Все французы – бабники

Мнение о том, что израильтяне оккупируют территории «палестинцев», имеет примерно столько же оснований, как и мнение о том, что все французы – бабники. Главное, на чём оба мнения основаны, это то, что некоторым людям привычно так думать.

Проверочный вопрос, территорию какой страны и когда оккупировал там Израиль, задайте себе сами. Если не знаете, как ответить, то вы правы: ни-ка-кой.

Сравните с оккупацией Крыма Россией и «почувствуйте разницу».

Второе клише – «еврейские поселения в Иудее и Самарии – последнее препятствие к миру». Проверочный вопрос, «а почему, собственно?», задайте себе сами. Ответ стесняюсь подсказать, потому что, если эти поселения плохи лишь тем что они еврейские, то это – откровенный (арабский) национализм, удивительный лишь тем, что он одобряется прогрессивной мировой общественностью. Какие ещё претензии к людям, которые строят свои деревни рядом с арабскими, возделывают землю, имя которой дали их предки тысячи лет назад, и продают обильные плоды её?

Третье клише – «Западный берег». Это название внедрили власти Иордании для того, чтобы закрепить результаты изгнания евреев с этих земель усилиями арабских террористов на протяжении ХХ века. Для них древнее название этой земли «Иудея» звучит провокационно, а стремление евреев вернуться туда, где жили их деды, оккупационно.

Последний вопрос: почему просвещённые страны, в которых специалисты знают на просвет и всё здесь написанное, и всю историю Израиля и его соседей, тем не менее голосуют в ООН за весь этот бред? Приходится догадываться, потому что сами они вслух не признаются.

Свою догадку стесняюсь написать.

Mark Naydorf

6 января 2017 г. ·

Необходимые пояснения

Бывает, что я привожу чужие мнения, которые кажутся мне содержательными. В этих случаях я обязательно оговариваюсь относительно авторства. Во-первых, мне не нужно чужого. Во-вторых, я не могу придерживаться разных мнений одновременно. Особенно полные цитаты я привожу в рубрике "Из комментов". Увы, интересные комментарии, если их не подхватить, вообще пропадают в ФБ. Вот я их и подбираю, по своему вкусу, конечно.

Отдельно о новом американском президенте. У меня нет и не может быть мнения о нём. Даже сами участники избирательной кампании в США, как известно, разделились во мнениях – и граждане, и специалисты (социологи, политологи, политики, журналисты). Мне остаётся одна возможность, которая описана в классическом еврейском анекдоте: «- Знаешь, Карузо всё-таки плохой певец. -Ты слушал Карузо? - Нет, Моня мне напел по телефону».

Но такая компетентность не кажется мне привлекательной.

Американский президент – вообще сложнейшая институция. Институция, а не человек. Поэтому мы пишем его должность с заглавной буквы. Мы слышали от американских президентов прекрасные слова, которые не всегда воплощались в прекрасных последствиях. Это тоже достаточный повод воздержаться от решительных мнений и подождать действий. Кроме того, как известно, способность выиграть выборы, не всегда совпадает со способностью администрировать на этой должности.

Чтобы заключить. Facebook – площадка, в которой большинство участников находит отдых. Но оказывается, что потребность в отдыхе тоже очень разнообразна. Есть люди, для которых конфликт – желанная форма отдыха.

Не возражаю, но не участвую.

Предновогодняя беседа со счетчиком

Счетчик показал число посещений моего авторского сайта за последние 30 дней – больше двух тысяч. Как обычно в это время оно наибольшее - конец семестра.

Интересен список наиболее читаемых текстов: какие-то из них годами остаются на видном месте, что-то впервые выдвигается в рейтинговый "верх". Например, статья о пушкинском письме Татьяны к Онегину вверху всегда. А вот статья об особенности Девятой скрипичной сонаты Бетховена, почему Лев Толстой назвал свою знаменитую повесть её именем, эта статья оказалась среди весьма читаемых впервые.

Проблемы массового общества привлекают всё большее внимание, и теперь уже определение «массовое» не звучит в ушах публики обидно. Кажется, большинство понимают, что в наше время оказаться вне массовой культуры никому не удастся. Вопрос лишь в том, как в ней расположиться (позиционировать себя). Для этого нужно как минимум понимать, как устроена современная массовая культура, что в ней неизбежно, а что альтернативно.

Признаться, меня (приятно) удивляет внимание к главе из моего учебника о культуре Возрождения. Вот уж, кажется, «Эпоха Возрождения» – тема, обеспеченная огромной литературой, в т. ч. оригинальной и переводной на русском языке.

Радует интерес к статье об Альбере Камю, который умел прямо-таки додавить читателя мыслью, что абсурд – свойство бытия человеческого (в кризисную эпоху, стоит добавить, и об этом статья).

Очень ценю свою работу «Историзация, или производство прошлого» и радуюсь каждому её читателю: понимающий человек!

И, наконец, в этом списке весьма читаемая типичная работа для студентов – о функциональном методе анализа культуры, согласно знаменитому британскому культурологу Брониславу Малиновскому. Когда я её принес впервые в факультетский журнал, мой студент-пятикурсник, назначенный собирать материалы в номер, воскликнул: «Марк Исаакович, что же вы её раньше не написали!». Надеюсь, что студентам теперь легче учиться, чем тем, кто начинал с нами изучать культуру почти сорок лет назад.

Все мои читатели особенные, и всем моим особенным читателям спасибо за внимание и доброго Нового года!

О коллективных чувствах

27/XII/2018

То, что мы называем иногда разумной рассудительностью, а иногда – логикой или здравым смыслом, может происходить в отдельных, самостоятельно мыслящих головах. В массе людей, в их анонимной коллективности может складываться только общее мнение и/или объединяющее многих общее чувство (например, возмущения, или ликования, или гордости и т.п.).

Массово разделяемое мнение не может быть опровергнуто аргументами, поскольку оно не является результатом рассуждений. И оно не может быть ошибочным, поскольку не имеет отношения к истине. Мнение (и чувство тоже), связывающее участников стихийно сложившейся общности, отвечает прежде всего её собственной потребности: укрепить коллектив единомыслием и удержать его однородность. Диапазон тут от приснопамятного «мы все как один…» до более современного «я тоже хочу…».

В консолидации коллектива заинтересованы все его участники, не только активисты. И этой цели могут служить любые - и возвышенные, и низменные, и самые абсурдные идеи, если они побуждают к осознанному или неосознаваемому солидаризму.

Давно известно, что сплочению коллектива, сложенного из невидимых друг другу людей, лучше способствуют общие для них опасения и враждебность к кому-то вплоть до ненависти, общая обида или, например, национальная гордость. Коллективное обожание тоже весьма способствуют консолидации.

Идеи, питающие общие чувства, обычно извлекаются из бездонного фонда мифологических и исторических представлений, но могут быть созданы, так сказать, «вручную» - в поле современных медиа. В наше время увлечения той или иной темой могут стать массовыми в несколько дней, иногда и часов, благодаря их акцентированию в медиа, чаще всего в форме скандала.

Наверное, кто-то ещё помнит сокрушительные скандалы по поводу «сексуального насилия» тридцатилетней давности с упоминанием знаменитостей, вроде Харви Вайнштейна из Голливуда. В какой-то момент казалось, что скоро половина мужчин из «цивилизованных стран» будут уличены в непозволительном отношении к женщинам. Тема обсуждалась во всех домах образованного сословия (а это теперь почти что все), но больше не обсуждается. Почему? Срок жизни скандала вышел. Поскольку настоящей причиной интереса к теме является интерес к ней одновременно многих людей вокруг, то обычный срок жизни массовых возмущений, паник, восторгов и т.п. или сетевых флеш-мобов недолгий – редко дольше недели.

Формула обоснования «лично-массовых» убеждений, обычно, ясно указывает на вторичность коллективно разделяемых мнений. Примеры: «(известно, что) «красный кальций» чудесно укрепляет здоровье», «(вы же знаете, что) люди данной национальности хотят принести нам вред», «(вы слышали, что) к Земле опасно приближается гигантский астероид?» или ещё изысканнее: «подумай сам, зачем министр N., (как пишут), неоднократно преступал закон?». Во всех этих и многих других случаях действующим фактором является популярность темы: увлекает не то, о чем говорят, а то, что «об этом все говорят».

Легче установить контакт с человеком, если заговорить с ним на популярную в этот момент тему. Она волнует всех.

Знакомый таксист вёз нас в другой город и имел время о многом поговорить. В какой-то момент он сказал, что президент Украины собирался напасть на РФ (тогда «все говорили» о военном столкновении в Керченском проливе). Аргумент? «От него всего можно ожидать». Водитель наш не выдавал себя за знатока международного положения. Он просто искал нашего расположения, союзничества, так сказать. А когда я дал понять, что его предположение кажется мне мало вероятным, водитель легко сменил тему.

Не так уж много времени требуется, чтобы «все» (кроме тех, кого беда коснулась лично) потеряли интерес к той стрельбе в Черном море. А вот неестественная долгоживучесть скандала обычно свидетельствует о том, что его поддерживают искусственно, путем регулярного вливания в медиа значительных средств.

О том, что Израиль «оккупировал» территории «говорят все». Но эти «все» затруднятся найти на карте Израиль и «территории» и не скажут вам, у кого они были «оккупированы». Просто долгое время медиа успешно поддерживают впечатление, что «это общеизвестно». Общеизвестное – всегда правда, хотя и в другом совсем смысле.

Ещё пример. На наших глазах миллионы людей приобрели убеждение, что президент очень большой страны был избран, благодаря вмешательству президента другого государства, и теперь в угоду ему он разрушает народное хозяйство возглавляемой им великой страны. Если говорить не об истине, а об объединяющих смыслах, то можно заметить, что это убеждение, во-первых, обосновывает позицию коллективной обиды, а во-вторых, демонизирует реального человека, приписывая ему нечеловеческие возможности. Обе темы – злого гения и попранной справедливости – типичные для массовых истерий.

Оба эти убеждения не требуют доказательств: поскольку «все» говорят об этом и пишут, то, похоже, так оно и есть. Доказательства сейчас ищут специалисты и, возможно, найдут. Или не найдут. Но сейчас это не важно. Соответствующее «мы» уже сложилось, и оно даёт основание ко взаимному уважению в рамках этого анонимного множества.

Две реальности сложно сплетаются перед нашим взором. То, что происходит с людьми, и то, о чем они говорят. Каждая складывается по своей логике. Одна по логике причин и следствий, другая – по логике общности и противостояний. Причем, вторая из них, реальность коллективных чувств и мнений, может оказаться действеннее по своим последствиям, чем та, что существует материально в вещах и делах

Почитать:

Рашкофф Дуглас — «Медиавирус! Как поп-культура тайно воздействует на ваше сознание» (скачать) http://lib100.com/iwar/media_virus/doc/

Ричард Докинз. Эгоистичный ген.

http://www.philsci.univ.kiev.ua/UKR/courses/asp/asp-lit/Dokinz-1986.pdf

О политических количествах

25/XI/2018

Обычно разговоры «про политику» касаются отношений между государствами, хотя это понятие, конечно, более широкое. Внешние отношения важны для людей, особенно, в небольших странах, потому что международные напряжения и конфликты могут ощутимо влиять на благополучие и безопасность всех граждан. И граждане говорят о политике – кто чаще, кто реже – заинтересованно, как о движении цен или переменах погоды.

Но, как и в отношении цен и погоды, в политике люди мало что могут поделать. Большинству, обычно, остаётся только приспособиться и надеяться на лучшее.

Многие считают, что у политики всегда есть «авторы» - это руководители страны, президенты или премьер-министры, - и поэтому персонально с ними связывают свои надежды, возмущения и обиды. Бывает, что и чувство удовлетворения, но, мне кажется, довольно редко.

В разговорах можно услышать формулы, которые встречаются и в прессе тоже, чаще критические: «президент N не провел необходимых реформ», а «президент NN сумел поднять экономику страны», или так: «нововведения президента NNN погубят страну», «внешняя политика нынешнего правительства грозит военным конфликтом», «они не мычат ни телятся, а надо срочно что-то делать» и т.д. и т.п. И вывод: я голосовал/а за него, а он обманул, не исполнил обещанного, больше за него не проголосую. То есть, ошибочно или нет, творцом-субъектом в политике представляется глава государства и его ближайшие сотрудники.

И в самом деле, что может и может ли что-то сделать в политике обычный человек в условиях современного общества, которое называют сегодня массовым (не знаю, много ли в мире сейчас других)? Кстати, не всем это название нравится, некоторым людям оно кажется унизительным, потому что по старинке они считают «массовое» низкосортным. Это давно уже не так. Но не будем спорить. Пусть оно называется иначе: обществом количеств. Потому, что в современных обществах силу влияния во всех сферах жизни имеет то, что поддержано множеством сторонников: из вещей – те, что больше покупают, из людей – те, которые привлекают к себе большее число интересантов и симпатизантов. Обычно популярными бывают некоторые спортсмены, теле-кино- и поп-звёзды, некоторые бизнесмены и, конечно, политики. Интересно, что ученые, даже нобелевские лауреаты, широкой публике известны мало. Лишь единицы из ученых приобретают общественное влияние, если переключаются на политическую деятельность.

Простому человеку в одиночку здесь делать нечего. Но современные люди умеют объединяться по поводу одной, отдельно взятой общей цели: избрания или отставки какой-то фигуры, за принятие или отмену конкретного закона, порядка, правила (в условиях современного общества количеств любые публично признанные цели становятся политическими, даже, если речь идет о ценах на определённые товары или о финансировании киностудий или театров). Эти объединения граждан быстро разрастаются и легко распадаются, когда цель достигнута или больше не кажется важной. Ввиду их чрезвычайной подвижности всё чаще их определяют не как «партии», а как «массовые движения». Вот свежайший пример.

«Во Франции движение "Желтых жилетов", начавшееся как протест против повышения цен на топливо, быстро разрастается и становится уже политической силой, направленной против имущественного расслоения и коропораций. Лидера у ЖЖ нет, но его активисты по всей стране называют Эммануэля Макрона "президентом богатых" и прямо пылают ненавистью к французскому политическому классу. Своих депутатов, министров и чиновников местные жители считают коррумпированными жуликами, напрочь оторванными от интересов простых людей. (Думаю, что это так и есть, кстати). Все идет сейчас к тому, что благодаря Макрону - абсолютно бестолковому шуомену и никакому менеджеру - на следующих выборах во Франции с огромным отрывом победят популисты. Вопрос лишь в том, левыми они будут или правыми». (Яковина Иван, Новое время)

Из этого примера хорошо видно, что глава государства принадлежит всё к тому же «обществу количеств» - прежде всего, через количество избирателей-сторонников как его, так и его политических оппонентов. Менее заметна, но более существенна зависимость между массой сторонников политика и его аппаратным весом, например, между доверием к его политической устойчивости и формальными и неформальными политическими договоренностями, крупными долгосрочными проектами и т.д.

Сказанное здесь ни для кого не секрет. И многочисленные частные разговоры о политике редко имеют целью политическое действие (если не считать предвыборные размышления). Однако, смысл в них есть, совсем другой смысл. И о нем как-нибудь в следующий раз.

Больше читайте здесь: М. Найдорф. «Очерки современной массовой культуры» https://sites.google.com/site/marknaydorftexts/mass-culture

О Metatheorie в гуманитаристике

15/Х/18

Сначала: нам не нужна Metatheorie, достаточно теорий среднего и нижнего уровней, т.е. каждый раз нужна теория, удобная для конкретного случая.

Потом выясняется, что, если к каждому факту может быть придумано любое количество теорий, иногда остроумных, то факт не так уж важен, важнее сами теории.

Потом выясняется, что это разнообразие теорий – не что иное как разнообразие мнений, немного подкрашенных под научные теории. Потому, что частные теории должны на что-то опираться, а эту опору – Metatheorie – изгнали ради свободы творчества.

Потом выясняется, что при обилии мнений сам факт уже не так уж важен - в сравнении с творчеством мнителей.

Потом мнители говорят: чепуха какая-то получается, наверное, культура в кризисе. Но – это тоже мнение: не дай Бог иметь на этот счет Metatheorie.

10/08/18

В Сети есть интересная лекция знаменитого русского лингвиста А. А. Зализняка (1935-2017) об ударениях в словах современного и древнего русского языка (в двух частях, желающие могут клацнуть здесь <https://www.youtube.com/watch?v=Hf1kFHCFb4E&t=775s> и здесь <https://www.youtube.com/watch?v=H6RAja4HOzs> ).

Лектор показывает, что произнесение многих слов со временем меняется до неузнаваемости, при том, что некоторые слова веками остаются в произношении неизменными. Перемены в языке происходят медленно, новые версии произношения сначала конкурентно отвергаются, а позже становятся доминирующими. На примере ударений лектор описывает, собственно, процесс саморазвития естественного языка.

В конце лекции один из слушателей, человек на вид лет около 30, задаёт следующий вопрос: «Андрей Анатольевич, на протяжении веков русский язык формировался народом, духовенством, писателями в том числе. Сейчас это – СМИ. И Интернет тоже вносит свою лепту. Мне хотелось бы спросить: вот на государственном уровне в настоящее время есть какие-то программы лингвистические? Или, проще говоря, есть ли у нас единая «линия партии», если можно так выразиться, для русского языка, для будущности русского языка?». Мне кажется, что вопрос этот удивил Зализняка, ответившего, что, мол, язык не та штуковина, которой можно управлять.

Но, каков вопрос? Откуда у него такое чувство, что всем важным должно управлять государство, и только вмешательство государства (госпрограмма) даёт шанс на будущее? Почему советское клише «линия партии» кажется парню, где-то 1985 г.р., всё ещё более простым для понимания? Мне кажется, это очевидный пример того, как базовое представление советского времени – «государствоцентризм» сохранилось в России постсоветском массовом сознании.

18/7/18

Знакомая вчера рассказала. Её брат, по специальности юрист-международник, служит в группе армейских консультантов. Они сидят в одной комнате и смотрят картинки, присылаемые с самолёта во время боевого вылета, чтобы сообщить пилоту, можно ли бомбить данный объект - с учетом требований международного гуманитарного права.

Для тех кто не в курсе: "объект" - это, к примеру, ракетно-пусковая установка, которую ребята их ХАМАСа для своей безопасности окружают женщинами и детьми. "Живой щит" называется.

Путем называния

16/7/18

Во времена первых триумфов новой, массовой культуры в тоталитарных государствах первой половины ХХ века стало привычным, что любого человека можно произвольно назвать "врагом народа", японским (или любым другим) шпионом, заговорщиком, вредителем. За таким называнием чаще всего следовал приговор к заключению или расстрелу, не обоснованный никаким доказательством. Назвали – и… всё.

И не только в СССР.

Знаменитая формула Джорджа Оруэлла «Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила» указывает на то, что, если власть обладает безраздельным влиянием, то она имеет силу произвольно присваивать словам нужные ей значения. Например, когда Муссолини, устанавливал свою власть в Италии 1920-х, он расправлялся со своими ранними сподвижниками под лозунгом «нормализации». Гитлер тоже умел. Его «Народный обозреватель» был самой что ни на есть правительственной газетой, просто слову «народный» было определено другое значение.

Кстати, существует ещё привычная практика разноименования: один и тот же человек – он либо «шпион», либо «разведчик», одна и та же группа, как посмотреть, или «боевики», или «повстанцы», про террориста с потерпевшей стороны сообщают, что его «уничтожили», но те, для кого он свой, говорят, что «убили».

Не знаю, удивляет ли ещё кого-то, что в нашем мире многие слова не состоят больше в однозначной связи с обозначаемой ими реальностью (слова «демократия», «индивидуальность», «искусство», «прогресс» и многие другие могут сегодня значить что угодно или ничего не значить). Шаткость нашего понимания реальности от этого только возрастает.

В некоторых важных случаях слова указывают скорее не на то, к чему изначально привязаны своим значением, а на того, кто ими пользуется. Например, когда правитель посредством медиа повторяет и повторяет о «стабильности» в стране, возможно, что он говорит о своей тревоге, а не о реальном положении дел.

История власти посредством слов (посредством навязанных дискурсов) уже хорошо изучена. Сегодня, с распространением всемирной компьютерной Сети, монополия государства на именование реальности уходит в прошлое. Теперь, наоборот, любой человек, в своём блоге, к примеру, может, если захочет, назвать человека, который ему нравится, великим, легендарным, знаменитым. И тоже без связи с реальностью. Правда, практически всегда без последствий. Последствия сейчас производит сила множеств, интегрированных в массовые движения.

Как видим, освобождению слов от устойчивой связи с реальностью в Современной массовой культуре уже добрая сотня лет. И люди давно перестали сопротивляться, согласившись, что, если вам врут, это ещё не значит, что вас обманывают. Тут есть расщелина. Врать – значит сообщать о чем-то, чего нет, сочинять небылицы, предлагая в них поверить. Современные медиа живут тем, что буквально из всего плетут небылицы – к огромному удовольствию потребителей, которым надо, чтобы было интересно. Обман же состоит в явном преступлении против истины.

Но при чем тут истина, если речь всего лишь о названиях? Кого-то назвали «фашистами», просто назвали! И тем подвигли людей к страху и ненависти. Кого-то демонстративно, в назидание другим посадили в тюрьму. И это совершенно бесчеловечное действие получило странное, искривляющее суть имя: «двушечку дали». В другом месте часть существующего государства оккупировали, дав кусочку особое название. И вот уже, получив имя, обломок претендует быть государством! В другом случае одним только называнием создали представление о новом народе. И что, раз есть название, значит есть народ?..

Примерам не хватит здесь места.

Но вот что важно: при манипуляциях именами вроде бы никакая истина не страдает. Публике не врут, а оплетают её названиями. Сто лет назад говорили о «революционной демократии» большевиков, век спустя - об «управляемой демократии» олигархов. Сегодня мы свидетели всё тех же игр с названиями: от комитета ООН (до них про «израильскую военщину» ещё Владимир Высоцкий пел) до вздорной соседки, которая норовит обозвать вас, то есть назвать вас так, чтобы вы изменили своё мнение о себе.

Аргументы в этих случаях не требуются.

Появился ролик -

13/7/18

подборка фотографий учениц известного и очень хорошего мастера фотографии. Посмотреть, по-моему, поучительно.

Большинство отобранных фотографий изображают фрагменты, настолько малые, что они уже ничего не могут собщить о мире, от которго произвольно отчленены.

Часто эти фрагменты бывают интересны сами по себе: неожиданные кусочки, взятые крупно, создают эффект экзотики. Представьте, что вы годами, уже не глядя, входите через дверь, а тут сфотографирована её дверная ручка, да ещё снятая снизу, как мы никогда на неё не смотрим. Необычно же и в каком-то смысле интересно! Или фрагмент тени (переплетение линий) от обычной лестницы, тоже занятно. Или вот красивая туфелька, одна, в шаге неизвестно какой женщины, но среди лужи. Или лица: где-то полгловы, где-то макушка. К тому же авторы как могут эстетизируют эти фрагменты цветом, контрастами, загадочным затемнением и т.п. Получается в общем не скучно.

Но не оставляет чувство, что было решено от чего-то решительно ответрнуться и прищуриться...

Как быть моральным

06/07/2018

Недавно в моей ленте опять появилось пожелание «френда» ко всем быть порядочными людьми. То есть, жить, твёрдо руководствуясь моральными максимами. Хорошее пожелание. Кто б спорил? А кто спорит с пожеланиями быть здоровым, богатым и счастливым? А насчет «свободы, равенства, братства" всех людей, независимо от..., есть возражения? Не говорю уже о библейских заповедях, мир вам.

Но штука в том, что между этими пожеланиями и конкретными действиями людей всё время оказывается что-то, что мешает прямому перетеканию идеи в жизнь. А именно: в конкретной ситуации богатство может стоить здоровья или, наоборот, здоровье – стоить богатства, братство может требовать отречения от равенства, а свобода – отречения от братства. Не всегда вы готовы одобрить арест голодного, укравшего, чтобы поесть. И не легко нам отвергнуть того, кто "ложно свидетельствовал против ближнего своего", не перенеся пыток.

Словом, как только ситуация «выходит за пределы», обостряется, максимы проблематизируются. И тогда, в эти жесткие минуты выбора, что хорошо, а что плохо – не так очевидно, как в благодушные времена добрых пожеланий. Об этом сказано, написано и снято много прекрасных произведений, особенно, по опыту ХХ века.

В XXI веке всё более актуальной, как мне кажется, становится та же проблема, но в новой редакции: как быть моральным перед злом, перед лицом аморальности другого? Многие понимают сейчас, что принцип: «добро должно быть с кулаками» - максима безнадёжно злобная. Если вы не хотите быть среди тех, кто творит добро с помощью зла, вы не станете принуждать другого к добру, сделав этот выбор за него. Возмущаться можете, а сделать можно только одно - понять, что движет людьми, которые думают иначе, которые действуют иначе - не морально, аморально, даже отвратительно (если за основу взять ваши представления об подлинной морали).

Но, что Вы будете делать с этим новым знанием о других, которые вам так не нравятся? Захотите насилием, войной устранить их из Вашей жизни? В этом-то вся новизна проблемы.

История учит, что различия питают конфликты. Но сейчас другие времена - времена сосуществования. Понимание даёт шанс на толерантные отношения: не на отношения взаимного равнодушия (так иногда понимают толерантность), а отношения взаимного понимания. Но даже, если взаимности понимания не будет (не в ваших сила принудить к нему другую сторону), понимание усилит вашу позицию насилия. Другой в навязанном конфликте – это тот, кого, ради эффективности борьбы, следует понимать со всей возможной полнотой.

Постижение другого как другого, т.е. не как ложного, испорченного, нелепого Меня, а как равноуважаемого - по происхождению и по существу своему Другого - это и есть основная стратегия для ситуаций «добро против зла» в XXI веке. Таков, как мне кажется, единственный безопасный путь человечества в будущее.

И, кстати, технология понимания Другого (в окружающем нас мире и в истории) – центральная проблема культурологии. Вот почему культурология – наука XXI века. Это я вам как культуролог говорю.

НЕ ОПУБЛИКОВАЛ

6/7/18

Находясь в оттдалении, иногда возвращаюсь мысленно к новейшей истории Одессы. Думаю: почему в последние 30 лет всё пошло как-то не так?

Конечно, путь, судьба города неотрывны от пути, от судьбы всей страны. Но связь эта скорее стратегическая. В каждом конкретном случае сопротивление, настаивание на своём возможно, потому что альтернативы всегда конкретны, они всегда и только в руках горожан. Но каждый сделанный выбор, открывая новые альтернативы, прошлые навсегда закрывает.

Вспоминл один случай - в связи с новым грустным интервью Бориса Херсонского <https://lotsia.com.ua/article/gorod-plohogo-vkusa-intervyu-s-borisom-hersonskim>.

Где-то в году 1990-91, когда появился проект новой городской газеты со старым названием "Одесский вестник", у нас дома собрались зрелые молодые люди, относившиеся к кругу "одесской интеллигенции". Обуждали неслыханно новые возможности, не таясь, знать, говорить, высказываться, обсуждали возможное участие присутствующих в будущей редакции, программу газеты. Обсуждение было, надо признать, рыхлым, неумелым, наивным. В конце, уходя, Боря Херсонский сказал, что, собственно, он один может быть такой газетой - и автором, и корректором, и редактором. И присутствующие ему не нужны. Расходились в недоумении. Хотя, кто б спорил, что Боря - гигант мысли?

Союз молодых единомышленников и соратников ради умного развития Одессы тогда не получился.

А союз грабителей Одессы тогда же получился. Они смогли.

Гадания о будущем

26/6/18

Вообще-то будущее всегда неизвестно. Но особенность нашего времени состоит в том, что нам почему-то важно об этом помнить. Хотя, что практически должно следовать из этой новой интеллектуальной реальности, сказать нелегко.

Острее всего вопрос о неизвестном будущем связан с воспитанием детей. И правда: если взрослые не знают основных свойств будущего – через 20-30 лет – устройства жизни, как могут они помогать формированию умений и навыков, полезных для людей, которым жить в совсем другом времени?

Опыт прошлого не релевантен, - пишет Людмила Петрановская («Мы готовим детей к позавчерашнему миру» https://www.pravmir.ru/lyudmila-petranovskaya-myi-gotovim-detey-k-pozavcherashnemu-miru/). По её словам, «в ситуации таких быстрых изменений, такой непредсказуемости, такой многозначности взрослые нервничают, и <…> начинают давить на детей, требуя от них соответствия будущему, о котором мы не знаем». Проблема!

Что советует психолог-педагог? Её исходная позиция состоит в том, что «сейчас дети часто разбираются в чем-то лучше, чем взрослые. Никогда в истории человечества такого не было, а сейчас это норма».

В этой позиции есть загадочное место, которое обозначено словами «в чем-то». Поверив автору, вы можете перемещать это «в чем-то» в любую ситуацию: хорошо, если ваши дети «лучше разбираются» в гаджетах, но, если они «лучше разбираются» также в еде, в учебе, в проведении досуга, в отношении к соученикам, друзьям, членам семьи… и т.д.?

И тогда получается, что дело не в будущем, в самом что ни на есть настоящем, которое уже утратило мотивацию «стараться ради будущего», но сохранило очевидную мотивацию - «хорошей жизни сейчас».

Идея не напрягаться ради будущего хорошо совмещается с ожиданием, что оно будет равно комфортным для всех, включая и тех, кто сейчас, в своём нынешнем детстве, пропустил возможность усовершенствовать себя, вырасти здоровым, сделаться способным к сложной деятельности, к общественно ценным поступкам.

Вроде бы всё логично, но не кажется мне убедительным.

Такое отнесённое в будущее представление о справедливости выглядит слишком простым и, я бы сказал, наивно детским. И вряд ли Л. Петрановская права, призывая дать детям порулить. Пока они не выросли, строить их будущее надлежит всё-таки взрослым.

Мемаурчик

16/6/18

Где-то в начале "перестройки и гласности" в зале Одесской киностудии собрали городскую интеллигенцию. Собирали ещё "подпольным" способом: знающие о собрании звонили друзьям, в которых были уверены. Никто не ещё знал точно, во что может обойтись участие в неофициальом собрании, не знали, что уже можно было. Станислав Говорухин как бы председательствовал. Советовались, как дальше жить в свете открывшегося "окна возможностей". И вот: все выступающие говорили от имени и в интересах своих "творческих союзов" (артистов, художников, писателей и т.п.). И говорили только о том, как можно теперь взять у государства больше, чем брали раньше. Говорухин не скрывал разочарования, не скрыл, что удостоверился, что с этой публикой никакой "перестройки" быть не может. И укатил в Москву.

Одесский язык

05-2018

В одесском словоупотреблении "шикарным" могло быть прежде всего что-то видимое: шикарное платье, шикарное авто, шикарная квартира, гостиница, шуба или, в некоторых случаях, шикарная девушка. Реже - что-то или что-то, прямо относящееся к шикарному предмету. Например, шикарный портной. То, как это слово поставлено в киевском объявлении, обнаруживает неловкость неточного заимствования. Язык - это единство знаков и правил их употребления. А тут использован только знак.

***

Словесное общение (речевая коммуникация) зависит не только от употребления слов и составления из них различных сообщений. Говорящий так или иначе интонирует речь. В. Лихт верно заметил, что ироническое "Он(а) мне будет рассказывать" может иметь значение "я об этом уже знаю, давно в курсе дела". Но это, если акцентировать слово "мне" (жестом указывая на себя). А если переставить акцент на слово "рассказывать" - "он(а) будет мне рассказывать", - то слушатель поймет так, что речь идет о россказнях, о попытке "вешать лапшу на уши".

В «одесском языке» заметна не только смыслоразличительная интонационная акцентуация, о и своего рода театральность. В этом примере используется форма третьего лица («он») в отношении присутствующего собеседника, - как будто диалог происходит на сцене, и реплика направлена в зал.

***

Вы конечно были на работе?

Всякий язык - это лишь на половину слова. Другая половина языка - то, как они связаны между собой, как употребляются. Об одесском языке чаще пишут в аспекте особого "одесского" словаря. Другой аспект - фразы, особое обращение с обычниыми словами. Приведу два примера весьма распространенных в мои школьные годы восклицаний-клише: "Ой, он(а) меня в Одессе держит!", "Он(а) будет мне рассказывать!". Первое вослицание означает: это - не то, что стоит моего внимания. Второе: я не верю словам этого человека. Общим в обеих является очевидная инверсия (перевертывание) смысла: утверждается не то, о чем говорится.

Сила такой фразы происходила из уверенности в собсесднике, который эту инверсию понимал сразу. Таким образом говоривший и его слушатель становились как бы единомышленниками. В чем? Например, в том, что оба собеседника - одесситы, и оба знают ценности, привязывающие их к родному городу, но предмет разговора явно не из их числа. В том, что оба верят в факты и не дураки верить любому выдумщику и краснобаю. Обе фразы экспрессивные, они предназначены выразить резкое отвержение. И в эти моменты, в моменты эмоционального всплеска, "одесский язык" как бы вбрасывался в обычную речь.

Кстати, модель такой инверсивной реплики дал М.Жванецкий в миниатюре, которая начинается как бы вопросом, "Вы конечно были на работе! Да?", смысл которого в том, что это не вопрос, а утверждение о противоположном.

Человек, продвигающий выставку, посвященную художнику Рембрандту, ставит заголовок: "Легендарный Рембрандт".

Май 2018

Человек этот помнит, конечно, что Рембрандт - не легендарный, а реальный, исторический, что раньше его называли великим, определяя этим словом исключительное положение Рембрандта в новоевропейской культуре. Но автор заголовка всё-таки выбрал "легендарный" - в значении "известный". Сейчас часто вместо "популярный" пишут "легендарный", причем, легендарным может некоторое время побыть и футболист, и скрипач, и даже иногда ученый-физик. Хотя, в точном смысле, легендарными являются, скажем, Робин Гуд или Татьяна, прославившаяся известным письмом к Онегину.

Значительные фигуры различного происхождения совпали теперь в одном измерении - в популярности, то есть в количестве людей, которые предположительно знают их имёна - Рембрандта, Татьяны Лариной, Роланду, Хокинга, легендарного доктора Хауса...

Другого мерила успешности, кроме численного, как бы и нет. Легендарный - тот, о котором знают многие. Например, Рембрандт.

Логика болельщика.

25/5/18

В телевизоре короткое интервью на улице. Приехал из Калифорнии посмотреть матч в Киеве. Говорит, что ездит на все финальные матчи, где бы они не проходили. Будет болеть за Ливерпуль, т.к. мадридский "Реал" видел в победителях уже много раз.

Две вещи в его позиции кажутся мне нетривиальными.

Во-первых, глобализм. Он смотрит матчи и при этом не отождествляет себя с одной из команд. Он не огорчен, что после игры не сможет сказать "наши проиграли" или "наши выиграли". Этот человек не озабочен подтверждением своей колективной идентичности через спорт. Его интересует что-то другое.

Во-вторых, предстоящая игра не представляется ему тестом на истину: кто сильнее. Опытный болельщик, он знает и о равенстве сил команд-участниц, и о роли случая при этих обстоятельствах. Он вообще не видит в игре сражения, пусть и спортивного. Скорее, здесь подошло бы слово "зрелище" или "спектакль", сюжет которого основан на противонаправленных интересах участников.

Не хочу сказать, что этот американец единственный, кто так настроен. Но мне кажется, что такая позиция довольно новая и (пока?) не преобладает среди болельщиков.

Немного о прошлом и будущем

6/3/2018

Прошлое представлено в нашем культурном мире самыми разнообразными средствами: семейные воспоминания, документальная, популярно-просветительская и художественная литература, кино и другие искусства, наконец, научные статьи и монографии. Но дело, конечно, не в этом, а в том, кто это смотрит, читает, слушает? И для чего?

Сороколетние. Период расцвета всех сил, но и пик усилий: семья (если есть), родители, карьера, друзья, денежные накопления на будущее… Человек полностью погружен в настоящее. Читать, смотреть, думать о прошлом некогда и смысла нет. Разве что, для отдыха и развлечения. Но то – не история, а особо приготовленное легкоусвояемое желе.

Шестидесятилетние. У них всё это позади. Дети взрослые и независимые, внуки – дети детей, а это совсем другое дело. Всё как могло устаканилось, а что не сложилось, уже не сложится. Картина мира приобрела успокоительную округлость: «Люди в сущности всегда одинаковые: любят власть и деньги», «Скажи, а когда не было войн?». В чем-то главном любое прошлое кажется уже неотличимым от настоящего: всё суета сует, всё суета.

Те, кому до 30-ти. Сил ещё много. В том числе и на живое любопытство к миру. Но, что им прошлое? История ошибок – проклятых, гибельных, бесчеловечных. Войны, войны, войны. Бесплодные мечтания. Цинизм денег. Жестокость тоталитаризма. Унижения иных – бедных, иноверцев, инородцев и др.

Такой представлена история в большинстве современных текстов. Родители не смогли. Вожди не смогли. Идеологии не смогли. Образование не помогло сделать жизнь справедливой.

Из позитива – одно: технический прогресс. Поэтому история автомобилей или паровозов в ХХ веке выглядит понятнее и содержательнее истории авангардного искусства.

И будущее, которое вырастает из этой истории, тоже техническое – компьютеры, компьютеры, компьютеры. И сети. От них сетевая Справедливость: сетевая Свобода, сетевое Равенство, сетевое Братство.

Или я ошибаюсь?

Два рода наблюдений кажутся мне сходными.

03/1/18

В спорте, там, где победа выражается в десятых долях секунды, она становится делом случая, а никак не свидетельством превосходства одного из соперников. Есть предел, дальше которого цифры уже не выражают человеческий смысл. Представьте, что вы покупаете скатерть для своего стола и показываете продавцу размер крышки, измеренной с точностью до шестого знака после запятой. Но продавцу всё равно, до какого знака вы точны, если вы перешагнули точность, выраженную в сантиметрах.

Второе наблюдение позаимствовано из артрынка. «Рынок старых мастеров переживает крупнейшее потрясение за 70 лет», - читаем мы на сайте Артхив. https://artchive.ru/…/2185~Rynok_starykh_masterov_perezhiva…

Картины старых мастеров, подлинность которых «подтверждали множество экспертов, учёных и музеев», поставлена под сомнение.

Но фокус в том, что искусствоведчески разрешить это сомнение почти невозможно, потому что функционально по многим параметрам подделка полностью замещает оригинал. По ней можно учиться ремеслу живописи, можно реконструировать элементы ушедшей в прошлое культуры, можно исследовать особенности авторского стиля и т.д. и … можно вкладывать в неё деньги, т.к. спор о художественной подлинности грозит никогда не завершиться, если до сих пор «множество экспертов…», ну, вы понимаете.

Мы ещё помним убеждение в незыблемости мира, где вещи, как и люди, говорят сами за себя. Но вот наша цивилизация дошла до пределов, когда о вещах и людях говорят нам приборы и сложнейшие методики. И мы вылетели на них за горизонт человеческого смысла. Человек делает сложнейший анализ, смысл которого (т.е. огорчаться ему или радоваться) ему самому не доступен, и в трактове результата надо поверить врачу. А потом человек спрашивает куратора выставки о смысле выставленного там предмета современного искусства. Или, не надеясь на свой вкус, идёт к диетологу, чтобы правильно рассчитать калории в своей диете. Или – к своему биржевому брокеру, чтобы узнать, как следует оценивать движение акций.

Усовершенствуя свой мир, мы как будто проскочили пункт, дальше которого бытие человеческое уже не воспроизводит смысл, а получает его из рук специалистов…, которые, кстати, всегда могут всучить вам подделку.

Написано 3 января 2017 г. ·

О мертвом авторе – по Ролану Барту

26/12/17

Недавно я неосторожно высказался о себе в том смысле, что правильный автор должен быть мертв. Неосторожность состояла в том, что я не сослался при этом на знаменитое эссе-манифест Ролана Барта «Смерть автора» (1967) [http://lingvotech.com/barthes-94e], где имелась в виду не физическая смерть, а семиотическая. Моя коллега удачно выразила эту мысль так: «Жив автор или мертв вообще не важно. С автором никто не собирается ничего обсуждать».

Когда полвека назад Барт эпатировал публику радикализмом броских тезисов этого манифеста, традиция психологизации искусства, на которую реагировал французский философ, была уже ощутимой помехой для понимания художественного творчества. И это обстоятельство было, наверное, важнее для поддержки идеи эссе о «смерти автора», чем броский заголовок сам по себе. Но радикализм уязвим, ибо односторонен и сам порождает протест.

Интересующиеся более объемным подходом могут прочесть мудрую статью профессора Иерусалимского университета Т.С.Карачинцевой «"Смерь автора": М. Бахтин против Р. Барта», опубликованную в Вестнике Тюменского государственного университета в 2007 году. Вот ссылка: https://cyberleninka.ru/article/n/smert-avtora-m-bahtin-protiv-r-barta

Ночное

24/12/17

Мне кажется, что в этой мечте об искусственном интеллекте, о царстве совершенных кибермашин, в этом техническом суперпрогрессизме прячется глубокое разочарование в человеке. Те, кто мечтает о всеобщем распространении искусственного интелекта (ИИ), по умолчанию признают человека не способным устроить себе достойную и правильную жизнь.

Мечта об эпохе ИИ - глубоко консервативная мечта о новой, теперь уже програмно-машинной аристократии. Это - поиск лучшего общества в образах давно прожитых моделей, подретушированных машинным обликом будущей касты совершенных самопрограмируемых устройств. Так всегда бывает в эпохи кризисов, когда значительная часть общества, увидев тупик развития, надеется спасти ситуацию отступлением.

Я думаю, выход откроется, как всегда в истории, не искусственному, а самому что ни на есть натуральному человеческому уму. Когда соблазнится человек собой, а не машинами, которые он умеет создать. Когда ему надоест этот карнавал потребления, где ум не находит себе места и за ненадобностью ослабевает.

Тогда увидит человек новые возможности и пути хорошего устройства своей жизни в кругу таких же как он. А что он сочтет хорошим, покуда неизвестно.

От мифа к знанию

3/12/17

В поисках затонувшего в ушедшем прошлом «одесского языка» обычно разыскивают экзотические слова, выражения и смешные ошибки.

Например, тщательно выписывают ‘риба’, в Одессе когда-то часто звучавшее, например, на базаре, вместо ‘рыба’. Между тем, любой преподаватель-филолог знает, что (цитирую методичку) «произношение русского гласного звука ‘Ы’ вызывает сложности практически у всех иностранцев. Например, иностранцы произносят «ми» вместо «мы», и «бить» вместо «быть».

Значит, в этом случае правильнее говорить не об одесском языке, а об особенностях произношения у большой группы новых одесситов, евреев, перешедших на русский с идиша одновременно с переездом в Одессу из районов бывшей черты оседлости. Одесситы с родным русским «риба» не говорили.

Отдельный интерес, по-моему, составляют, необычные для русского языка словоупотребления. Например, в Одессе не употребляли глагол, производный от существительного ‘обувь’. Туфли в Одессе чаще всего не обували, а надевали. Было ли это признаком особого одесского употребления обуви, я не знаю. И возможно, что так говорили не только в Одессе. А, кстати, что делать, если признаки «одесского» языка обнаружились бы, скажем, в Бердянске или Мариуполе? Кто сравнивал?

Ещё пример. Широко известен старый анекдот, который сохранился благодаря его финальной фразе: «Петя, вымой шею, тётя придёт. А вдруг тётя не придёт… А я буду, как дурак, сидеть с вымытой шеей». Так по-русски. В Одессе говорили в этом месте «сидеть с помытой шеей» (как, например, «помытый пол», «помытые фрукты» и т.п.) Опять же не очевидно, что так выражались только в Одессе. Да или нет, остаётся под вопросом.

Немного критичности в этой мифогенной сфере, кажется, не помешает. Особенно, теперь, когда всё уже позади.

Каждый имеет право

19 ноября 2017 г. ·

Странным мне кажется восклицание «Ну, я же имею право на своё мнение!».

Если уже собственное мнение становится предметом права, то это – либо не мнение вообще, либо особый государственный режим, именуемый тоталитарным. На эту тему как анекдот вспомнилась песня времён Московского (1957 г.) международного фестиваля молодёжи и студентов со словами: «Каждый имеет пра-аво на любовь, на подвиг и на сла-аву!». Но, то морочили голову людям. И на неё уже тридцать лет назад Андрей Панчишин ответил песней со словами «Я маю право мати право»

Сравнительно недавно я услышал такой вариант: «Я имею право жить своими чувствами!”. Казалось бы, для чего человеку чувства, если не для того, чтобы жить ими? О каком праве речь?

Мне кажется, во обоих случаях парадокс разрешается, если догадаться, что речь идёт не о праве, а о правоте. Был когда-то удачный избирательный лозунг «Голосуй сердцем!», ведь, как известно, «сердце не обманет». Это - о чувствах. И тот, кто настаивает на своём праве иметь мнение, на самом деле хочет, чтобы вы признали его правоту заранее, потому что ничего другого, кроме собственного мнения, он знать не хочет или не может.

Конечно, мир таких не слышащих – особый мир. Но мы, кажется, уже приспособились.

Написано 19 ноября 2016 г. ·

СМИ - это фабрика фейков по определению.

12 ноября 2017 г. ·

Относительно сообщений СМИ в большинстве случае вообще не имеет значения насколько они достоверны.

Когда вам кажется, что СМИ сообщают вам правду, это ничем не отличается от тех случаев, когда вам кажется, что СМИ сообщают неправду.

В конце концов, какая вам разница, твёрдая подушка или мягкая, если её только показывают, но не продают, и вы ни в каком случае не будете на ней спать?

Если не считать, иногда, собщений о непосредственной опасности (пожар, наводнение, теракт и проч.), требующих прямой и правильной реакции граждан, массовый реципиент не совершает никаких действий, основанных на информации СМИ.

Только для построения поступка достоверность информация приобретает решающее значение. Например, для столяра - это свойство древесины, для купца - потребности рынка, для генерала - расположение войск противника и т.д. Но всё это так, пока они делают своё дело, а не обсуждают дела других - лётчика, балерины или хирурга.

Какое значение имеет, как вы относитесь к президенту другой страны, если ваше отношение к президенту своей страны не получает воплощения в ваших поступках? Но, если вам интересно просто поговорить, то как раз "разные версии", подаваемые СМИ - это то, что вам надо.

Таким образом, производство правдоподобных фейков - основное производство информационной индустрии, потому что этот товар - именно то, в чем нуждается большинство.

В ожидании Трампа

11 ноября 2017 года

Опытные избиратели демократических стран знают, что качества, необходимые кандидату, чтобы выиграть президентские выборы, - совсем не те качества, которые требуются, чтобы быть хорошим президентом. В этом мудром наблюдении содержится признание большой доли непредсказуемости в персоне кандидата. Поэтому, как показала предвыборная социология, с обеих сторон большинство состояло из граждан, настроенных "против", а не "за". То есть, избиратели вполне здраво ориентировались на то, что им известно и уже определённо не нравится в кандидатах, а не на то, что эти кандидаты обещают.

Сейчас ликования и вопли опять имеют своим предметом ожидания. На самом деле, даже сам Трамп не знает ещё, как пойдёт его сложнейшая игра с конгрессом, Верховным судом, прессой, банками и другими субъектами и центрами власти. Не говоря уже о всегда непредсказуемой международной ситуации.

Полагаю, что Трамп будет добросовестно работать президентом Соединённых штатов, но в соответствии с тем, чего потребуют от него современные обстоятельства и в современном «игровом» стиле – с меньшей долей предсказуемости.

Молодой Маркс в каком-то опросе написал, что "жизнь - это борьба, где нет борьбы, нет жизни". Тогда так думали. Сейчас предпочитают думать, что "жизнь – это игра, кто не играет, тот не выигрывает». И в политике тоже.

Написано 11 ноября 2016 г. ·

Моя догадка состоит в том, что главная рана российского самосознания нанесена ему гражданской войной: её гигантскими не мотивированными рационально жертвами, открытием того, что семейные связи не обеспечивают доверия и безопасности, что только государство, наделённое чрезвычайными полномочиями, может противостоять хаосу безграничного своеволия. Этот опыт, - память о том, что сосед или даже брат может(!) стать твоим врагом, и этого невозможно предвидеть, предрассчитать, - до сих пор определяет направления умов российских граждан - неважно, осознанно или нет.

Вот, откуда, по-видимому, происходит мифическая глорификация Великой отечественной войны: в таком контексте она представляется опытом противоположного свойства - опытом консолидации перед общей экзистенциальной угрозой.

В коллективной мысли то, что должно быть вытеснено стараются не называть, а то, что должно эту травму вытеснить, возвышают и ритуализируют.

12 сентября 2017 г. ·

Миля и Женя

Однажды нас, несколько классов, собрали после уроков в школьном зале на концерт. Выступали двое артистов, как тогда говорили, «разговорного жанра». Они разыграли на нашей сцене некоторые из концертных номеров, с которыми приехали на гастроли в Одессу. Смеялись мы, кажется, часто. А запомнились только несколько вступительных замечаний, потому что один из артистов объяснил происхождение венчика волос вокруг купола своей лысины тем, что он продолжает быстро расти и уже вырос выше своей прически. Мне-восьмикласснику это объяснение показалось настолько остроумным, что сохранилось в памяти поныне. Кроме того, я запомнил, что приглашать артистов совершено по-взрослому ходили в гостиницу мой одноклассник Миля Имас с его другом Женей Ицковичем, согласовав, конечно, свою инициативу с кем-то из учителей. Оба пристально интересовались театром. Оба стали потом режиссёрами.

Настоящее начинается рано.

Зоя

В году, наверное, 1963-м в классе неясно прозвучало, что после уроков будет «классный час без классного руководителя». Остались многие, больше половины точно. За учительский стол села Зоя Фукс и стала читать рассказ неизвестного мне писателя. Бабеля. Читала хорошо и интонационно вполне достоверно. Мои одноклассники знали одесскую «родную речь» из первоисточника. Им не нужно было имитировать условный ныне «одесский язык», вставляя для опознаваемости слово «таки» в каждую фразу-подделку. В те годы в городских дворах жили не дряхлые ещё одесситы, рожденные до «несчастья», как конспирологически называла революцию моя бабушка. И это была их речь. Мы, школьники, уже все правильно говорила по-русски, но при необходимости… Зоя умела. Под её чтение мы все валялись от хохота.

Со своей парты я видел только обложку книжки. Потом узнал её - в московском издании 1957 года. Наверное, Зоины родители берегли и читали её, пока дочка подросла.

После института (кто-то говорил мне, что она изучала английский в Москве) Зоя вышла замуж за кубинца и уехала с ним на Кубу. В 1970-х покинуть Советский Союз казалось успехом самим по себе.

Сенечка Эйдельман

Был такой гений у нас в классе. По урокам он знал всё. Без зубрёжки, без нажима и без видимых усилий. И без каких-либо претензий на исключительность. Держался ровно, спокойно, дружелюбно. Светлый такой человек. Иначе, как Сенечка, его не называли. Как-то я оказался у него дома. Мы собирались куда-то, Сенечка не глядя совал ноги в брюки, не отрываясь от условий задачи в книжке, лежавшей на столе. Я понимал, что это был не школьный учебник, и что решение задач было для него увлечением. Я был здорово впечатлён. Сенечка как-то обыкновенно рассказывал о своих астрономических интересах, делился своим участием в систематическом наблюдении яркости переменных звёзд. Ну, это семья была такая. Мама в университете вводила английский в курсы и экзамены (кажется, география). Старший брат уехал продолжать учебу в Новосибирск в ФМШ и университет. Сенечка за ним уехал тоже.

Сеня Эйдельман – физик международной известности. Иногда доходят приветы: совместный проект в Швейцарии, лекции в Японии, турне в США… В Новосибирске бывает. В Одессу не приезжал уже очень давно.

Школьный мемаур

29 августа 2017 г. ·

К концу 1950-х гг. в советском массовом сознании началось медленное и дозированное преодоление изоляционизма, ставшего привычным за десятилетие Холодной войны. В столице прошли массовые мероприятия с участием большого количества иностранцев, такие как Всемирный фестиваль молодежи и студентов в 1957 году, Международный конкурс музыкантов-исполнителей имени Чайковского в 1958. Визит Н.С. Хрущева в США в 1959 году широко освещался в советской прессе со страноведческих позиций, как знакомство с Америкой, дополненное большой американской выставкой в Скольниках осенью того же года.

«Открытие Запада» советскому народу осуществлялось руками особо допущенных персон, так называемых «журналистов-международников», одним из которых был «правдист» Юрий Жуков. В 1961 году он опубликовал в популярной тогда газете «Известия» серию очерков о Японии, которая демонстрировала миру быстрое и устойчивое развитие («японское экономическое чудо»).

Интерес к Японии был очень велик. Родители читали дома эти очерки Жукова вслух. В одном из них был описан японец, открывший маленькую пирожковую, где использовался рецепт, якобы привезённый им из поездки в СССР и давший лавке название «Пиросики». В другом из очерков весьма сочувственно описывались беды японцев, постигшие их в связи с ядерной атакой американцев в 1945 году. Неожиданно этот материал, который произвел на меня большое впечатление, пригодился для моего, наверное, первого публичного выступления, кажется, в 1961 году.

На одном из последних уроков администрация школы выстроила учеников 4-8 классов в большом коридоре для митинга в пользу запрета испытаний ядерного оружия в атмосфере, океане и космосе. Выступили кто-то из школьного начальства, кто-то из учителей, а потом спросили учеников. И я вызвался – без всякой подготовки и, что характерно для «оттепели», без предварительной договорённости. Поднял руку – и всё. Я влез на стул и громким митинговым тоном (соответственно уже возникшей атмосфере) описал ужасы атомного взрыва и его последствий и призвал к борьбе против атомного оружия. Помню себя, впервые возвысившегося над массой слушателей, помню своё ораторское возбуждение, само собой поднявшееся в душе, помню усилие, нужное, чтобы быть убедительным. Кажется, я произвёл необходимое впечатление.

С тех пор я избегаю любых митингов. Говорят, что некогда практиковали такой воспитательный приём: чтобы подросток не начал курить, отец сам предлагал ему затянуться папиросой – до головокружения и тошноты.

Во всяком случае, мне того митинга хватило.

Для чего нужны медиа?

7 августа 2017 г. ·

Современные массовые общества были бы невозможны без массовых медиа.

Когда индивид вступает в массу, он знает, что она уже есть, и это предварительное знание – основной продукт масс-медиа. «Миллионы людей уже сделали свой выбор. Чего ждёшь ты?», - спрашивает прохожих рекламный уличный биллборд, обращаясь к доброй воле индивида. Но индивид тоже не промах: он свободен и самостоятелен. Он ходит на концерты только по своему выбору, он никому не позволит навязать себе мнение об этом артисте, он знает о нём всё, что говорят и что можно прочесть о нём … в масс-медиа. И он знает, что в зале найдёт толпу таких же, как он. Но, кажется, это не то, что может его разочаровать.

Создание быстрой моды – основная цель всякой рекламы, и медиа – носители её. Почти всё, что мы находим в медиа может быть отнесено к рекламе.

Времена, когда «точность, отстранённость и непредвзятость» считались высшими стандартами качества в прессе, давно прошли. Легко опознать их источник: так или примерно так должен вести себя в работе настоящий ученый. И журналист, когда он призван был добросовестно сообщать, «как все происходило на самом деле, wie es eigentlich gewesen» (Л. фон Ранке).

О, доброе старое Новое время!

Сегодня научное познание истины уже не служит образцом умственной работы. В современных медиа модельными являются «мнения» и их разновидность – «комментарии», т.е. суждения по сути своей субъективные и эмоционально влиятельные. Но это и есть реклама: «распространение информации для привлечения внимания к объекту рекламирования с целью формирования или поддержания интереса к нему». Кстати, политическая реклама – это пропаганда.

Конечной целью рекламного информирования является создание массы людей, совпадающих в своём отношении к выбранному предмету (какой-либо вещи, институту или событию), покупателей чего-то, избирателей кого-то, посетителей, скажем, аквапарка или нового торгового центра, защитников окружающей среды, сторонников права на ношение оружия, противников абортов или атомных электростанций и т. д. И никогда с объектом рекламирования вы не окажетесь один на один – там, куда вас зовут, вас таких будет много.

Парадокс массообразования состоит в том, что пока массы нет, в неё никто не вступит. Но, если никто не вступит, откуда возьмётся масса? Поэтому сначала масса появляется симулятивно в медиа, а потом уже в реальности, в поведении людей.

Известны слова, восходящие к замечанию Байрона «Однажды утром я проснулся и увидал себя знаменитым». Их часто повторяют, потому что эта формула очень хорошо передаёт скачкообразное рождение популярности. «Поэма «Паломничество Чайль-Гарольда» имела баснословный успех, и 14 000 её экземпляров разошлись за один день», - говорят специалисты. Это случилось в Лондоне ещё в 1812 году, но это похоже на полмиллиона лайков в YouTube в наши дни.

Мы не можем опросить тогдашних лондонцев, почему они поступили настолько согласованно. Конечно, часть из них были любителями поэзии, и они оценили достоинства нового опуса. Но многие другие сделали эту покупку потому, что в ближайшие дни в домах образованных англичан нужно было поддержать разговор на тему, ставшую внезапно модной. То есть, представление о том, что «все прочтут» новые стихотворения, породило сам факт их массовой покупки!

Самый известный пример из ХХ века – катастрофическое падение биржевых акций, начавшееся в «чёрный четверг» 24 октября 1929 года и имевшее продолжением многолетний экономический кризис, именуемый в США Великой депрессией. Тот день был точкой перелома в групповом поведении американцев: до этого дня имело смысл покупать и продавать акции, т.к. они росли в цене, а с «чёрного четверга» рациональной стала скорейшая продажа акций ввиду их падения. И восходящий, и нисходящий тренды образовывались не изменениями в условиях производства, а только коллективным настроением акционеров. Каждый участник торгов мог вести себя свободно и мыслить рационально, но его рациональность должна была основываться на условиях, вызванных коллективным поведением массы таких же как он свободных и рациональных индивидов. И этот громадный коллектив незнакомых друг другу экономических индивидов образовался и существовал посредством масс-медиа, в которых складывалось сначала представление о том, что теперь «все покупают» акции, а потом, что «все сбрасывают» акции. Эти коллективные представления, собственно, причиняли массовые покупки и распродажи ценных бумаг.

Обращённые одновременно ко всем и к каждому, медиа создают массы единомышленников, но без явного принуждения. Слоган CNN «Be the first to know» - «Узнай первым», - звучит издевательски, если учитывать число одновременно работающих телеприёмников, но индивид перед экраном телевизора может чувствовать себя единственным и неповторимым. В то же время, ценность сообщённой ему новости тем больше, чем большего числа людей она касается (о погоде, политиках, эпидемиях, поп-звёздах и т.п.). Массовый индивид как будто тянется к толпе и совершенно добровольно. А эта толпа представлена ему в масс-медиа. «Уже 86% выбрали, за кого голосовать. Чего ждёшь ты?», - так медиа симулируют массу и тем самым образуют её.

Коллективное сознание, на которое опирается свободное поведение mass man, сосредоточено в особом институте современной цивилизации, в «масс-медиа». Медиа чужды истине, их материал – мнения. И в этом они сродственны с массовым человеком, который не знает, что ему делать с истиной, но чувствует себя уверенно, когда находится в большинстве.

Дачный семинар

7 июля 2016 г.

Тоталитаризм всё сводит к политике, а политику – к интересам государства. Помните у Ильфа и Петрова столовский лозунг: «Тщательно пережёвывая пищу, ты помогаешь обществу»? Это сатира на повседневный тоталитаризм простого человека. Обратная сторона тоталитаризма состоит в том, что всё или почти всё за пределами официоза становится антигосударственным. «Кто не с нами, тот против нас».

К примеру, Советское государство хотело, чтобы композитор Бетховен и его музыка воспринимались в революционном духе. Бетховен – как «буревестник революции» (модный тогда образ писателя М. Горького). Для этого по радио пропагандировали сонату «Аппассионату», увертюру «Эгмонт» и «Героическую» симфонию. Вот почему лекция о другой музыке Бетховена – особенно, его сонатах и квартетах поздних опусов – невольно приобретала смысловой оттенок оппозиционности.

В окружении непроницаемой советской пропаганды, по сути своей – попсовой, и тотальной политизации «классика» (литература, живопись, музыка) служила в кругу советской интеллигенции легальной отдушиной, прямым свидетельством европейской, правда, уже прошлой, культуры. Но пропорции и здесь были грубо смещены «железным занавесом»: из-за информационного блокирования западная популярная культура была почти недосягаема, поэтому примитивно-популярная массовая культура ХХ века казалась явлением чисто советским.

В этом искривлённом пространстве освоение «классики» было спасительным для души, благородным по самоопределению и протестным по смыслу. В тотально политизированном обществе частное прослушивание пластинки с записью Четвёртой Шостаковича (сочинённой в 1935, но впервые исполненной Кириллом Кондрашиным в 1961) окрашивалось оппозиционно.

Теперь понятно, какие силы в период с начала 1980-х до начала 1990-х каждое лето стягивали молодых людей в домашнюю группу для слушания по четвергам добротной классической музыки в лучших записях. Значение её в масштабе Одессы было близко к нулю, но она хорошо иллюстрирует эти две основные тенденции в позднесоветской интеллигенции: 1) неполитическое «кухонное», частное противостояние официозу и 2) отношение к европейской классике (искусству, философии, истории) как единственно доступной альтернативе одуряющего популизма госпропаганды.

Те же причины влекли собираться на домашние семинары в разное время то у Петра Петровича Мамонтова, то у Бори Грановского, то у нас на даче. Два дачных примера сейчас припоминаю. Однажды обсуждали книжечку «Миф» М.И.Стеблина-Каменского (http://ulfdalir.ru/literature/311). В другой раз Боря Бондарь сделал доклад об исторической судьбе абсолютистской Испании, принципиально сотканный из одних только цитат. Виртуозная работа. Мы слышали в этой политико-экономической истории дальней страны и давнего XVI века логику назревающего краха СССР.

Дачное фото 1980-х. На снимке: Боря Бондарь докладывает. Лицами к зрителю сидят Дима Ентис, Боря Бондарь, Наташа Тючева из Москвы, Марина Маркович, Наташа Теплицкая из Москвы, впереди Людочка и Серёжа Горяистовы.