Об ответах и указаниях

Привет-привет, мой мифический читатель. Не сразу я понял, что тема данного сочинения – это подарок свыше, ибо далась она мне сама собой. Если кто-либо как-то постепенно отслеживал курс, вектор, направление моих заметок и настроений, то понять мои терзания и вопросы, а также само название этого размышлизма, было бы ему сейчас просто. Но всё-таки не могу не пояснить. Когда я в первой половине года много чего читал, но еще больше перечитывал, то всё было более-менее ясно – книги направляли меня в те или иные степи и дебри мыслей. Попутно я остывал к фотографированию пустышек, а также – к миру фото в целом, не видя там самого главного для себя – смысла и искусства. Всё это привело к окончательному диагнозу – я не мог не видеть упрощенности конъюнктурных подач-заманух, с каковыми зрителя-читателя-потребителя повсюду зазывают расстаться с самым важным, что у него должно быть – с личными средствами. Но… чуть поподробнее. Можно? :)

Чуть более года назад Вдохновение покинуло меня, точнее ушло из области, ориентированной на достижение Результата, то есть на Успех. Тщеславие моё, быть может, и слишком быстро вскинуло лапки вверх, но сердцем или душой я почувствовал, что не стоит сюда, к массовому одобрению, рваться и стремиться. Нисколько не хочется быть кем-то типа Минаева С., нашедшего свои рецепты Популярности. Да и даже стать Минаевым – это таких усилий требует, таких потуг, что, учитывая явное изначальное подстраивание под запросы масс, вовсе не чистым и лучезарным светом виднеется мне на мысленном горизонте конструирования своего личного будущего. Но дело не только к преодолении тяги или замаскированной зависимости от Тщеславия. Дело  еще и в другом – в Позыввх-Порывах.

Никогда не забуду, с каким рвением, Желанием, личным Переживанием писал я в конце сентября – начале октября свою дебютно-блинную повесть, осилив полсотни убористых страниц за два, а затем еще четыре дня. Да и «Космос» в марте 2011 рос не по дням, а по часам. И эти состояния и впечатались в мою память навечно. Потом уже я несколько по инерции написал пару рассказов и повесть, где меня самого не штырило, но увлекало и веселило. Вдохновение мягко ушло в область довольства рассудком, нашедшего неизбитые и оригинальные идеи. А уже затем, с середины мая 2011 по середину июля того же года, я ушел в стишки, наплодив их сотню с эНДээСом. :) И всё, собственно. После прозрения, о котором я недавно говорил, задача писать прозой мною лишь понималась, но не реализовывалась. Идейки и наметки были, но… Стишки еще слетали порой с моих уст, но не в былом темпе и не с легкостью, а как-то чуть более натужно.

Когда 1 февраля 2012 у меня полетел джумловский «родной» сайт, я почти месяц осмыслял прямое указание судьбы и привыкал к новой своей виртуально сиротливости. И ведь лишь несколько человек (хватит пальцев одной руки) спросили у меня по почте или вслух, что случилось? Всё правильно, таких и не должно быть много, и я уже давно видел картинку мира вокруг себя в жестком свете Реализма. Никаких обид, но куда деть Осадок? :)

29 февраля этого високосного года я неожиданно откопал гугловский вариант создания сайтов, где, при принятии их видов расширений, дисковое пространство не ограничивалось столь жестко, как это было со мной до этого. Я ведь на Джумле каждый закачанный снимок должен был ужимать на порядок, делая джипег размером от 100 до 300 килобайт, то бишь крайне маленьким. На экран такого размера хватает, но не больше.

Освоившись в Гугле, я более всего порадовался возможности разделить потоки, ведь фото и видео, а также контактная информация «О себе» - всё это осталось на почтовой гугловской странице, а вот мои мысли и письменные документы были переадресованы куда-то дальше, куда надо было еще постараться попасть. В общем, всё получилось не только так, как получилось, но и так, как должно было быть сделано по уму. По моему уму, естественно. Не являюсь я поклонником легких путей, а потому чуток спрятаться мне всегда нравилось. Вываливать всего себя - это ведь, как минимум, нетактично и упрощённо как-то.

И 1 марта я, до того целый месяц живший без сайта своего, не в силах более молчать, решил написать краткую заметку о чем-то. Кажется, о только что совершенном путешествии на Украину с приятелем. Тогда я и представить себе не мог, что «заметочный стиль» так меня увлечет, вытеснив вскоре все прочие письменные каноны, дающие графоману право именовать себя писателем (рассказы, повести, романы).

Невольно я стал больше читать (чем писать), а также перечитывать. Всё тот же Хаксли, «открытый» мною в 2006 году, то есть сравнительно поздно, требовал новой итерации, более вдумчивой и беспристрастной в вопросах чувственности, с коими я в недавнем прошлом дружил более тесно, а потому и переводил идеи и мысли автора на язык своего эго, где телесные позывы стояли намного выше, нежели они пребывают сейчас. Много чего еще я осилил за последние полгода, хотя понятие «много» - оно относительное, ибо-ибо. Но в среднем 3-4-5 книг в месяц, причем, как в случае с Хаксли, приличного объема, поглотить удавалось, слава Богу.

Но вот с августа месяца я «подсел» на Лазарева С.Н. и его книги про диагностику кармы и не только. Вопрос «а что же потом читать?» вызрел как бы сам собой. Вся беллетристика и придуманные для широкого круга читателей-зрителей сюжеты еще больше обесценились в моем сознании, что не могло сказаться на втором конце провода – что читать самому? После честных и продуманных мыслей Лазарева (о Боге, Любви, Нравственности и их обратных качеств-свойств) начинать чтиво, бьющее по первым центрам, или же уводящее в откровенную ерундистику, не хотелось. И я ничего не мог с собой поделать, так как основательно в начале года покопался в мире сценаристов, фотографов, прочих направителей читательско-зрительского потока.

Вот она – классическая ловушка! И не пишется (уже давно), и чтение набило оскомину, потому как сколько же можно камни собирать (теоретически набухать)? Пора уже и поразбрасывать эти камешки. Но ведь не пишется! Что делать? Раздумывая об этом не раз, в итоге я даже создал 26 сентября сего года заметку с оправдательно звучащим названием «Почему не стоит сейчас пытаться стать писателем». Но я не столько оправдывался, сколько размышлял о причинах смутного и идущего во мне процесса осмысления личного графоманского затухания. Что-то там, внутри себя я чувствую такое, что сопротивляется былым доводам и мотивам тщеславия стать малость познаменитее или попопулярнее.

От нечего делать, как-то стал ковыряться в своей флэшке, где много чего болтается в виде вордовских или текстовых файлов. Тут есть: и Зиновьев, и Моэм, и Хаксли, и Гессе, и Кастанеда, и греческие философы (так и не прочитанные), и много кого еще, кого я закачивал в последние годы, а порою и читал с экрана. Также в отдельной папке имеются личные документы, в первую очередь, стишки. В общем, флэшка – рабочая. И вот гляжу, что есть документ один, который я уже раза три не зачищал с весны этой. Какой-то странный роман некоего Николая Кофырина «Чужой странный непонятный необыкновенный чужак». Я страниц десять в мае прочел, но забросил. Но также еще и оставил, то бишь почувствовал, что что-то в завязке много-многостраничного сюжета есть. Типовое вроде как - герой, соцработник, проводит опрос в доме бедной пенсионерки, после чего идет в незнакомом городе по дороге и попадает под колеса, после чего соприкасается с клинической смертью.

Помню, как по весне меня немного поразила аннотация автора к роману:

«Обычно первые страницы посвящают тому, чтобы завлечь читателя, заинтересовать его интригой или соблазнить тайной, — одним словом, делают все, чтобы книгу купили и прочитали хотя бы до половины. Мы этого делать не будем. Напротив, следует сразу откровенно предупредить — книга эта не для всякого читателя. Автор писал ее вовсе не для того, чтобы доставить кому-то удовольствие или развлечь, а потому что не мог не писать, и делал это в большей степени для самого себя. Поэтому вряд ли то, что сейчас вы держите в руках, уважаемый читатель, можно назвать нужной вам книгой — нужна она прежде всего ее автору. И хотя книги существуют для того, чтобы их читали, в данном случае это не совсем так. Зачем же тогда нужно было марать бумагу? — спросите вы. Резонно. Как, впрочем, резонен и встречный вопрос, да не сочтут меня неучтивым, — Зачем ты живешь? Вот-вот. Есть вещи, которые с трудом поддаются объяснению. Одной из них является Истина. Она не требует пояснений, она говорит сама за себя.

Так и эта книга. Пусть она говорит сама за себя. И тот, кто не поверил в ненужность данной книги, кого не устрашили отговоры и предупреждения, кто всегда сам старается проверить, как есть на самом деле то, о чем говорят другие, — тот пусть и станет терпеливым соучастником драмы, пережить которую дано всякому, но из которой далеко не каждый извлечет те уроки, что извлек автор этих строк.»

Достаточно нестандартно, как минимум. Но попытки поиграть в оригинальность перед читателем я в авторском предисловии не усмотрел, не заметил. Видимо, поэтому, запомнив вступление, и не удалил роман со своего информационного носителя объемом в два гигибайта. И ведь как правильно сделал! Впрочем, всё по порядку.

На прошлой неделе стал читать книгу дальше. С того самого момента, как герой попадает в больницу, где его клиническая смерть и настигает. Но. Но не прочти я уже шесть книжек Лазарева за последние два с небольшим месяца, вряд ли бы я уловил качественность описания Н.Кофырина, которое именно сейчас, словно соединившись с лазаревским описанием нашего зримого и незримого мира, произвело на меня мощное впечатление.

И вдруг... меня ослепляет Свет. Он пробивается своими сильными лучами сквозь невидимое отверстие, и чувствую не столько его мощь, но удивительное упоение радостью, которая охватывает все мое существо. Лучи света насквозь пронзают меня и я испытываю блаженство, весь без остатка превращаясь в одно большое чувство, становясь частицей Света. Чувствую себя как никогда бесконечно счастливым, устремившись к Свету всем своим существом. Однако что-то мешает полностью слиться с ним. И тут я вспоминаю про турникет. Да, это несомненно он преграждает путь к Свету. Стон сожаления вырывается у меня, и я вынужден остановиться. Кажется будто меня испытали, и теперь я должен пройти чистилище. Но в этом предвкушении нет страха ожидания вечных мук, есть лишь сожаление о невозможности раствориться в блаженстве пронзающего Света прямо сейчас целиком без остатка. И тут я чувствую голос, обращенный не ко мне. — “Он готов”. — К чему именно готов, не успеваю подумать, но ощущаю, как вокруг меня все начинает двигаться, упорядочиваясь, и все мои разрозненные мысли и воспоминания обретают очертания, а сам я вместе с ними становлюсь частичкой Конструкции, имеющей удивительно законченные гармоничные формы. Приятно ощущать себя чьей-то составной частью, хотя чувствую при этом себя не совсем удобно, словно меня просвечивают насквозь, и все попытки казаться не тем, что я есть, просто смешны. Через призму, с помощью которой меня рассматривают, я выгляжу таким, каков на самом деле, без примесей самопредставления и оценок других людей, всеми своими мыслями и делами являясь частицей Замысла, причем не пассивной, а активной. Все говорит о том, что я не только могу, но и должен действовать. Ничего не слыша, весь без остатка превращаюсь в одно большое чувство, улавливая все колебания, которые без труда расшифровываю.

Нет никакого принуждения, ведь я составная часть этой Силы, и подчиняясь закону ее существования, должен действовать, как рука или нога — послушно и без промедления. И в то же время, находясь в составе гармоничной конструкции, ощущаю некоторую неловкость своего положения, словно что-то не так. И это что-то я сам. Стараюсь понять причину дискомфорта. “Не так” присутствует в моем существе, дисгармонируя со всей Конструкцией. Чувствую, что меня ждут, и предпринимаю некоторые усилия, чтобы понять свое несоответствие Замыслу. Никто меня не принуждает, но, сколько ни стараюсь, так и не могу найти положения, в котором бы ощущал себя естественно и удобно, — что отвечало бы требованиям совершенства Конструкции и принципам ее гармонии. Так бывает, когда долго ворочаешься в новой постели, пытаясь заснуть, и привыкая к ней, она привыкает к тебе.

Я долго мучительно пытаюсь привести себя в соответствие Целому, но никак не могу добиться гармонии. Чувствую, что за мной внимательно наблюдают, не торопя и не пытаясь помочь. Я делаю отчаянные попытки, но безуспешно. Во мне присутствует какой-то порок, мешающий вписаться в Гармонию. Вероятно, со стороны это видно, но как никто другой это ощущаю я сам. Однако сколько ни стараюсь соответствовать предъявляемым требованиям, ничего не получается, словно кто-то хочет, чтобы я самостоятельно прочувствовал и осознал все свои недостатки.

Я плачу — столь велико желание раствориться в Свете, но мешают темные пятна в душе. Конструкция совершенна, чего нельзя сказать обо мне. Потому-то и не могу с нею слиться. Начинаю понимать, что это своего рода тест на степень моего совершенства, и я не прошел его, хотя это лишь часть испытания, которое мне предстоит пройти. Да, я чувствую, что не соответствую требованиям Гармонии, и горю желанием осознать причины своего несовершенства, понять, в чем именно заключается мой порок.

И тогда обращаюсь к собственной конструкции. Ее составляют обретшие зримую форму воспоминания, мысли, чувства, поступки, оценки других и себя. Моя конструкция сама по себе дисгармонична, а потому не соответствует требованиям Совершенства; и главная причина — в несоответствии между мной и моим духом, моими мыслями и поступками, словами и делами, оценками себя и других, воспоминаниями и ожиданиями, мечтами и желаниями. Это сплошная какофония звуков, соединение несочетаемого. Я хотел одного, а делал противоположное, думал одно, а говорил другое, желал и тут же предавал свое желание, клялся и сразу же отрекался, предъявляя к другим повышенные требованиям, а к себе заниженные. Все это звучит одним большим омерзительным диссонансом. Все во мне борется друг с другом, и сам я воплощение конфликта с собой, окружающим миром и людьми. Между тем, в Свете существует только то, что гармонично. И если во мне нет чистоты и прозрачности, то я не могу стать частичкой Света. Страстно желаю раствориться в его лучах, чтобы унестись вместе с ним в бесконечное переживание радости и блаженства, но до тех пор, пока во мне остается что-то темное, я не в состоянии раствориться в этой сверкающей чистоте; и Свет, просвечивая меня насквозь, уходит мимо.

Нужно во что бы то ни стало добиться прозрачности. Но пока я полон противоречий, пока продолжаю конфликтовать с собой и с другими, во мне не может быть гармонии, а значит, я никогда не достигну вечного блаженства. Нужно привести в соответствие с принципами Совершенства свои мысли и чувства, оценки себя и других, мечты и желания, слова и дела.

Меня терпеливо ждут. Я должен сам прочувствовать, понять, сделать вывод, дать оценку и принять решение. Нет ни контролеров, ни судей. Судьей я должен быть себе сам. И потому лгать невозможно, как невозможно просить о снисхождении. Истина заключена в Гармонии, и никакой другой правды нет и быть не может.

Это самый настоящий Страшный Суд, хотя скорее мучительный, нежели страшный, хотя вовсе и не суд. Я должен сам оценить себя в отсутствии прокурора и защитника. Последний вообще не нужен, поскольку я не хочу себя защищать — ведь мне нужна правда. Да и цель этого судилища не в том, чтобы покарать по заслугам. Напротив, только осудив себя, я в результате должен понять, почему во мне нет гармонии, почему я полон противоречий, которые не позволяют слиться с Общей Гармонией и раствориться в Свете. Всякая попытка казаться лучше, чем я есть на самом деле, может только помешать. Я хочу блага себе, а потому должен без всякой предвзятости разглядеть все без остатка, осознать порок, создающий во мне противоречия, выявить его и попытаться исправить. Другого способа преодолеть в себе дисгармонию не существует. И поскольку очень хочу стать частичкой Света, обрести ни с чем не сравнимое блаженство, то без промедления принимаюсь за дело.

Прежде всего чувствую, что порок этот не есть какое-то не зависящее от меня качество, это результат всей моей жизни, и избавиться от него можно, лишь изменив свою жизнь. В то же время это не врожденный порок, а то, что было привнесено в меня окружающими людьми и воспринято как определенные “правила игры”. И теперь все это во мне. Но я уже не тот мальчик, каким помнил себя с детских лет. Воспринятое извне стало частью меня самого.

Чувствую, как темное пятно в душе с трудом поддается растворению. Оно, словно вирус, развивалось и увеличивалось благодаря моему же собственному бездействию, используя мои жизненные силы. Это чужеродное тело жило, питаясь слабостями воли и неразвитостью ума. Всякий раз, когда я уступал, поступая против своего чувства или убеждений, когда играл по правилам чужой и ненужной мне игры, чужеродное тело, как раковые клетки, росло и поглощало меня все больше и больше. Я чувствовал, что поступаю неправильно, но предавал себя, попадая во власть чужого во мне. Правда были моменты, когда все мои усилия оканчивались крахом, и я на некоторое время оказывался свободен от влияния чужеродного начала, но в который раз упустив даруемый шанс свернуть с ложной дороги, я вновь поддавался постороннему влиянию, проявляя слабость в выборе своего пути. И хотя у меня в большей степени не получалось, чем получалось, по инерции, или в результате собственной слабости, я брел словно во сне, абсолютно не радуясь успехам. Меня поздравляли, однако приятно было только моему чужому. Это он выигрывал, он побеждал, это был его успех. Мне же это не приносило никакого удовлетворения. Хотелось сбежать, но от себя убежать невозможно. Находясь в плену собственного чужого и поддаваясь примеру и убеждению других людей, я все меньше и меньше мгновений был самим собой. Тот мальчик умирал, зато рос и процветал другой. Но и тот другой — и умирающий мальчик, и преуспевающий бизнесмен — все это я; и как невозможно разъединить составляющие целого, так невозможно избавиться от их противоборства, причиняющего мне невероятные страдания.

Трудно прекратить эту непрекращающуюся схватку за лидерство, как невозможно расчленить себя, пытаясь отделить чужого в себе от того, что сочетается со светом и может раствориться в нем. Как всякое чужеродное тело вызывает реакцию отторжения, так и существо мое корчится в самоистязающих попытках освободиться от того, что является частью меня самого. Мне не просто больно, но тошно, и кажется, что сейчас вырвет. Извиваюсь, приноравливаясь различными сторонами своего Я, но так и не нахожу себе места в гармоничной конструкции Совершенства. Разделить себя невозможно, и чужой здесь — я сам. Не могу не понимать, что войти в гармонию с Единым и раствориться в Свете нельзя, не освободившись от всего темного, но разделить себя на части не в состоянии. И как ни мучит душевная рвота, я не в силах освободиться от чужого во мне, то есть от самого себя.

Эту муку невозможно чему-либо уподобить, настолько неразрывно сочетается в ней потребность в блаженстве и боли, где страдание является средством обретения радости. Только через страдание я могу понять, как нелегко выбросить из себя чуждое, что вредит мне, мешая стать частью Творения. И как не могу избавиться от самим же выбранных мук, так не могу отказаться от желания слиться с Гармонией и раствориться в Свете. Вдруг в который раз вновь возникает успокоительная мысль, словно кто-то шепчет мне — “Ты просто устал. Признайся себе в этом, и тебе сразу станет легче. Это избавит от страдания. Ты грешен, как все люди, а потому тебе многое можно простить. Признайся и смирись с тем, что ты слаб, что грешил и будешь грешить, и это освободит тебя от мучительных страданий. Ведь у тебя уже почти нет сил, ты устал от этого самоистязания и выдохся. Успокойся, признайся, что ты слаб, и смирись”.

Да, я действительно устал; и эта мысль кажется если не спасительной, то хотя бы дает временную передышку, принося некоторое успокоение. Знаю, это не освободит от страдания, потому что я сам выбрал его, сам пошел на это очищение, стремясь избавиться от всего темного в себе. Но устал, а изматывающая тошнота привела в состояние полного изнеможения. Понимаю, что признание в собственной слабости лишь успокоит, но не избавит от мук, однако как приятно вновь вернуться к привычному самообману. И если бы не Свет, в котором все видно, я бы, наверно, не справился с соблазном. Это все равно что признать собственную неспособность слиться с Единым и отказаться от предоставленной возможности избавиться от порока в себе, а значит, навсегда расстаться с желанием унестись вместе с потоками Света в бесконечную глубину освобождающей радости. Но если я слаб, значит, недостоин, и мне нет места в Гармонии.

Если я все же хочу стать частицей Творения, то не должен избегать страданий, не должен уходить от предложенной мучительной работы по избавлению от всего чуждого в себе. Эта успокоительная мысль о собственной слабости есть в какой-то мере отречение от себя и от надежды на радость. Но если выберу успокоительную ложь, которая не нужна никому, в том числе и мне — я обречен! Да, хотя и трудно, однако легче перенести мучительную рвоту, чем постоянно испытывать изматывающую тошноту от сознания собственной лживости. И как ни тяжел путь к Истине, но это, безусловно, легче, чем вечные блуждания и прятки с самим собой. Зачем лгать себе? Потому что я слаб? Потому что самообман, пусть даже на время, утешает? Без него не прожить? Да!

Нет, я не слаб. Самообман это искушение, это бегство от Истины и от самого себя. Но зачем я это делаю, если все понимаю? А может быть, почему? Опять же, потому что слаб? Но в чем суть этой слабости? Слабость найти в себе силы и выбрать себя, перенести самим же выбранные страдания, обрести то, что искал? Действительно, проще проявлять слабость, а потом искать себе оправдание, ведь это есть попытка найти оправдание самообману. Тогда к чему вся эта ложь? И есть ли это попытка защитить себя? Наверно. Но от чего? Ведь если перед тобой Истина, то не легче ли признать ее? Не понимаю, зачем вся эта ложь. В ней нет смысла, но ей должно быть объяснение.

Бессмысленно искать оправдание тому, что уже состоялось. Все можно объяснить, хотя по сути это ничего не меняет. Можно сколько угодно говорить о собственной слабости, искать оправдание своим неблаговидным поступкам, но искупить их невозможно ничем. Что мое, то мое. Можно оправдывать их, в том числе и слабостью, но от этого они не исчезают. Никакое милосердие не избавит меня от своих темных делишек, и никакая любовь не искупит однажды содеянного зла. Но и смириться — значит отказаться от надежды. Справедливость выше милосердия, потому что помогает не слабости, а силе в человеке. Не должно быть милосердия без справедливости. Никто тебя не простит, если ты сам себя не простишь. А простить себя гораздо труднее, чем простить кого-либо. Прощение не должно потворствовать слабости, но быть проявлением любви и справедливости, а потом уже милосердия. Важнее чужого прощения собственное прозрение и неповторение сделанных однажды ошибок. Безусловно, можно простить незнание, но нельзя простить самообман. И не нужно прощать, иначе эта слабость станет прибежищем следующей лжи. Признание собственных грехов и память о сделанных ошибках лишь помогут не повторять их. Простить способен только Бог. И он простит, но не избавит нас от нас самих…

Я был впечатлен. Еще раз повторю, что то ли Лазарев на меня так повлиял, то ли я начитался летом про инопланетян из других измерений, то ли еще что, но проблема поиска Смысла жизни заиграла новыми, ранее пребывающими в тени мысли гранями.

А уже вчера я дошел в романе Кофырина до того места, где герой, вернувшись в обычный мир и начав лечиться в больнице, начинает рассуждать о своих почти бездарно прожитых тридцати трех годах. И очень многое, что я зову «ловушками интеллекта» зазвучало как-то в унисон с моим личным видением проблемы смысла жизни.

И не вини других в том, что они не поняли, не приняли и не полюбили тебя. Во всей своей несостоявшейся любви я виню только себя! Не будь слишком категоричен к другим, ведь все свои беды ты создал сам. Это не они не поняли тебя, а ты не смог найти понимания в других. Ведь принимают тебя настолько, насколько ты впускаешь в свое сердце, а все проявления заботы и внимания к тебе есть зеркальное отражение собственного участия в жизни окружающих людей. Ты винишь других в том, что они не любили тебя, тогда как сам не очень-то старался любить. Ты любил больше всех себя самого, так чего же удивляться, что и окружающие поступали точно так же. Неужели ты так и не понял, что просто не умел любить других? Да, ты хотел любить и хотел искренне. Но этого мало. Любить — значит отдавать себя, не требуя ничего взамен. А ты всегда думал в большей мере о том, чем отплатят тебе на твою любовь, тогда как любовь не нуждается в оплате. Она самоценна. Любовь измеряет все, и ничто не может измерить ее. Другого эквивалента в жизни нет. Если ты хочешь любви — люби!

Далее пошли очень тождественные моим взглядам мысли, но приведу я еще только одну из них, на которой чуть сильнее стал заакцентирован сам в последние недели.

Пытаясь убедить своих оппонентов в иллюзорности так называемого успеха, я задавал им один и тот же вопрос: неужели они не видят тщетности усилий по обретению душевного комфорта через комфорт материальный? Разве можно путем приобретения вещей достичь душевного равновесия? Ведь богатство чаще всего стоит утраты совести, а за роскошь приходится платить ложью, приспособленчеством и нравственным падением. И разве цель жизни в обретении все большего комфорта? Но они не хотели признать очевидного. Опыт Фауста никого не убеждал!

В общем вчера я полноценно включил обороты, что и привело к поиску более подробных данных об авторе романа – о Николае Кофырине. Оказалось, что Николай представлен во многих социальных сетях (и «контакт», и фэйсбук, и мэйл, и ЖЖ, и свой сайт, и еще где-то). Знакомо. Но везде на этих своих ресурсах Николай «заливает» один и тот же контент, на который…(и тут я и был поражен схожестью с моим случаем) звучало крайне мало сторонней реакции, будь то комментарии или числа, сообщавшие, какому количеству читателей понравился материал Н.К. О-го! Я понимаю, почему мой наполовину засекреченный личный сайт весьма редко посещается кем-то, хотя логотип-аватарка во всех почти соц. сетках содержит прямое текстовое указание к «mmajorov.ru». Но у Кофырина, чей «Чужой странный…» выпущен аж в 1998 году, казалось бы, такой более чем скромной популярности быть не должно. Но ведь факты – упрямая вещь! Что же творится в мире, граждане-собутыльники? Такие люди – и без охраны, то есть востребованности? Ничего не понимаю!

И тут на мои глаза попадается самое, пожалуй, важное для меня на сегодняшний момент времени. Практически – это не просто подсказка, это путеводитель, ответивший мне на все мои вопросы и колебания относительно графоманского своего молчания. И вот как это выглядит на сайте Н.К. - http://www.nikolaykofyrin.ru/

ДЕКЛАРАЦИЯ нового литературного направления

Писательство не развлечение, это поиск истины, забвение себя и жажда сострадания!

Творчество — средство постичь свою душу, сделать её лучше.

Можешь не писать — не пиши! А если пишешь, то сердцем!

В каждом слове, в каждом вопросе скрыт огромный смысл, и смысл этот есть Бог.

Высшее достоинство писателя — не искать славы, умерщвлять своё тщеславие.

Искусство — это способ спасения души, очищение, катарсис!

Художник не может без правды, его интересует Истина!

Мало написать правду, нужно ещё в правде разглядеть Истину, понять смысл её!

Всё в человеке, все тайны мироздания, и постигать себя значит постигать Бога.

Задача литературы — формировать новые идеалы, вспоминая вечные истины, доказывать их необходимость и возможность!

Долг литературы и её предназначение — сердцем Истину постигать!

Истинна лишь та литература, где фраза не аргумент, а чувство, где текст не текст вовсе, а мука, радость, боль и любовь.

Литература — это крик, зов к человеку, призыв к лучшему в человеке. И потому всякое слово должно быть от Бога, и слово это должно быть Бог! Другие слова ничего не стоят!

И ведь не смог я сам от себя утаить и не вспомнить, что по весне эту декларацию читал. Читал-читал, а ничего тогда не увидел и не заприметил. Не отреагировал. А сейчас, слава Богу, все эти строки не то чтобы проникли в меня плавно, а сваями зашли! Железобетонными.

Менее полугода, а как разительно я иначе прочувствовал слова Кофырина. Не в силах сдержать зародившийся интерес, а также получив ответ еще на один свой вопрос («Что читать дальше? После Лазарева?»), я быстро выяснил и интернете, что Николай в 2004 году выпустил второй свой роман-продолжение – «Странник». А малотиражные произведения питерского автора можно купить только в двух специализированных магазинах – «Доме книге» и «Лавке писателей».

Не став искушать судьбу и откладывать дело в долгий ящик, я вечером, после работы попешкодралил  в ближний из указанных адресов – «Лавку писателей». Но, увы, там меня ждал облом. Пришлось дойти до канала Грибоедова, где не без труда и не без помощи продавщицы, владеющей навыками компьютерного поиска, я в итоге сумел обнаружить второй роман Кофырина – «Странник». Увесистая, я вам скажу, книга! 412 страниц, но формата А4 и мелким почерком, то есть три обычных страницы умещаются на  одной книжной. Читать и читать! Поняв, что тираж в 1000 экземпляров вряд ли в ближайшее время сможет повториться, я купил два из оставшихся четырех экземпляров. А вот первый роман, читаемый мной электронно, теперь не знаю где купить. Но да прорвемся.

А теперь – к главному! К сути моей заметки. «Об ответах и указаниях» - ведь это название я дал своему сочинению. Как бы дальше не пошло моё чтение Кофырина Николая, всё равно, господа, уже одной Декларации мне хватит для того, чтобы никогда не пожалеть о полугодовом этапе, в ходе которого я почти диаметрально противоположно впитал в себя автора. Как вовремя и, видимо, своевременно вошли в меня его мысли о том, что писать надо Душой, а не умом. Ум – он кто? Маленькая или средних масштабов проститутка, умеющая по-хитренькому конъюнктурно подстроиться под запросы масс. А ведь спасать надо собственную Душу, тогда и остальным спастись поможешь. Любить надо людей, а не писать в угоду их низменным (или не очень низменным) интересам беллетристику или откровенную туфту. И не побоюсь привести сейчас слова нашего Льва Николаевича, вывешенные также у Кофырина на сайте:

«Только поймите то, что вам ничего, ничего не нужно, кроме одного: спасти свою душу, что только этим мы спасём мир. Аминь».

Вот такие пироги и ответы. И указания. Полегчало, честное слово. Страдать, думать над тем, как потешить абстрактного, неизвестного, никогда практически не встречаемого читателя – это, конечно, можно. Но ведь жизнь проносится своя, а ответов на смыслообразующие вопросы так и нет. А уже и пора бы их найти. Хотя бы попытаться найти. Но вместо того, чтобы искать, люди ищут популярности и признания. То есть Тщеславие рулит. А я уже так больше не хочу. Устал. Да и пустое всё это. Пустое. Зачем плодить что-то не важное, и без меня уже переизбыточное? А то и – пошлое, и глупое, и сомнительное, одним словом.

Спасибо Богу, а также Николаю Кофырину, так вовремя заново мною раскрытому после полугодичной выдержки, точнее, вылежки на информационном носителе, именуемом в простонародии флэшкой.

Ваш оправдавшийся в собственных глазах