Международный конкурс музыкантов-исполнителей – особое место, куда лучшие, наиболее талантливые и обученные молодые артисты приходит за известностью, без которой почти невозможно сделать мировую артистическую карьеру. Обычно, в своих претензиях на звание лауреатов небольшая группа лучших образует очень плотную конкуренцию, в которой главный аргумент – впечатление, оказанное на жюри и на публику, которая тоже «массой давит», хотя и не формально, на членов жюри.
Один из конкурсантов XVI конкурса им. П. Чайковского, поместил в программу выступления на втором туре переложение для фортепиано третьей части Шестой симфонии П. Чайковского. На фоне типовых конкурсных программ ход необычный и сразу привлекает внимание.
Когда-то переложения оркестровой музыки практиковались в учебной или любительской практике, чтобы восполнить отсутствие оркестра. Переложения в музыке удобнее сравнивать с пересказом, а не с переводом. Для любителей делался упрощённый пересказ, скажем так, «основной сюжетной линии». Для профессионалов «пересказ» оркестровой фактуры должен был содержать много важных подробностей. Но и исполнять его намного труднее.
С середины ХХ века широчайшее распространение звукозаписи сделало нужду в переложениях очень ограниченной. Теперь всякий, кто заинтересован в этом, может послушать в записи шедевры дирижерских интерпретаций той же Шестой Чайковского, собранные и сохраненные в Сети.
Что мог иметь в виду конкурсант, предлагая жюри и публике это переложение? У меня всего две версии.
Во-первых, исполнительской задачей могла быть демонстрация его умения приблизить звучание рояля к оркестровому. Понятно, что замена оркестра роялем не может быть полной: очень трудно воспроизвести на рояле эффект одновременного и сложно совмещенного звучания различных инструментов. Создание исполнительской имитации на рояле тембров и артикуляции других инструментов – задача невероятно трудная. Но, кому как не претенденту на победу в престижном конкурсе, музыканту, кстати, обладателю великолепных умений, дерзнуть к цели, мало кому доступной?
В данном случае замысел, однако, оказался иным.
Слушая пианиста, постепенно догадываешься, что это головокружительно трудное переложение (С.Е.Фейнберга) призвано служить материалом или, сказать ещё жестче, специально сконструированным музыкальным устройством для демонстрации исключительной виртуозности исполнителя. Его умение сыграть одновременно много нот, чередующихся с невероятной скоростью одновременно в разных частях клавиатуры, сочувственно увлекает физической мощью и ловкостью в управлении инструментом. Так может поразить, например, гроссмейстерская игра в шахматы вслепую на десятках досок одновременно (такое бывало).
Но… и тут самая загвоздка состоит: наблюдая эту виртуозную атаку, следует забыть о прошлом, о, собственно, о Чайковском и симфонии, часть из которой составила музыкальный материал. О том, например, что эта часть самая светлая из четырёх, и она окружена трагическими (патетическими) настроениями других частей. И что музыка здесь, как пишут, содержит ряд звучащих в ней «дразнящих воображение, мелькающих тем». И что «в каждой из них есть нечто причудливое, а в то же время и шаловливое, манящее к себе, влекущее за собой. Однако какая-то обрывочность их изложения создает ощущение недосказанности, заставляет предполагать за ними неизвестный скрытый смысл и внушает невольное чувство беспокойства и тоски". Вот вся эта многозначность оказалась в данном конкурсном исполнении вообще не при чем. Аура этой симфонии оказалась отвергнутой.
Ничего страшного. Любая исполнительская версия – это частный случай. Причем, как напомнил в своё время Г. М. Коган, в исполнительском искусстве нет риска нанести ущерб оригиналу. С симфонией Чайковского уже ничего не случится, как её не играй. Она – не картина, которую можно испортить. Но, любой жест, показанный с трибуны, выглядит иначе, чем в комнате. Поднятый на высоту известного конкурса – с миллионами интернет-обращений и весомым лауреатством, – исполнительский эксперимент приобретает высокую значимость.
Внутри конкурса имени Чайковского, одного из самых консервативных по своей задаче институтов, который существует для сохранения в мировой культуре европейской классической музыки, сочинение самого(!) Чайковского вполне откровенно перемещено из позиции содержательно охраняемого общепризнанного шедевра на роль предмета для демонстрации виртуозных достоинств конкурсанта.
Никто не докажет вам, что так делать нельзя. Но это не значит, что так делать можно, не нарушая конвенций. Основная из них – в этом особом мире классического искусства – состоит в его актуальной связи с прошлым. Каждый раз, исполняя, к примеру, сочинение Баха, Бетховена, Шопена или, уже даже Прокофьева, исполнитель имеет дело с колоссальным концентратом чувств и отношений в мире людей иного времени. Осознаёт он это, или нет, но только понимающий интерпретационный подход к содержанию исполняемого опуса может оправдать само существование классического исполнительского искусства. Иначе – пожалуйста: играйте музыку современных композиторов, играйте джаз, если хотите показать свою виртуозность, сочиняйте, в конце концов, сами и т.д.
Эксперимент, о котором речь, прошел успешно: были и восторг публики, и позитивная оценка жюри. И, если тут было всё в порядке, значит со всем этим - не всё. Надо присмотреться.