М.Найдорф. Лекции о культурологии. Обзор (2016)

Переход к лекциям => здесь

ОСНОВНЫЕ ИДЕИ ЭТИХ ЛЕКЦИЙ

1. Социальный порядок – это система устойчиво повторяющихся связей (взаимодействий) между людьми. Он складывается сам по себе помимо воли отдельных индивидов, в практике общественной жизни. Для удержания этой системы в социальном пространстве и времени, люди описывают свой социальный порядок разными языковыми средствами. Например, как принятый в данном обществе порядок отношений субординации и координации. Отсутствие общепонятного описания, которое мы сейчас наблюдаем, свидетельствует о неясности складывающейся системы для самого общества.

Средства такого описания (языки) могут быть самые разные, включая миф, религию и искусство, философию и социологию. Средствами юридического языка обычно говорят о собственности и наследовании, о браке, о торговле и обмене, о пределах власти и т. д. Другие отношения, например, институт дружбы, спортивного соперничества, ритуализированных форм жизни (свадьба, похороны, выпускной бал) и многие другие проявления социального порядка лучше описывать не юридическим языком, а каким-то иным. Например, средствами художественной литературы (роман).

По причинам, которые сейчас не будем обсуждать, где-то 100-150 лет тому назад европейцы увидели ещё один способ описания социального порядка – культуру. А для её анализа создали культур-антропологию, а позже – культурологию.

2.Картина мира

Мы живём сейчас в мире огромного разнообразия взглядов и невольно склоняемся к представлению, что так было всегда. Но, нет. В разные периоды истории высокая степень общественного согласия в представлениях, касавшихся мироустройства и месте человека в нём, преобладает, тогда как современная ситуация свободного разброса мнений, скорее, исключительна. Напомню, хотя бы, что сомнение в троичности Творца во времена Средневековья в Европе категорически выходило за рамки допустимого разнообразия. В XVIII веке большинство образованных людей были согласны в том, что Разум лежит в основе Природы, включаю природу человека.

Разделяемые большинством «картины мира» консолидируют общества вокруг основных смыслов.

Но нам важно иметь в виду, что «картина мира» нужна не только для рационального человеческого действия в нём, но и для самоопределения индивида. Основные человеческие вопросы – «Кто я?» и «Где я?» (в человеческом пространстве и времени) – это те фундаментальные вопросы, на которые должна дать ответ каждая культура каждому индивиду. Это – её основная функция «очеловечивания человека». Вот примеры из разных эпох: «я – вассал своего сеньора», «я – гвардеец короля», «я – владелец фармацевтической фирмы», «я родился в … году» и т.д. - это совсем разные самоопределения, возможные в разных культурах (картинах мира).

Культура – это концепт, т.е. реальность, пребывающая в коллективном сознании больших групп людей на протяжении долгих периодов времени. В сознании нет вещей, но есть идеи, представления, как-то соотнесённые между собой и имеющие влияние на практическую жизнь людей. Собственно, этим культура нам и интересна: понимание управляющего жизнью порядка повышает осмысленность и предсказуемость человеческих намерений и действий.

3. Гуманитарное знание

Для нас удобнее, если объект существует природно, т.е. независимо от людей (это то, что изучают природоведческие науки).

Но многие объекты возможны только с человеком – созданы им и существуют во взаимодействии с человеком. Чаще всего «человеческие» объекты – суть процессы, причём, социальные. Например, цветы, которые мы покупаем к празднику в качестве подарка – это момент социального процесса, а раз так, то в этом случае цветы оказываются объектом не природоведческой, а «человеческой» гуманитарной науки.

В числе таких объектов-процессов можно назвать дружбу, любовь, справедливость или красоту и т.п. – и все эти сущности порождают проблему их существования: «есть ли в человеческом мире справедливость?», «что есть красота?» и т.д.

Теперь вопрос: если справедливость есть, то, где она находится? И есть ли у неё границы, т.е. собственная протяженность? Заметьте, что мы вольно или невольно подставляем «справедливость» под наш опыт осмысления предметов. Между тем, мы хорошо понимаем, что «справедливость» нельзя оставить без людей, в уверенности, что она нас дождётся, как если бы это был, например, ледник в горах. «Справедливость» существует с нами, и её без нас нет. Справедливость – не вещь, она – концепт, представление о порядке, который регулирует (должен регулировать) отношения в той или иной человеческой среде.

Кстати, именно поэтому модель науки, сложившаяся в практике естественных наук, не пригодна для наук гуманитарных: другой материал.

4. Культура и цивилизация – полярно связанные противоположности

Как мы знаем о появлении ранних в человеческой истории признаков культуры? Согласно принятой нами концепции, что культура – это сфера представлений, для этого мы фиксируем признаки самых ранних «представлений о мире и месте человека в этом мире». Разумеется, самих представлений мы увидеть не можем: их носителей нет в живых. Но есть предметные воплощения этих представлений.

Например, захоронения могут свидетельствовать о том, что в сознании ранних людей были представления о посмертной форме существования. <> Другие «вещные» признаки того, что у людей уже существовали «представления о мире…» - технически различные изображения: наскальные (пещерные), пластические (терракотовые, из кости и камня, гравировки и барельефы на кости, каменных плитках и роге и т.п.). Например, археологи говорят, что найденные статуэтки женщин свидетельствуют о существовании «культа плодородия», что бы это ни значило.

<>

Мы не можем спросить тех людей об их «представлениях о мире», выслушать, сослаться на их мнение. То, что нам остаётся – это вещи, следы их поступков, для них (!) целесообразных и важных, по которым мы можем догадываться о том, что они думали, как представляли себе мир и себя в нём. Точно так же мы не имеем возможности напрямую «усматривать» культуры греков, римлян, древних индийцев, и даже не древних, но уже отошедших в прошлое групп (народов).

Во всех случаях мы судим по предметному миру, который они создали и которым себя окружали. Этот предметный мир, созданный «по зову» культуры мы будем называть «цивилизацией».

Следовательно, у каждой культуры – своя цивилизация, её особенное вещное воплощение. И каждая цивилизация – носительница и хранительница её породившей культуры.

5. «Неразрывная связь между культурой и цивилизацией, осуществляется человеческой деятельностью, которая непрерывно овеществляет представления и порождает новые. Деятельность, таким образом, неважно, традиционная или инновационная, является таким же специфическим признаком человека как вида, как и культура («представлениями о мире и месте человека в этом мире»). В свою очередь, культуры можно различать по тому, какие деятельности они хранят и транслирует, одобряя одни и осуждая (запрещая) другие.

Деятельность – концепт, позволяющий назвать так или иначе скоординированные действия. Вот, к примеру, врачебная деятельность, научная или артистическая деятельность, педагогическая или финансовая деятельность и т.д. А собственно, единицей наблюдаемого поведения является действие.

Анализ действий позволяет выделить в них 5 основных структурообразующих элементов: цель, предмет и продукт, средства и субъект действия. Рассмотрим их на примере деятельности, которую называют мифо-ритуальной.

По представлениям раннекультурных обществ ритуал необходим для возвращения миропорядка к исходному (правильному) состоянию. Таким образом, мифоритуальная деятельность понимается её участниками как мироутверждающая. Содержательно настоящий «классический» ритуал времён Архаики или Древности являлся игровым (символическим) воспроизведением мифической «ситуации возникновения» мира или его элементов – прецедентального акта.

Пять вопросов об основных свойствах мифо-ритуальной деятельности показывают её глубинную связь с характерной для раннекультурных обществ совокупностью представлений «о мире и месте человека в этом мире», которую мы называем мифическими представлениями.

1. Вопрос о субъекте: кто совершает ритуал?

- Группа людей, понимающих себя как участников одного коллектива.

2. Вопрос о цели: ради чего совершается ритуал?

- Целью ритуала является поддержание существующего миропорядка (символическое «утверждение того же самого»).

3. Вопрос о средствах: что позволяет этой группе достичь ритуальной цели?

- Исполнение предписанных процедур.

4. Вопрос о предмете: на что направлены ритуальные действия, имеющие целью изменения сложившейся социальной практики?

- На избранную совокупность значимых для данной группы элементов мира.

5. Вопрос о продукте: что изменилось вследствие ритуального действия? Восстановлен должный порядок бытия (социальная система).

Мы видим здесь взаимозависимую пару: «миф – ритуал», в которой миф – форма, посредством которой люди организуют своё особое представление о мире мира (культура), а ритуал – воплощение этого представления в физически осязаемых символических действиях, созидающих их цивилизацию.

Таким образом, можно сказать, что мифоритуальная деятельность осуществляется на границе представления и творения коллективом своего жизненного мира.

6. Чем занимается история культуры?

Усилия знать историю (начиная с «отца истории» Геродота) питались несколькими идеями, которые можно упростить до «занятно» и «поучительно». Например, историю, «исторический нарратив» выстраивали для демонстрации очевидных достоинств и даже неизбежности существующей политической системы. Греки вдохновлялись историей своих побед над варварами. Римляне усматривали в своей республике, потом империи, - венец исторического пути народов Средиземноморья. В Средневековье «на основе христианских доктрин была создана историко-философская концепция-всемирной истории», согласно которой история развивается по плану, преднамеченному Богом.

К тому, что историк имеет то или иное продиктованное временем «задание», следует добавить, что масштабное описание «того, что было» невозможно с обычной житейской позиции индивида. Вольно или невольно историк отбирает, структурирует и объясняет прошлое, глядя на него с вершины той мудрости, которая продиктована духом его времени. Даже, если он полагает за благо отцеживать чистые факты от контекста изучаемой эпохи.

С ХIХ века всё более привычными становились «предметные» истории: истории институтов (например, история Церкви) или история технологий (например, история кузнечного дела), или различные истории специфических языковых практик – театра, музыки, литературы и т.п., или отдельных наук, или даже история спорта. Нередко можно встретить истории тоже предметные, но комплексные, региональные (история Византии, история Северного Причерноморья) или институциональные (истории государств, истории искусств), или истории идей (история права, история философии).

Историк культуры нацелен не столько на выявление и описание конкретных поступков людей или групп людей прошлого, сколько, - и в этом состоит специфика культурологии, - на исторические смыслы, т.е. на то, как понимали себя и свои действия люди в контекстах иных, уже прошлых культур, какие цели считали важными и достойными, какими средствами располагали, какие способы деятельности были для них доступны и предпочтительны.

Для историка культуры предметом интереса являются мотивирующие людей различные «представления о мире и месте человека в этом мире». А собственно, событиями, которые составляют материю всякой истории, для историка культуры являются как раз перемены в этих представлениях.

Таким образом, история культуры (культур) исследует события, которые состоят в смене культур, их взаимном отторжении и наследовании, в логике их исторической судьбы – от внутреннего роста и внешней влиятельности до неизбежного самоотрицания. История культуры занята также поиском сходных черт в развитии и замещении одних культур – другими.

7. Возникновение письменности

Письменность – сравнительно позднее изобретение человечества. Письменно фиксируется то, что не вписывается в традиционную ритуальность. В этом смысле письменность как способ запоминания противоположна ритуальности. Ритуалы удерживают циклические события: символические реинкарнации учреждающих первособытий, «праздники», которые согласуются с природным календарём или с циклом основных фаз человеческой жизни. Но появлениезаконов, например, это – событие однократное (см. Законы Хаммурапи, 1750 до н.э.). Законы древних империй должны были охватить разноплеменные общности. И поэтому оказывались вне групповой ритуальной традиции иритуальной практики.

Государственные распоряжения, имущественные отчёты, частные сделки понимаются как однократные и тоже размещаются вне традиции, вне мифического возвращения. Они подлежат записи (см. клинописные таблички изМесопотамии). Ещё записывались некоторые техники, например, расчётов (см. Московский математический папирус, ок. 1850 года до н. э.)

Записывали также и то, что могло быть забыто из-за утраты традиции вследствие смены типа цивилизации – с архаической на древнюю. Записывались словари, эпосы, рецепты (б-ка Ашшурбанипала II в Ниневии, Ассирия, VII в. до н. э.)

В наше время письменная, а также видео- и фото-фиксация служат фрагментированию и сакрализации отдельных моментов повседневности, которая в целом из-за повторности своей сохраняется в памяти структурно, но не событийно. Например, человек помнит, что в определённые годы ходил в школу (структура его повседневности), но подробностей из его школьного прошлого (содержание) в его памяти сохранилось очень мало. Надёжнее припоминаются тесюжеты, которые подкреплены его школьными «фотографиями на память», видео или словесными записями. Слово сакрализация в этом случае и означает закрепление за отдельными событиями значения вневременных и особо ценных, или, иначе говоря, символическое извлечение из потока событий тех из них, за которыми признаётся особое значение. В числе особо значимых могут быть как результаты научных исследований, так и так и отраженные в уличныхнадписях, типа, «Коля+Валя были здесь». Кстати, запись произведений искусства тоже начинается тогда, когда искусство выходит из традиционного фольклорного синкретизма и становится фактом неповторимо индивидуальногоавторского творчества.

8. Кризис культуры

Слово «кризис» употребляют тогда, когда хотят описать внутренний разлад в системе, причинённый её собственными, а не внешними факторами, когда сложная система разлаживается не из-за грубого внешнего вмешательства, а под влиянием собственных, присущих ей самой, взаимодействий.

Например, политический кризис – нарушение равновесия институтов внутри государства или в международных отношениях, возникающее вследствие недопустимых (для данных условий!) действий, когда участники чувствуют себя вынужденными прибегать к средствам, разрушающим саму структуру существующих отношений, хотя они, эти действия, предпринимаются ради достижения всеми признанных целей.

Так, в случаях, когда полицейские силы юридически или практически освобождаются от подотчётности закону ради поддержания законности и порядка, можно говорить о кризисе государства.

По-видимому, все динамические системы могут оказаться в состоянии кризиса устойчивости (сравним: экономический, финансовый, экологический, психологический и т.п. кризисы). Единственным общим условием возникновения кризиса является развитие системы, её усовершенствование, которое направлено к более эффективному выполнению системой своих основных функций. В какой-то момент устойчивость системы падает под влиянием изменений, вносимых ради сохранения её устойчивости. Этот замкнутый круг и есть то, что мы называем кризисом.

Общеизвестный пример. Успехи Рима в завоевании территорий и приобретении рабов привели в I-II вв. н.э. к расширению крупного землевладения, основанного на дешёвом рабском труде (см. «латифундии»), одним из последствий которого было вытеснение из экономики индивидуальных крестьянских хозяйств. Разорённые крестьяне, бросавшие свои земли из-за невозможности платить налог и уходившие в городской плебс, больше не могли быть эффективными солдатами. Армия беднела, всё большую роль в ней играли наёмники. «Латифундии погубили Италию, да и не её одну» (Плиний Старший).

Смысл этого примера в том, что достижение целей, внутренне присущих римской культуре, в конце концов породили непредвиденную проблему. Её нельзя было урегулировать, оставаясь в рамках античных представлений о мироустройстве и принятых способов деятельности. На этом примере можно видеть, как из-за успешного достижения целей римской культуры назревал кризис римской цивилизации.

9. Кризисы целедостижения

Каждая культурная система выступает как бы историческим проектом, направляя деятельность людей к тому, что они считают правильным, должным. Достижение людьми целей своей культуры ставит их в ситуацию, принципиально иную, чем та, в которой культура формировалась. Создав своими трудами новый мир, люди оказываются вынужденными упорядочить его посредством новой культуры.

Это и есть то, что мы называем кризисом культуры. Периодическое появление кризисов можно считать неизбежным. В наше время, например, достигнутые всеобщая грамотность и распространение сети Интернет породили безграничное авторство и с ним род новых коммуникативных проблем, о которых недавно не могли даже предполагать.

Напомню в связи с этим один исторический пример – кризиса языческой культуры Древнего Рима.

Христианство появилось в Римской империи после примерно восьми столетий её существования как языческой страны, а, если брать историю Древнего мира, то – к концу трёх тысяч лет его языческой тоже истории. Христианство объясняет, что явление Бога людям, положившее начало новой религии, есть проявление Его свободной воли, но наш вопрос в том, почему был выбран этот момент?

Странный был этот момент. Рим приблизился к достижению своего территориального максимума и материального благополучия. Он стал настолько большим и разнообразным, что вынужден был совершить переход от республиканской формы государственности – к имперской.

В этом переходе усматривались не только приобретения, но и утраты моральные – чего-то подлинного, исторически обоснованного, присущего именно цивилизованному Риму в отличие от побеждённых им древних восточных деспотий.

На этом фоне появление религии христианства кажется очень своевременным. Конец общинно-полисного самоуправления ставил на повестку дня потребность в общегосударственной принадлежности индивида (как подданного империи) и в новой морали – всемирной, независимой от социальной позиции индивида (христианство).

Первые века христианства – это последние века Римской империи, которая шла к своему неминуемому и очевидному концу. Но римлянин не мог представить себе иного мира, чем тот, к которому он принадлежал. Предложенная христианством идея близкого конца света и спасения верой получила много приверженцев.

Но Рим пал и жизнь продолжалась, требуя себе новый культуры. Поэтому христианство из религии кризиса стало перестраиваться в культурную систему, известную нам как Средневековье. С полным комплексом представлений о мире, обществе и о себе в нём, включая формулировку земной задачи построения христианской цивилизации.

10. Вещи и идеи существуют по-разному.

И обнаруживаются по-разному тоже.

Культура – концепт, а не вещь. Ю.С. Степанов разграничивает значение двух близких слов – понятие и концепт так: понятие мыслится, концепт переживается. Понятие живёт среди других понятий в науке, концепт живёт среди человеческой жизненной практики. Концепт – коллективное представление о важном в жизни.

Для учёного слова тепло/холодно бессмысленны, пока не будут определены температурные параметры каждого из понятий (у них это называется «договориться о терминах»), но для жизни вполне допустимы выражения, типа, «страны холодного/жаркого климата».

Концепт менее точен, но по-человечески более содержателен.

То, что мы называем «культурой», существует как концепт. Она являет себя не как вещь, а как представление о порядке, который регулирует человеческую жизнь. Присутствие порядка обнаруживается - как и положено порядку – его распорядительной функцией.

О культуре можно сказать, что это – имя концепта, содержанием которого является тот или иной культуропорядок.

Перейдя в мир понятий и концептов, нужно быть осторожнее, продолжая использовать мерки предметного мира.

Например, нередко границы культур определяют границами государств и владений. Известно, что между физической географией и культурой существует зависимость, но она не такая прямая.

То же о времени. Понятно, что в Древней Греции и Древнем Риме существовали свои культуры. Но они не исчезли одновременно с концом этих политических структур. Скажем, «Утешение» Боэция или «Кодекс Юстиниана» - продукты VI века, следующего за падением Империи Рима. Особенно показательны различные системы летоисчисления и календари. Они показывают, что в разных обществах время могло осмысливаться по-разному – и это при одном для всех жителей Земли вечном природном круговращении.

Поскольку культуры являют себя не как конечные вещи, а как человеческий порядок, границы культур определяются влиятельностью того или иного порядка. Из этого понятно, что признать равенство людей и даже равенство культур - это ещё не всё, т.к. равенство не означает тождества.

Представьте соседа (родственника, сотрудника), который курит там, где находитесь вы, но вам это не нравится, ваши представления о правильном порядке жизнеустройства расходятся. Интересно, что ваше общее с ним представление о равенстве прав и свобод граждан, об уважении к личности и т.п. не спасут вас от конфликта. Граница культур прошла внутри вашей комнаты. Исход конфликта покажет, какой из культуропорядков возобладает в ней.

11. Как культура “действует”?

«В случае с «культурой» мы сталкиваемся с явлением, которое не имеет физического коррелята, но (про)являет себя, через действие, которое мы не можем приписать никакому другому известному действователю. Это действие определено нами как удержание социального порядка – путём его описания и санкционирования (т.е. представления в качестве желательного, правильного, справедливого, разумного и т.п.).

Многие ‘факты’ нельзя наблюдать так, как наблюдают вещи среди вещей. Это, например, сны или фантазии, понятия или концепты. Так, ‘справедливость’ нельзя наблюдать саму по себе, только в её проявлениях, и ‘дружбу’, и ‘волю к победе’… Эти явления (факты) несомненно присутствуют, но существуют и «являются нам» иным путём, чем факты физического существования.

Сны являются нам в рассказах о них. У этих рассказов нет физических коррелятов. Это значит, что о снах нельзя узнать иным путём, чем через рассказ о них. («С точки зрения теории познания явление есть выражение, свидетельство наличия чего-то другого», иначе говоря, «проявление»). Культуру тоже нельзя наблюдать иначе, чем через действие, которое она оказывает на человеческий мир. <…>

Следовательно, когда говорят, что «культура существует», имеют в виду, что она являет себя в действии. Но, сказать, что «культура действует», это значит прибегнуть к метафоре, типа, «душа болит», «прогресс не остановим» или «красота спасёт мир». Для такого перевёртывания, когда идеи и образы воспринимаются как действующие по своей воле субъекты, есть термин реификация.

Во всех случаях подлинными действователями являются, конечно, люди, в то время как упомянутые концепты – лишь ментальные средства, призванные повлиять на сознание, ум и чувства людей, направляя их волю и представления к нужной (социально одобряемой) цели. Так что, мы наблюдаем замкнутый круг, состоящий из людей, их представлений и тех же людей, когда они эти представления овеществляют. И органом этого самоуправления является культура».

12. Связь культуры с её цивилизацией сложнее, чем кажется.

Не только коллективные представления, составляющие культуру, воплощаются в вещах, которые в совокупности своей составляют цивилизацию этой культуры. Но и цивилизация является единственным носителем и хранителем своей культуры. Нет способа удерживать коллективные представления иначе как в их предметной воплощённости. Как, например, нет способа удержать язык помимо его воплощения в устной или письменной речи. Утраченная речевая практика – это и есть «мёртвый язык».

«Цивилизация» - широкое понятие. Оно охватывает всё, что создано людьми в своих интересах – во исполнение своих идеалов, норм, традиций, ради своих ценностей и путями своих парадигм. «Всё» - это абсолютно всё: и жертвенники, и виселицы, и публичные дома, и театры… И книги в библиотеках, и книги в кострах в окружении восторженных толп на площадях. В этом «всём» может быть я и детская погремушка, и перевод Талмуда, и война, и фестиваль дружбы, последние – как воплощённые принципы фатального «неравенства» или, наоборот, «равенства» в их предельных формах. Самая ранняя цивилизация была построена преимущественно из камней (её наследие мы так и объединяем понятием «каменный век»), другая основывались на использовании паровых машин («век пара»). А совсем недавно культура, глядясь в зеркало цивилизации, осознавала себя как «век атома».

Всякий раз, чтобы представить себе культуру, мы воскрешаем «дух времени» по тому, во что этот дух воплотился, по созданному – замысел творца.

13. Сравнение культур требует своей тактики и техники.

Вполне очевидно, что в современном мире одновременно существует много разных (по своей культуре) обществ. Если включить в рассмотрение ещё и культуры тех обществ, которые сейчас уже не существуют, то всё это множество становится трудно обозримым. Поэтому, сходные по некоторым признакам культуры можно при изучении так или иначе классифицировать, делая так более упорядоченным пространное поле многокультурного мира. Вопрос лишь об избираемых для этого основаниях.

Для нужд классификации обычно опираются на наиболее постоянные признаки, например, географические: «культура Востока», «западноевропейская культура», «африканская культура» и т.д., на признаки производственно-технологические: «каменный», «бронзовый», «железный» века, «книжная эпоха (эпоха Гутенберга)», «век пара и электричества», «век интернета» и т.д. Иногда в основу классификации культур кладут производственный уклад: земледельческая культура, индустриальная культура, сельская или городская культуры и т.д. Поскольку классификации – дело человеческое, а у людей могут быть разные подходы, то множество классификаций не говорит об их ошибочности.

В нашем случае классификация культур должна опираться на уже сформулированный выше признак: принятые в разных обществах «коллективные представления о мире и месте человека в этом мире». И тогда адекватная классификация может строиться на выявлении сходных между собой картин мира. Например, все раннекультурные народы находили себя в мире магических взаимосвязей, требовавших от человеческого коллектива активного участия в воспроизведении посредством ритуалов существующего мирового порядка. Мы описываем их представления о мире как политеистические и относим культуры такого вида в отдельную группу архаических (первобытных).

В совсем иной картине мира видели себя народы послеримской эпохи (после V в. н. э.). Эта картина было выстроена на основе идеи единого трансцендентного творца, вседержителя и гаранта существующего мира. Мы называем такие культуры средневековыми и монотеистическими.

В XIX веке у значительной части человечества формировалась «научная картина мира» - общая для национально различных народов и культур. И так далее.

В гуманитарных науках, где основной является задача различения представлений и мотивированных ими деятельностей (по сути, а не их строгая таксономическая классификация), типы культуры создаются, как образы-модели, собирающие в себе основные свойства отображаемых феноменов. Так возникают модельные описания обобщённо-идеальных «архаического», «античного», «средневекового», «нововременного», «транзитивного» и т.д. культурных типов.

Тогда вопрос о культуре, которую мы с вами несём в себе, о «нашей» культуре, можно переформулировать так: к какому типу её следует отнести и что из этого следует в аспекте понимания нашего миропорядка?»

14. Европоцентризм

Самая «крупноблочная» периодизации мировой истории оперирует очень общими культурно-историческими моделями, называя их «архаическим», «древним», «средневековым» и т. д. типами культур.

Следует при этом сознавать, что и сама эта типология, и оценка успешности соответствующих типов цивилизаций отражает точку зрения европейцев. Классическая китайская историография, например, использует династический признак (например, династические эпохи и периоды внутри династий Тан, Мин, Цин и т.д.). Но современные китайские историки опираются либо на ту периодизацию, которую применяем сейчас мы, либо на марксистскую, основанную на признаке определяющих эпоху экономических отношений (рабовладение, феодализм, капитализм, социализм).

Вполне возможно, что с ангольской, нигерийской или тайской точки зрения мир и его история выглядит иначе. Но важно, что любой историк, пожелавший стать учёным-историком, вынужден стать профессионально «европейцем», разумеется, оставаясь при этом этнически и культурно индусом, чилийцем, малазийцем, японцем, египтянином и т.д. в зависимости от того, где он родился и вырос. С естественнонаучным знанием всё это ещё более очевидно. Приходится признать, что народов много, но наука – одна. И по своим принципам она общемировая, рождена в Европе XVII века и выращена в европейском культурном мире.

Похожее можно сказать и об искусстве. Наверное, нет народов, у которых не было бы какого-то искусства. Но, само понятие искусства, его теория и эстетика, предметы, его олицетворяющие в наших глазах, а также представления о границах искусства, порождены европейским духом, начиная с эпохи Возрождения.

Прибавим сюда очевидное лидерство европейцев в области техники и технологий. Именно европейский капитализм создал исключительно благоприятные условия для предпринимательской инициативы, открыл возможность индивидам становиться авторами хозяйственных проектов со значительными социальными последствиями (концентрация производства, усовершенствование оборудования, миграция рабочей силы, развитие транспорта, информации и связи и т.п.). Как известно, некоторые изобретения, сделанные вне Европы (бумага, компас, порох), только здесь получили расширенное применение. Например, швейная игла – китайское изобретение, но её массовое производство началось в XIV веке в Нюрнберге.

В течение последних нескольких веков европейцы оказались мировыми лидерами в улучшении качества жизни, доступности образования, но также и в морской и военной сферах, благодаря чему смогли колонизовать практически весь обжитой мир. То, что ситуация меняется на наших глазах, ничего не может сделать с тем, что уже произошло.

Этого обзора, кажется, достаточно, чтобы задаться вопросом, каковы были преимущества европейской культуры в XVI-XIX вв., которые поставили жителей Западной Европы во главе мировой истории и сформировали позицию европоцентризма...

15. Новое время: начало и конец периода

Тип культуры, какой она сложилась в Европе приблизительно с конца XVI века получил название Новое время (англ. Modern history). Начало этого периода связывают со знаменательными событиями в истории цивилизации: с падением Константинополя в 1453 году, с Великими географическими открытиями, как, например, экспедицией Колумба к Америке (1492) или с открытием восточного пути в Индию экспедицией Васко да Гамы (1497). Некоторые связывают начало Нового времени с началом религиозной Реформации в XVI в. (Мартин Лютер в Германии, Жан Кальвин в Женеве, Ульрих Цвингли в Цюрихе и др.) Экономически мыслящие историки видят началом Нового времени Английскую революцию 1640 г. и даже Великую французскую революцию (с 1792 года). Но в целом мы видим, что историки стараются держаться фактов и событий в предметной плоскости.

Если иметь в виду историю культуры, то надо признать, что датировки в этой области всегда оказываются приблизительными. Картина мира в умах людей складывается постепенно и очень постепенно становится преобладающей в больших сообществах. Фиксация новой картины мира сильно отстаёт от её фактического установления, поскольку новый культуропорядок сначала проявляет себя в спонтанных умонастроениях и в растущем массиве нового образа действий, а потом уже, по следам сделанного, осмысливается, скажем так, философски.

Рефлективное осмысление принципов Нового времени произошло во второй половине XVIII века в творчестве европейских мыслителей, общность которых (конечно, относительную) мы закрепляем понятием «Просвещение» (в их числе Гоббс, Ньютон, Локк, Юм, Вольтер, Дидро, Даламбер, Монтескьё, Руссо, Джефферсон в Америке, Николай Новиков в России и др.).

Относительно конца эпохи Нового времени существует большее согласие: Первая мировая война 1914-1918 гг. была событием, совершенно невозможным в Новое время, значит, к тому времени оно завершилось. Может быть, не всем современникам этой войны это было ясно тогда – часть из них надеялись, что после победы жизнь возвратиться в довоенные формы, но дальнейшие события ХХ века показали, что после Великой войны мир стал другим, радикально другим. В ведущих странах мира сложились массовые общества.

16. Обратимость и необратимость в культуре

Мы описываем свой мир вещами и событиями. Поскольку событием мы называем имеющую значение перемену, то появление или исчезновение вещи может быть событием, а может и не быть им, если вещь не имеет значения (например, детский велосипед во взрослой семье).

В свою очередь, события могут быть регулярными (регулярно повторяющимися, «регулярный» букв. - правильный), а могут быть исключительными, уникальными (но не случайными!). Уникальность события состоит в том, что перемены, им принесённые, делают невозможным его повторение. К такого рода событиям относят, например, события, состоящие в выдающихся научных открытиях, в появлении особо влиятельных художественных произведений или принципиально новых технических устройств, в изобретении новых способов действий (например, способов лечения болезней), формировании новых теорий и т.д.

Мир, где воля людей направлена, в основном, на воспроизведение существующей системы вещей и поддержание строгой регулярности событий, мы характеризуем как мир циклического времени. Таков, например, мир первобытного человека, для которого основополагающие события одновременно и позади, и впереди, поскольку остаются основной моделью целеполагания.

Похожим образом понимает себя современное обыденное сознание, т.е. сознание, которое осмысливает повседневность, быт. Оно ценит повторность, сакрализует паттерны, которые считает основополагающими, например, строго соблюдает семейные и государственные «даты», хранит ритуальную упорядоченность церемоний – праздничных застолий (например, день рождения), церковной обрядности (например, Пасха), публичных ритуалов (например, «Девятое мая»).

В других культурах уникальность либо допускается – в строго обозначенные моменты (в культуре средневекового типа это, например, принесение оммажа), либо приветствуется, как в культуре Нового времени. Чередование уникальных событий образует историю, которую мы, образно говоря, описываем как «стрелу времени» или, более сложной метафорой – как «спираль времени».

Таким образом, основной признак истории – её необратимость, тогда как основной признак мифического – возвратность, обратимость.

17. Когда сущее взывает к должному

Христианство объясняет, что явление Бога человечеству в облике Его Сына, положившее начало этой новой религии, есть проявление свободной воли Творца.

Наш вопрос в том, почему был выбран именно этот момент?

Христианство появилось в Древнем Риме, когда это государство приблизилось к достижению своего территориального максимума и материального благополучия. На пике своих достижений Рим стал настолько большим и разнообразным, что вынужденно соскользнул от республиканской формы государственности к имперской. В этом переходе римляне усматривали не только приобретения, но и досадные утраты – чего-то подлинного, исторически укоренённого, присущего именно цивилизованному Риму в отличие от древних восточных деспотий.

Новая реальность порождала растерянность в умах и требовала новой понятности. Например, вытеснение общинно-полисного самоуправления в рамках новой империи побуждало к обоснованию общегосударственной принадлежности индивида (дошло до введения всеобщего гражданства при Каракалле). Потребовалась также новая универсальная мораль, не связанная с той или иной локальной принадлежностью человека. Её-то как раз и обосновывало христианство. Так сущее взывало к должному.

Но это не всё.

Первые века христианства исторически совпали с последними веками Римской империи, которая шла к своему ожидаемому концу. Но римлянин не мог представить себе иного мира, чем тот, к которому он принадлежал. Поэтому принятая христианством идея скорого конца света и возможности спастись верой многим жителям империи представлялась разумной и приобрела многих приверженцев. Кстати, сама по себе идея мировой катастрофы не выглядела тогда абсурдной. Она отвечала представлениям о цикличности мифологического времени и в виде идеи периодической гибели космоса во вселенском огне присутствовала у разных античных философов.

Рим пал, но жизнь продолжалась. И эта послеримская жизнь требовала для себя новых форм истолкования и целеполагания. Примерно с V века усилиями Отцов церкви христианство становится не только системой религиозных культов, но и основанием нового культуропорядка, новой культурной системы, которая известна нам под именем Средневековья. Заметьте, опять сущее взывало к должному, а не наоборот.

Эта новая эпоха создала мир, тесно связанный с Древностью и, в то же время, радикально отличный от неё – представлениями, целями и способами деятельности, которыми располагали средневековые люди. Их трудами на протяжение сотен лет была создана цивилизация, к XIV веку настолько отличная от той, которая во времена римского наследия породила основы средневековой культуры, что следовать им выглядело уже свидетельством ограниченного ума. Вспомните Декамерон Боккаччо.

Этот кризисный момент в истории мы называем эпохой Возрождения.

Обычно разрыв между должным и сущим, т.е. между тем, что есть и тем, что, по представлениям времени, должно быть, влечёт к преобразованию сущего. Но иногда бывает, что сущее выглядит саморождённым и самобытным, и в нём чувствуется кое-что поважнее принципов. И тогда как бы сами собой меняются представления о должном. Как в эпоху Возрождения, например.

Конечно, сущее – это продукт истории, но иногда оно имеет силу причины.

18. Безморальность

Одним из проявлений системного кризиса культуры является наступающая как бы вопреки воле людей безморальность. Пример безморальности Возрождения является хрестоматийным.

С XIV века на глазах современников в Италии началось становление новой культуры. При этом старая в тот момент была представлена, как ей и положено, сложившейся системой представлений и институтов, а новая – поступками и действиями, которые могли восприниматься как незаконные и аморальные, как вынужденные или как независимые от принципов и морали, поскольку происходили либо в сферах, не известных старой культуре (например, купечество и банки) либо в традиционных сферах, но совсем по-другому (например, в церковной жизни).

Но, когда жизнь идёт как бы «впереди» непроявившейся ещё новой культуры (хотя, на самом деле, наоборот, уже осуществляет её), сомнению подвергаются моральные основания прежней. Для средневековой культуры фундаментальным являлось представление о горнем и дольнем мирах, о Боге и о непрерывном направляющем и спасительном присутствии Его в человеческой истории. Поэтому, переживание бессилия, пустой декларативности, разрыхления средневековой морали – взятое в привычном средневековом дискурсе(!) – понималось как свидетельство отвращения Всевышнего от человечества. Да, это трагедия. И её можно сравнить с трагедией конца света в поздней Античности (собственно, богооставленность – это и есть «конец света», но уже в христианской редакции). И самым очевидным указанием на неё является безморальность этого кризисного времени (см., например: А. Ф. Лосев. Эстетика Возрождения. Гл.4. Обратная сторона Возрождения).

Содержанием кризиса культуры является единовременно распад старой и прорастание новой культурной системы. Проблема переходного времени состоит в том, что элементы нового культуропорядка ещё разрознены, и пока не ясно, что из жизненной практики отвечает будущей системе. Например, практика покаянных шествий, ритуальное «сожжение сует» (Джироламо Савонарола, 1452 –1498, Флоренция), распространение новых ересей, основание нищенствующих орденов (доминиканцы, францисканцы) и невиданный авторитет католической инквизиции (т.н. «охота на ведьм») – всё это могло показаться адекватным ответом на массовое осознание греховности и, как следствие её, богооставленности человечества. Но, как оказалось, будущему отвечал другой вектор: новые устремления по-новому образованных людей, которых называют «гуманистами Возрождения».

В целом их ответ на вызов ситуации состоял в признании ошибочности самого средневекового подхода к человеку как «рабу Божьему». Раб, в сохранённом античном смысле, есть бессубъектное «говорящее орудие» («instrumentum vocale»), т.е. исполнитель не своей воли. В средневековом понимании «раб Божий» – исполнитель воли Творца.

Новый подход состоял в усмотрении одного из атрибутов Творца – собственно, творчества – присущим и Его созданию, Человеку (отсюда – возвышение в это время художественного творчества). Из такого нового подхода проистекало, что человек по справедливости должен быть освобождён из рабского состояния в пользу свободного, авторского отношения к своей жизни (см., например, «Райский акт» Болонской коммуны 1257 года о выкупе «каждого серва обоего пола от 14 лет и старше»). Так начала складываться новая мораль – мораль индивидуальной свободы, породившая, впрочем, на первых порах, бедственное ренессансное своеволие.

Новый подход означал также переосмысление земного плана бытия, в котором человек пребывает, действует и творит по своей воле свою, человеческую историю (например, историю городов и коммун). И, следовательно, несёт свою долю вины или славы, согласно новым представлениям о морали. Эту ренессансную революцию именуют иногда антропоцентрическим поворотом. Несомненно, это была революция («революция меняет положение дел безвозвратно»), а её последствием было возникновение новой культурной системы – культуры Нового времени.

Спустя полтысячи лет, современный философ говорит: "Мы живём в мире VUCA (VUCA — это аббревиатура из английских слов volatility (нестабильность), uncertainty (неопределённость), complexity (сложность) и ambiguity (неоднозначность)". Если применить этот язык описания к эпохе Ренессанса, то легче увидеть, что безморальность конца Средневековья и безморальность конца Нового времени, крушение которого произошло в ХХ веке, порождены сходными обстоятельствами системного кризиса культуры.

19. Современная цивилизация

Культурология современности – совершенно особая область этой науки. И, как может показаться, самая сомнительная.

Во-первых, не ясно, что считать современностью. Допустим, последние десять-двадцать лет – это современность, а пятьдесят-сто – уже нет? Мы с некоторым трудом, но определяем веками продолжительность, например, Средневековья или Возрождения. А у нас сейчас, что? Новое время закончилась или ещё нет? Если закончилось, что когда? И что из этого следует?

Значит, нужно договориться о термине «современность» и о пороге её начала.

Во-вторых, если о прошлом не все осведомлены достаточно полно, чтобы судить о нём компетентно, то современность знакома всем «по жизни» так, что изучать её кажется излишним. Что тут изучать, если всё видно, как говорят, невооружённым глазом? Смотри и действуй соответственно!

В-третьих, современность постоянно описывается и осмысливается разными другими направлениями мысли: писателями и журналистами, социологами и психологами, художниками и даже, согласитесь, полицейскими, ибо всем нам нужно ориентироваться в мире, в котором довелось жить. Так, причём тут культурология? Что такого может добавить культуролог, чего не знает каждый из нас об окружающей жизни?

Прежде всего, отличие. Некоторые наивно думают о привычном для нас культуропорядке, что таким он был всегда. Это, конечно, не верно. Культурология помогает увидеть Современность как особую культуру – в череде культур, существовавших на Земле.

Далее. Используя методы, созданные для изучения давних и дальних культур, культуролог может увидеть современную культуру как бы извне: как человек, он действует внутри, как культуролог, он её наблюдает и изучает. В этой, научно отстранённой, позиции есть некоторые достоинства, например, она не связана и не должна быть связана со «злобой дня» (допустим, политической).

Наконец, необходимые науке объективность и доказательность.

Если культура – это, как мы договорились, мир представлений, мотивирующих поведение в том или ином обществе, то в этом качестве она не доступна непосредственному наблюдению. Любая культура, в том числе и именуемая «современной» (хотя мы в её пространстве живём!), дана нам опосредованно, в виде её цивилизации. Культура и её цивилизация – это понятия, описывающие два качества нашего мира – его дух и тело, его знания и его технологии, его мечты и его свершения – «нераздельно и неслиянно» – как пара полюсов, без поглощения одним другого.

Цивилизация – это вещное воплощение культуры, её предметная производная, это то, что можно непосредственно наблюдать и изучать, имея перед собой соответствующие поведенческие и предметные факты. Пирамиды, жертвенники, стадионы и т.д. – памятники давних цивилизаций, свидетельствующие об их культурах. Но, то же и у нас: сравните автодороги в разных странах, и вы скоро заговорите о различии их культур.

Можно указать на три основные группы фактов, различимых в современной цивилизации. Это (1) социокультурные институты, (2) предметы и технологии, а также (3) идеи, образы и мысли, получившие осязаемое знаковое воплощение в словесных текстах или других символических формах. Оперируя такого рода фактами («артефактами»), культуролог реконструирует соответствующий культурный проект. И это – единственный способ объективно и доказательно говорить о культуре, в том числе о современной массовой культуре.

20. Современная цивилизация - массовая

Если искать признаки нового, что отличает современную цивилизацию от всех прошлых, то самым заметным свойством её окажется массовость. Современная цивилизация основана на массах, непрерывно создаёт и, в части случаев, институализирует (оформляет) их, во многих других случаях людские массы складываются и рассасываются спонтанно, сами собой.

В ХХ веке слово «массовый» стало прилагаться к самым разным областям: массовое производство и массовое потребление, массовый отдых и массовая мобилизация, массовая застройка, средства массовой коммуникации (mass-media), оружие массового уничтожения, массовые избирательные кампании и т.д. Термины, которые даже и не содержат этого слова, всё равно предполагают массовость: «социальные сети» - массовые, «поп-культура» - массовая, «политическое лидерство» - массовое…

В прошлом массы образовывались в чрезвычайных ситуациях, обычно во время природных или социальных катастроф. Их следовало преодолеть. В наше время, напротив, массы привлекают. Вокруг нас существует много официально признаваемых массовых объединений – политические движения, фан-клубы и даже кассы взаимопомощи. И мы видим, что современные государства не боится масс, а современные общества в них нуждаются. Чем больше тираж, тем меньше себестоимость, тем больший бизнес-успех. Чем больше сторонников, тем больше влияние, тем значительнее политик. Общественное признание, успех измеряется популярностью. Даже метод лечения характеризуют прежде всего количественно – числом (массой) пациентов, воспользовавшихся этим методом.

Не всегда массы образуются по поводу политически формулируемой цели, например, «против коррупции», «против насилия в семье» и т.п. (их называют массовыми движениями). Они могут и не иметь институциональных очертаний, и поэтому бывают не так заметны. Например, панический спрос на твёрдую валюту – тоже массовое движение. Или летний отток отпускников к морю. Ещё, например, бывает массовая «утечка мозгов» (brain drain), массовое приобретение иностранного гражданства и т.д.

Массы теперь везде. Что такое супермаркет? Создатель массы покупателей. При том, что покупатели нуждаются в супермаркете, а он невозможен без большой массы покупателей. Что такое банк? Организатор массы вкладчиков, без которых банк не существует. Так же и поп-звёзды создают массу поклонников, без которой они – не звёзды.

Общества, где массовые явления стали нормальными повседневными практиками, мы называем – по этому признаку – «массовыми обществами». Появление влиятельных в мире массовых обществ стало одним из самых очевидных признаков утверждения «Современной массовой цивилизации».

21. Новые идеи под старыми названиями

Переход к массовому обществу в Европе и Америке на пороге ХХ века, был, с одной стороны, обеспечен, а, с другой, причинён экономической целесообразностью серийно-массового производства. На языке политической экономии это называется индустриализацией. Она состоит в замещении множества малых ремесленных мастерских, заводами и фабриками, основанными на технологиях машинного производства очень большого числа однотипных изделий. Прежде всего, машин для ремесла – прялок, плугов и сеялок, швейных и типографских машин, потом оборудования для производств – станков, предназначенных для работы на заводах, позже – для обслуживания людей: автомобилей и тракторов, вагонов и паровозов, судов и самолётов и т.д.

После Первой мировой войны в США и Европе разворачивается массовое производство сложных товаров бытового назначения – радиоприёмников и холодильников, фотоаппаратов, телефонов, граммофонов и т. д. Разумеется, навстречу этому потоку товаров должен был идти массовый платёжеспособный спрос.

В общем виде этот процесс можно описать так: технология становится массовой при массовом спросе, массовый спрос образуется в массовом обществе. Тут всё взаимосвязано.

Социальный и технологический переворот начался в последние десятилетия XIX века. В послевоенной (1918-28 гг.) жизни омассовление всех её сторон пошло настолько быстро и решительно, что элиты ведущих стран мира не смогли своевременно осознать новые условия и выработать новые правила администрирования.

В либеральных странах принято было считать, что «невидимая рука рынка» в конечном счёте сможет справиться с регулированием новых (мы уже знаем, что массовых) условий хозяйствования. Ошибка такого подхода выявилась слишком поздно. Последствием кризиса управления новой реальностью был мировой экономический кризис 1929-1934 гг., который в Америке назвали Великой депрессией.

Другим ответом на омассовление социальной и экономической жизни стал изобретённый в ХХ веке тоталитаризм – система общественных отношений, имеющая прообразом военную субординацию и доминирование государства во всех сферах жизни (в первой половине ХХ века это, прежде всего, в СССР, Италии и Германии).

Так старый либерализм, веривший в «естественное» экономическое самоуправление и отводивший государству роль арбитра и «ночного сторожа», был опровергнут и ушёл в историю.

В наше время, когда в силу легко возникающей массовости, экономические действия могут приобретать опасную мощь (например, биржевый крах, ценовой «пузырь», эпидемический спрос или отказ от него массовых «инвесторов»), государство оказывается пока единственным институтом, который способен уравновесить крен, смягчить кризисную ситуацию. Современный либерализм поэтому радикально изменился: на место частной инициативы как руководящего принципа поставлено частное потребление, а государство перемещено с позиции «ночного сторожа» на роль универсального регулятора.

Под старым названием либерализма развиваются совершенно новые представления.

Фактически, все три главные идеи рождавшегося в XIX веке массового общества (либерализм, национализм, социализм) уже опровергнуты практикой современной жизни. На очереди – её новое понимание, новые слова и новые цели. Их утверждение в массовом сознании будет свидетельствовать о том, что формирование новой культурной системы завершилось.

22. Возьмём идею нации.

Говоря, что цивилизация – это понятие для обозначения предметно выраженной, осуществлённой стороны культурного проекта, мы имеем в виду, что институция, как воплощённый интеллектуальный продукт, наравне с вещами является тоже частью цивилизации, её необходимой частью.

Возьмём идею нации и её цивилизационное воплощение в национальном государстве.

Сейчас нам кажется, что нации были всегда. Но это мнение не подтверждается фактически. Нация, по словарному определению, — это «социально-экономическая, культурно-политическая и духовная общность индустриальной эпохи». Именно и только индустриальной, подчеркнём мы. Её отсчитывают обычно с последней трети XVIII века до приблизительно 1960-70 гг., когда в наиболее влиятельных западных обществах стали обозначаться черты новой технологической эпохи, информационной.

Концепт нации утвердился в XIX веке, когда потребовалось обосновать общности, более широкие, чем привычные и устаревшие к тому времени сословные. Капитализм требовал широкого рынка, обширного равно упорядоченного экономического пространства. «Нация» позволяла объединить людей разных сословий на основе идеи их природной общности и равенства перед законом, закрепив природную общность гражданско-правовой в форме национального государства.

Оставляя дискуссии о государстве правоведам и политологам, примем для нужд этой лекции такое объяснение государства: государство – институт, связывающий определённую территорию и население, которое на этой территории проживает, посредством власти, которую данное население считает законной. В этом случае указанное население считается «нацией», а власть – наследуемой (монархия) или избираемой (конституционно-парламентское правление). Соответственно, «нация» толкуется в разных случаях по-разному: как общность подданных одного монарха, или как группа, связанная общей природой («мы все одной крови»), или как группа, образованная равным доступом к процедурам самооуправления (избрание парламента, контроль за правительством) и т.д.

В этой паре терминов «культура» указывает на представления, согласно которым конструируется «нация», а термин «цивилизация» указывает на институты как инструменты, посредством которых индивид может быть отождествлён с той или иной нацией – по праву подданства, по родству (по крови), по гражданству и т.д.

После воплощения идеи нации в национальном государстве, в нём начинается институциональное оформление национальной мифологии (истории о победах и героях-основателях – в памятниках, топонимии, местах поклонения и т.п.), национальных символов (герб, гимн, здание парламента и т. п.), институтов государства (президент, депутаты, полиция и т. п. – с соответствующими ритуалами посвящения) и институтов национальной культуры (национальная библиотека, национальный театр, национальный симфонический оркестр, национальная Академия наук, национальный ансамбль народного танца, национальная сборная по футболу и т.п.).

Идея нации оказалась первым шагом в формировании массовых общностей, характерных для новой культуры. Принадлежность к нации определяется не личными заслугами, а признаками, приобретаемыми по рождению – на данной территории, от родителей – по их этнической или гражданской принадлежности. Нация, таким образом, является общностью с низким порогом доступности, который компенсируется высокой концентрацией национальной мифологии. Иными словами, принадлежность к нации образуется легко, но смысл этой принадлежности может достигать высокого напряжения, особенно в контексте межгосударственных или межнациональных конфликтов.

Вера в достоинства своей нации в некоторых случаях оказалась основанием этнического шовинизма, предрассудка о природном превосходстве своей нации над другими. Шовинизм был одним их важнейших мотивов для массовых настроений участников Первой мировой войны.

Современная культура противопоставляет национальным общностям иные, впрочем, столь же доступные для принадлежности к ним индивидов (группы в сферах международного бизнеса, спорта, индустрии развлечений и т.п., женские, молодёжные, гендерные и т.п. союзы и общности).

Массовое общество начиналось с национальных групп, но ушло уже далеко в развитии средств массообразования.

23. Прогресс закончился

Вера в прогресс человечества – порождение Нового времени, и по содержанию она со временем менялась.

Например, у французских мыслителей второй половины 18 века прогресс понимался как движение человечества ко все большему умственному совершенствованию к «просвещению умов и смягчению нравов».

Во второй половине XIX века «прогресс» стали толковать уже не как совершенствование человека, а как как научное и промышленное развитие, ведущее к усовершенствованию условий жизни. Но и в этом понимании «прогресс» казался обоснованным самой природой общества.

Надо сказать, что в Европе XIX в. такой взгляд на вещи имел разумные основания. После катастрофических наполеоновских войн (1815) до Великой (Первой мировой) войны (1914) благополучие европейских народов росло: распространение образованности, обеспеченность питанием, высокая рождаемость и снижение смертности, которые сделали возможным за полвека удвоение населения Европы. Рост благополучия начал казаться простой функцией времени, то, что «завтра будет лучше, чем вчера» (слова из популярной песенки 1980-х гг.) стало как бы самой собой разумеющимся.

Ставшая всеобщей, вера в прогресс воплощалась в символах и храмах. Храм прогресса ума и знаний – университет, и жрецы в этом храме – учёные. В индустриальную эпоху храм прогресса – регулярные всемирные и региональные промышленные выставки. Первая международная промышленная выставка состоялась в 1851 г. в Лондоне в легендарном «Хрустальном дворце». Каждая из таких выставок внушительно демонстрировала достижения цивилизации в области промышленного производства и применения его продуктов.

Обе объединительные идеи нового типа – идеи нации и прогресса – появились почти одновременно в ответ на разрушение старого уклада и старой картины мира. Сословия ушли в прошлое, крестьяне становились горожанами, ремесленник стал заводским рабочим, лавочник – продавцом универмага, умственный труд в банке, в заводоуправлении, в управлении железной дороги переставал быть признаком заведомо «свободной профессии» (дольше других оставались «свободными» профессии врача, адвоката, художника) и т. д. Связь между профессиональным занятием человека и его положением в обществе становилась всё менее обязательной. Потребовались иные основания принадлежности, более абстрактные и менее обязывающие, зато охватывающие большие массы людей.

Принадлежность к нации – понятие довольно широкое, в мирное время национальная принадлежность не требует особого вклада или, тем более, жертв. Вы получаете паспорт по достижении определённого возраста, а не в силу личных достоинств, как, например, было бы при вступлении в гильдию ремесленников.

Идея прогресса, как и нации, обладает объединительными свойствами. Личная доля от плодов «общественного развития» обещана каждому, кому повезло родиться в «эпоху прогресса». А, когда мы говорим «каждый», мы указываем на массу или, выражаясь деликатно, на «воображаемое сообщество» (по Бенедикту Андерсону) современников, образованное на основании одного простого и безличного признака.

Сила объединительных идей происходит от их очевидности. Прогресс казался очевидным выводом из опыта всемирной истории, описывавшей общечеловеческое движение по пути «от дикости и варварства к цивилизации», хотя и с разной скоростью у разных групп (откуда происходит практикуемый до сих пор термин «догоняющее развитие»). Но в начале ХХ века представление об общечеловеческом потоке истории, имеющем христианские корни, начинает вытесняться представлением о множественности независимых цивилизаций/культур (см., например, у Шпенглера или Тойнби).

Однако, основное обессмысливание понятия «прогресс» началось во второй половине ХХ века с утратой представления о том, какое направление стрелы развития можно считать позитивным. Не ясно, например, можно ли ожидать «улучшения» самого человека, и какие его новые свойства должны быть доминирующими, чтобы счесть эти перемены прогрессом? Научно-технические достижения в области ядерных технологий в ХХ веке держат человечество на грани радиоактивного уничтожения. Где тут «прогресс»? Быстро растущая автоматизация производств вскоре приведёт к освобождению большинства работников, которых пока нечем занять. Многим кажется, что не работать – это хорошо, но как жить, не имея постоянных занятий? Некоторые арабские страны уже сейчас – общества молодых безработных. Можно ли считать их олицетворением прогресса?

«Ныне общепризнано, – писал Бронислав Малиновский (опубликовано в 1944 году), – что прогресс человечества определяется сытостью желудка, что большинство людей будет довольно, если дать ему хлеба и зрелищ, и что материальный фактор, заключающийся в достатке пропитания, есть одна из детерминант человеческой истории и эволюции». Понятно, что это – представления о необходимом, выросшее из опыта людей, веками живших на грани голода и в изнурительном труде.

Современная ситуация совсем иная: «проблема голода полностью решаема, – читаем на сайте специальной Всемирной Продовольственной Программы ООН. - В мире достаточно еды для всех, и не нужны никакие научные изобретения, чтобы накормить каждого. Знания и опыт, которые у нас есть сегодня, в сочетании с политической волей могут решить эту проблему». Тут, как видим, речь идёт уже не о прогрессе человечества, а о финансовой поддержке специализированной институции, созданной для снабжения продовольствием людей, временно оказавшихся в зоне экологической, социальной или какой-либо иной катастрофы.

«Прогресс» как-то скромно уходит в тень.

Суммируем сказанное. Понятие «прогресс» досталось нам от недавнего ещё прошлого. Оно соответствовало представлениям, ныне утратившим свою обязательность. И теперь само становится памятником уходящей культурной эпохи.

24. Глобальная универсализация мира

Мы живём в массовых обществах, где более значимым признаётся то, что охватывает большое число людей, то, что доступно многим, что «касается каждого». В конкурентной рыночной среде выигрывает тот, кто собирает более крупную по количеству и ресурсу массу покупателей. И эта логика ведёт к преодолению национальных границ, в рамках которых мощные и, следовательно, эффективные производители задыхаются. Задача, которая некогда решалась созданием национальных рынков, теперь решается созданием рынков транснациональных.

Но завоевание рынков происходит совсем иначе, чем завоевание территорий. Если вы хотите захватить не пахотные земли и полезные ископаемые, а людей, которые будут работать, чтобы покупать вашу продукцию, то разумнее не брать на себя заботы оккупанта (поддержание безопасности и порядка, подавление сопротивления и т. д.), а предложить людям выгоды, которые сделают их вашими сторонниками. Например, желанный товар за более доступную цену.

Так что, в глобализации экономики заинтересованы и продавцы (крупные), и покупатели (массовые). С мелкими иначе. Небольшие производители и торговцы думают, что глобализация им только мешает контролировать свой локальный рынок, т.к. открывает дверь крупным конкурентам. Тогда как скромные потребители стараются вступить в глобальное хозяйство, хотя и на особых условиях: «скачать бесплатно», купить в «second-hand», слетать лоукостом и т.п.

Между тем, глобальная универсализация мира имеет не только экономические, но и гуманитарные обоснования. Многие считают, что в универсальном будущем мире не будет причин для конфликтов. В наше время найти обычного человека, который вслух приветствовал бы войну или вообще конфликты, не так-то легко. Любые конфликты, особенно войны, воспринимаются сейчас как результат человеческого недоумия (во время Отечественной войны в СССР называли Гитлера «бесноватым», о воюющем Путине говорят, что он «рехнулся», или что-то в этом роде). Военные ведомства в современных странах именуются «министерствами обороны», а не нападения.

Нормальный человек хочет мира. Кажется очевидным, что отказ от конфликтов пролегает через достижение равенства – базовой ценности современного массового общества. Например, в наше время достигнуто общее согласие относительно практического равенства рас. Опять же, трудно найти обычного человека, которому не было бы стыдно публично настаивать на расовой неполноценности.

К равенству взывают и тогда, когда пытаются разрешать ресурсные конфликты: обычный метод миротворцев состоит в том, чтобы внушить воюющим сторонам мысль об отсутствии фундаментальных различий между ними («Что они там не поделили?»). Не воюйте, поделите поровну, говорят им.

Толерантность – широко признаваемый в наше время принцип отношения к конфликтогенным различиям. Принцип, конечно, ещё не сама жизнь, но упрёк в нетолерантном поведении может заставить современного человека оправдываться. Поэтому «продвинутые» современные люди предпочитают различия просто игнорировать. «Да, он белый, только кожа у него чёрного цвета!», - знакомил меня когда-то со своими новыми взглядами мой новоамериканский приятель.

Нынешнее юридическое и политическое признание однополых браков – это, собственно, всё то же наложение социального равенства на природные различия. По этой логике однополый брак – всего лишь разновидность семьи в обществе, где решено, что пол супругов не имеет значения.

Этот моральный аспект глобализации мира коренится в представлении, доставшемся нам от Нового времени, что любое различие чревато конфликтом, конфликт – борьбой, к которой тогда ещё относились совсем иначе. Маркс, как известно, на вопрос «Ваше представление о счастье?», ответил - борьба. В советской идеологии этот ответ был развёрнут так: «Жизнь – это борьба, где нет борьбы – нет жизни». «Моя борьба» - название одной некогда популярной книги.

Согласно новому взгляду, чтобы устранить конфликтность, нужно устранить различия. «Нет различий – нет конфликтов», - так думают многие современные сторонники лучшего будущего. Для различия национальных кухонь они, кажется, делают исключение.

Глобализация, т.е. ценностное «выравнивание» мира, порождает ещё одну проблему – идентичности. Из всех живых существ на Земле, только человек осознаёт себя в мире, который ему не дано охватить собственным взглядом. Не говоря уже о подземном и надземном мирах, о которых древние были вполне в курсе дела, простая география до сих пор для каждого из нас обширнее, чем мы можем, путешествуя, осмотреть, чтобы опираться только на личный опыт. Эту зависимость индивида от групп других индивидов описывают понятием идентичность.

Идентичность индивида говорит (и ему самому, и другим) о том, чьи взгляды, какой группы людей, образуют основу его собственного взгляда на мир и на себя в этом мире. До недавнего времени признаком идентичности могло служить, например, указание на род занятий: «рабочий», «солдат», «крестьянин», «фермер», «капиталист», «гимназист», «дипломированный специалист», «артист», «университетский профессор» и т.д. Разные занятия ставили группы людей в разные отношения к миру и, как следствие, к разным порядкам действия: разные политические интересы, разные устройства семей и т.д.

Сегодня в ходу преимущественно частные и временные идентичности – политические, типа, «трампист-антитрампист», спортивные (за кого болеем?), даже диетические (что едим или, наоборот, не едим). Ни одна из современных массовых идентичностей не говорит определённо о данном человеке в области его других интересов. Трудно предвидеть, будет ли любитель современного искусства болеть за свою национальную сборную, или он предпочтёт болеть каждый раз за ту команду, которая, по его мнению, играет лучше. И можно ли предсказать, как проголосует вегетарианец или как поведёт себя антитрампист выбирая в телевизоре между боксёрским матчем и симфонией Шостаковича?

Суммируем сказанное. Глобализация мира в наше время – это процесс всемирного омассовления человечества «под знамёнами», прежде всего, потребления и развлечения. Это целесообразно экономически. Кроме того, многие видят в моральной универсализации человечества осуществление вековой мечты: «"Волк и ягнёнок будут пастись вместе, и лев, как вол, будет есть солому, а для змея прах будет пищею: они не будут причинять зла и вреда на всей святой горе Моей, говорит Господь" (Исаия 65:25). Наконец, идентичность, которая, как считается, составляет одну из базовых условий всякой человеческой личности, в условиях глобальной универсализации теряет опору без некогда устойчивых групп, она будет, вероятно, всё более изменчивой, хотя и более ярко маркированной в каждый момент.

25. Об индивидуально-массовом

Каждый из нас знает себя неповторимо индивидуальным, но массовом обществе это трудно показать другим.

Во-первых, быть в массе – не предмет выбора для современного человека. В лучшем случае он может выбирать, в какой из масс находиться. Например, какой бренд предпочесть, в какой сети себя постить, на чьей быть политической стороне, через какого провайдера связываться с миром и т.д.

Индивид может вообразить, что можно укрыться от массы на своей кухне. Но это не совсем так: он включает электричество, выработанное на электростанции – не для него одного, конечно, а для массы потребителей, он разбивает яйцо, чтобы пожарить с бэконом, и это яйцо снесено, скорее всего, на птицефабрике, он вскрывает суповой пакетик, который изготовлен на заводе… Всё это и многое другое имеет смысл изготовлять только в массовых масштабах – для массового потребителя. Сегодня смартфоны по цене доступны миллионам пользователей потому, что их покупают миллионы.

С другой стороны, ваше политическое или экономическое требование имеет шанс на признание только при условии, что его поддержат масса таких же индивидов как вы (поэтому, «подпишите петицию», «ставь like, если согласен» и т.д.). Даже самыми личными переживаниями люди охотно делятся публично (в соцсетях, метка «для всех») и в одно время с другими, т.е. в форме массовой кампании-флешмоба – об удачных экзаменах, о путешествиях, о травматических событиях юности, о «дедах, которые воевали» и т.д., во время которой у массового читателя сформирован интерес к данной проблеме.

Во-вторых, неизбежными следствиями массовости являются анонимность и стандартизация: в каждой массе человек выступает не целостно, а «секторально» – то как покупатель, то как пассажир, то как пациент, то как избиратель и т.д., и каждый раз для других в массовом обществе он представлен не всей своей личностью, а одной своей функцией. Эта разделённость человека на функции обнаруживается при попытке предсказать возможный выбор индивида, на основании его предшествующего поведении, например, предвидеть, за кого будет голосовать избиратель, часто посещающий врача, товары какой фирмы предпочтёт человек, который заботится о своём здоровье и ежедневно посещает бассейн, будет ли поддерживать акцию феминисток женщина средних лет, если известно, какой университет и как успешно она закончила?

В-третьих, в душевной организации современного массового человека не следует искать устойчивых корреляций: безответственный работник может оказаться аккуратным отцом. Успешная фотомодель может быть превосходным профессионалом в области химии. Ничто ничему не противоречит. Любовь к путешествиям никак не предопределяет увлечение книгами о далёких странах, может быть так, а может – иначе.

В обществах, определяющих современный стиль жизни, тот факт, что индивид прожил десять лет в городе N, больше не рождает в нём сантиментов. Время от времени он просматривает объявления ради лучшей работы в другом городе. Его дом отделан по принятым стандартам с приятными индивидуальными деталями, и его следующий дом будет оформлен такими же индустриальными изделиями, соседи будут другие, но отношения с ними будут такие же безлично приветливые, стандартные.

Современная стандартизация несёт человеку как преимущества, так и потери, но главное – она неизбежна, экономически целесообразна, эстетически общепринята и потребительски доступна. По сути, стандартное решение во многих случаях оказывается настолько предпочтительней, что уже не является предметом индивидуального выбора.

26. Для чего нужны медиа?

Современные массовые общества были бы невозможны без массовых медиа.

Когда индивид вступает в массу, он знает, что она уже есть, и это предварительное знание – основной продукт масс-медиа. «Миллионы людей уже сделали свой выбор. Чего ждёшь ты?», - спрашивает прохожих рекламный уличный биллборд, обращаясь к доброй воле индивида. Но индивид тоже не промах: он свободен и самостоятелен. Он ходит на концерты только по своему выбору, он никому не позволит навязать себе мнение об этом артисте, он знает о нём всё, что говорят и что можно прочесть о нём … в масс-медиа. И он знает, что в зале найдёт толпу таких же, как он. Но, кажется, это не то, что может его разочаровать.

Создание быстрой моды – основная цель всякой рекламы, и медиа – носители её. Почти всё, что мы находим в медиа может быть отнесено к рекламе.

Времена, когда «точность, отстранённость и непредвзятость» считались высшими стандартами качества в прессе, давно прошли. Легко опознать их источник: так или примерно так должен вести себя в работе настоящий ученый. И журналист, когда он призван был добросовестно сообщать, «как все происходило на самом деле, wie es eigentlich gewesen» (Л. фон Ранке).

О, доброе старое Новое время!

Сегодня научное познание истины уже не служит образцом умственной работы. В современных медиа модельными являются «мнения» и их разновидность – «комментарии», т.е. суждения по сути своей субъективные и эмоционально влиятельные. Но это и есть реклама: «распространение информации для привлечения внимания к объекту рекламирования с целью формирования или поддержания интереса к нему». Кстати, политическая реклама – это пропаганда.

Конечной целью рекламного информирования является создание массы людей, совпадающих в их отношении к выбранному предмету (какой-либо вещи, институту или событию), покупателей чего-то, избирателей кого-то, посетителей, скажем, аквапарка или нового торгового центра, защитников окружающей среды, сторонников права на ношение оружия, противников абортов или атомных электростанций и т. д. И никогда с объектом рекламирования вы не окажетесь один на один – там, куда вас зовут, вас таких будет много.

Парадокс массообразования состоит в том, что пока массы нет, в неё никто не вступит. Но, если никто не вступит, откуда возьмётся масса? Поэтому сначала масса появляется симулятивно в медиа, а потом уже в реальности, в поведении людей.

Известны слова, восходящие к замечанию Байрона «Однажды утром я проснулся и увидал себя знаменитым». Их часто повторяют, потому что эта формула очень хорошо передаёт скачкообразное рождение популярности. «Поэма «Паломничество Чайль-Гарольда» имела баснословный успех, и 14 000 её экземпляров разошлись за один день», - говорят специалисты. Это случилось в Лондоне ещё в 1812 году, но это похоже на полмиллиона лайков в YouTube в наши дни.

Мы не можем опросить тогдашних лондонцев, почему они поступили настолько согласованно. Конечно, часть из них были любителями поэзии, и они оценили достоинства нового опуса. Но многие другие сделали эту покупку потому, что в ближайшие дни в домах образованных англичан нужно было поддержать разговор на тему, ставшую внезапно модной. То есть, представление о том, что «все прочтут» новые стихотворения, породило сам факт их массовой покупки!

Самый известный пример из ХХ века – катастрофическое падение биржевых акций, начавшееся в «чёрный четверг» 24 октября 1929 года и имевшее продолжением многолетний экономический кризис, именуемый в США Великой депрессией. Тот день был точкой перелома в групповом поведении американцев: до этого дня имело смысл покупать и продавать акции, т.к. они росли в цене, а с «чёрного четверга» рациональной стала скорейшая продажа акций ввиду их падения. И восходящий, и нисходящий тренды образовывались не изменениями в условиях производства, а только коллективным настроением акционеров. Каждый участник торгов мог вести себя свободно и мыслить рационально, но его рациональность должна была основываться на условиях, вызванных коллективным поведением массы таких же как он свободных и рациональных индивидов. И этот громадный коллектив незнакомых друг другу экономических индивидов образовался и существовал посредством масс-медиа, в которых складывалось сначала представление о том, что теперь «все покупают» акции, а потом, что «все сбрасывают» акции. Эти коллективные представления, собственно, причиняли массовые покупки и распродажи ценных бумаг.

Обращённые одновременно ко всем и к каждому, медиа создают массы единомышленников, но без явного принуждения. Слоган CNN «Be the first to know» - «Узнай первым», - звучит издевательски, если учитывать число одновременно работающих приёмников, но индивид перед экраном телевизора может чувствовать себя единственным и неповторимым. В то же время, ценность сообщённой ему новости тем больше, чем большего числа людей она касается (о погоде, политиках, поп-звёздах и т.п.). Массовый индивид как будто тянется к толпе и совершенно добровольно. А эта толпа представлена ему в масс-медиа. «Уже 86% выбрали, за кого голосовать. Чего ждёшь ты?», - так медиа симулируют массу и тем самым образуют её.

Коллективное сознание, на которое опирается свободное поведение mass man, сосредоточено в особом институте современной цивилизации, в «масс-медиа». Медиа чужды истине, их материал – мнения. И в этом они сродственны с массовым человеком, который не знает, что ему делать с истиной, но чувствует себя уверенно, когда находится в большинстве.