Текст лекции. Общепринятое: культуропорядок и его описание

М. И. Найдорф

Лекция: Культуропорядок и его описание

Одесса, октябрь 2016. Расшифровка аудиозаписи.

Ключевые слова:  порядок, представление, социокультурный институт, язык, определения культуры

 Начнем с небольшой разминки.

Предварительно я предложил вам вопросы. Их общий смысл такой: можно ли выскочить из культуры? Если бы человек решил, что он находится внутри культуры, которая ему почему-то не нравится, и он хочет ее покинуть. Куда он попадёт, если он покинет свою культуру? Тут два вопроса: о границах культуры, и о возможности их пересечь.

Это пока ещё не лекция, я пытаюсь проблематизировать нашу тему.

- Куда бы человек не переместился, в его сознании останется тот пласт информации, которая может ему пригодиться или нет, но она всё равно будет каким-то образом регламентировать его дальнейшее поведение.

М.Н.: То есть, нужно думать, что простое физическое перемещение человека не равно его выходу из культуры. Означает дли это, что мы договорились о мнении, что из культуры выйти нельзя?

- А если человек принимает решение выйти из этой культуры и пойти в другую культуру?

М.Н.:  Вы думаете, что это возможно сделать?

- Я не знаю.

- Ну, давайте обратимся к реальности. Мы же не философствуем. Тут другая область, это – культурология, она о жизни, а не о мыслях. Я так думаю, что философы спрягают мысли между собой, жизнь мыслей устраивают. А культурологи пытаются понять из какого материала состоит жизнь.

Вот уехал человек на далёкий остров. Всё равно он считает арабскими цифрами, а не какими-то другими. Борис назвал нам культуру «суммой информации» (род определения) и заметил, что от этой информации нам некуда бежать, потому что любой человек без такого рода информации – не человек вообще. Скажу иначе, нам трудно представить себе такого человека.

А какая информация базовая здесь? Что здесь самое главное? Все мы по разным причинам владеем разной информацией. А есть ли такая информация, которая минимально необходима, потому что она связывает нас с большинством других людей? Давайте попробуем ранжировать информацию по её человеческому значению, назовём часть её базовой, фундаментальной в этом смысле,

- Речь, мышление – это то, что делает нас людьми.

М.Н.: Мы только-что говорили об информации, а речь и мышление – это действия, процедуры.

- Которые невозможны без информации.

М.Н.:  Согласен.

- Ещё душа. Это то, что отличает любого человека от животного.

Следите: мы стали искать отличие человека от животного. Кто говорит, информация, кто говорит, душа… Но, давайте будем последовательны. Если человека определяет некая «информация», то какая, о чем? Информации в мире больше, чем её способен уместить живой человеческий мозг. Следовательно, нужно различать информацию, крайне необходимую для каждого, чтобы он был человеком (т.е. общую, общедоступную и общеважную), и – для каждого случая – факультативную, разнящуюся у разных людей. Факультативную невозможно обсуждать в общем виде из-за её огромного разнообразия (знания человека зависят от возраста, пола, образования, профессии, места жительства, особенностей его психики, жизненного опыта, и проч. и проч.).

Ещё раз. Мы тут с вами говорим, что культура – это информация. Тем самым мы утверждаем, что существует такая информация, такая важная, такая незаменимая, что она сопровождает человека, куда бы он не переместился. Она определяет человека. Он – человек, если с ней, либо не человек, если без неё.

Теперь уточним ещё, что мы имеем в виду, когда говорим «информация»? Вот вы употребили слово информация, что вы имели в виду?

- Представления.

- Представления, ОК. Значит, если у человека есть некоторые базовые представления, то он – человек, а, если нет, то – нет. Так получается? Когда-то французский писатель Веркор в романе «Люди или животные?»  [Веркор. Люди или животные? : Роман. Издательство иностранной литературы,М., 1957] построил пороговую ситуацию, которая требовала определить, был ли убитый случайно сохранившимся примитивным человеком или высшей обезьяной (правовые последствия для убийцы были бы разными). И весь роман посвящен обсуждению этой антропологической грани между человеком и нечеловеком.

Когда ты говоришь «информация», я спрашиваю, что ты имеешь в виду? О чем информация? (Я помню про «душу». Но тут ещё меньше определённости относительно того, что это такое. Может быть, душа - это тоже «информация»?) Мы говорим об информации, полагая интуитивно, что это – определенные знания, которыми обладают люди и не обладают животные.

В аудитории: - Мы знаем, что умрем, а животные не знают.

- А откуда вы знаете, что они не знают?

- Но незнание того, что человек смертен, не делает человека нечеловеком.

М.Н.:. Да, не делает. Но, вы… договоритесь как-нибудь. У меня есть версия, и я её выскажу, но у вас тоже должны быть свои представления на этот счет!

Реплики в аудитории: - Человека знает, что нельзя убивать.

– Не все это знают!

– Система запретов есть у человека, и она отличает его от животных.

М.Н.: Мы задаем сейчас вопросы, которым нет места в повседневности. Там понятно: надо встать и идти, и ты встаешь и идёшь. Лучшее, что может повседневность, это катиться по наезженной колее, не обращаясь к нашей критической мысли, которая там просто не нужна.

Но в жизни бывает немало случаев, когда наш вопрос становится актуальным. Веркор поставил его в романе гипотетически. Но бывало, что люди начинали считать других людей настолько недо-людьми, что не усматривали преступления в их целенаправленном уничтожении. Так что, время от времени этот вопрос перестаёт быть академическим. Причем, я имею в виду не только известные всем нам ужасы, действительно, ужасы, ХХ века. Когда в XVI-XVII вв. европейцы отправились колонизовать заморские земли, то они сталкивались там с людьми, которые не соответствовали их представлениям о людях. То есть, сегодняшний вопрос – это не академический вопрос, ни для истории, ни для нас с вами, поскольку нам важно понимать, что в нас такое человеческое, что нужно утверждать и отстаивать в себе.

И в обществе должны быть люди, готовые отвечать на этот вопрос. И не придумывать на ходу, а систематически продумывать возражения, и быть готовыми аргументировать, как говорится, хотя бы на два-три хода вперёд. Для этого общество держит культурологов, условно говоря (или философов), и эти люди выступают со своими соображениями, для того чтобы этот ресурс в обществе всё-таки существовал. Это как раз то, чем мы сейчас занимаемся.

Не уверен, что у нас еще есть время заниматься разминкой, но один вопрос я бы хотел ещё задать. У меня есть статья о письме Татьяны Лариной к Евгению Онегину из известного романа. Из моих статей она пользуется, кажется, наибольшим спросом, т.к. везде в мире, где изучают русский, обращаются к Пушкину, к этому роману и этой истории отношений. Рекомендую.

Так вот, мой сегодняшний вопрос к вам: «Когда было написано это письмо?».

- В каком смысле, когда?

М.Н.:  Вот, давайте говорить о смысле…

- Недавно я прочел обширный пост, где говорится, что Татьяне в этот момент было 18 лет.

М.Н.: Но мой вопрос, не в каком возрасте Татьяны, а когда написано то письмо?

- Когда в смысле времени или в смысле обстоятельств?

М.Н.: «Когда» – это вопрос, касающийся точно времени, другого толкования у него нет.

- Времени суток, года?

М.Н.:  И вот теперь встают вопросы, как мы оцениваем время, что мы понимаем под временем?

- Время сюжетное или…

М.Н.:  Вот ещё один вопрос! Вы видите, что за этим простым вопросом, когда написано письмо, открывает еще один круг проблем. Оказывается, что время – это не абсолютная величина. И на вопрос, когда… Это же касается не только упомянутого письма. Казалось бы, простейший вопрос, когда был казнен Христос, тоже требует уточнения – в каком году от основания Рима (как тогда считали годы), или, если вы считаете в христианской теологии, то будет иной ответ. А, если я вам напомню, что христианская хронология была официально утверждена только в IX веке, а укрепилась в общем мнении только к XI, то вы увидите, что вопрос о календарном времени не так прост. Мы пользуемся параметром, который нужно оговаривать.

То же и о суточном времени. Я смотрю на часы и говорю, что сейчас столько-то. Но вы понимаете, что это «по киевскому времени», потому что в Гринвиче сейчас другое время (на два часа меньше). И это только физическая разница. А вот ещё смысловая разница. Не знаю, застали ли вы так называемые, отрывные календари. В моём детстве у всех дома висели на стене толстые пачки листочков, которые надо было срывать каждое утро, чтобы обнажалась новая дата. Так вот, при советской власти наряду с григорианским исчислением в эти календари было включено летоисчисление, принимавшее за нулевой год 1917-й, там мелкими буквами писали ещё «такой-то год Великой октябрьской социалистической революции». То есть предполагалось, что наступила новая эра, которая пришла на смену христианской эре («до РХ», «по РХ»?) и в которой время отсчитывают по-другому.  Это я всё к тому, что время – это обсуждаемая тема, календарное летоисчисление – обсуждаемая тема, временные периоды – обсуждаемая тема. Но я подчеркиваю, что, когда мы об этом говорим, мы имеем дело не с принципами, а самой жизнью. Вернее, с такой жизнью, какой она представляется людям в их осознании себя. Обратите внимание, нам трудно установить, с какой сумкой ходила кухарка на базар двести лет назад, но это и не так важно. Нас больше интересует, как она мыслила тот мир, в котором жила, и какие её действия следовали из этого её восприятия мира. И мы может об это узнать, потому что есть тексты, в которых господствовавшее тогда восприятие мира описано.

А это как раз то, что касается культурологии.

А теперь давайте попробуем двинуться дальше. Это будет не очень «дальше», это будет, скорее, «хождение по кругу», но с растущим радиусом.

Главный вопрос, на который я в прошлый раз не дал себе труда поточнее ответить, это вопрос (слушателя), что такое «порядок». Я сказала, что культура – это, собственно, и есть порядок, я называю его «культуропорядок», т.е. культура есть название социального порядка, в котором живут люди. Но, «что такое порядок?», правильно вы меня спрашиваете. Можно, конечно, ходить по энциклопедиям, выписать много разных определений. Но я бы привел такое объяснение: порядок – это система повторяющихся в данном обществе связей и взаимодействий между людьми. То есть, когда мы наблюдаем какое-то общество, то мы видим, что некоторые взаимосвязи и взаимоотношения между людьми устойчиво воспроизводятся. Описание этой системы устойчиво повторяющихся взаимосвязей, мы и будем называть (социальным) порядком, а то, что там происходит случайно, мы не будем замечать. Согласно порядка люди ходят по тротуарам, но некоторые люди иногда попадают под машины. Мы считаем эти случаи исключениями из порядка. Такое бывает к несчастью, да. Но когда мы говорим о культуропорядке, мы говорим о том, что устойчиво повторяется. А это значит, что люди считают, что так правильно. Обратите внимание, я им не судья, я – наблюдатель. Они так думают, что это правильно – ходить по тротуарам.  

Эта система повторяющихся взаимоотношений (любых: от базара до брака, от выборов в парламент до рыбной ловли), где всё установлено. Почему-то папа идёт на рыбную ловлю, а мама ждёт этих бычков, чтобы их пожарить. Папа принесёт ей бычков. Конечно, всегда можно найти женщин, которые сидят на берегу с удочками.  Ничего в этом запретного нет. Но мы говорим о том, что, если это становится частью порядка, значит, порядок изменился, и теперь он включает, скажем так, женскую рыбную ловлю. Мы не диктуем, не навязываем порядок. Мы говорим, что система отношений, составляющая тот или иной социальный порядок, складывается сама по себе, помимо воли отдельных индивидов, в практике общественной жизни. 

- Сама по себе? Никто её не навязывает?

М.Н.:  Что значит «навязывает». Тот, кто навязывает, он тоже участник это социальной практики. Если приходит оккупант и говорит, эти – вправо, эти – влево, тогда установление порядка относят к оккупанту. Мы же говорим об обычном обществе, которое…

- А вот склонность общества принимать порядок, навязанный ему оккупантом, может характеризовать само общество.

М.Н.: Если мы утром садимся в транспорт, чтобы ехать на работу, то таковы сложившиеся (общественные) отношения, а не воля какого-то конкретного субъекта. Решение принимаем мы сами, полагая, что как нужно или что так для нас лучше и т.д. Это сложная вещь, этот порядок, он же связывает между собой миллионы людей, причем так, что они друг с другом как-то налаженно взаимодействуют. Поэтому прямое указание из любого источника будет подвергнуто практической ревизии на месте в любом случае. Ожидать, что кто-то это порядок может подробно расписать, было бы очень наивно. Какой-то тоталитарный правитель, наверное, может об этом мечтать, но – до того, как он попытается это сделать. Есть романы об этом, скажем, Оруэлла, Хаксли, Замятина и т.д.

Для удержания это порядка в пространстве и времени, т.е. среди людей, которые составляют то или иное данное общество, рождаются, живут и умирают, сменяя друг друга в его составе и действуют в нём, общество описывает свой социальный порядок. Это важный шаг в нашем рассуждении. Сам по себе социальный порядок не может устойчиво существовать, если не будет создана система его описания и система сохранения этого описания для живущих и наследующих поколений.

Приведу пример. Спросите любую женщину вокруг вас, и, по крайней мере, каждая вторая скажет, что хочет похудеть. Почему она так думает? Кто ей велел? Кто может её принудить так думать, «навязать»? В обществе в настоящее время существует какой-то странный порядок, сложившийся по неизвестным причинам, согласно которому в нём преобладает представление, что телесная полнота для женщины – это чуть ли не физический и уж определенно эстетический  недостаток. Но это пройдет. Представления меняются. Это видно хотя бы по тому, что образцовые красавицы других, особенно, довоенных десятилетий, были иного телесного сложения. То есть, тогда считалось, что так хорошо.

- Так было принято.

М.Н.: совершенно верно.

Но описание этого порядка, чтобы его транслировать, чтобы можно было сказать мальчику: «ты не должен плакать, ты же будущий солдат, солдаты не плачут», а девочке можно было сказать: «ты не плачь, потому что ты не будешь красивая». Дети м. б. и не понимают аргумента полностью, но убедительность его подтверждается уверенной интонацией взрослого, который черпает уверенность где? В общепринятых представлениях.

В общем виде я бы сказал, что социальный порядок – это принятый в обществе порядок субординации и координации. Субординация – это подчинение по старшинству или главенству (они бывают разные), а координация – отношения взаимного соотношения равных.  И в обществе эти распорядки, правила взаимности должны быть как-то описаны, чтобы каждый знал, где он находится, в каком человеческом мире живёт.

Вы уже поняли, что, с моей точки зрения, культура – это и есть описание человеческого порядка (в том или ином обществе).

Средства такого описания (мы называем их словом «языки») могут быть разные, включая, кстати, религию, искусство, философию, включая науку социологию… Включая, но не исключая ничего другого. Описания могут быть самые разные.

По разным причинам, мы не будем их здесь обсуждать, европейцы увидели еще один способ описания социального порядка – культуру. И ваш покорный слуга исследует этот язык описания. Для анализа это области создали культур-антропологию, а потом уже культурологию.  

Есть ещё одна важная категория, которую используют для описания социального порядка. Это – категория «институт». Исходно институт толковался как система определенных законом прав, которая юридически удерживает определенные отношения между людьми. Юристы говорят «институт наследования», «институт семьи», «институт собственности», «институт государства» и даже «институт помилования» и т.д.

- Можно ли назвать их «институтами культуры»?

М.Н.:  Я буду называть их институтами цивилизации. Но, об этом в одной из следующих лекций.

Речь идет о том, что некая система устойчиво воспроизводимых отношений получает фиксацию в форме институтов. Есть институты, которые хорошо описываются юридическим языком. Они определяют отношения, например, через понятие собственности. Но, когда мы говорим об институте дружбы (т.е. об отношениях, принятых между друзьями), то с юридической точки зрения это весьма размытый феномен. И лучше бы описывать его каким-то другим языком. А если вы захотите описать отношения, возникающие в рамках спортивных состязаний, тут тоже юридический язык не очень подходит. Юридический язык лучше там, где действует, скажем, антимонопольный комитет, где цены и т.д.

Я хочу сказать, что в обществе наблюдаются сферы устойчивых взаимоотношений, которые плохо поддаются описанию юридическим языком. Скажем, ритуализированные формы жизни: свадьбы, похороны, выпускной бал и т.п. – это тоже более или менее устойчивые формы коллективного человеческого поведения, институты, но они – не сферы юридического описания. Свадьбу не описывают на языке права. 

Другие языки есть. Я бы назвал прежде всего язык искусства. Вот классический роман. Писатель описывает жизнь в таких проявлениях, которые юридическим языком не описывают, хотя там показаны всякого рода институты (в классическом романе описывают жизнь - семью, ремесло, войну, сословия и классы, их традиции и ритуалы и т. д.). Я это к чему? К тому, что жизнь настолько разнообразна, что она вообще не может быть описана каким-то одним языком. И люди подыскивают себе разные языки описания элементов и сфер того порядка жизни, которым она организована.

Перехожу теперь к исключительно трудному вопросу, к определению культуры. Тот может быть одно из двух: либо мы присоединяемся к какому-то из множества определений культуры, либо даём своё. Но поскольку их сотни, то нам надо сделать исключительно трудный и ответственный выбор. В этом случае это всё равно, что придумать своё определение. Я пошел по второму пути. Но никогда не забываю напомнить, что оно одно трёхсотое или одно пятисотое, и ваше право принимать любое другое. Со студентами у меня короткий разговор: пока мы проходим мой курс, вы повторяете моё определение, в тот день, когда вы сдали, можете забыть его навсегда и пользоваться тем, которое вам нравится больше.  Но никто моё определение не забывает, потому что весь курс насквозь построен на одном этом определении.

И в этом состоит весь фокус определения. Потому, что, как мы с вами договорились, определение – это расширенное имя предмета. Вот мы говорим Иван Иванович, а можем сказать «тот сосед-толстяк со второго этажа». И это будет расширенное имя. Вы скажете, что оно не полностью его описывает, потому что не включает его группу крови. Правильно. Но нам оно подходит. А, если он, не дай господь, попадёт в больницу, то врачи будут говорить что-то вроде «тот мужчина с гепатитом из такой-то палаты и с такой-то группой крови». Тоже расширенное имя, хотя и не имя собственное.

Вы понимаете, что один и тот же объект может иметь сколько угодно имен. И мы вольны давать эти имена, потому что наше нарекание касается того, что мы уже выделили. Трудность заключается в том, чтобы выделить, усмотреть, осознать новый объект. А уже выделение объекта и его свойств закрепляется именем. Почему нужны такие расширенные имена-определения? Ну, например, чтобы обосновать различения. Иванов Ивановичей может быть много, а нам нужен этот И.И. – не Иван Иванович большой, а Иван Иванович маленький. Или И.И. старший, а не И.И. младший.

Два разных имени могут непротиворечиво указывать на одно лицо: «Первый французский император» и, скажем, Наполеон Бонапарт. Два разных имени одного человека. А можно сказать «Главнокомандующий французских войск в войне с Россией в 1812 году». Мы должны понимать, что имя – это всего только имя. Это наш инструмент для маркирования объекта, который мы заранее принимаем в качестве существующего самостоятельно.

Это абсолютно так же относится к культуре. Обилие определений культуры не является недостатком ни в каком смысле.  Их множество не означает неполноценности, как иногда думают студенты.

Теперь я даю своё определение: культура – это принятая в данном обществе совокупность мотивирующих представления о мире и месте человека в этом мире. Сейчас я буду комментировать его по частям. Из всего этого определения слово «мотивирующие» появилось позже всего. В своё время я просто не подумал, насколько это важно.

В этом определении содержатся некоторые допущения, которые не выражены прямо. Во-первых, что культуры разнообразны, как и общества, в которых они создаются. Общества разные, и, следовательно, разные их культуры. О культуре, в единственном числе, можно говорить только в одном случае, и мы сможем его обсудить в дальнейшем. Общество является самобытным, если оно оказалось в состоянии создать свою самобытную культуру.

Причем, «создать» здесь не значит сотворить по предварительному плану (как если бы художник создавал картину). Тут скорее подойдет слово «принимать» - как некогда было принято, что  мужчины при встрече в знак приветствия приподнимают шляпы. Значит, культура есть у общества, потому что она такой у него сложилась. Она – не результат предварительного замысла, например, какого-то властителя-демиурга (как иногда тоже думают).

Ближайшая аналогия – язык. Мы же не пытаемся указать, по чьей воле язык, которым мы пользуемся, приобрел данный вид. Так сложилось. Мы получаем язык в готовом виде, он принадлежит данному обществу, каким он сложился. Такие в нём слова, такие сочетания слов и т.д. Его можно изучать, но сделать с ним ничего нельзя. Так и культуру мы получаем в готовом виде, она принадлежит этому обществу. Оно создало её всем ходом своей жизни.  Это всё, что мы для начала можем сказать о культуре: она есть – и спасибо.

Второе. Данное определение культуры связывает слово «культура» со словом «представление». С моей точки зрения представление здесь ещё более фундаментальное понятие, чем порядок. В прошлый раз я ссылался н «порядок», сегодня я буду ссылаться на «представления», которое понимается здесь как форма существования знания.  Приведу примеры. Цитаты: 1) «Открытия Альберта Эйнштейна изменили наше представление о пространстве и времени», 2) «Благодаря космическим аппаратам наши представления об обратной стороне Луны стали конкретнее», 3) «В последние годы изменились наши представления о правильном питании». Четвертый последний пример: «История рекламы показывает, как изменились наши представления о человеческой красоте за последние полвека».

То есть, мы имеем дело с некоторым знанием, которое, м.б. и не соответствует критериям научного знания, но на практике мы сплошь и рядом пользуемся и ненаучными знаниями. И эти всякие другие знания могут быть названы «представлениями». Можно определенную группу знаний назвать научными, а другую труппу знаний – представлениями. Хотя, нередко говорят и о «научных представлениях».  Может быть существуют и разные другие формы знаний. Но для нас важно, что «представления» - это определенная группа знаний – не  точных, не рафинированных, не проверяемых теоретически на истинность. Есть у людей представления, и это – их знания о том, что для них важно.

Третий момент. Определение, которое я сейчас разъясняю, указывает на культуру, как на широкое интегральное явление, которое во всей своей совокупности содержит представления (знания) о мире в целом. Это важный момент. Когда перед нами вещь, то чаще всего нам хватает наших органов чувств, чтобы увидеть, выделить, почувствовать её, соотнести с другими вещами. Но каждый из нас осведомлен о том, что он живёт в Мире. А Мир – это такая штука, которую увидеть собственными глазами нельзя.  Потому что, он больше, чем мы можем охватить своими чувствами физически. Тот факт, что мы знаем о существовании Антарктиды, непосредственным нашим опытом никак не может быть объяснён.  Есть другие какие-то средства, которые вводят в круг наших представлений и Антарктиду, и Средние века, и наших внуков и правнуков, которые ещё не родились, и Солнечную систему планет … то есть, мы живем в таком Мире, который намного шире, чем его фрагмент, доступный нам непосредственно.

Так было и раньше. Вспомним паломников, которые в давние века несли с собой рассказы о виденном в далеких странах, в Риме, у других святых мест. То есть, нам всё время приходится пользоваться информацией, полученной от других людей, «из чужих рук».

И каждый из нас несёт в себе представление о Мире как об огромной единице, которая сдержит в себе всё, что мы знаем, включая и то, чего мы никогда не видели, включая то, что в принципе увидеть невозможно (скажем, кентавры или нейтрино) и даже знания о том, как эти вещи между собой соотносятся. Другое дело (и мы это ещё будем обсуждать), что каждый из нас тащит в себе немного разные Миры. Для одних американцы – супостаты, для других – спасители. Я не собираюсь переходить к обсуждению политики, но, вполне возможно, что человек, который скажет вам, что Америка – его враг, может затрудниться ответить на вопрос, где она находится. Он может вам сказать, что США находятся на черной стороне Мира. Мы – на белой, а они – на черной. И это тоже ответ, таков его Мир. У него же что-то должно быть в голове!

Когда я говорю о культуре, я именно это и имею в виду. Что культура – это информация, которая может дробиться, но которая представляет собой сумму всех наших знаний о том, где мы живем. Я забыл сказать, что есть и такие общеизвестные образы, как, например, образ Страшного суда. Никто его не видел, но есть много людей, которые знают о его существовании. Это часть чего? А если говорят о боге, который находится за пределами человеческого бытия и, как говорят, по условию, точно недоступен человеческим чувствам? А это что за «информация»? Понимаете, мы всё время имеем дело с объектами, из которых часть доступна нам, а часть не доступна. Но мы включаем и их в наш Мир, мы считаем себя в одном Мире с ними.  Это – реальность. Мы разные, если разбираться в составе Мира, каким он нам представляется. Наши миры бывают более или менее сходные, и в разные исторические периоды человечества требование к сходству было различным. Но сам тот факт, что мы включаем себя в состав Мира, который не можем увидеть сами, но узнаём из одних и тех же источников (школа, например, или СМИ и т.д.), делает нас во многом похожими.

Подчеркну ещё раз, что при таком понимании культуры, как интегральном человеческом знании о мире, не приходится отказываться не от чего: в том числе, и от предрассудков и заблуждений. Представление об особых свойствах черных котов – это тоже элемент культуры. В прошлый раз я показывал вам дно из определений культуры, где культура считается суммой достижений человечества во всех областях человеческой детальности. Это хитрый фильтр, который оставляет всё время культуру отличницей с большим белым бантом: что считается плохим, то, раз, и выкидывается из культуры, например, в так называемое «бескультурье». В культуре остаются только те, кто в белых передничках. А я говорю: и спорное, и негативное, и преодоленное пройденное – всё-всё и черные коты в том числе.

В-четвёртых. В отличие от научного знания, которое, в принципе, наблюдающее знание (культурология в том числе), культура – это включенное знание. Культура – не просто знание о вещах, какими они суть сами по себе, культура – это (и тут я беру ещё одно слово из определения) «мотивирующее представление», заинтересованное, актуальное, участвующее, ориентирующее знание-представление. Это знание не только о том, что в Мире присутствует, но и о том, что из имеющегося в Мире хорошо-плохо, красиво-безобразно, полезно-вредно, истинно-ложно, что соответствует представлению о надлежащих, желаемых изменениях (мы говорим «прогрессивное»), а что, наоборот, удерживает прошлое и т.д. и т.д. и т.д. Это – практическое, обычное человеческое (а не очищенное научное) знание, сплетенное с человеческим отношением к вещам и событиям и побуждающее человека действовать среди них так, а не иначе.  Эти оценочные координаты мотивируют людей к поступкам, из которых состоит жизнь – к созиданию, удержанию или устранению, изменению всего того, из чего состоит наш Мир, включая,  словами А. И. Уёмова, «вещи, свойства и отношения».

В последнее время я замечаю, что молодые взрослые люди в нашем городе теперь мечтают о велодорожках. Никогда раньше про велодорожки не говорили. Но сейчас они уверены, что город с велодорожками — это лучше, чем город без велодорожек. Как культуролог я не сужу, но наблюдаю, что в их представлении о правильном городе велодорожки вышли на первый план. И они готовы за это бороться, т.к. в их представлении велодорожки – это правильно, хорошо, это то, что должно быть сделано в первую очередь. У них есть картина большого города с велодорожками. У меня нету представления о городе с этими дорожками, а у них есть. Я про это говорю, что культура – это, конечно, информационный сгусток, и он касается всего и мотивирует людей от чего-то уйти, если оно маркированно негативно, к чему-то прийти. Это – культура, вплетенная в жизнь, в человеческое поведение. Без такой вплетённости она была бы теоретическим знанием.

Мне интересно, что люди думают и как они ведут себя в связи с тем, что они думают. Как их мысли связаны с их поступками. Культурология – это там, где мы разбираемся в мыслях и поступках, причем, неизвестно ещё, что у нас первое. Занимаемся ли мы мыслями, побуждающими к поступкам, или самими поступками, чтобы разгадать, какие мысли их мотивировали. А поступки, напомню, бывают не только славные и красивые (как классическое искусство), бывает, что люди намеренно взрывают себя среди других людей. И надо понять, почему они это делают, и что можно сделать, чтобы этого не происходило. Я, конечно, привел экстремальный пример. Но их сколько угодно. Вот у нас реформы не совершаются. И только культурология может ответить, почему, какие представления тормозят это дело.

В-пятых, культура всегда человечна. Научное знание предполагает присутствие «трансцендентного субъекта», который из вне мира и рассматривает вещи и процессы вне людей. Но, чтобы наука могла заниматься «вещами как таковыми», ей нужны специальные процедуры. Например, математизация языка. Она является фильтром от человеческого. Например, человек говорит, эта вода теплая. Ученый так не может, он скажет, что температура воды, скажем, 26 градусов. И дальше сами решайте, теплая она или холодная, потому что, смотря для чего: если в море, то очень теплая, а если в бане, то, скорее, нет. В своей профессии физик мысли как не человек. Но, чтобы перестать быть человеком (сам он ходит и на море, и душ принимает), классический физик ставит между собой и объектом математический язык. Это – специальная процедура, предназначенная очистить, обесчеловечить научное знание, дать ему универсальную правильность.

Даже теперь, когда мы знаем об эффекте наблюдателя, наша задача не в том, чтобы избавится от влияния наблюдателя на результат (это невозможно), но, чтобы учесть это влияние и скорректировать результат с учетом этого влияния. Эту цель иногда удается достичь больше, иногда меньше, но идеал науки – вещи как таковые. А в жизни все вещи Мира имеют человеческое измерение (они далёкие или близкие, родные нам или чужие, опасные или безопасные, пригодные или непригодные, любимые или нелюбимые и т.д.). В человеческом мире все вещи окрашены взаимоотношением с человеком, они окрашены человеческим присутствием, они всегда отмечены своей вплетённостью в человеческое существование. Булыжник, материал для мощения у нас на Пушкинской, несет свое человеческое предназначение. Но иногда «булыжник – орудие пролетариата», если вы помните, о чем я говорю. Втянутость вещей в человеческий Мир, образует их свойства, другие, чем, скажем, твердость или цвет (например, свойство быть опасным предметом). Свойства, продиктованные культурой, как и его физические свойства, неотделимы от предмета, поскольку они суть признаки его включенности в человеческие отношения.

И последнее перед перерывом. Культура, как и наука, не знает конкретного индивида. Вы слышите обращение: «молодой человек, остановитесь!», «девушка, вы будете сходить?». Люди обращаются в этих случаях не к индивидам, а к носителям свойств. В культуре присутствуют не индивиды, а, сейчас я так скажу, места, предназначенные для индивидов. Когда мы говорим «молодой человек», «девушка», мы имеем в виду некий комплекс социально значимых свойств, которым в определенный период своей жизни обладает индивид. Я называю этот комплекс «местом» в культуре и обществе. Когда мы говорим, «он – учитель», мы хотим сказать, что данный индивид занимает культурно предопределенное место учителя. Это место «предусмотрено» культурой – в виде системы прав и обязанности, ожиданий и запретов, прилагаемых к любому реальному индивиду, который это место занимает.

Учитель в жизни есть потому, что в соответствующей культуре заготовлено (обозначено, описано) такое место.  И тут я хотел бы обратить ваше внимание на то, что разные культуры предполагают для индивидов разные места – даже с одним названием. В Германии, так сложилось, что «лерер» - очень почетное занятие, «преподаватель» – почетное место в германской культуре. Но в культуре нашей страны, учитель понимается немного иначе. Две разные культуры резервируют абстрактные места для реальных индивидов с одним названием, но разным содержанием, которое реальный индивид усваивает, как бы «надевает» на себя. Так же, как мы надеваем парадный костюм в одном случае, и рабочий комбинезон – в другом. Вступая на место учителя, индивид усваивает некоторые свойства, которые предписаны ему – кем? Культурой. Обществом через его культуру.

Мы с вами сделали сейчас ещё одно важное наблюдение. Культура – это язык, на котором общество разговаривает с самим собой и с каждым индивидом в отдельности. Поэтому в нашем определении говорится в конце: «представления … о мире и месте человека в этом мире».

Ещё раз возвращаюсь: «Культура – это принятая в данном обществе (принятая, ибо так случилось, но в данном, а не в каком другом обществе) совокупность мотивирующих представлений о Мире (мотивирующих потому, что эти представления ведут за собой поступки) и месте человека в этом мире». Мотивирует человека в конечном счете культура, потому что, когда вы логически объясняете поступок причиной, обосновывая её другой причиной и так дальше, вы не проваливаетесь в «дурную бесконечность», т.к. в начале цепочки резонов у вас будет исходное представление, которое уже ни на чём не основывается.  [См. об этом мою статью «Культурологические аспекты суицидального поведения» о том, где и когда культура мотивирует самоубийства] Это и есть культура, коллективное представление, в котором мы находим Мир, себя и своё место в этом Мире.

ПЕРЕРЫВ

Вообще-то я читаю такие лекции без иллюстраций. Но некоторые картинки мы разбираем на семинарах. Постольку семинаров у нас нет, я хочу чуть подробнее разобрать с вами одну или даже не одну картинку. Но сперва я немного еще поговорю.

Если культура – это то, что мы сегодня обсуждали, «принятая в данном обществе совокупность мотивирующих представлений о мире и месте человека в этом мире», то, чтобы быть коллективными (а не индивидуальными), они должны каким-то образом быть символизированы. Вы же понимаете: то, что у нас в голове – в голове, а, чтобы об этом узнали другие, нужно как-то знаками дать другим понять, о чем вы думаете, облечь ваши представления в форму, пригодную для коммуникации.

Действительно, если кто-то сочинил нечто для себя, то ему его грёз достаточно. Но, если общество в целом творит представления (пусть, например, мифы), то оно не может этого делать вне коммуникации. Так что, коммуникация между людьми, составляющими одно общество, неизбежный элемент культурообразования.  Культура живет в коммуникации – это то, что мы должны знать об условиях её существования. А то, что предназначено для коммуницирования, должно быть оформлено в языке – обычно, вербальном или визуальном. Есть, конечно, и другие возможности, обонятельный язык, например. Но для коммуникации общество реже пользуется запахами, чем словами и картинками.

- Тактильным (азбукой Брайля) тоже пользуются.

М.Н.:  Верно. И многие ещё помнят, что такое азбука Морзе... Есть театральный, архитектурно-пластический язык, и музыкальный… Но не об этом сейчас речь. Смотрите, мы идем от жизни. Отыскать можно много интересного, но то, что не нуждается в особом припоминании и обосновании в нашем обществе – это слова и картинки.

Мы говорим о языковых средствах, которые позволяют воссоздать «представление о мире» или, если сказать иначе, представить образ Мира. Возьмем, к примеру, «эпос о Гильгамеше» из Древней Месопотамии. Словесными средствами, словами там представлен Мир, каким он виделся людям того общества. В это представление включено то, что осознавалось ими важным – о космологии, о верхнем и нижнем (подземном мирах), о богах и людях, о вечности и временности жизни, о дикости и цивилизованности человека и прочем. Эпос – это повествование, рассказ словесными средствами.

Что касается визуализации картины Мира, то примеров тоже очень много – как из глубокого прошлого, так и из недавнего прошлого и настоящего времени. Вот глобус, например, это – определенная визуализация, так? Причем, земного Мира в целом. Сохранились экземпляры глобусов (правда, редкие), изготовленные в XVI-XVII вв., но в XVIII веке глобус Земли стал самым понятным символом европейской науки, т.е. визуальным воплощением образа земного мира, каким он сложился усилиями ученых и мореплавателей.

А вот совсем другой пример визуализации картины Мира. Это икона, написанная русским иконописцем греческого происхождения Дионисием в 1500 году. Если вспомнить, что тогда писали в Италии, то это – зады, но зады исключительно сильные своеобразные и полные энтузиазма правоты в своей вере. 

Было время, когда Россия и Украина входили в состав одной страны – СССР. И столицей у них была Москва. Тогда я знал и не сомневался, что Москва – это наша столица. А в ней Третьяковская галерея, где хранятся наши сокровища, с том числе коллекция древнерусской иконы, состоящая сплошь из шедевров из разных центров русской иконописи XV-XVI вв. Эта икона Дионисия «Распятие», фотографию которой вы видите сейчас на экране, одна их них. И хотел бы обратить ваше внимание на то, что собственно изображено на этой небольшой иконе.

Особенность иконного изображения в том, что оно представляет не конкретное и потому частное событие, случившееся там и тогда. Это не изображение факта, как если бы мы смотрели на репортажную фотографию «с места события».  На иконе изображено событие исключительной важности, имеющее (в рамках христианского миропонимания) фундаментальное значение на все времена. И это последнее обстоятельство является целью изображения.  Как это достигается?

Крест, на котором распят Иисус, находится на горе. И вы видите, что гора, в масштабах этого изображения, очень маленькая. И не в том дело, что гора (или скала) Голгофа была небольшой. Здесь гора не изображена, а обозначена. Позднейшие авторы-живописцы писали Голгофу как настоящую большую гору. Для нас важно, что на этой иконе крест выполняет функцию соединительной вертикали между Небом (со святыми) и Землёй (со свидетелями казни). По сравнению с такой вертикалью любая гора покажется маленькой. На доске изображено главное событие, объединяющее всех людей христианского вероисповедания, описана центральная роль этого события, состоящая в объединении Мира в целостную систему (верха и низа, святого и профанного, сиюминутного и вечного). Причем, сама икона (а не её фотография) через недолгое время созерцания рождает ощущение циркуляции: по продольной линии креста непрерывно вверх, а по линиям перед крестом – вниз. И это чувство целостности мира, навсегда объединенного непрерывно воспроизводимой мистической связью, которая питается страданием Распятого между Землёй под Небесами (не где-то и когда-то, а всегда и непрерывно) -  всё это делает икону Дионисия шедевром, который удерживает ядро христианско-мифического миропредставления, ядро христианской картины мира.

Термин «картина мира» заменяет нам выражение «представление о мире». Картина мира должна быть как-то воплощена для коммуникации языковыми средствами. Языки воплощения разных картин мира в разные времена были тоже разными. Так в этом примере: вроде бы мы видим икону, которая посвящена важному событию священной истории. А на самом деле мы видим изображение, которое предъявляет нам определенную картину мира – понимание культуропорядка, принятого в (православном) христианстве в конце русского средневековья.

А вот ещё картинка - сохранившаяся часть изображения, визуализировавшего вавилонскую картину мира. Конечно, изображения должно было представлять «весь мир». Именно весь. Вспомним древнекитайскую картину мира, в центре которой – Поднебесная. Обратите внимание на то, что картины мира древних космологичны, они – не только о том, где люди ходят, но и о том, что они видят. Они – о тех силах, которые стоят над ними и организуют их жизнь. Ведь культура – это императив, указание на то, что надо делать, причем, источник загадочно отдалён в пространстве и времени. Если они говорят, что боги распорядились вот так, то это тоже часть культуры, описание мира и обращение к человеку о том, кто он и что, следовательно, он должен делать. То есть, совокупность или система богов у древних – это тоже язык, на котором они описывали свой мир таким, каким они его понимали. Описание его свойств, различение в их представлении позволительного и непозволительного, должного обязательного и должного, но не обязательного и т.д.

Вот ещё картинка. Средневековая карта. Мы чаще понимаем карты как инструкции для, скажем, путешественников или мореплавателей. Тут ничего подобного. Эти ребята рисуют карты, чтобы осмыслить мир в целом. В целом. У них есть Азия, Европа и Африка (только три континента), они знают Средиземное море как море трёх континентов и в центре мира, как вы видите, помещают Иерусалим, священный город, где, по представлениям средневековых христиан, начался завершающий этап всемирной истории.  

А вот ещё одна карта тех времён. И Иерусалим тут тоже в центре. Мир в целом! Это – философская карта, а не географическая.

 Да, люди не знают многого об окружающем их мире и достраивают этот мир фантастическими вещами. Домысливают его космологически. Но это потому, что они хотят жить в целостном мире.

А когда в XIII-XV веках практика мореплавания позволила, наконец, описать поверхность Земли физически, появились глобусы Земли. Вот очень ранний сохранившийся пример 15 века. Это – пример целостного описания земного мира уже языком зарождавшегося естественно-научного подхода. В этом глобусе слышен триумф человеческого разума, который смог собрать эту разнообразную информацию в целостную модель-картину Земли. И в этом глобусе исторически есть проложение дальнейшего пути, потому, что этот глобус – образ Мира, которым человек желает овладеть и распорядиться.  

А вот ряд барочных интерьеров и картин, каждая из которых желает дать нам представление (уже художественным языком) о драматической связи низа и верха нашего мира. Каждый раз, когда мы говорим «картина мира», мы имеем в виду представления, которые интересуют тех людей; вот здесь, например, о священном и человеческом.

А вот вам здание американского военного ведомства, Пентагон. Правильная геометричность, в которой выражено стремление к триумфу рациональности. Абсолютная метрическая правильность ритмически повторяющихся фасадов – не то псевдо-классицистских, не то конструктивистских. Но вы понимаете, что в архитектуре этого гигантского здания выражена глубинная вера в то, что рационально целостное – правильно и жизнеутвердительно. И это тоже (архитектурный) язык, на котором люди себя обсуждают. Языки, конечно, разные. Но потребность описывать мир в его целостности – вот в чем дело!

В любом учебнике о средневековых сооружениях – монастырях или церквях – вы увидите, что «храм – модель мира». Что такое модель? В нашем случае – та же самая «картина мира». Верх и низ, центральный неф, путь по которому символизирует жизненный путь человечества и человека к просветлению – по пути с Запада на Восток к алтарю, и купол, и песнопения, и благовония и т.д., основные библейские сюжеты о начале, пути и грядущем конце человечества – всё это вместе «картина мира», в котором мыслят (находят себя) люди, принадлежащие одной общности. При всех возможных конкретных различиях между ними, эти люди, как нам известно, кое о чем мыслят одинаково. Это и есть их культура. В случае христианского Средневековья это единство представлений достигается единообразием храмов и служб в них.

Слово «картина» здесь, конечно, метафора. Картина – плоскость, а мы имеем дело с объемным образом. Картина бездвижна, у «картины мира» есть прошлое, настоящее и будущее, т.е. есть не только то, что дано, что было, но есть и предсказание, направление, иногда просто целеполагание.  И главное, что в этой картине есть человек, определено то или иное его место в общечеловеческом потоке жизни. Человек, оказавшийся вследствие своего рождения в этом гигантском мире, должен узнать, какое место ему предназначено, кто он здесь.

Это фундаментальные вопросы, на которые любому человеку должна ответить любая культура: кто я? где я? и когда я? С.Я Маршак когда-то заметил, что дети приходят в жизнь как зрители, попавшие на спектакль прямо на второй акт. Дети как те зрители должны по происходящему сейчас понять, что было в первом. Действительно, мы пересекаемся с этим миром в какой-то момент его длинной истории. И нам надо как-то разобраться, что тут происходит. Материал для такой человеческой работы происходит из культуры.

В картине мира всё взаимосвязано. Обозначенное культурой «место» человека само по себе уже предполагает указание на мир, где этому месту есть место, указание на время предполагает построение той или иной истории в рамках которой «когда» получает смысл. И это «большое» знание говорит человеку о том, что он может сказать о себе в первую очередь, из чего он должен исходить, выстраивая свои отношения с другими людьми, с детьми, с самим собой. Разные «исходные данные» порождают разных людей: в одном случае «тоталитарную личность» ХХ века, в другом – средневекового барона. В разные времена разнообразие типов людей и мест для них могло быть очень различным. Такое разнообразие, какое мы наблюдаем сейчас, бывает очень редко. Ближайший пример – эпоха Ренессанса. Обычно, культуры бывают более требовательны к набору человеческих типов.

Но при всех вариациях людей объединяет сама потребность в основополагающих жизненных экзистенциальных координатах. И культура – это последняя инстанция для обоснования ответов на эти три первичных человеческих вопроса: кто я, где я и когда я? Узнаем мы об этом их самых разных источников: от родителей, учителей, из газет и интернетов… Но все они черпают эту информацию из культуры.

Мы говорили сегодня о трёх вещах. О порядке, который образуется в человеческих обществах как бы сам собой. О культуре, которая является описанием этого порядка. И о том, для чего культура нужна, и как она обнаруживает своё существование.  Мы говорили об основной функции культуры: в конце концов, культура делает нас людьми – одного времени, одного круга, общих устремлений и интересов.