Текст лекции. Человек: культура, цивилизация и картина мира

Начало культуры и её основные функции

Здравствуйте, мы встречаемся в третий раз. Я уже кое-что успел вам сказать. Наверное, это как-то соотносится с жизнью, с вашим опытом, с представлениями, которые были раньше? Может быть у вас появились ассоциации, связи или вопросы? Может быть, у вас есть сомнения в том, что я говорил, или вы увидели нестыковки? Если не сегодня, то к следующему разу я буду иметь, что ответить.

- Всё-таки, что мы называем цивилизацией?

М.Н.: Я сегодня буду об этом говорить специально. Ты мне задаёшь всегда очень продуктивные вопросы. Я их ценю, принимаю во внимание и стараюсь дать максимально полный ответ.

- На прошлой лекции Вы говорили нам об одной иконе. Недавно я читала статью, где говорится, что на православных иконах у Иисуса нет тернового венца. А я обратила внимание на то, что в наших храмах Иисус изображен с терновым венцом. Как это сочетается?

М.Н.: Это вопрос вообще не ко мне, совершенно. У вас читает лекции высоко квалифицированный религиовед. Спросите у него.

И ещё вам скажу насчет литературы. Вы просите рекомендовать литературу. Я даю ту, которая ближе к теме, но это не значит, что её надо принимать как будто это учебники. Часть этих статей и материалов близки по теме лекции, но по концепции совершенно меня не устраивают. Я бы был честнее, если бы сказал, читайте лучше мои тексты. Но это не кажется мне достаточно приличным. Есть разные авторы, считайте, что вы знакомитесь с разными точками зрения, разными взглядами. Что же? Такова наша современная жизнь, я не предлагаю смотреть на меня как на единственного и неповторимого. Я – один из многих, и говорю о том, во что верю сам.

Но в процессе нашей работы я надеюсь на ваш личный опыт. Я не просто наговариваю вам какие-то истины или тени истин. Мне кажется, что я должен попытаться взаимодействовать с вашим опытом. И здесь мы должны быть в диалоге. Конечно, лекция – это монолог, но монолог рассчитанный на взаимность.

Сегодня мы зайдем к той же проблематике с другой стороны.

Не буду оригинальным, если напомню, что всё в этом человеческом мире начинается, и, добавлю с некоторой долей огорчения, что «всё имеющее начало, обречено иметь конец». Но мы сейчас о началах будем говорить. Сегодня я хотел бы поговорить о самом начале культуры.

Когда культура появилась? Как мы об этом можем узнать? Какое это теперь имеет значение для понимания нами существа дела? Напомню, что у нас с вами в сущности одна тема – «культура», что бы мы не говорили. Нам надо попытаться заглянуть в очень далекое прошлое, чтобы попытаться засечь, когда появилась культура.

Как это можно засечь? Это можно сделать, если мы увидим следы таких проявлений жизни, бывшей, конечно, очень давно, которые указывают на присутствие того, что мы неоднократно описывали как «представление о мире и месте человека в этом мире», в мире, в котором человек находит себя. Значит, если существуют свидетельства о том, что такое представление о мире есть, то, согласно этому определению, мы встречаемся с культурой.

Теперь, что может свидетельствовать о появлении таких представлений? К сожалению, первых людей, носителей этих представлений, трудно встретить сейчас, чтобы спросить напрямую. Поэтому нам нужен какой-то другой источник сведений о том, есть у них представления или нет? Я не открою вам секрет, что одним из таких первых свидетельств являются захоронения. Животные не хоронят, люди хоронят. Но тот факт, что люди хоронят, означает, что у них есть, обратите внимание, представление, о дальнейшей судьбе умершего. Они не бросают его без интереса, а организуют с ним какие-то отношения. Какое это представление – это другой вопрос. Но, если бы у них этого представления не было, у них не было бы мотива хоронить.

Я написал тут, кажется, лучше, чем сказал: «Вопрос о начале важен не столько в интересах полноты знания вообще, сколько в интересах понимания функции. Мы считаем, что, если что-то появилось и устойчиво существует, то оно для чего-то нужно. Или, если сказать иначе, роль-функция этого «чего-то» вплетена в мир человеческого взаимодействия».

Как-то это представления (здесь: о мире с участием умерших) начинают участвовать в человеческих взаимодействиях. Животные же тоже взаимодействуют, скажем, стадные. И нам нужно уловить эту разницу между тем, что удерживает порядок в стаде, и тем, что удерживает порядок среди людей. О том, что функция появляется, когда в ней есть нужда – вот вам простой пример: «функция лестницы появилась вместе с двух- или многоуровневым строительством».

В согласии с этой концепций, мы идём к захоронениям и ищем там признаки представлений (т.е. культуры). Мы идём к историкам, и вот что они нам пишут (советские историки, поэтому они акцентируют, скажем, свои атеистические взгляды):

«В середине и в конце мустьерского времени [Мустье — это эпоха изготовления каменных орудий. Одновременно это культура, которую связывают с неандертальцами. Возраст развитого мустье — 75–70 — 40–35 тысяч лет. Вообще-то начало мустьерского периода 150 тысяч лет. Там не то, что у нас счет на один век, пять веков… там 150 веков берут в качестве масштаба. Очень медленная было история, она ускоряется со временем.] Так вот, «впервые появляется, - пишут историки нам, мы следим за их мыслью, - определённое и совершенно новое отношение к умершим, выраженное в намеренных и уже достаточно сложных по характеру действиях — в захоронениях трупов. В основе этого отношения лежала, несомненно, забота о сочлене своего коллектива». Обратите внимание, забота о мертвом сочлене! Значит, у них было представление о том, что происходит с ним дальше, раз нужно позаботиться. Мы теперь уже хорошо знаем об отношениях, которые существовали в раннекультурных коллективах между живыми и мертвыми членами племени, об их представлениях относительно перехода из одного в другое, о сохранении имен и т.д. Но советские историки были осторожны: «вытекающая из всего жизненного строя первобытной общины, из всех неписаных законов и норм поведения того времени. /.../». То есть всё то, о чем мы с вами говорим.

Далее читаем: «Это, надо полагать, были первые зачатки /.../ представлений, на основе которых впоследствии развиваются представления о «душе» и «загробной жизни», продолжающейся после смерти, которые являются одним из важнейших истоков, а затем и непременной составной частью каждой религии. Следует при этом подчеркнуть, что раньше мустьерского времени нет никаких следов намеренного погребения человека». Значит, мы с вами нащупали вот эту самую границу. «В более раннее время, к которому относятся костные останки питекантропа, синантропа и близких к последнему древнейших людей, не было никакой заботы о мертвецах. [Источник: http://www.bibliotekar.ru/hist1-1/19.htm]»

Иначе говоря, у палеолитического человека появилась картина мира, в который человек обрёл своё место – и в земном, и внеземном мире.

Другие вещные, вещественные признаки того, что у ранних людей уже существовала культура. Сейчас мы их назовём.

Вот технически различные изображения: наскальные (пещерные), пластические (терракотовые, из кости и камня, гравировки и барельефы на кости, каменных плитках и роге и т.п.). Археологи говорят, что найденные статуэтки женщин свидетельствуют о существовании «культа плодородия». Вы понимаете, что это значит: это некое представление о связи того с этим и с этим, и с этим тоже, что бы это ни было конкретно. Мы не изучаем сам культ. Но мы понимаем, что это не просто «портрет на память» - вот эти самые статуэтки женщин, эти «скифские бабы», которые можно увидеть у нас в музеях. Женское тело символизирует здесь обобщённую функцию – произведение живого.

Немного отвлекусь. Поскольку технические средства создания нового у первобытного человека были очень ограничены, то у них рождение (порождение) - главный источник воспроизводства жизни, во всех смыслах этого слова. Это видно хотя бы из самых ранних мифов. Об этом пишут так: «Палеолитическая Венера» — обобщающее понятие для множества доисторических статуэток женщин, обладающих общими признаками (многие изображены тучными или беременными), датирующихся верхним палеолитом [40—12 тыс. лет назад]. Статуэтки встречаются главным образом в Европе, но ареал находок простирается /…/ на большую часть Евразии: от Пиренеев до озера Байкал». Появление этих фигурок говорит о том, что человек уже знает себя вплетённым в мировую, вселенскую систему, и его тело начинает выступать символом этой вплетённости.

Ещё один пример, который указывает на появление культуры - это знаменитые пещеры Альтамира. В 1879 году на сводах пещер найдены были изображения бизонов. Прошло уже больше ста лет. Были найдены и другие наскальные изображения. Например, изображения животных в Сахаре, свидетельствующие о том, что человек там жил в окружении животного мира. Но вопрос о том, зачем было их рисовать? Ведь съесть нарисованное нельзя! Животное всегда оценивает: можно скушать – нельзя скушать. Поэтому мы говорим, что у тех людей были какие-то представления, потому что у них эти изображения значат, а не являются. А это может быть только в рамках определенной картины мира. Потому что любое значение зависит от соседних значений. Я привожу обычно пример с буквочкой «А». В русском и английском – это разные знаки. Но, чтобы причесть их правильно, нужно осознать, в каком вы языке.

Другим системным признаком (материальным!) появления культуры является факт передачи сложных навыков из поколения в поколение. Обратите внимание: дрессированная собачка не может научить своих щенков тому, что она сама прекрасно делает в цирке. Люди же умеют сохранять прижизненно накопленный опыт и передавать его в поколениях. Собственно, мы все этим занимаемся.

Взять, к примеру, те же наскальные изображения. Мы понимаем, что недолгий век художника не позволял ему изобрести всё, что нужно, чтобы их нарисовать: он должен бы получить это в наследство. Мы не знаем, как это происходило. Но мы понимаем, что техника и изобразительные решения не могли быть изобретением единственного человека, который сам научился, всё сам сделал, умер и унёс тайну росписей с собой. Мы должны допустить трансляцию опыта символического действия – навыков, которые генетически не передаются. Это чисто человеческое свойство. Животные наследуют только то, что закреплено в их генах. То же можно сказать о передаче других технологий. Например, обработку шкур, которые использовались людьми в качестве одежды.

Или, например, решительно человеческое отношение к огню. Животные боятся огня, бегут от него. И правильно делают. А эти, которых мы называем людьми, умеют помещать огонь в пещере и поддерживать его там. Причем, умение это передаётся в поколениях.

До нас дошли свидетельства о том, что поддержание огня в помещении трактуется как временное хранение солнечного света в зимний период. Тут две стороны: что вы делаете и как вы это понимаете. Второе зависит от «представлений о мире». Речь идет о том, как мы толкуем то, что мы делаем. В нашем примере: люди думают, что они забирают солнечный свет и тепло, хранят его в печке до того времени, когда солнечное тепло вернётся после зимнего отсутствия. Люди как-то трактуют свои действия. Нам сейчас не важно, как именно. Важно, что представления присутствуют. И это тоже говорит нам о том, что уже есть культура.

Технология охоты тоже не может быть изобретена в одном поколении. Человеческая охота не передаётся генетически, это – культурный феномен.

Во всех случаях мы имеет признаки не природного, не животного обеспечения человеческой жизни.

И чтобы закончить этот обзор, я скажу ещё о той начальной коллективности, которой мы никогда не видели, но которая возникает, потому что для трансляции любого знания, любого опыта тогда, на заре человечества, нужен был непосредственный контакт. Это теперь есть средства связи, а тогда всё, чему вы хотите научить своих детей, всё, что вы хотите делать вместе, возможно при условии, что у вас есть группа, в ней есть общий язык (любой), налажена коммуникация, есть понимание… а значит, они живут, я скажу так, ноосфере совершенно другого качества, чем чисто природная среда.

В итоге этого обзора мы можем заключить, что признаки, свидетельствующие о самых ранних формах культуры, совпадают с признаками, которые свидетельствуют о возникновении раннего («первобытного») человека. И тут я бы поставил много восклицательных знаков. То, что мы говорим о появлении культуры, это ровно то, что мы говорим о появлении человека.

Следует признать, что открытым для разных версий остаётся вопрос о самом переходе (скачке) от самых сложно организованных групп животных к самым примитивным группам людей. Там всё очень здорово, но по-другому организовано. Как это произошло, что отсюда перескочили сюда, что были животные, а стали люди? Причем, сразу группой!

Нам иногда хочется поверить в такую фантастическую идею, что был один умный, всё придумал и других научил. Такого не бывает! Представьте, что кто-то изобрёл новый очень интересный язык. Но для того, чтобы он стал языком, он должен быть принят группой. А как обучить группу (без параллельного использования другого, уже принятого языка) никто не знает. Язык, которым мы сейчас, в данный момент пользуемся, он же не одним человеком придуман, он продукт коллективного творчества. А этого перехода: «один – все» в истории языка не было.

Я аргументирую две вещи. Во-первых, связь культуры с человеком. Появление культуры – и есть появление человека. Или: появление человека возможно только при условии появления культуры.

И второе, что невозможно мыслить человека обособленно индивидуально. Сейчас – да, тогда – нет. Первый человек (в родовом смысле) – это человек коллективный. Как организуется коллектив раннекультурного времени, мы не очень хорошо знаем. Ну, можно сказать, что это была родоплеменная система, коллектив родственников… Но для нас тут важна не реальная или нереальная кровная (биологическая) связь, для нас важно, что они понимают себя как «мы», основываясь на природной или якобы природной связи.

Итог этого фрагмента: человек (в родовом смысле) создатель и носитель культуры. А культура – это специфическое условие человеческого существования. Теперь понятно, что если кто-то сказал с упрёком о ком-то, что тот человек «бескультурный», то не надо понимать это буквально. «Бескультурный» не может означать отсутствия у кого-то культуры вообще. Если поразбираться в духе того, что мы говорили и так, как мы говорим здесь сейчас, то выяснится, что имеется в виду иное: «бескультурный» - тот, у кого другая культура, не признаваемая нами, не согласуемая с нашей, конфликтная ей. Сравним: иногда говорят «безъязыкий» о том, кто не говорит на понятном языке. Когда-то выражались ещё проще: он – немой, он – немец.

Я помню впечатление, которое очень давно уже, в 1980-х годы, произвела на меня статья: Л. И. Невлер "Культура хамства"("Декоративное искусство", 1987, номер 9). «Сейчас мне хотелось бы только сказать, - пишет Невлер, - что если в местной столовой подносы моют так, чтобы под пальцами ощущались следы кем-то пролитого борща, и я говорю, что иначе в этом городе быть не может, речь идёт лишь о том, что работники столовой именно таким образом себе меня и других посетителей представляют (считая, что человеку можно дать липкий поднос и так далее) и это вовсе не значит, что они к работе плохо относятся. Они так живут, и в их головах содержится такая модель человека, которой всё это соответствует. Иными словами, в каждом подобном случае, как только вы с ним практически сталкиваетесь, вас естественно тянет обвинить людей в отсутствии культуры, а это неверно. И чтобы понять, что речь идёт об особой культурной норме, надо обращать внимание на нюансы, которыми определяются её границы: забор не повален, а покосился, сидение в автобусе сдвинуто, но не сломано, жижа на дорожках не до колен, а лишь чуть выше подошв».

Почитайте статью. Она есть в Сети.

Есть вопросы, недоумения, возражения?

- Не знаю, правильно ли я поняла, что человек должен жить в культуре.

М.Н.: Да, конечно. Если мы говорим «человек», то мы имеем в виду, что это живое существо, которое ориентируется в этом мире, взаимодействует с другими людьми способом, который мы называем культурой.

- Пока этого соединения нет, это просто примат…

М.Н.: это то, что может стать человеком, это как бы предчеловек. Он уже физически вполне… ну посмотрите на меня, у него всё то же самое: две руки, две ноги, шея, голова и даже прямохождение. Но пока это существо, приготовленное к человеческому существованию. И в какой-то момент…

- Можно сказать, что не столько человек создаёт культуру, сколько культура создаёт человека.

М.Н.: Можно, но поскольку культура не подарена человеку спонсорами, то, выходит дело, он сам себе её создал. Да, действительно, и объём мозга, и прямохождение и, соответственно прямохождению, верхние конечности, которые были раньше передними, а стали верхними, и оттопыренный, посмотрите на меня, большой палец руки, эта хватательная система – у него, у предчеловека, всё это было. Палку взять он мог. Но не было культуры, не было той принципиально новой системы, в рамках которой он взаимодействует с другими, аккумулирует и транслирует накопленный опыт, и представляет себя в мире, который не дан ему непосредственно. Этот скачок к культуре имеет даже своё название – «проблема антропогенеза».

- Получается, что человек был создан вместе с культурой? Или культура была создана вместе с человеком?

М.Н.: Есть такая классическая проблема: что было раньше – курица или яйцо? Похоже на ваш вопрос? У нас нет свидетелей, мы не знаем, как этот скачок произошел. Мы не знаем, как эта биологическая форма, которая могла стать человеком, стала им, благодаря переходу к жизни в культуре, превратилась в человека. Тут могут быть предположения какие угодно. Включая вмешательство потусторонних сил, инопланетян… чего угодно.

Мы сейчас занимаемся не историей, не археологией, не антропологией исторической, нам важно понять: нет человека, пока нет культуры, нет культуры, пока нет человека.

- А можно ещё вопрос? Мы установили четыре признака…

М.Н.: - Это не исчерпывающий список, это только примеры того, что может свидетельствовать о существовании культуры. Театров ещё не было, но что-то уже было… Театры появились сильно позже, в Древней Греции.

Теперь, цивилизация.

Ничего из представлений тех людей, о которых мы сегодня говорим, нам прямо не дано. Мы не можем с ними поговорить, не можем спросить, выслушать, узнать их мнение… То есть мы говорим о странных вещах: мы видим последствия, но не видим источника. Мы видим, что люди сделали, и предполагаем, что раз они сделали, то значит, они хотели это сделать. И раз они хотели то они считали, что так надо, что так правильно – по каким-то свои соображениям.

Мысль и у нас не явная. Вот идет навстречу человек. Мы же не знаем, что он думает. Пока он это не эксплицирует каким-то образом. Если он к вам подойдет на улице и что-то скажет, то вы уже сможете догадываться, что у него на уме. А если он не сделает ничего, то ничего и не будет.

Мы имеем дело с последствиями человеческих действий. Вещи, сделанные людьми – это то, во что вытекает, в чем оно, человеческое действие, умирает. Что-то делается, делается, и в конце концов появляется вещь. И по ней по этой вещи, можно догадываться, что имел в виду человек, который её сделал. Это касается всех. И древние греки, и древние римляне оставили нам вещи, порождённые их мыслью. Но, честно говоря, и недавние люди, оставившие нам наследие, тоже говорят с нами через вещи, которые он сделали. Оставляют нам книги, например. Оставляют нам Эйфелеву башню, и мы понимаем, в чем был инженерный пафос – как рассчитать, как склепать, как добиться устойчивости, при том, что это на взгляд лёгкая, ажурная вещь. Способность высчитать, демонстрация рациональной красоты в чистом виде – главный пункт, который они демонстрировали этой башней. Вот мы таким образом реанимируем то, что думали эти люди.

Но я хочу подчеркнуть, что даже сегодня, когда вы приезжаете в какую-то другую страну, вы начинаете с осмотра вещей, которыми эти люди себя окружают. Как он строят улицы, из каких чашек они пьют в кафе, как у них устроен городской транспорт, на каких оленях или слонах, они ездят. То есть, вещное окружение людей является тем материалом, который помогает нам понимать друг друга. Я бы добавил, что одежда и украшения тоже вещи, и они помогают нам угадать правильную тональность общения. Даже устная речь, которая служит сейчас медиатором нашего общения, она ведь тоже продукт. Что у меня в голове вы не догадались бы, если бы я не произносил эти слова.

Значит, во всех случаях мы судим о людях по тому предметному миру, который они создали и которым себя окружили по зову своей культуры. И этот предметный мир мы будем называть цивилизацией. И значит: у каждой культуры своя цивилизация.

Давайте ещё раз, это важно. У людей есть некое представление о мире. Причем, это не только физически данный мир. Я же не сказал вам, что дело идёт только о природном мире – горы, реки, поля. Я сказал вам о мире человеческом тоже. И, если в обществе есть представление, что какие-то люди заслуживают жизни, а какие-то люди её не заслуживают, и в связи с этим в обществе уничтожают таких людей, то, извините меня, это такая цивилизация. Потому что, это практическое, овеществлённое выражение тех представлений (культура!) о правильном устройстве мира, которые сложились в данном обществе. Намеренно привожу крайние случаи.

Предметный мир, который творят люди, воплощает их коллективные представления, их убеждения, понимание порядка, различение правильного и не правильного и т.д. Мы назвали это культуропорядком. И если действия, то во имя этого порядка, а если спор (конфликт, война и т.д.) - то о том, какой (чей) порядок правильный и должен быть установлен или поддержан. Аргументы соответственные: этот порядок от Бога, этот – от Природы. Ищут вечные основания, чтобы дать этому порядку более высокий статус… Ну, да, в человеческой жизни нет точки отсчета. Математику или инженеру, конечно, с этим тяжело, но гуманитарий постоянно имеет дело с образами и представлениями, где нет независимой точки отсчета. И мы всё время в середине исторического процесса, внутри его. Поэтому мы говорим о культурологии как о знании, в котором нет или почти нет метрики, нет конечных величин. Даже хронология по смыслу – вещь условная.

Значит, повторю, у каждой культуры – своя цивилизация, своё особенное вещное воплощение. У людей есть некоторое представление о мире, причем, не только физическом мире (леса, моря, реки, горы…), но человеческом тоже. И люди поступают в соответствии с этими представлениями. Вообразим общество, где подвергают насилию определенную часть людей, например, за то, что они думают неправильно (не так уж трудно это представить). Но они делают так потому, что считают себя правыми, в соответствии их представлениям о правильном порядке. То же и о вещах, часть из которых производят (например, парфюмерию), а часть уничтожают (например, наркотические вещества). При этом исходят из своих представлений о том, каким должен быть правильный мир. Создаваемый людьми предметный мир соответствует их представлениям, убеждениям относительно того, как должно быть правильно. Так что, спор (война, борьба) может быть и бывает о том, какое представление о порядке более правильное. А вещи следуют за установленным порядком.

Цивилизация – это вещное воплощение культуры, которая есть «представление о мире и месте человека в этом мире». Когда эти представления воплощаются, и мы находим какой-нибудь жертвенник, скажем, древнегреческий, то мы начинаем думать, ага, вот тут совершался культ. Но мы прежде всего должны получить вещь. А вещь была создана в согласии с представлениями о том, что культ свершать надо. Вот он и был сделан, этот самый жертвенник.

Цивилизация – это вещное воплощение культуры, а культура – это принятое в данном обществе представление о мире (правильном порядке вещей – от Бога ли, от Природы или от Человека), воплощаемое цивилизацией.

Картина мира

Теперь несколько слов об основных функциях культуры, о том, что культура (раз мы её выделили как отдельную сущность) делает. Как это назвать?

В случае культуры мы имеем дело с явлением, которое не имеет физического тела (физическое тело культуры - цивилизация). Культура являет себя через действия, которые мы не можем приписать никакому другому действователю. Культура может что-то такое, чего не может больше никто. Это действие культуры можно обозначить как удержание социального порядка путем его описания и санкционирования. Т.е. представленного в качестве правильного, желательного, справедливого, разумного.

О культуре мы говорим, как о субъекте (культура хочет, культура может, культура делает, культура обеспечивает, культура хранит и т.д.), как о действователе, от которого зависит сохранение порядка человеческих взаимоотношений. Почему это возможно?

Мы каждый день ходим в магазин, чтобы что-то купить. И эта система отношений между покупателем и продавцом – часть нашей культуры. Это значит, что каждый из нас, когда идет в магазин, не решает эту задачу заново, а, оснащенный культурой, поступает в соответствии с определенным ею порядком. Мы примерно знаем, что должны сделать, примерно знаем, что сделает продавец. Когда мы говорим о культуре, мы говорим об устойчивой системе человеческих взаимодействий. Она бывает для нас более очевидной или менее очевидной. Например, в детстве кто-то мог представлять себе, что булочки как-то сами собой образуются на полках хлебного магазина. Потом мы знаем об этом и что-то другое… Но в любом случае наши знания, наши представления о мире удерживают для нас эти устойчивые связи. Мы ориентируемся в этом мире, мы знаем, где мы находимся, мы знаем, чего ждать от других, мы знаем, чего ждать и, даже иногда, чего требовать от себя, потому что мы понимаем, как это всё устроено. А знание/понимние того, как это устроено, и есть то, что называется описанием этого мира.

Мы посещаем врача, и мы знаем, чего от него можно ждать. Мы видим подъезжающий автобус, и мы знаем, куда и по каким улицам он поедет дальше. Потому что, знания об автобусе, и враче – элементы нашей культуры. Не нашей лично, конечно, потому что не мы их изобрели. А коллективной культуры, которая другой и не бывает. Мы знаем правила уличного движения. Мы научились ждать зелёного света на перекрёстке и не шарахаться от машин на «зебре». Какие-то вещи урегулированы. Эти правила – часть нашей общей культуры, как средства упорядочить жизнь и сделать последствия наших и чужих поступков предсказуемыми.

Но мы с вами живем в довольно-таки анархическом мире. Наша нынешняя культура, надо признать, в этом смысле зыбкая хлипкая, слабая и… она как бы скрывается от самой себя. Её упорядочивающая сила невелика, и мы из-за этого страдаем. Наша жизнь была бы легче, разумнее и продуктивнее, если бы в нашей культуре было бы больше ясности, открытости и последовательности. В частности, в нашем обществе катастрофически не хватает доверия друг другу – если сравнивать его с другими обществами, где доверие – обычная, базовая установка (их) культуры.

Но в любом случае мы говорим о том, что мы знаем о мире, в котором живем, об описании этого мира, т.е. о культуре. Культура – это описание мира. Но не только описание мира. Она ещё – санкция его. Культура не просто описывает этот мир, но она как бы говорит: «это – наш мир, так он устроен, осознай этот культуропорядок, найди себя в нем». Культура, описывая нам наш мир, представляет его как надлежащим образом упорядоченный. Тем самым культура удерживает мир человеческих взаимодействий и нас в нём. Вот эта предназначенность культуры описывать мир и санкционировать его – это самой главное, что мы знаем о назначении культуры. Культура, как и языки обычного общения людей (в отличие от искусственных специальных языков – для программирования, для записи музыки или химических реакций и т.д.), создается людьми, но изменяется как бы сама собой. И эта самостоятельность культуры (как и самостоятельность, например, русского, языка от его носителей) оставляет условие влиятельной силы культуры: она организует мир, а управлять ею произвольно невозможно.

Картина мира – коллективное создание и, одновременно, в этом качестве – средство единомыслия индивидов. Мы думаем и поступаем сходным образом потому, что погружены в одну картину мира. Другая культурная среда будет мотивировать того же человека к иному представлению о порядке и иному поведению (это легко увидеть на примерах эмигрантов).

А вот пример насчет представления о порядке. Из моей юности. Аркадия. Пляж. Только что закончил первый год обучения в ВУЗе в Саратове. Чувствую себя успешным человеком. И вот мы с моим приятелем-одесситом идем на пляж и видим там двух девушек, сидящих чуть в стороне от плотной толпы отдыхающих. Там был какой-то знак, запрещавший там располагаться, но они его не поняли. Заводим знакомство и выясняем, что единственное слово, которое они сносно говорят по-русски – слово «французы». Тут пригодились какие-то мои зачатки английского. Сидим на скамейке на аркадийской аллее. Это было давно, вам трудно представить, сколько инвалидов было вокруг. Это люди, которые в свои 20 на войне лишились руки или ноги, и спустя четверть века им было около 50. И тут одна из них спрашивает: «Почему эти люди инвалиды». Я говорю: «Война». Она спрашивает: «Какая?».

Я удивился. Я же не знал, что у французов другие войны! У них есть две тяжелейшие войны – Первая мировая, о которой у нас тогда практически не вспоминали, называя её «империалистической». Она была катастрофической для Франции. И у них в памяти вьетнамские войны, завершившиеся грандиозным поражением (битва при Дьен Бьен Фу) и уходом Франции из её колонии. А вот Вторая мировая прошла для них, скажу так, намного благополучнее Первой. И разительно благополучнее, чем для СССР. И вот оказалось, что войны у нас (в головах) были разные!

Я о чем? Я о том, что картины мира разные. Соответственно, и разные возможности понимать происходящее.

Когда я говорю о картине мира, я имею в виду нечто более содержательное, чем то, что можно увидеть и сфотографировать «на телефон». Это – знание-понимание социального пространства, коллективно выработанное («миллионами решений, одномоментно принимаемых людьми на местах», по Ф. Хайеку) и коллективность эту удерживающее, потому что оно обеспечивает фундаментальное единомыслие участников данной общности. Когда культура живая, то люди в ней чувствуют себя одной семьёй – не потому, что их принуждают, а потому, что они на вещи смотрят сходным образом. И это их радует.

И наоборот. Смотрите, вот человек, с утра выпивший, неспешно переходит дорогу там, где он оказался, мирно беседует со своей собачкой, не замечая машины, которая остановилась, чтобы его не задавить. И вы понимаете, что у него какая-то другая картина мира, может быть, ущербная, в ней нет взаимных обязательств сторон, вытекающих из правил уличного движения. Наверное, нет, если бы мы разобрались, и каких-то других общепринятых представлений. Это я говорю специально, чтобы вы преодолели соблазн понимать термин «картина мира» в исключительно визуальном ключе.

Сейчас общеизвестны компьютерные игровые модели (картины мира) человеческих миров. По ним можно видеть, какие минимальные условия нужно соблюсти, чтобы создать мир, похожий на миры живых людей.

Суммирую. Культура – это концепт. В жизни мы часто обращаемся с концептами, не осознавая этого. Мы говорим: душа, прогресс, целостность… Никакие из концептов не имеют физического существования. Они – имена тех или иных принципов, правил, порядков. Но за ними – вполне наблюдаемые последствия. Например, мы толкуем поступки человека, ссылаясь на то, что у человека есть душа или совесть, которая руководит его поступками. Или мы говорим, что прогресс ведёт человечество к некоторому будущему, но к иному, чем, скажем, концепт Страшного суда. Эти два концепта «действуют», они формируют в людях разные ожидания и разные мотивы поведения. Сила этих концептов в том, что они дают понимание мира – не событий и фактов, а понимание порядка, соотношений между элементами нашего бытия. В этом их предназначение и их сила. И культуры в том числе.

Их этого понимания рождаются мотивы поступков: либо из нашего понимания, либо из понимания тех, кто в силах заставить нас, принудить к какому-то действию. Культура – это пространство представлений, а когда представления соединяются с волей, рождаются поступки, и жизнь продолжается.