Embedded Files
Несколько
Историк Сергей Борисович Лебедев,
«генеральный секретарь Слоновой партии России» (СПР),
учит слона на Дворцовой площади
ИСТОРИЧЕСКИЕ АНЕКДОТЫ
ИСТОРИЧЕСКИЕ АНЕКДОТЫ
от историка
от историка
Сергея Борисовича ЛЕБЕДЕВА
Сергея Борисовича ЛЕБЕДЕВА
Парадная коляска Петра I. 1720-е годы.
ПРАВИЛА ДОРОЖНОГО УВАЖЕНИЯ
ЛАРИОНОВЫ ЩЕПЫ
По устроении в Санкт-Петербурге Адмиралтейства и по учреждении кораблестроения, чрез некое время столько умножилось в оном щепы, что делали оне затруднения в самых работах; и Коллегия определила было для свозу их вызвать подрядчиков, но монарх, присутствуя в Коллегии и узнавши о сем определении, с неудовольствием сказал: «У вас все подряды да подряды !». И повелел тогда ж публиковать, что желающие могут из Адмиралтейства брать щепы безденежно. А как окружавшие город болота и не все еще вымощенные улицы доставление дров из лесов делали в летнюю пору трудным, то и наехало в Адмиралтейство множество повозок за сими щепами. В сие время великий государь ехал в Адмиралтейство на своей одноколке и когда стал въезжать на подъемный мост оного, то денщик его величества, стоявший за одноколкою его, увидя телегу с возом щепы, взъехавшую на тот же мост, кричал едущему с возом, чтоб он поворотился. «Молчи! – сказал ему государь, – и того-то ты не можешь разуметь, что поворотиться возу уже невозможно, а легче нам с одноколкою то сделать». И так великий государь, сойдя с оной вместе с денщиком, своими руками поворотил оную и, пропустя воз, паки, сев в одноколку свою, поехал. С возом щеп оных ехал предупомянутого корабельного секретаря Новикова слуга, по имени Ларион. Чрез несколько же дней случилось так, что монарх повстречался на том же мосту паки с тем же Ларионом, едущим с возом же щеп; и как его величество взъехал на мост первый, а воз оный только еще подъезжал к мосту, то государь и кричал ему, чтоб он остановился и не ехал; однако ж Ларион, не останавливаяся, продолжал ехать. Тогда монарх, сойдя паки с одноколки и узнав того же самого слугу, спросил его: «Вить ты же был тот, для которого я поворотился с одноколкою моею назад, дабы тебя пропустить?»
«Я», – ответствовал Ларион. – «Но тогда въехал на мост прежде ты с возом своим, – сказал паки государь, – и поворотиться уже тебе было неудобно; а теперь видел ты, что прежде взъехал на мост я, а ты только еще подъезжал к оному, и поворотиться было мне уже неудобно, да я же и кричал тебе, чтоб ты остановился и пропустил меня; однако ж ты, несмотря на сие, не останавливаяся все едешь». – «Виноват», – ответствовал слуга. – «Так надобно, чтоб ты оное помнил и не озорничал впредь», – сказал, наконец, государь и тут же дал ему несколько ударов палкою своею, приговаривая: «Не озорничай, не озорничай и пропускай прежде тех, кто прежде тебя на мост взъедет».
Слуга сей, доживший до глубокой старости, случай тот с собою всякому рассказывал с пролитием слез, как бы гордяся тою честию, что сам государь из своих ручек изволил его наказывать.
Анекдоты, касающиеся до
Государя Императора Петра Великого,
собранные Иваном ГОЛИКОВЫМ.
Французский посол маркиз Арман Огюст Луи де Коленкур, герцог Висанский (Виченцский) (1773-1827). Литография Форестера. 1800-е годы.
НЕВСКИЙ, 17
МИНИСТЕРСТВО ИЩЕТ ДЮКА,
или
ЛЮБОВЬ ЗЛА – ПОЛЮБИШЬ И ПОСЛА
Расскажу при сем случае анекдот, слышанный мною от очевидца (Ф.И.Ласковского). В начале 1809 года, в пребывание здесь прусского короля и королевы, все знатнейшие государственные и придворные особы давали великолепные балы в честь знаменитых гостей. А.Л.Нарышкин сказал притом о своем бале: «J’ai fait ce que je dois, mais je dois aussi tout ce que j’ai fait» («Я сделал, что должен был сделать, но зато и должен за все, что сделал» (фр.). В числе первых лиц двора был граф А.С.Строганов, враг Наполеона, тогдашнего нашего союзника, удалявшийся от всякого соприкосновения с Коленкуром*. На бале у Нарышкина Александр сказал старику: «Ты дашь бал и не будешь дурачиться. Понимаешь!». Граф безмолвно поклонился. Это значило: пригласить и Коленкура. Граф исполнил приказание. Но вот что случилось. Накануне бала приезжает к нему чиновник Министерства иностранных дел и привозит записку Коленкура к графу Румянцову с жалобою, что он не приглашен на завтрашний вечер к Строганову. Посылают за секретарем графским, Ласковским. «Как не приглашен! – сказал Ласковский чиновнику. – Его имя стоит первое в списке. Ваши же (министерские) куриеры развозили билеты». Призвать куриеров. Они явились.
– Развезли ли билеты по адресам?
– Развезли, только одного не нашли.
– А кого?
– Дюка де Висанса.
Тут недоразумение объяснилось. Новый титул посла не дошел еще до сведения экзекутора в министерстве. Ласковский отправился с чиновником к Коленкуру и объяснил причину ошибки.
Н.И.ГРЕЧ.
Записки о моей жизни.
___________________
*КОЛЕНКУР Арман Огюст Луи де, маркиз, герцог Висанский (Виченцский) (1773-1827) – дивизионный генерал, дипломат, французский посол в России в 1807-1811 годах.
Наталья Кирилловна Загряжская,
урожденная Разумовская (1747-1837).
Художник А.П.Брюллов.
СТРАХ
ЖИЛА И ЧУДИЛА СТАРУШКА
В Петербурге имела тогда еще большое влияние одна весьма оригинальная и остроумная старушка, Наталья Кирилловна Загряжская. Пушкин был от нее в восторге и рассказал об ней в печати несколько анекдотов. Она жила в нынешнем доме шефа жандармов, в комнатах, занимаемых Третьим отделением. В доме помещался председатель Государственного Совета, князь Виктор Павлович Кочубей, жена коего, княгиня Мария Васильевна, была воспитана и выдана замуж ее теткою Натальею Кирилловною; княгиня же была сестрою сенатора Алексея Васильевича Васильчикова, женатого на Архаровой, сестре моей матери. По поводу близких родственных сношений, нас часто водили – большею частью по утрам – к Загряжской, и мы обыкновенно присутствовали при ее туалете, так как она сохранила обычай прошедшего столетия принимать визиты во время одевания. Для нас, детей, она не церемонилась вовсе. Ничего фантастичнее я не видывал. Она была маленького роста, кривобокая, с одним плечом выше другого. Глаза у нее были большие, серо-голубые, с необыкновенным выражением проницательности и остроумия; нос прямой, толстый и большой, с огромною бородавкой у щеки. На нее надевали сперва рыжие букли; потом, сверх буклей, чепчик с оборкой; потом, сверх чепчика, навязывали пестрый платок с
торчащими на темени концами, как носят креолки. Потом ее румянили и напяливали на уродливое туловище капот, с бока проколотый, шею обвязывали широким галстухом. Тогда она выходила в гостиную, ковыляя и опираясь на костыль. Впереди бежал ее любимый казачок, Каркачок, а сзади шла, угрюмо насупившись, ее неизменная спутница-приживалка, Авдотья Петровна, постоянно вязавшая чулок и изредка огрызавшаяся. Старушка чудила и рассказывала про себя всякие диковинки. Тогда построили мост у Летнего сада. «Теперь и возят меня около леса, – говорила она. – Я смертельно боюсь, особенно вечером. Ну, как из леса выскочат разбойники и на меня бросятся! На Авдотью Петровну плоха надежда. Я вот что придумала; когда еду около леса, я сейчас кладу пальцы в табакерку, на всякий случай. Если разбойник на меня кинется, я ему глаза табаком засыплю». Однажды она слышала, что воры влезли ночью к кому-то в окно. Начал ее разбирать страх, что и к ней такие гости пожалуют. Ныне, конечно, никому в голову не придет опасаться, чтобы какой-нибудь мошенник влез в окно Третьего отделения, но Наталья Кирилловна была одна, с Авдотьей Птеровной и с горничными. Вот она и приказала купить балалайку и отдать дворнику, с тем чтобы он всю ночь ходил по тротуару, играл и пел. Так и сделали. Мороз был трескучий. Дворник побренчал и ушел спать. Ночью Наталья Кирилловна просыпается. Кругом все тихо. Звон, крик. Авдотья Петровна вбегает в рубашке испуганная и взбешенная. «Что случилось?» – «Скажи, матушка, чтобы Каркачок побежал на улицу и спросил, отчего дворник не веселится. Я хочу, чтобы он веселился…» Она сама смеялась над своими капризами и рассказывала, что даже покойный муж потерял однажды терпение и принес ей лист бумаги с карандашом: «Нарисуй мне, матушка, как мне лежать на кровати, а то всего ногами затолкала». При мне повторяли ее рассказ, что она мужа всегда уважала, но что добродетель ее была однажды на волоске. На этот раз старушка была в особом ударе, и присутствовавшие катались со смеху. Хроника времен Екатерины II, приятельница Потемкина и графа Сегюра, она была живыми и оригинальными мемуарами интересной эпохи. В ее гостиной усердно появлялись Блудов, Сперанский, Нессельроде, Жуковский, Пушкин и вообще главные представители тогдашней интеллигенции. Самый способ ее приема был оригинальный. Когда вошедший гость добирался до кресел, на которых она сидела у карточного стола, она откидывалась боком к спине кресел, подымала голову и спрашивала: «Каркачок, кто это такой?» Каркачок называл гостя по имени, и прием был обыкновенно весьма радушный. Но однажды явился к ней вечером сановник, на которого Наталья Кирилловна была сердита. Услыхав его имя, старушка крикнула, несмотря на толпу гостей: «Каркачок, ступай к швейцару и скажи ему, что он дурак. Ему велено не пускать ко мне этого господина». Сановник помялся и вышел. Наталья Кирилловна была положительно силою и по благоволению двора, и по значению князя Кочубея, и, наконец, по собственным достоинствам. Время было, так сказать, авторитетное. Ныне, когда подрастающие дети считаются визитами с родителями, странно вымолвить, что князь Голицын, бывши уже андреевским кавалером, стоял перед своею матерью, как несовершеннолетний. Еще страннее вообразить теперь, когда старухи исчезли из общества, чтобы старухи могли быть когда-либо властью и орудовать общественным мнением. Невольно спрашиваешь тоже себя: «Куда девалось прежнее уважение к науке, к литературе, к искусству? Куда девались дома, где ученые, писатели, художники находили не подачку, как многие думают теперь, в дань глубокого уважения, дружеской привязанности?».
Граф В.А.СОЛЛОГУБ.
Воспоминания.
См. также:
Запись Вконтакте
На сайте "Богемный Петербург"
Запись в Фейсбуке
Запись на liveinternet.ru
Google Sites
Report abuse