Празднование Масленицы на берегах Невы утвердилось в петровские времена. Генрих фон Реймерс в работе «С.-Петербург в конце своего первого столетия» (1805 г.), говоря о так называемом «Доме четырех фрегатов», который во времена Петра I стоял на Троицкой площади, коснулся и празднования Масленицы:

«В этом доме, обычном месте сбора при веселых обстоятельствах, по приказу императора имели обыкновение собираться во время карнавала или в так называемую Масленую неделю маски в своих бурлескных одеяниях; монарх также нередко находился среди них. Сенаторы и члены прочих императорских коллегий бывали вынуждены в те времена в этих платьях присутствовать даже на своих собраниях. Странное было зрелище, когда старые люди, судьи и советники в своих комических масках обсуждали серьезные дела».

В той же книге Реймерс писал: «На Масленицу (русский карнавал), если лед на Неве достаточно прочен, здесь устраивают ледяные горы и качели».

Об этом празднике, в котором участвовал «весь Петербург», в своих «Достопамятностях Санкт-Петербурга и его окрестностей» рассказывал дипломат, писатель, коллекционер, создатель первого Русского музея, петербургский краевед Павел Свиньин:

«Каждый народ имеет свои отечественные любимые забавы, показывающие некоторым образом его нрав и душевные наклонности. Масленица во всей Европе есть время торжества забав сих; тогда видим мы у испанцев сражения с буйволами, у англичан кулачные бои, лошадиные скачки, у французов пляски, у италиянцев маскерады и проч., а для русских главнейшее удовольствие составляют ледяные горы.

Горы сии строятся в холодное время не только во всяком городе, но и во всяком почти селении. В Петербурге строят их обыкновенно на Охте, на Крестовском острову и на Неве перед императорским дворцом, откуда российские монархи могут видеть народ свой веселящимся невинными забавами зимнего времени».

В течение двух столетий русские монархи не только наблюдали из окон собственной императорской резиденции – Зимнего дворца – за веселившимися своими подданными, но и сами не желали отставать от жителей столицы, веселясь вместе с ними: в феврале 1772 года, по словам историка П. Н. Пет­рова, «на Масленице в пятницу государыня (Екатерина Великая – Прим. ред.) ездила в санях по городу и к горам на Неве».

Нередко балаганы строились на льду Невы между Петропавловской крепостью и Зимним дворцом. У Петровской площади, где сегодня стоит Медный всадник, на льду Невы (если лед позволял) устраивались масленичные народные гулянья. Но, строго говоря, они устраивались на всей поверхности замерзшей Невы вниз по течению от Смольного монастыря до Петровской площади. Гулянья также проходили и на городских площадях – Сенной, Театральной, Петровской, Дворцовой и на Царицыном лугу (нынешнем Марсовом поле). Также Масленицу праздновали на площади перед Большим театром – нынешней Театральной площади. Грандиозные гулянья на Адмиралтейской площади, сегодня занятой Александровским садом и Адмиралтейским проспектом, запечатлены в ярких полотнах, рисунках, гравюрах живописцев и графиков, а со второй половины XIX столетия – и в фотографиях профессионалов и любителей светописи.

В истории городских праздников зафиксированы и трагические страницы – балаганы и шатры горели: так, в 1837 году сгорел балаган Лемана, в котором погибло множество петербуржцев. Масленичные забавы в Санкт-Петербурге нередко сопровождались кулачными боями, которые происходили на льду Невы между Охтой и Калашниковской пристанью. Это объясняет, почему «высшее петербургское общество» отмечало Масленицу отдельно от простолюдинов.

В своем путеводителе по Санкт-Петербургу 1840-х годов Иван Пушкарев писал:

«Блестящие маскарады бывают в Дворянском собрании и в Большом театре. Пред Великим постом, особенно на Масленицу, стечение публики на этих маскарадах простирается до 4000 человек. В торжественные дни Высочайший Двор благоволит удостаивать эти маскарады своим посещением. Вообще роскошью в костюмах, отличным оркестром и непринужденною веселостию в обращении эти собрания привлекают к себе лучший круг общества и превосходят все другие маскарады, даваемые иногда в клубах».

На Масленицу, и только на Масленицу, в Санкт-Петербург приезжали финские легковые извозчики – «вейки» (от финского «veikko» – «друг», «брат»). А. Н. Бенуа вспоминал:

«Кто помнит теперь, что такое были вейки? Между тем они, хоть и на короткий срок (всего на неделю), становились очень важным элементом петербургской улицы. Вейками назывались те финны, «чухонцы», которые, по давней поблажке полиции, стекались в Петербург из пригородных деревень в воскресенье перед Масленой и в течение недели возили жителей столицы. Звук их бубенчиков, один вид их желтеньких белогривых и белохвостых сытых и резвых лошадок сообщал оттенок какого-то шаловливого безумия нашим строгим улицам; погремушки будили аппетит к веселью, и являлось желание предаться какой-то чепухе и дурачеству. Дети обожали веек. В программу масленичного праздника входило обязательное пользование ими».

Известный петербургский журналист Анатолий Бахтиаров в своей книге «Брюхо Петербурга» (1887 г.) сообщал:

«Масленица наступила, и балаганных дел мастера приготовились. Нигде в России не бывает такого шумного разгула, как на Масленой неделе в Петербурге. Занятый тяжелой трудовою деятельностью, фабричный и мастеровой народ в своей повседневной жизни редко показывается на улицах столицы. Зато на Масленой неделе, когда работы на фабриках и заводах приостанавливаются, рабочие на время свободны – они слоняются по улицам и площадям, чтобы «разгуляться». Из окрестностей Петербурга приезжают десятки тысяч чухон: низкорослые выносливые лошаденки, запряженные в маленькие санки, то и дело шмыгают по улицам столицы, побрякивая бубенчиками и колокольчиками; впереди саней сидит чухонец, в полушубке, с трубкой во рту и с хлыстом в руке. На сиденье саней накинут коврик, сшитый из разно­цветных лоскутьев руками трудолюбивой чухонки.

Принаряженные и приглаженные, по тротуарам двигаются сплошные массы серого люда, направляющегося на Марсово поле».