Зигмунд Фрейд «Психоанализ и телепатия» (оригинальный текст 1921 г.)

Перед вами одна из самых интригующих работ Зигмунда Фрейда — текст, который раскрывает не сомнения автора, а его борьбу за расширение границ науки. Эта статья имеет уникальную историю.

Она была написана в 1921 году, и Фрейд горел желанием ее опубликовать, считая исследование телепатии важным шагом для психоанализа. Однако его ближайшие соратники и ученики отговорили его от этого шага. Они были убеждены, что публикация на столь «оккультную» тему нанесет непоправимый урон научной репутации молодого психоаналитического движения и даст оружие в руки его критикам.

Уступив их доводам ради защиты своего дела, Фрейд отложил публикацию, а позже включил лишь значительно смягченную и осторожную версию этих идей в свои лекции.

Оригинальный же текст, который вы прочтете, увидел свет лишь посмертно, в 1941 году. Именно он отражает подлинный, несдержанный энтузиазм Фрейда к загадке передачи мыслей и его смелую попытку найти ей место в рамках научной картины мира.

***

Три самых сильных утверждения Фрейда о реальности телепатии

Цитата 1: Прямой вывод о существовании телепатии

«Событие становится полностью объяснимым, если мы готовы предположить, что знание было передано от него к предполагаемой пророчице — каким-то неизвестным способом, исключающим знакомые нам средства коммуникации. То есть мы должны сделать вывод, что существует такая вещь, как передача мыслей».

Почему это сильная цитата:
Это самое прямое и недвусмысленное утверждение в тексте. После анализа случая с пророчеством об отравлении раками Фрейд отбрасывает все альтернативные объяснения (обман, случайность, астрологию) и оставляет только одно. Он использует слова «полностью объяснимым» и «мы должны сделать вывод», что переводит гипотезу о передаче мыслей из разряда фантазий в разряд научной необходимости для объяснения фактов. Он прямо называет феномен своим именем.

Цитата 2: Признание телепатии «убедительным доказательством»

«Можно сказать, что анализ фактически создал оккультный факт. Соответственно, этот пример, тоже, казалось бы, предлагает положительно убедительное доказательство возможности передачи бессознательного желания и связанных с ним мыслей и знаний».

Почему это сильная цитата:
Здесь Фрейд идет еще дальше. Он не просто говорит о телепатии, а связывает ее напрямую с ядром своей теории — бессознательным желанием. Фраза «положительно убедительное доказательство» (в оригинале positively conclusive evidence), даже с оговоркой «казалось бы», — это чрезвычайно сильная формулировка для ученого. Для Фрейда телепатия здесь — это не просто чудо, а механизм, через который бессознательное одного человека может проявиться в сознании другого. Это делает феномен интересным именно для психоанализа.

Цитата 3: Признание революционного значения телепатии

«В подобных делах труден лишь первый шаг. (Dans des cas pareils, ce n'est que le premier pas qui coûte)».

Почему это сильная цитата:
Это финальная и самая мощная по своему посылу цитата. Фрейд использует знаменитую французскую остроту о святом, который нес свою отрубленную голову. Смысл в том, что если мы принимаем сам факт существования телепатии (тот самый «первый шаг»), то это полностью меняет наше представление о реальности и границах разума. Это признание того, что допущение телепатии — это не просто добавление еще одного факта в копилку науки, а революционный сдвиг, который открывает дверь в совершенно новую область исследований. Эта цитата — выражение интеллектуальной смелости и признание колоссальных последствий этого открытия.

***

ПСИХОАНАЛИЗ И ТЕЛЕПАТИЯ

Нам, по-видимому, не суждено спокойно посвятить себя расширению нашей науки. Едва мы с триумфом отразили две атаки — одна из которых пыталась вновь отрицать то, что мы вывели на свет, и взамен предлагала лишь тему отрицания, в то время как другая старалась убедить нас, что мы ошиблись в природе найденного нами и с пользой могли бы заменить его чем-то другим¹ — едва, говорю я, мы почувствовали себя в безопасности от этих врагов, как возникла другая опасность. И на этот раз это нечто грандиозное, нечто стихийное, что угрожает не только нам, но, возможно, в еще большей степени нашим врагам. Уже не кажется возможным уклоняться от изучения так называемых «оккультных» явлений — то есть фактов, которые якобы свидетельствуют в пользу реального существования психических сил, отличных от знакомого нам человеческого и животного разума, или которые, по-видимому, раскрывают наличие у этого разума доселе непризнанных способностей. Побуждение к такому исследованию кажется непреодолимо сильным. За этот последний короткий отпуск мне трижды довелось отказаться от сотрудничества с новооснованными периодическими изданиями, посвященными этим исследованиям. Происхождение этой тенденции также не вызывает особых сомнений. Отчасти это выражение утраты ценностей, затронувшей всё после мировой катастрофы Великой войны, отчасти — предварительный подход к великой революции, к которой мы движемся и масштабы которой не можем оценить; но, без сомнения, это также и попытка компенсации, возмещения в другой, надмирной, сфере тех привлекательных черт, что были утрачены жизнью на этой земле. Некоторые достижения самих точных наук, возможно, также способствовали этому развитию. Открытие радия не столько продвинуло, сколько запутало возможности объяснения физического мира; а совсем недавно приобретенное знание так называемой теории относительности на многих из тех, кто восхищается ею, не понимая, произвело эффект, ослабивший их веру в объективную надежность науки. Вы помните, что не так давно сам Эйнштейн счел нужным выступить против такого неверного понимания.

Из того, что возросший интерес к оккультизму представляет опасность для психоанализа, само собой не следует. Напротив, мы должны быть готовы к взаимной симпатии между ними. Они оба испытали одинаково презрительное и высокомерное отношение со стороны официальной науки. По сей день психоанализ считается отдающим мистицизмом, а его бессознательное рассматривается как одна из тех вещей между небом и землей, о которых и не снилось философии. Многочисленные предложения о сотрудничестве, поступающие к нам от оккультистов, показывают, что они хотели бы считать нас наполовину своими и рассчитывают на нашу поддержку против давления авторитетной точной науки. С другой стороны, у психоанализа нет никакого интереса в том, чтобы изо всех сил защищать этот авторитет, ибо он сам находится в оппозиции ко всему конвенционально ограниченному, устоявшемуся и общепринятому. Не впервые он предложил бы свою помощь смутным, но неистребимым догадкам простого народа против обскурантизма образованного мнения.

Таким образом, союз и сотрудничество между аналитиками и оккультистами могли бы показаться и правдоподобными, и многообещающими.

Но если присмотреться повнимательнее, начинают возникать трудности. Подавляющее большинство оккультистов движимы не жаждой знания, не чувством стыда за то, что наука так долго отказывалась признавать бесспорные проблемы, и не желанием завоевать эту новую сферу явлений. Напротив, они — убежденные верующие, ищущие подтверждения и чего-то, что оправдало бы их в открытом исповедании своей веры. Но вера, которую они сначала принимают сами, а затем стремятся навязать другим, — это либо старая религиозная вера, оттесненная наукой на задний план в ходе человеческого развития, либо другая, еще более близкая к вытесненным убеждениям первобытных народов. Аналитики же, с другой стороны, не могут отречься от своего происхождения от точной науки и от общности с ее представителями. Движимые крайним недоверием к силе человеческих желаний и искушениям принципа удовольствия, они готовы ради достижения хоть какого-то фрагмента объективной достоверности пожертвовать всем: ослепительным блеском безупречной теории, возвышенным сознанием достижения всеобъемлющего взгляда на вселенную и душевным спокойствием, которое дает обладание обширными основаниями для целесообразных и этических действий. Вместо всего этого они довольствуются фрагментарными знаниями и базовыми гипотезами, лишенными точности и всегда открытыми для пересмотра. Вместо того чтобы ждать момента, когда они смогут избежать ограничений знакомых законов физики и химии, они надеются на появление более обширных и глубоких законов природы, которым они готовы подчиниться. В своей основе аналитики — неисправимые механицисты и материалисты, хотя и стремятся не лишать разум и дух их еще не признанных характеристик. Поэтому и к исследованию оккультных явлений они приступают лишь потому, что ожидают таким образом окончательно исключить желания человечества из материальной реальности.

Ввиду этого различия в их ментальных установках сотрудничество между аналитиками и оккультистами сулит мало выгоды. У аналитика есть своя сфера деятельности, которую он не должен покидать: бессознательный элемент психической жизни. Если бы в ходе своей работы он стал выискивать оккультные явления, он рисковал бы упустить из виду всё то, что касается его в большей степени. Он отказался бы от беспристрастности, отсутствия предубеждений и предвзятости, которые составляют существенную часть его аналитического арсенала и оснащения. Если оккультные явления навязываются ему так же, как и другие, он не будет избегать их, как не избегает и прочих. Это, по-видимому, единственная линия поведения, совместимая с деятельностью аналитика.

С помощью самодисциплины аналитик может защитить себя от одной опасности — субъективной, а именно, отвлечения своего интереса на оккультные явления. Что касается объективной опасности, то ситуация иная. Мало сомнений в том, что если направить внимание на оккультные явления, то результатом очень скоро станет подтверждение существования ряда из них; и, вероятно, пройдет очень много времени, прежде чем будет найдена приемлемая теория, объясняющая эти новые факты. Но жадно внимающие зрители не будут ждать так долго. При первом же подтверждении оккультисты провозгласят триумф своих взглядов. Они перенесут признание одного явления на все остальные и распространят веру в эти явления на веру в любые объяснения, которые окажутся самыми легкими и приятными для них. Они будут готовы использовать методы научного исследования лишь как лестницу, чтобы перешагнуть через голову самой науки. Небо нам в помощь, если они вскарабкаются на такую высоту! Не будет скептицизма со стороны окружающих зрителей, чтобы заставить их колебаться, не будет народного возмущения, чтобы их остановить. Их будут приветствовать как освободителей от бремени интеллектуального рабства, их радостно встретит вся та доверчивость, что готова к услугам со времен младенчества человеческого рода и детства индивида. За этим может последовать ужасающий коллапс критического мышления, детерминистских стандартов и механицистской науки. Сможет ли научный метод, безжалостно настаивая на величине сил, масс и качеств рассматриваемого материала, предотвратить этот коллапс? Тщетно надеяться, что аналитическая работа, именно потому, что она касается таинственного бессознательного, сможет избежать подобного коллапса ценностей. Если духовные существа, являющиеся близкими друзьями исследователей-людей, могут дать окончательные объяснения всему, то не останется никакого интереса к трудоемким подходам аналитического исследования к неизвестным психическим силам. Точно так же будут оставлены и методы аналитической техники, если появится надежда войти в прямой контакт с действующими духами посредством оккультных процедур, подобно тому как оставляются привычки терпеливого рутинного труда, если есть надежда разбогатеть одним махом благодаря успешной спекуляции.

Мы слышали во время войны о людях, которые стояли на полпути между двумя враждующими нациями, принадлежа к одной по рождению, а к другой по выбору и месту жительства; их судьбой было то, что сначала одна сторона обращалась с ними как с врагами, а затем, если им посчастливилось спастись, и другая. Такой же может быть и судьба психоанализа. Однако со своей судьбой, какова бы она ни была, нужно мириться; и психоанализ как-нибудь с ней сладит.

Вернемся к нынешней ситуации, к нашей непосредственной задаче. В течение последних нескольких лет я сделал несколько наблюдений, которые я не стану утаивать — во всяком случае, от самого близкого мне круга. Нежелание плыть по течению, которое сегодня является преобладающим, боязнь отвлечь интерес от психоанализа и полное отсутствие какой-либо завесы сдержанности в том, что я хочу сказать, — все это вместе служит мотивами для того, чтобы удержать мои замечания от более широкой публики. Мой материал может претендовать на два преимущества, которые редко встречаются. Во-первых, он свободен от неопределенностей и сомнений, которым подвержено большинство наблюдений оккультистов; и, во-вторых, он обретает свою убедительную силу лишь после аналитической проработки. Следует упомянуть, что он состоит всего из двух случаев схожего характера; третий случай, иного рода и поддающийся другой оценке, добавлен лишь в качестве приложения. Первые два случая, которые я сейчас подробно изложу, касаются событий одного и того же рода, а именно — пророчеств, сделанных профессиональными гадалками, которые не сбылись. Несмотря на это, эти пророчества произвели чрезвычайное впечатление на людей, которым они были сообщены, так что их отношение к будущему не может быть их существенным моментом. Всё, что может способствовать их объяснению, а также всё, что ставит под сомнение их доказательную силу, будет для меня чрезвычайно желанным. Мое личное отношение к этому материалу остается лишенным энтузиазма и амбивалентным.

Несколько лет назад, до войны, ко мне на анализ приехал молодой человек из Германии.¹ Он жаловался на неспособность работать, на то, что забыл свою прошлую жизнь и потерял всякий интерес. Он был студентом-философом в Мюнхене и готовился к выпускному экзамену. Между прочим, это был высокообразованный, довольно хитрый молодой человек, по-детски плутоватый, и сын финансиста, который, как выяснилось позже, успешно переработал колоссальное количество анального эротизма. Когда я спросил его, неужели он действительно ничего не может вспомнить о своей жизни или сфере своих интересов, он вспомнил сюжет набросанного им романа, действие которого происходило в Египте во времена правления Аменхотепа IV и в котором важную роль играл особый перстень. Мы взяли этот роман за отправную точку; перстень оказался символом брака, и оттуда нам удалось возродить все его воспоминания и интересы. Мы обнаружили, что его срыв был результатом великого акта психической самодисциплины с его стороны. У него была единственная сестра, на несколько лет моложе его, которой он был всем сердцем и совершенно открыто предан. «Почему мы не можем пожениться?» — часто спрашивали они друг друга. Но их привязанность никогда не переходила черту, допустимую между братом и сестрой. В сестру влюбился молодой инженер. Его любовь была взаимной, но не получила одобрения ее строгих родителей. В своей беде двое молодых влюбленных обратились за помощью к брату. Он поддержал их дело, дал им возможность переписываться, устраивал им встречи, когда был дома на каникулах, и в конце концов убедил родителей дать согласие на помолвку и брак. Во время помолвки произошел весьма подозрительный случай. Брат повел своего будущего зятя на восхождение на Цугшпитце² и сам выступал в роли проводника. Они сбились с пути в горах, попали в беду и лишь с трудом избежали падения. Пациент не сильно возражал против моей интерпретации этого приключения как попытки убийства и самоубийства.

Через несколько месяцев после свадьбы сестры молодой человек начал анализ. Примерно через шесть или девять месяцев он полностью восстановил свою работоспособность и прервал анализ, чтобы сдать экзамен и написать диссертацию. Год или более спустя он вернулся — уже доктор философии — чтобы возобновить анализ, потому что, по его словам, психоанализ представлял для него как для философа интерес, выходящий за рамки терапевтического успеха. Я знаю, что он снова начал в октябре, и несколько недель спустя, в какой-то связи, он рассказал мне следующую историю.

В Мюнхене жила гадалка, пользовавшаяся большой репутацией. Баварские принцы обращались к ней, когда замышляли какое-либо предприятие. Всё, что ей требовалось, — это дата. (Я забыл спросить, должна ли она включать год.) Подразумевалось, что это дата рождения какого-то конкретного человека, но она не спрашивала, чья именно. Получив эту дату, она обращалась к своим астрологическим книгам, производила долгие вычисления и, наконец, произносила пророчество о соответствующем человеке. В марте прошлого года мой пациент решил посетить эту гадалку. Он представил ей дату рождения своего зятя, не упоминая, конечно, его имени и не выдавая того, что имеет в виду именно его. Оракул изрек следующее: «Человек, о котором идет речь, умрет в июле или августе от отравления раками или устрицами».

Рассказав мне это, мой пациент воскликнул: «Это было поразительно!» Я не мог этого понять и решительно возразил ему: «Что вы находите в этом поразительного? Вы работаете со мной уже несколько недель, и если бы ваш зять действительно умер, вы бы давно мне об этом рассказали. Значит, он жив. Пророчество было сделано в марте и должно было исполниться в разгар лета. Сейчас ноябрь, так что оно не исполнилось. Что же вы находите в этом такого чудесного?» «Конечно, оно не сбылось», — ответил он. — «Но поразительно в этом вот что. Мой зять страстно любит раков и устриц и тому подобное, и в прошлом августе у него действительно был приступ отравления раками¹, и он чуть не умер от него».

Далее этот вопрос не обсуждался. Давайте теперь рассмотрим этот случай. Я верю в правдивость рассказчика. Он полностью заслуживает доверия и в настоящее время является лектором по философии в К—. Я не могу придумать мотива, который мог бы побудить его обмануть меня. История была рассказана мимоходом и не служила никакой задней цели; из нее ничего больше не вытекало и никаких выводов не делалось. У него не было намерения убедить меня в существовании оккультных психических явлений; и, действительно, у меня сложилось впечатление, что он совсем не ясно понимал значение своего опыта. Я сам был настолько поражен — по правде говоря, неприятно затронут, — что упустил возможность аналитически использовать его рассказ. И это наблюдение кажется мне столь же безупречным и с другой точки зрения. Несомненно, гадалка не была знакома с человеком, который задал вопрос. Но подумайте, какая степень близости со знакомым необходима, чтобы узнать дату рождения его зятя. С другой стороны, вы, несомненно, все согласитесь со мной в том, что следует оказывать самое упорное сопротивление возможности того, что такое детальное событие, как заболевание от отравления раками, можно вывести из даты рождения субъекта с помощью каких-либо таблиц или формул. Не забывайте, сколько людей рождается в один и тот же день. Можно ли поверить, что сходство будущего людей, родившихся в один день, может доходить до таких деталей?

Поэтому я осмелюсь полностью исключить астрологические расчеты из обсуждения; я полагаю, что гадалка могла бы применить какой-нибудь другой метод, не повлияв на результат допроса. Соответственно, мы можем, как мне кажется, также совершенно исключить гадалку (или, скажем прямо, «медиума») как возможный источник обмана.

Если вы признаете подлинность и истинность этого наблюдения, его объяснение будет близко. И мы сразу же обнаруживаем — и так обстоит дело с большинством этих явлений, — что его объяснение на оккультной основе удивительно адекватно и полностью охватывает то, что нужно было объяснить, за исключением того, что оно само по себе так неудовлетворительно. Невозможно, чтобы знание о том, что этот человек — родившийся в указанный день — перенес приступ отравления раками, присутствовало в сознании гадалки; и не могла она получить это знание из своих таблиц и расчетов. Однако оно присутствовало в сознании ее вопрошающего. Событие становится полностью объяснимым, если мы готовы предположить, что знание было передано от него к предполагаемой пророчице — каким-то неизвестным способом, исключающим знакомые нам средства коммуникации. То есть мы должны сделать вывод, что существует такая вещь, как передача мыслей. Астрологическая деятельность гадалки в этом случае выполняла бы функцию отвлечения ее собственных психических сил и занимала бы их безвредным образом, чтобы она могла стать восприимчивой и доступной для воздействия мыслей своего клиента — чтобы она могла стать настоящим «медиумом». Мы находили подобные отвлекающие приемы, используемые (например, в случае шуток), когда речь идет об обеспечении более автоматического высвобождения некоторого психического процесса.¹

Применение анализа к этому случаю, однако, делает больше; оно еще больше увеличивает его значимость. Оно учит нас, что то, что было сообщено этим способом индукции от одного человека к другому, — это не просто случайный фрагмент безразличного знания. Оно показывает, что чрезвычайно сильное желание, лелеемое одним человеком и находящееся в особом отношении к его сознанию, сумело с помощью второго человека найти сознательное выражение в слегка замаскированной форме — точно так же, как невидимый конец спектра обнаруживает себя для чувств на светочувствительной пластинке как цветное продолжение. Кажется возможным реконструировать ход мыслей молодого человека после болезни и выздоровления зятя, который был его ненавистным соперником: «Что ж, на этот раз он выкарабкался; но из-за этого он не откажется от своего опасного пристрастия, и будем надеяться, что в следующий раз это его доконает». Именно это «будем надеяться» и превратилось в пророчество. Я мог бы привести параллель из сна (приснившегося другому человеку), в котором пророчество было частью содержания. Анализ сна показал, что содержание пророчества совпадало с исполнением желания.²

Я не могу упростить свое изложение, назвав желание смерти зятя у моего пациента бессознательным, вытесненным. Ибо оно было осознано во время лечения годом ранее, и последствия, вытекавшие из его вытеснения, поддались лечению. Но оно все еще сохранялось и, хотя уже не было патогенным, было достаточно интенсивным. Его можно было бы описать как «подавленное» желание.

В городе Ф— выросла девочка, старшая из пяти сестер в семье.³ Младшая была на десять лет моложе ее; однажды она уронила этого ребенка из рук, когда тот был младенцем; позже она называла его «своим ребенком». Ее мать была старше отца и не была приятным человеком. Ее отец — и не только по годам он был моложе — много времени проводил с маленькими девочками и поражал их своими многочисленными умениями. К несчастью, в других отношениях он не был впечатляющим: он был некомпетентен в делах и не мог содержать семью без помощи родственников. Старшая девочка в раннем возрасте стала хранительницей всех забот, возникавших из-за его неспособности зарабатывать.

Оставив позади жесткий и страстный характер своего детства, она выросла в настоящее зеркало всех добродетелей. Ее высокие моральные чувства сопровождались довольно ограниченным интеллектом. Она стала учительницей в начальной школе и пользовалась большим уважением. Робкое почтение, оказываемое ей молодым родственником, учителем музыки, оставляло ее равнодушной. Никакой другой мужчина до сих пор не привлекал ее внимания.

Однажды на сцене появился родственник ее матери, значительно старше ее, но все же (ей было всего девятнадцать) еще молодой человек. Он был иностранцем, жил в России как глава крупного коммерческого предприятия и очень разбогател. Потребовались не менее чем мировая война и свержение великой деспотии, чтобы он обеднел. Он влюбился в свою молодую и строгую кузину и попросил ее стать его женой. Родители не давили на нее, но она понимала их желания. За всеми своими моральными идеалами она чувствовала притягательность исполнения фантазии о помощи отцу и спасении его от нужды. Она рассчитала, что ее кузен будет оказывать отцу финансовую поддержку, пока тот будет вести свои дела, и назначит ему пенсию, когда он окончательно отойдет от дел, а также обеспечит ее сестер приданым и свадебным нарядом, чтобы они могли выйти замуж. И она влюбилась в него, вскоре вышла за него замуж и последовала за ним в Россию.

За исключением нескольких происшествий, которые сначала были не совсем понятны и значение которых стало очевидным лишь в ретроспективе, в браке все шло очень хорошо. Она стала любящей женой, сексуально удовлетворенной и предусмотрительной опорой для своей семьи. Не хватало только одного: она была бездетна. Ей было 27 лет, и шел восьмой год ее брака. Она жила в Германии и, преодолев всевозможные колебания, обратилась за консультацией к немецкому гинекологу. С обычной для специалиста бездумностью он заверил ее в выздоровлении, если она перенесет небольшую операцию. Она согласилась, и накануне операции обсуждала этот вопрос с мужем. Был час сумерек, и она собиралась включить свет, когда муж попросил ее не делать этого: ему нужно было ей кое-что сказать, и он предпочел бы быть в темноте. Он сказал ей отменить операцию, так как вина за их бездетность лежала на нем. Во время медицинского конгресса двумя годами ранее он узнал, что некоторые болезни могут лишить мужчину способности к деторождению. Обследование показало, что так было и в его случае.

После этого откровения операция была отменена. Сама она перенесла временный срыв, который тщетно пыталась скрыть. Она могла любить его только как суррогатного отца, а теперь узнала, что он никогда не сможет стать отцом. Перед ней открывались три пути, все одинаково непроходимые: неверность, отказ от желания иметь ребенка или разлука с мужем. Последний из них был исключен по веским практическим соображениям, а средний — по сильнейшим бессознательным, которые вы легко можете угадать: все ее детство было подчинено трижды разочарованному желанию получить ребенка от отца.

Оставался еще один выход, который и интересует нас в ее случае. Она серьезно заболела неврозом. Некоторое время она защищалась от различных искушений с помощью невроза тревоги, но позже ее симптомы перешли в тяжелые навязчивые действия. Она провела некоторое время в лечебных заведениях и в конце концов, после десятилетней болезни, пришла ко мне. Ее самым поразительным симптомом было то, что, ложась в постель, она прикалывала [anstecken = приводить в соприкосновение] простыни к одеялам английскими булавками. Таким образом она раскрывала тайну заражения [Ansteckung] своего мужа, которому была обязана своей бездетностью.

Однажды, когда ей было, возможно, 40 лет,⁴ пациентка рассказала мне эпизод, относящийся ко времени, когда начиналась ее депрессия, до вспышки ее невроза навязчивых состояний. Чтобы отвлечь ее, муж взял ее с собой в деловую поездку в Париж. Супруги сидели с деловым другом мужа в холле отеля, когда заметили какое-то оживление и движение. Она спросила одного из служащих отеля, что происходит, и ей сказали, что месье ле Профессор приехал для консультаций в свою комнатку у входа в отель. Месье ле Профессор, как оказалось, был знаменитым предсказателем; он не задавал вопросов, а просил своих клиентов вдавить руку в блюдо с песком и предсказывал будущее, изучая отпечаток. Моя пациентка заявила, что пойдет и узнает свою судьбу. Муж отговаривал ее, говоря, что это чепуха. Но после того, как он ушел со своим деловым другом, она сняла обручальное кольцо и проскользнула в кабинет предсказателя. Он долго изучал отпечаток ее руки, а затем сказал следующее: «В ближайшем будущем вам предстоят тяжелые испытания, но все закончится хорошо. Вы выйдете замуж и к 32 годам у вас будет двое детей». Рассказывая эту историю, она всячески выказывала, что была глубоко впечатлена ею, не понимая ее. Мое замечание о том, что, тем не менее, жаль, что дата, установленная пророчеством, уже прошла лет восемь назад, не произвело на нее впечатления. Я подумал, что, возможно, она восхищалась уверенной смелостью пророчества — подобно верному ученику дальновидного раввина.⁵

К несчастью, моя память, обычно столь надежная, не уверена, звучала ли первая часть пророчества так: «Все закончится хорошо. Вы выйдете замуж», или же: «Вы станете счастливой». Мое внимание было слишком полностью сосредоточено на остром впечатлении от заключительной фразы с ее поразительными деталями. Но на самом деле первые замечания, о борьбе, которая будет иметь счастливый конец, относятся к числу туманных выражений, фигурирующих во всех пророчествах — даже в тех, что можно купить в готовом виде. Контраст, создаваемый двумя числами, указанными в заключительной фразе, тем более примечателен. Тем не менее, было бы, конечно, интересно узнать, действительно ли Профессор говорил о ее замужестве. Правда, она сняла обручальное кольцо и в свои 27 лет выглядела очень молодо и легко могла быть принята за незамужнюю девушку. Но, с другой стороны, не потребовалось бы большой наблюдательности, чтобы обнаружить след от кольца на ее пальце.

Ограничимся проблемой, содержащейся в последней фразе, которая обещала ей двоих детей к 32 годам. Эти детали кажутся совершенно произвольными и необъяснимыми. Даже самый доверчивый человек вряд ли взялся бы вывести их из толкования линий на руке. Они получили бы неоспоримое подтверждение, если бы будущее их подтвердило. Но этого не произошло. Ей было уже сорок лет, и у нее не было детей. Каковы же тогда были источник и смысл этих чисел? У самой пациентки не было ни малейшего понятия.

Очевидным было бы полностью отбросить этот вопрос и списать его в утиль вместе со многими другими бессмысленными и якобы оккультными сообщениями. Это было бы восхитительно: самое простое решение и весьма желательное облегчение. Но, к несчастью, я должен добавить, что оказалось возможным — и именно с помощью анализа — найти объяснение этим двум числам, и такое, которое, опять же, было полностью удовлетворительным и возникало почти само собой из реальной ситуации. Ибо эти два числа идеально вписывались в историю жизни матери нашей пациентки. Она вышла замуж только в тридцать лет, и именно в тридцать два года (в отличие от большинства женщин и как бы наверстывая упущенное) она родила двоих детей. Так что легко перевести пророчество: «Не стоит беспокоиться о вашей нынешней бездетности. В этом нет ничего страшного. Вы все еще можете последовать примеру вашей матери, которая в вашем возрасте даже не была замужем и тем не менее к тридцати двум годам имела двоих детей». Пророчество обещало ей исполнение идентификации с матерью, которая была тайной ее детства, и было произнесено устами гадалки, которая не знала ничего о ее личных делах и была занята изучением отпечатка на песке. И мы можем добавить, как предварительное условие этого исполнения желания (бессознательного во всех смыслах): «Вы освободитесь от своего бесполезного мужа его смертью, или вы найдете в себе силы расстаться с ним». Первая альтернатива лучше бы соответствовала природе невроза навязчивых состояний, в то время как вторая подсказывается борьбой, которую, согласно пророчеству, ей предстояло успешно преодолеть.

Как вы заметите, роль аналитической интерпретации в этом примере еще важнее, чем в предыдущем. Можно сказать, что анализ фактически создал оккультный факт. Соответственно, этот пример, тоже, казалось бы, предлагает положительно убедительное доказательство возможности передачи бессознательного желания и связанных с ним мыслей и знаний.

Я вижу только один способ уклониться от убедительности этого последнего случая, и вы можете быть уверены, что я его не скрою. Возможно, что в течение двенадцати или тринадцати лет,⁶ прошедших между пророчеством и рассказом о нем во время лечения, у пациентки могла сформироваться парамнезия: Профессор мог произнести какое-то общее и бесцветное утешение — что не было бы ничем удивительным, — а пациентка постепенно вставила значимые числа из своего бессознательного. Если так, то мы бы избежали факта, который угрожал нам столь важными последствиями. Мы с радостью присоединимся к скептикам, которые придадут значение подобному сообщению, только если оно будет сделано немедленно после события — и даже тогда, возможно, не без колебаний. Я помню, что после моего назначения на должность профессора я был на аудиенции у министра [образования], чтобы выразить свою благодарность. По дороге домой с этой аудиенции я поймал себя на том, что пытаюсь исказить слова, которыми мы обменялись, и так и не смог точно восстановить реальный разговор. Я должен предоставить вам решать, является ли предложенное мною объяснение состоятельным. Я не могу ни доказать, ни опровергнуть его. Таким образом, это второе наблюдение, хотя само по себе и более впечатляющее, чем первое, не лишено сомнений.

Два случая, которые я вам доложил, оба касаются несбывшихся пророчеств. Наблюдения такого рода, по моему мнению, могут предоставить лучший материал по вопросу передачи мыслей, и я хотел бы побудить вас собирать подобные. Я также намеревался привести вам пример, основанный на материале иного рода — случай, в котором пациент особого сорта говорил во время одной из сессий о вещах, которые самым поразительным образом касались опыта, который я сам пережил непосредственно перед этим.⁷ Но теперь я могу предоставить вам наглядное доказательство того факта, что я обсуждаю тему оккультизма под давлением величайшего сопротивления. Когда, находясь в Гаштайне, я достал заметки, которые я собрал и привез с собой [из Вены] для этого доклада, листа, на котором я записал это последнее наблюдение, там не оказалось, а вместо него я нашел другой лист с безразличными заметками на совершенно другую тему, который я привез по ошибке. Против такого явного сопротивления ничего не поделаешь. Я должен попросить вас извинить меня за то, что я опускаю этот случай, так как не могу восполнить потерю по памяти.

Вместо этого я добавлю несколько замечаний о человеке, хорошо известном в Вене, графологе Рафаэле Шерманне, который славится самыми поразительными выступлениями. Говорят, что он способен не только прочитать характер человека по образцу его почерка, но и описать его внешность и делать предсказания о нем, которые позже сбываются. Между прочим, многие из этих замечательных достижений основаны на его собственных рассказах. Однажды мой друг, без моего предварительного ведома, провел эксперимент, попросив его дать волю своему воображению над образцом моего почерка. Все, что он произвел, было то, что почерк принадлежал пожилому господину (что было легко угадать), с которым трудно жить, так как он невыносимый тиран в своем доме. Те, кто живет со мной в одном доме, вряд ли подтвердили бы это. Но, как мы знаем, в области оккультизма действует удобный принцип, что отрицательные случаи ничего не доказывают. Я не проводил прямых наблюдений за Шерманном, но через одного из моих пациентов я контактировал с ним без его ведома. Я расскажу вам об этом.⁸

Несколько лет назад ко мне пришел молодой человек, который произвел на меня особенно сочувственное впечатление, так что я предпочел его ряду других. Оказалось, что он был связан с одной из самых известных содержанок и хотел освободиться от нее, потому что эти отношения лишали его всякой независимости действий, но не мог этого сделать. Мне удалось освободить его и в то же время получить полное понимание его компульсии. Несколько месяцев назад он заключил нормальный и респектабельный брак. Анализ вскоре показал, что компульсия, с которой он боролся, была не связью с содержанкой, а с замужней дамой из его собственного круга, с которой у него была связь с самой ранней юности. Содержанка служила лишь козлом отпущения, на котором он мог удовлетворить все чувства мести и ревности, которые на самом деле относились к другой даме. По знакомой нам модели он использовал смещение на новый объект, чтобы избежать торможения, вызванного его амбивалентностью. У него была привычка причинять самые изощренные мучения содержанке, которая полюбила его почти бескорыстно. Но когда она больше не могла скрывать своих страданий, он, в свою очередь, переносил на нее привязанность, которую испытывал к женщине, любимой им с юности; он делал ей подарки и умиротворял ее, и цикл начинался снова. Когда наконец, под влиянием лечения, он порвал с ней, стало ясно, чего он пытался достичь своим поведением по отношению к этой замене своей ранней любви: мести за собственную попытку самоубийства, когда его любовь отвергла его ухаживания. После попытки самоубийства ему наконец удалось преодолеть ее нежелание.

В этот период лечения он посещал знаменитого Шерманна. И тот, на основе образцов почерка содержанки, неоднократно говорил ему в качестве интерпретации, что она на последнем издыхании, на грани самоубийства и совершенно точно покончит с собой. Этого, однако, она не сделала, а стряхнула с себя человеческую слабость и вспомнила принципы своей профессии и свои обязанности перед своим официальным другом. Я ясно видел, что чудотворец лишь раскрыл моему пациенту его собственное сокровенное желание.

Избавившись от этой фальшивой фигуры, мой пациент всерьез принялся за задачу освобождения от своей настоящей связи. По его снам я обнаружил план, который он вынашивал, с помощью которого он мог бы вырваться из отношений со своей ранней любовью, не причинив ей слишком много унижения или материального ущерба. У нее была дочь, которая очень любила молодого друга семьи и якобы ничего не знала о той тайной роли, которую он играл. Теперь он предложил жениться на этой девушке. Вскоре этот план стал осознанным, и мужчина предпринял первые шаги к его осуществлению. Я поддержал его намерения, так как это предлагало возможный выход из его трудной ситуации, хотя и нерегулярный. Но вскоре приснился сон, который показал враждебность к девушке; и теперь он снова проконсультировался с Шерманном, который сообщил, что девушка инфантильна и невротична и на ней не следует жениться. На этот раз великий знаток человеческой натуры был прав. Девушка, которую к тому времени считали невестой мужчины, вела себя все более противоречиво, и было решено, что она должна пройти анализ. В результате анализа план брака был оставлен. Девушка обладала полным бессознательным знанием об отношениях между ее матерью и ее женихом и была привязана к нему только из-за своего Эдипова комплекса.

Примерно в это время наш анализ прервался. Пациент был свободен и способен идти своим путем в будущем. Он выбрал в жены респектабельную девушку вне своего семейного круга — девушку, о которой Шерманн высказал благоприятное суждение. Будем надеяться, что на этот раз он снова окажется прав.

Вы поняли, в каком смысле я склонен интерпретировать эти свои опыты с Шерманном. Вы видите, что весь мой материал касается только одного пункта — передачи мыслей. Мне нечего сказать обо всех прочих чудесах, на которые претендует оккультизм. Моя собственная жизнь, как я уже открыто признал, была особенно бедна в оккультном смысле.⁹ Возможно, проблема передачи мыслей покажется вам очень тривиальной по сравнению с великим магическим миром оккультизма. Но подумайте, какой знаменательный шаг за пределы того, во что мы до сих пор верили, повлекла бы за собой одна только эта гипотеза. То, что хранитель [базилики] Сен-Дени обычно добавлял к своему рассказу о мученической смерти святого, остается верным. Говорят, что святой Дени, после того как ему отрубили голову, подобрал ее и прошел с ней под мышкой довольно большое расстояние. Но хранитель обычно замечал: «Dans des cas pareils, ce n'est que le premier pas qui coûte». В подобных делах труден лишь первый шаг.¹⁰

Примечания к переводу (соответствуют сноскам в английском тексте):

¹ [Имеются в виду Адлер и Юнг.]

² [Самая высокая вершина в Баварских Альпах.]

³ [Этот случай изложен менее подробно в Лекции XXX «Новых вводных лекций» Фрейда (1933a) и еще короче в третьем разделе работы Фрейда (1925i).]

⁴ [Сорок три, согласно двум другим отчетам.]

⁵ [История о дальновидном раввине рассказана Фрейдом в восьмом разделе Главы II его книги о шутках (1905c).]

⁶ [В других отчетах это число указано как «шестнадцать».]

⁷ [См. примечание редактора, стр. 176.]

⁸ [Следующий случай также изложен в Лекции XXX «Новых вводных лекций» Фрейда (1933a). Одна часть истории там дана более подробно, но другие — короче.]

⁹ [См. отрывок, добавленный в 1907 году в «Психопатологию обыденной жизни» (1901b), Глава XII (D).]

¹⁰ [Это острота мадам дю Деффан. См. ее письмо Уолполу от 6 июня 1767 г.]