Вера писала позднее Ирме Кудровой — биографу Цветаевой:
«Писала она ⦍Цветаева⦎ мне редко, мы слишком часто виделись ... эти 3–4 письма у меня (как и я сама) сгорели. Помню фразу (лестное запоминается!) — «Большому кораблю большое плаванье». Т. е. она считала меня очень умной. А я знала, что она необычайный поэт. ‹…› Не вижу, чем она меньше, чем, например, Пастернак…»
Цветаева тоже отмечала в 20-тилетней всего Вере ум и самобытность. Вот одно из тех редких писем Цветаевой к Вере — довольно неожиданное для обеих, сохранившееся в черновиках Марины :
“— Вы конечно не ждете этого письма, как не ожидала его и я.
Хотите в двух словах его содержание? Если бы я была мужчина — я бы Вас любила. Грубо? Как всякая формула. Что же мне мешает сейчас, будучи женщиной и т. д. Знаю. Сама говорила и буду говорить.*
(....)
Для пущей же ясности: мне жалко, что Вы уезжаете. Потому что я Вас люблю. Полюбила за эти дни. Полюбила на все дни. За гордость. За горечь. За детскость. За огромную доброту. За неженский ум. За душевное целомудрие, о к<отор>ом упоминать — уже не целомудренно. За то, что Вы так очевидно и явно — растете больше. За любовь к котам (скотам). За любовь к детям. Когда у Вас будет ребенок — я буду счастлива. Мне очень больно расставаться с Вами. Кончаю в слезах. Письмо разорвите.
Марина Цветаева
* Более поздний (1938 г.) комментарий Цветаевой к черновику этого письма :
“(NB! Мешала мне тогда, очевидно, полная ненужность ей женской любви. И — поэтовой любви. Нужность ей только мужской любви. Всчётность для нее — только мужской. Но это выяснилось — год спустя.)”
Похоже, что Цветаева прониклась к Вере даже более глубоким чувством, чем просто симпатия.
Отношение Марины изменилось после того, как она узнала, что Вера втягивает её дочь Ариадну в прокоммунистическую деятельность, способствуя тем самым углублявшемуся отчуждению матери и дочери.. Кроме того они оказались в любовном треугольнике. В Веру был влюблён Родзевич, которого страстно любила Цветаева. Из-за него Марина была готова разрушить свою семью и все это знали. Вполне вероятно, что именно из-за Веры, Родзевич покинул Цветаеву. Ведь женился он на Марии Булгаковой только 2 года спустя. Так что она вряд ли стала причиной разрыва.
Вот что писала Цветаева о предыдущем письме и о Вере позднее в своих записках :
“— Знаю, что хранит (десять лет подряд). Еще знаю — пришлось узнать, невольно! — что два года спустя получения этого письма старательно и цинически уговаривала С.[Сергей Эфрон] со мной разойтись (рукоплещу Вашей новой жизни — зачем В<ам> нужна М. — и хуже) — в жизни продолжая ласкаться. И я ничего не чуяла — и ничего <подчеркнуто трижды> не чуя! — разлюбила — и даже отвратилась — и постепенно превратила ее в нарицательное — пустоты и низости: — Вот и вырастешь — Верой С<увчин>ской. (Сердце — чуяло!) Это она первая развела меня с Алей, на к<отор>ой — навсегда ее печать: пустоты. Теперь вижу, что над этим разводом — работала. И над этим. И здесь — удалось.
Кстати, единственный в моей жизни случай женского предательства, женского заспинного удара.
Но — все ее братья умерли в детстве, не доживали, последний (Твоя Смерть) был — блаженный: 13-ти лет — трехлетним [Речь идет об Иване Гучкове.]. И м. б. вся ее низость (и предательство) — только мозговой порок.
Ребенок у нее есть — 9л. спустя после моего пожелания — а у ребенка (девочки, к<отор>ую назвала Kiki) кроме русской няни и бабушки — еще скандинавская няня, и ребенок этот (7 мес.!) отправлен с Nurse [няня - фр.] — в Plessis-Robinson [Дальнее южное предместье Парижа.]. А мать — здесь: ходит по гостям и собраниям.
А письмо — хранит. (Документ? Патент на благородство? Но — кому я его ни выдавала!!! Скорей — примета обратного!)”
После более близких отношений с Цветаевой и любовного конфликта Вера тоже изменила своё отношение к Марине. В письме Кириллу Хенкину она писала о сыне Цветаевой :
“Когда я увидела его четырехмесячным ребенком в колясочке, и склонилась над ним, на меня глядели злые пронзительные глаза тридцатилетнего человека. Но это можно объяснить — у него была такая ужасная мать, что он мог таким родиться. Он ненавидел всех и презирал весь мир, а это от нее!".
Хенкин, в свою очередь, добавляет к этому :
“Надо вам сказать, что он был действительно отвратителен. Поэтому я его всегда считал, как многие, сыном Родзевича”.
Судьба Константина Родзевича сама по себе интересна, полна противоречивых трансформаций и заслуживает отдельного рассказа .
Вера прониклась идеями коммунизма, с которыми всю свою жизнь пытался бороться её отец, и в 1932 году вступила в компартию Франции. Она унаследовала от отца кипучую энергию, тягу к авантюрам и всегда любила эпатировать эмигрантскую общественность. Именно этим многие объясняют ее вступление в партию коммунистов. Но тогда многие из интеллегентской среды придерживались левых взглядов и верили в первую справедливую страну — Советскую Россию. Даже Альберт Эйнштейн в 1935 отказался подписать письмо против репрессий в Советском Союзе. Письмо было написано Резерфордом после того как советские власти не позволили выехать Петру Капице в Англию, где он в течение тринадцати лет работал у Резерфорда, где у него были ученики и специально построенная для него лаборатория при Кембриджском университете.
То был настоящий Морок, который охватил всю Европу.
Вот как сама Вера об этом позднее высказалась в одном из своих писем близкому другу :
“Но люди умнее меня тоже попались и поплатились жизнью. Миля (Эмилия Литауэр ), Мирский...”
Вера говорит об известном русском литературоведе и филологе, профессоре Королевского Колледжа в Лондоне Дмитрии Святополк-Мирском, с которым она была в близких дружеских отношениях. Мирский в эмиграции очень поддерживал Цветаеву и морально и материально. Кроме того он устраивал её творческие вечера в Лондоне. В 1932 году при содействии Максима Горького Мирский вернулся в Россию. В 1937 году был арестован, приговорён по «подозрению в шпионаже» к 8 годам исправительно-трудовых работ. Умер в лагере под Магаданом в июне 1939 года. Мирский был влюблён в Веру и говорил ей : “Либо ты выходишь за меня замуж, либо я возвращаюсь в Россию”. Получается, что она и в его судьбе сыграла роковую роль.
От ставшего близким другом Сергея Эфрона Вера узнала, чем он занимается, и без всяких понуждений, вполне осознанно стала, как и он, агентом ОГПУ. Так же как и он, она активно участвовала в деятельности “Союза возвращенцев на Родину’. Благодаря их стараниям в Советскую Россию возвращались многие эмигранты, которых там арестовывали и отправляли в лагеря.
Из других источников известно, что для работы в ИНО (иностранный отдел) ОГПУ Веру завербовал её любовник Родзевич. По некоторым сведениям они какое-то время были женаты в 1937-38 годах. Однако в письмах Веры подтверждения этому не находятся.
Из книги Ирмы Кудровой "Путь комет. Разоблаченная морока" :
“В книге «Агенты Москвы», (Brossat A. Agents de Moscou. Le Stalinisme et son ombre. Paris: Gallimard, 1989), французский журналист Аллен Бросса рассказал о содержимом чемодана, обнаруженного в вещах русского эмигранта К. Б. Родзевича, умершего в одном из парижских «старческих домов».
Среди прочего там оказалась пачка писем его давней возлюбленной и сподвижницы — В. А. Трейл (Гучковой). Естественно, что друг с другом они вполне откровенны, — и можно только пожалеть, что им нет нужды подробно пересказывать друг другу известные обоим обстоятельства. Тем не менее, эти письма ясно указывают на участие того и другой в работе советской разведки.”
Константин Родзевич
В 30-е годы взгляды Веры становятся всё более просоветскими. В 1936 году она разводится с Сувчинским и летом возвращается в Россию. Около года она преподает в подмосковной школе разведки. Что именно она преподавала неизвестно, скорее всего иностранные языки.
На совместном совещании с Мирским и Литауэр (это решение поддержал из Парижа Эфрон) было решено, что Вере для служебных задач целесообразно выйти замуж за Роберта Трейла — английского журналиста, шотландца по происхождению, который в это время находился в Москве. Замысел был осуществлен, и с этого момента паспорт подданной Великобритании облегчал ей роль связной между Москвой и Францией.
Роберт Трейл погиб в боях Гражданской войны в Испании. От этого брака Вера родила свою единственную дочь.
В начале сентября 1937 года Вера внезапно покидает Москву. Это произошло сразу после её аудиенции у Ежова — тогдашнего наркома НКВД. Она пришла к нему на девятом месяце беременности со списком своих арестованных друзей, в нём было 20 фамилий. Вера требовала их освобождения и прекращения террора. На следующий день, вернее ночью ей позвонили и потребовали уехать за пределы России в течение суток. Хотя Вера очень хотела родить ребёнка в Стране Советов — самой лучшей стране, как она искренне тогда считала. Но потом сама удивлялась, как её не арестовали.
В одном из писем она делится с другом :
“Как я выжила там в 1937 г., не совсем понятно. Была догадка, что в меня влюбился сам Николай Иванович Ежов. Что он спас жизнь мне – это факт, но влюбился — мне кажется, нет. Вряд ли. Он был мне вроде как до талии, а я была на 9-м месяце беременности. Где тут любовь?”
Она оказалась единственной, кто в 1937 году поехал в Советский Союз и вернулся оттуда. Это совершенно уникальный случай.
Ирма Кудрова — биограф Цветаевой — считает, что возвращение Веры в Париж было запланировано Ежовым, чтобы использовать её в качестве эмиссара, — для срочной передачи в Париж денег и распоряжений. И по причине ее настоятельной и крайне неудобной просьбой, касающейся арестованных друзей, ускорил сроки ее отъезда.
В полицейских документах, сохранившихся в в архивах Гуверовского Института, считается установленным, что Трейл привезла из Москвы чек на большую сумму для передачи матери Виктора Правдина (он же Франсуа Росси, один из настоящих убийц Игнатия Рейсса — бывшего резидента ОГПУ, отступника).
Вернувшись в Париж, Вера рассказала Сергею Эфрону правду и про сталинские процессы, и про бессудные расстрелы, и про повальные аресты. Через несколько дней Сергей и сказал ей : «Меня запутали в грязное дело, я ни при чем» — но добавил: «я должен уехать…» Это было как раз после убийства в Швейцарии Игнатия Рейсса (4 сент. 1937г.), в которое, как считают некоторые, был замешан Эфрон. Сама Вера позднее утверждала, что это не так. Из её письма Кириллу Хенкину :
“Ты его совсем безапелляционно причисляешь к женевским убийцам, а я на 99 1/2 % уверена, что нет, — не только не участвовал, но и не знал. I am open to facts, — но только факты смогут доказать мне, что я все эти 43 года ошибалась.”
“Я на числа очень плоха, но помню, что я приехала из Москвы во Францию в день после убийства Рейсса и прочла о нем <...> в поезде, подъезжая к Парижу. <...> в тот же вечер появился Сережа. Конечно, из Женевы до Парижа недалеко, дело не в этом, а в том, в каком он был состоянии — а это было совсем не похоже на человека, только что совершившего убийство. Он приходил ежедневно, до 19-го, когда, вечером, я пожаловалась, что у меня какие-то странные crampes (спазмы - фр.) . Он компетентно стал смотреть на часы, определил, что это — роды, побежал за taxi и отвез в клинику. Все эти (сколько? 10?) дней он волновался на две темы — мои будущие роды, а главное — что он в первый раз в жизни влюблен, но как он может бросить Марину? <...> Когда же он примчался проститься со мной в этой же maternelle <родильное отделение - фр.> (т. е. несколько дней после 20-го сент.), никакого героического self-control не было — бледный, и задыхался, и явно был потрясен совсем неожиданной катастрофой. Если бы он был в чем-то виновен — «неожиданной» эта катастрофа быть не могла.”
Веру тоже подозревали в причастности к убийству Рейсса, На допросе во французской полиции она убедительно доказала собственное алиби предъявив паспорт, где таможенная служба зафиксировала, что именно в день, когда Рейсс был убит под Лозанной, — то есть 4 сентября — Трейл пересекала территорию Польши.
Французской полиции была хорошо известна просоветская деятельность Гучковой. Поэтому, когда началась Вторая мировая война, ее в числе других нежелательных иностранцев в 1939 году интернировали в концентрационный лагерь, где у нее завязался роман с немецким антифашистом, ветераном интербригад Бруно фон Заломоном, который несколько лет спустя умер от туберкулеза. Из лагеря Вера при помощи меньшевика и масона А. Я. Гальперна сумела сбежать в Португалию. А в 1941 году перебралась в Лондон. Там она написала хвалебную книгу о СССР и Сталине. Книга успеха не имела. Разочаровавшись в советском режиме сразу после окончания войны, Вера скупила и уничтожила остатки тиража книги. Из компартии она тоже вышла.
В дальнейшем её кипучая энергия была направлена на поддержку молодого государства Израиль.
После войны Вера жила в Лондоне. Однажды в ее доме случился сильный пожар. Приехавшие пожарные были уверены, что в таком сильном огне искать живых бесполезно. Но соседи настаивали — “На втором этаже живёт русская — она не может погибнуть”. И Веру действительно спасли. Только после падения она повредила ногу, последствием чего стала небольшая хромота, как и у отца после ранения.
В 1947 году она перевела на французский язык книгу известного перебежчика Виктора Кравченко “Я выбрал свободу”, которая считается предшественницей “Архипелага ГУЛАГ” Солженицына. Он стал первым советским гражданином, попросившим политического убежища за границей в 1943 году. Вера была его переводчицей на знаменитом процессе 1949 года — Кравченко против «Les Lettres françaises» — прокоммунистической газеты, объявившей его книгу ложью. Кравченко подал иск на редактора «Леттр франсэз» Клода Моргана и на его ведущего сотрудника Андре Вюрмсера за клевету и выиграл дело, призвав многочисленных свидетелей из разных сословий, пострадавших от советской власти и сталинского режима. Этот процесс явился своеобразным эквивалентом Нюрнбергского, — на нём был символически осужден коммунизм. Так что этот суд нанёс репутации коммунизма много больший вред, чем сама книга. Можно найти подробные и интересные описания этого процесса, длившегося два месяца. Например в книге Бориса Носика "Литературные и агентурные тайны Парижа" и в воспоминаниях свидетельницы процесса Наталии Переверзевой — внучки министра юстиции во Временном правительстве А. Керенского — Павла Переверзева. Нина Берберова, в качестве корреспондента журнала "Русская мысль" вела репортажи с процесса, составившие впоследствии книгу «Процесс Кравченко».
Вскоре после выхода книги Кравченко Веру Трейл пригласили работать на радио ВВС в качестве главного кинокритика.
Одно время Вера дружила со Светланой Аллилуевой, но потом они поссорились из-за Сталина — отца Светланы.
В 60-х годах она неоднократно посещала СССР как официальный переводчик ряда британских делегаций. Сотрудничала ли далее Вера с КГБ, неизвестно. Но то, что ей разрешали приезжать в СССР, несмотря на ряд антисоветских жестов, как в деле того же Кравченко, вызывает подозрения. Забыли ли спецслужбы своего старого верного агента? Дело Веры Гучковой-Трейл до сих пор хранится в архивах ФСБ — КГБ под грифом “Секретно”
Скончалась Вера в апреле 1987 года в Кембридже. Еще при жизни она крепко поссорилась с своей единственной дочерью Марией, которая жила в Израиле и на похороны не приехала. Провожали Веру Александровну в последний путь ее внук — сын дочери, и внучка Сталина – дочь Светланы Аллилуевой.
Вере Гучковой-Сувчинской-Трейл посвящена глава «Групповой портрет с дамой» в книге французского публициста Алена Бросса “Агенты Москвы” (Allain Brossat. Agents de Moscou. Le Stalinisme et son ombre. Gallimard, 1988).
Вера стала одной из центральных героинь фильма Михаила Козакова “Очерование зла”. Подробнее об этом фильме - о его немногих достоинствах и многочисленных недостатках - на странице о Константине Родзевиче
Вера была едиственной женщиной, письма которой до последнего дня хранил казанова российской эмиграции, едиственный реальный любовник Цветаевой – Константин Родзевич. Многочисленные письма от Марины он вернул её дочери – Ариадне Эфрон.
Александр Гучков умер 14 февраля 1936 года от рака. В своём завещании он попросил вернуть свой прах в Москву, когда падут большевики. Но во время немецкой оккупации его прах из Парижского коолумбария таинственным образом пропал.
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА в интернете Александр Иванович Гучков
Книги : Савченко В.А. “100 знаменитых анархистов и революционеров”
Ирма Кудрова. Серия книг “Путь комет”
Вяч. Недошивин. “ Адреса любви: Москва, Петербург, Париж. Дома и домочадцы русской литературы”.