Вторая половина ХХ в. отмечена формированием ряда новых исторических дисциплин, среди которых одно из видных мест занимает историческая антропология. Ее возникновение – результат двух перекрещивающихся познавательных тенденций: растущей специализации исторического анализа и не менее оправданного поиска путей интеграции исторического знания. В связи с первой из упомянутых тенденций историческая антропология сосредотачивает внимание на неповторимом своеобразии психофизических, когнитивных и ментальных механизмов людей разных эпох, а также на столь же выраженном своеобразии того осмысления этого прошлого, которое свойственно сегодняшнему исследователю (со всеми специфическими чертами его собственного мыслительного аппарата и видения прошлого). В связи со второй из упомянутых тенденций историческая антропология решает задачу осмысления того интегрированного видения мира, которое на каждом этапе прошлого было свойственно его современникам (и в той мере, в которой оно было им доступно). При решении обеих этих задач историческая антропология формируется на основе междисциплинарного синтеза подходов и результатов ряда исторических дисциплин и ряда смежных с историей социальных наук. Ее научный язык и ее методы несут на себе печать этого синтеза. Развитие историко-антропологических исследований оказывается в этом смысле выражением веления времени. В целом, от других исторических дисциплин историческую антропологию отличает своеобразие как предмета исследования, так и используемых познавательных средств и конкретных методик.
2. Историческая антропология формировалась на базе ряда национальных школ – французской, русской, американской, немецкой, итальянской. В ХХ в. особую роль сыграла французская школа «Анналов», опыт которой оказал стимулирующее воздействие на всю мировую историографию. Этим объясняется специальное внимание к этой школе в том числе и в нашей стране. С этим связано и создание российско-французского Центра им. Марка Блока в рамках РГГУ. Это, однако, отнюдь не исключает использование наработок в области исторической антропологии собственно российских ученых Х1Х-ХХ вв., также как современных специалистов других стран.
Среди основных познавательных задач, решаемых исторической антропологией, заслуживают специального внимания (в соответствии со сказанным выше) следующие.
Во-первых, изучение представлений об окружающем мире и обществе, свойственных на каждом историческом этапе людям разных социальных классов («модели мира»), во многом определяющих поступки людей каждой группы.
Во-вторых – изучение взаимодействия этих стереотипов с индивидуальными (и групповыми) особенностями индивидов, в результате какового взаимодействия формируются повседневные поступки людей.
В-третьих – изучение психофизической и когнитивной составляющей в групповом и индивидуальном поведении отдельных людей и их социально-культурных групп на каждом из исторических этапов.
В-четвертых – изучение преобразующей роли историка-исследователя в формировании исторического знания на разных этапах его развития.
С учетом сказанного специалист по исторической антропологии должен опираться в своей работе на совокупность знаний, почерпнутых из разных отраслей исторической науки («гражданской истории», истории ментальности, новой интеллектуальной истории, исторической демографии), а также из смежных с историей социальных наук (в частности, из физической и социальной антропологии, психологии, лингвистики, филологии и др.). Одной из важнейших задач подготовки специалиста по исторической антропологии оказывается в связи со сказанным обучение практике комплексного анализа данных, почерпнутых на исследовательских полях разных научных отраслей.
Среди навыков, которыми должен обладать специалист по исторической антропологии, следует назвать (помимо общих для всех специалистов по истории) следующие:
- умение осмыслить связь поведения людей того или иного общества (и той или иной группы внутри него) с культурными традициями и с их интерпретацией в повседневной практике;
- умение осмыслить своеобразие («странность») людей разных социально-культурных групп; умение объяснить различия в понимании (или, наоборот, непонимании) друг другом представителей разных социально-культурных универсумов, в том числе при столкновении между собой разных этносов;
- умение объяснить место и роль исторической антропологии в историческом познании.
-
Приложение: Из материалов Ученого Совета РГГУ 13 января 1998 г.:
Юрий Бессмертный
Историческая антропология сегодня: французский опыт и российская историографическая ситуация
1. Российский специалист по исторической антропологии не вправе игнорировать уроки историко-антропологических исследований в мировой науке, и в первую очередь, уроки французской исторической антропологии. Именно во Франции раньше всего развернулось осмысление возможностей этого направления, его своеобразия и его места в историческом познании в целом. Анализ того, как видится сегодня самим французским историкам основные этапы, проблематика и метод исторической антропологии, можно считать одной из важных предпосылок продуктивного применения этого исследовательского подхода в российской историографии.
2. По общепризнанному во Франции мнению, апогей в развитии французской исторической антропологии (формирующейся начиная с 20-х годов нашего века), приходится на период с середины 60-х до начала 80-х годов. В это время сложились многие важные ее особенности, наиболее полно осмысленные несколько позднее - в 90-е годы, когда историческая антропология стала предметом напряженной рефлексии как в среде ее сторонников, так и среди ее открытых или скрытых противников. Обобщая результаты этих дискуссий, можно выделить несколько характерных черт данного направления, которые представляются наиболее важными современным французским специалистам по исторической антропологии.
3. Предмет исторической антропологии с их точки зрения - это изменения в восприятии людьми разных эпох окружающего мира, специфика психологических реакций в тот или иной период, своеобразие групповых поведенческих норм на каждом из этапов. Анализ этих сюжетов выступает, однако, не как самоцель, но как средство осмысления стадиальных и региональных различий в мотивации поступков, совершаемых людьми тех или иных групп, как средство для уяснения их поведенческих стратегий, их предпочтений и предубеждений. (Акцентом на этих аспектах человеческого поведения во многом объясняется и самоназвание этого направления, и роль, которую оно сыграло в «очеловечивании» исторической науки второй половины 20 века). Поскольку же подобные мотивации и предпочтения далеко не всегда были осознанными, историческая антропология должна, по мнению ее сторонников, включать в поле своего зрения и неотрефлектированные представления людей разного времени. А так как некоторые их них выступают в зашифрованной форме символов, специальное внимание считается необходимым уделять символике, ритуалам, обрядам, высвечивающим нечто подспудное и сокрытое.
4. Не менее характерно для исторической антропологии считается во Франции анализ взаимосвязанности между собой разных элементов мира воображения и соответствующих ему поведенческих стереотипов. Современные сторонники исторической антропологии связывают с этим свое приоритетное внимание к структуре человеческих представлений на каждом данном этапе истории, то есть к статическому анализу каждой социальной системы. Однако, это, по их мнению, (оспариваемому их противниками), ни в коей мере не означает недооценки диахронии, так как всякая структура в их представлении включает и парадигму своей трансформации во времени; Эта установка на системный анализ предполагает рассмотрение мира воображения в его взаимосвязи со всей общественной системой.
5. Еще одной характерной чертой антропологического подхода к прошлому французские специалисты всех ориентацией считают подчеркнутое внимание к маргинальному и отвергаемому в данной социальной структуре (например, к положению преступников, чужаков, сексуальных меньшинств и т.п.). Сторонники исторической антропологии объясняют это тем, что анализ отвергаемого в данной системе помогает понять ее самую; их противники высказывают сомнение в продуктивности исследования исключительных и нетипичных явлений.
6. Отвлекаясь от споров об исторической антропологии в современно французской науке, я считал бы необходимым подчеркнуть, что в своих лучших образцах она представляет направление интегративного анализа прошлого, отличающееся установкой на изучение представлений и мотивов человеческого поведения, взятых во взаимосвязи со всеми элементами и сторонами социальной системы. Такую историческую антропологию уместно рассматривать как «антропологически ориентированную историю», способную анализировать любые формы человеческих действий и поступков и притом в любой социальной сфере - от экономики до культуры. Важно лишь учитывать, что основополагающие принципы этой исторической антропологии предполагают приоритетное внимание к массовому, групповому, а не к конкретным индивидуальным вариантам интерпретации принятых поведенческих стереотипов.
7. Именно этот последний момент явился, на мой взгляд, одним из главных подспудных импульсов к критике во Франции 90-х годов историко-антропологических подходов и меры их продуктивности. В этой критике проявились разные, во многом противоречивые тенденции. Одна из них, связанная с нарастанием антиинтеллектуалистских настроений, предполагает более или менее осознанное предпочтение конкретных исследовательских опытов любым методологически осмысленным общим подходам (включая историко-антропологический). Другая тенденция, отправляющаяся от реальных издержек сериальной истории, оправдывает необходимость на современном этапе акцента на углубленном анализе отдельных конкретных текстов, с тем, чтобы противопоставить увлечению вневременным и повторяющимся анализ особенного, субъективного, уникального (нередко выпадающего из внимания исторической антропологии). Исходным моментом для третьей тенденции служит тот факт, что при историко-антропологическом анализе групповых стереотипов исследуются представления и поведенческие нормы, характерные для данной группы вообще, но ни для кого бы то ни было из ее членов, в частности; неудовлетворенность этим порождает сдвиг в сторону резкого укрупнения исследовательского масштаба и так называемой «микроистории», с тем, чтобы включить в поле зрения поступки и мотивы действий отдельных персонажей, их микроконфликты и взаимодействие. Результатом всех этих (и некоторых других) дискуссий вокруг исторической антропологии явилось резкое сокращение во Франции 90-х годов числа исследователей, идентифицирующих себя с этим направлением и общее падение его популярности. Все большее число историков стало отдавать предпочтение анализу конкретных - «прагматических» - ситуаций или же отдельных памятников, меньше (или вовсе не) интересуясь построением широких концепций.
8. Как следовало бы отнестись к этому изменению судеб исторической антропологии во Франции российскому историку, озабоченному обновлением нашей науки? При обсуждении этого вопроса следовало бы учесть несколько моментов.
1) Кроме тех, кто критикует историческую антропологию, во Франции сохраняются и ее приверженцы, полагающие, что на новом историографическом этапе это направление способно вобрать в себя ряд новых идей и подходов и преобразоваться в один из наиболее продуктивных способов осмысления прошлого.
2) Тенденция к пересмотру продуктивности исторической антропологии не носит в мировой историографии глобального характера: в США, Германии, Италии, Испании это направление привлекает ныне, наоборот, растущее внимание, здесь возникают новые школы и журналы историко-антропологической ориентации и признается продуктивность этого подхода. Связано это в частности с тем, что оценка продуктивности историографического контекста, в котором он оказывается в разных национальных школах.
3) Своеобразие современной российской историографической ситуации побуждает видеть в историко-антропологическом подходе одно из средств преодоления некоторых наших «больных мест». Имеется в виду традиционный взгляд на примат в историческом процессе надличностных сил (будь-то «объективные закономерности», промысел Провидения или «непреодолимая» особость российского пути), явное (или неявное) предубеждение к идеям изменчивости менталитета, недооценка (или даже игнорирование) субъективных помыслов участников исторческих процессов (включая помыслы и представления авторов исторических источников). Преодолению именно этих стереотипов могло бы помочь осмысление исследовательской практики и подходов современной французской исторической антропологии.
4) В самые последние годы все возрастающее значение приобретает также осмысление исследовательской практики других национальных школ, помимо французской. В частности, необходимо принять во внимание вклад американских специалистов по исторической антропологии. Для этих последних становится характерным смещение интересов в сторону анализа сегодняшнего восприятия прошлого, - как в профессиональной среде историков, так и в читательской среде. При таком подходе историческое знание непосредственно выступает как знание о настоящем. Это придает историко-антропологическому анализу особую актуальность.