«Я», – ответствовал Ларион. – «Но тогда въехал на мост прежде ты с возом своим, – сказал паки государь, – и поворотиться уже тебе было неудобно; а теперь видел ты, что прежде взъехал на мост я, а ты только еще подъезжал к оному, и поворотиться было мне уже неудобно, да я же и кричал тебе, чтоб ты остановился и пропустил меня; однако ж ты, несмотря на сие, не останавливаяся все едешь». – «Виноват», – ответствовал слуга. – «Так надобно, чтоб ты оное помнил и не озорничал впредь», – сказал, наконец, государь и тут же дал ему несколько ударов палкою своею, приговаривая: «Не озорничай, не озорничай и пропускай прежде тех, кто прежде тебя на мост взъедет».

Слуга сей, доживший до глубокой старости, случай тот с собою всякому рассказывал с пролитием слез, как бы гордяся тою честию, что сам государь из своих ручек изволил его наказывать.

Анекдоты, касающиеся до
Государя Императора Петра Великого,
собранные Иваном ГОЛИКОВЫМ.

– Развезли, только одного не нашли.

– А кого?

– Дюка де Висанса.

Тут недоразумение объяснилось. Новый титул посла не дошел еще до сведения экзекутора в министерстве. Ласковский отправился с чиновником к Коленкуру и объяснил причину ошибки.

Н.И.ГРЕЧ.
Записки о моей жизни.

___________________

*КОЛЕНКУР Арман Огюст Луи де, маркиз, герцог Висанский (Виченцский) (1773-1827) – дивизионный генерал, дипломат, французский посол в России в 1807-1811 годах.

торчащими на темени концами, как носят креолки. Потом ее румянили и напяливали на уродливое туловище капот, с бока проколотый, шею обвязывали широким галстухом. Тогда она выходила в гостиную, ковыляя и опираясь на костыль. Впереди бежал ее любимый казачок, Каркачок, а сзади шла, угрюмо насупившись, ее неизменная спутница-приживалка, Авдотья Петровна, постоянно вязавшая чулок и изредка огрызавшаяся. Старушка чудила и рассказывала про себя всякие диковинки. Тогда построили мост у Летнего сада. «Теперь и возят меня около леса, – говорила она. – Я смертельно боюсь, особенно вечером. Ну, как из леса выскочат разбойники и на меня бросятся! На Авдотью Петровну плоха надежда. Я вот что придумала; когда еду около леса, я сейчас кладу пальцы в табакерку, на всякий случай. Если разбойник на меня кинется, я ему глаза табаком засыплю». Однажды она слышала, что воры влезли ночью к кому-то в окно. Начал ее разбирать страх, что и к ней такие гости пожалуют. Ныне, конечно, никому в голову не придет опасаться, чтобы какой-нибудь мошенник влез в окно Третьего отделения, но Наталья Кирилловна была одна, с Авдотьей Птеровной и с горничными. Вот она и приказала купить балалайку и отдать дворнику, с тем чтобы он всю ночь ходил по тротуару, играл и пел. Так и сделали. Мороз был трескучий. Дворник побренчал и ушел спать. Ночью Наталья Кирилловна просыпается. Кругом все тихо. Звон, крик. Авдотья Петровна вбегает в рубашке испуганная и взбешенная. «Что случилось?» – «Скажи, матушка, чтобы Каркачок побежал на улицу и спросил, отчего дворник не веселится. Я хочу, чтобы он веселился…» Она сама смеялась над своими капризами и рассказывала, что даже покойный муж потерял однажды терпение и принес ей лист бумаги с карандашом: «Нарисуй мне, матушка, как мне лежать на кровати, а то всего ногами затолкала». При мне повторяли ее рассказ, что она мужа всегда уважала, но что добродетель ее была однажды на волоске. На этот раз старушка была в особом ударе, и присутствовавшие катались со смеху. Хроника времен Екатерины II, приятельница Потемкина и графа Сегюра, она была живыми и оригинальными мемуарами интересной эпохи. В ее гостиной усердно появлялись Блудов, Сперанский, Нессельроде, Жуковский, Пушкин и вообще главные представители тогдашней интеллигенции. Самый способ ее приема был оригинальный. Когда вошедший гость добирался до кресел, на которых она сидела у карточного стола, она откидывалась боком к спине кресел, подымала голову и спрашивала: «Каркачок, кто это такой?» Каркачок называл гостя по имени, и прием был обыкновенно весьма радушный. Но однажды явился к ней вечером сановник, на которого Наталья Кирилловна была сердита. Услыхав его имя, старушка крикнула, несмотря на толпу гостей: «Каркачок, ступай к швейцару и скажи ему, что он дурак. Ему велено не пускать ко мне этого господина». Сановник помялся и вышел. Наталья Кирилловна была положительно силою и по благоволению двора, и по значению князя Кочубея, и, наконец, по собственным достоинствам. Время было, так сказать, авторитетное. Ныне, когда подрастающие дети считаются визитами с родителями, странно вымолвить, что князь Голицын, бывши уже андреевским кавалером, стоял перед своею матерью, как несовершеннолетний. Еще страннее вообразить теперь, когда старухи исчезли из общества, чтобы старухи могли быть когда-либо властью и орудовать общественным мнением. Невольно спрашиваешь тоже себя: «Куда девалось прежнее уважение к науке, к литературе, к искусству? Куда девались дома, где ученые, писатели, художники находили не подачку, как многие думают теперь, в дань глубокого уважения, дружеской привязанности?».

Граф В.А.СОЛЛОГУБ.
Воспоминания.

См. также:

Запись Вконтакте
На сайте "Богемный Петербург"
Запись в Фейсбуке
Запись на liveinternet.ru