О ЖЖ, людях, Мещанстве и о разном

Сегодня у меня праздник. 11 лет назад я стал папой. Теперь я вообще не понимаю, как можно пройти мимо столь мощнейшего блока, формирующего человека размножившегося. :) То есть взрослого. Передача не только наследства, но и будто бы всего самого себя - это Нечто. Я уже не могу себе представить махрового эгоистического пути, когда ежедневно думаешь только о себе и личных удовольствиях, не зная, что такое - ежедневная  забота и переживания. Но не стану лезть глубоко в данную тему, а ограничусь так: с Днюхой дочери тебя, Майорыч! :)))

ЖЖ замолк, и я облегченно вздохнул. Люди читают новые записи чьих-то дней, и это - правильно. Я не против внимания и новых комментариев, но на первый раз хватает и такого количества информации. Я вчера писал, что много чего не понимаю в этом мире, в том числе и кадры с грязной посудой, и банальную вереницу фотографий, показывающих, по сути, обыкновенный и скучный день. Также не понимаю, зачем кто-то выкидывает в это сообщество (“Один мой день”) оригинальную тему, ему сразу же начинают сыпаться комментарии, но автор нем, как рыба, молчит и в ответ не пишет ни строчки. Выходит, что это тоже - какая-то игра в рейтинг и самоутверждение. Так мне это видится. Могу и ошибаться.

И всё же... Десяток не только добрых, но и откровенных комментариев заставил меня задуматься над структурой ЖЖ более подробно. Я вижу, что здесь, в отличие от того же  “контакта”, люди больше стремятся думать. И выражать свои мысли. Я заходил на страницы тех, кто что-либо мне написал. Изучал, пытался въехатть, что движет людьми. У многих было много-много личных записей. Кто-то пишет ежедневно и по несколько сразу. Разумеется, объем таких беглых блоговых заметок измеряется предложениями, а не страницами. Но вот простой вопрос- ЗАЧЕМ? Зачем или почему умные и взрослые люди стремятся так себя выразить? Собственно,  я занимаюсь тем же, только пока еще спрятался, хотя комплексов нет.

И снова мне вспоминается Веллер, утверждающий, что человек не может не перелопачивать окружающее его пространство, вплоть до уничтожения Вселенной. Это такое общечеловеческое свойство - куда-то постоянно ползти и видоизменять. Структуризировать.

В отличие от “дешевых” социальных сетей, ЖЖ наполнен более продвинутыми и зрелыми пользователями. Это - факт.  Но я не могу не видеть, что как бы кто-то не постиг своей персональной истины, другие от этого могут перенять лишь малую толику, едва заметную частичку. С мира по нитке, как говорится, но смысл есть. И всё же. Зачем столько титанических усилий, если максимумом оценки со стороны могут быть редкие и краткие комментарии, которые, понятное дело, приятны, вне зависимости от оценки, но всего лишь -  только комментарии! Чего добиваются люди, выкладывающие на всеобщее обозрение то, до чего они сами дошли?

Во-первых, мысли доперевшего до какой-то там мифической сути в том или ином вопросе человека уже общеизвестны. Трудно изобрести велосипед. Заниматься критиканством мироздания - это ...банально.Я уже безумно устал критиковать. Думать, что своим цитированием кого-то из мудрых, мы поможем прочим страждущим - это наивняк. Понимаю, что, например, когда ребенок пропал или собака, то, как теперь говорят и пишут, “перепост приветствуется”. Не спорю. Согласен. Но в остальном? К чему десятки тысяч буковок индивидуумы исписывают? Взрослый ум уже, как следует из определения, взрослый. Тут (в ЖЖ) уже о детских способах самоутверждения речи не идет. Тут  не тело своё юное (и всё равно зафотошопленное очень часто) предъявляют, а интеллекты! Это если кратко. Но ЗАЧЕМ? Взрослые люди, наполненные необъяснимым желанием самовыражения через то, что они понять-допереть в себе сумели, а теперь-то вот и делятся этим с массами. С незнакомыми массами, с абстрактными... Ну-ну...

Позволю себе высказать личную точку зрения. Звезд с неба не схвачу, сразу предупреждаю. Вот если только на одну минутку представить, что Бог и всё, что о нём сказано, и есть правда. То есть есть она - Вечная Жизнь. А? Что тогда? Станут ли тогда страждущие по Турциям и Бали шастать? Будем ли мы тогда волноваться и ждать с нетерпением покупки нового Джипа? Увидится ли тогда смысл жизни в нескончаемом процессе обарахления и последующего выпендрежа, что, кстати, очень часто важнее самого обарахления. :)

В том-то и дело, что мы чаще предпочитаем верить в Высшую силу, которую побаиваемся прогневать и в обратную отдачу которой верим, но сознательно или неосознанно зауживаем широкую тему жизни после смерти до рамок жизни текущей. Так проще. Отмазов, конечно же, масса. Основные звучат безупречно: забота о детях и родителях, проявление гуманного отношения к больным и пострадавшим, развитие, в конце концов. Всё это так, но...Но ведь я абсолютно почти уверен, что 99 с гаком процентов людей, пишущих в ЖЖ, вовсе не аскетический образ жизни ведут. Разве не так? То есть на первом месте всё это нормальное эгоизирование стоит, но которого в силу странных причин (опыта, частичного прозрения, заглаживания вины, быть может) стало недостаточно, чтобы оправдать и полную предопределенность дальнейших своих лет дать, и чтобы грехи замазать, и чтобы радоваться.

То есть на внутреннем плане, часто бессознательном, человек, как персонаж природы и Вселенной, тянется-таки к созиданию и проявлению чего-то доброго. И слава Богу, что так! Но, с другой стороны, человека современного уже много чего таким напичкали, уже в такие дебри знаний и желаний заслать успели, что, лишь пробежав важный отрезок по пути личной бытореализации, человек начинает озираться вослед самому себе и осознавать, что не хлебом единым жив человек. Но современное общество, как мне кажется, уже сумело навязать нам буржуазный механизм потребления и залезания в личный кокон. Мы не можем, как когда-то пошли за Иисусом поверившие в него, бросить пасти своих овец, то есть добровольно  отречься от кандалов и наручников, одетых, в принципе, нами самими. Нам так удобнее. Ориентация и сравнение себя и своей жизни с теми, кто попадает в поле нашего внимания и наблюдения, - это более мощное сравнение, чем попытка помериться чистотой души. Оставим душу в покое, хотя кто только о душе нынче чего не говорит.

Я уже писал в конце прошлой недели (05 или 06 апреля), что перечитывал Гессе и его “Степного волка”. За четыре дня осилил. И многое из того, что в молодости (в конце 90-ых) прошло незамеченным, сейчас очень даже цепануло и бросилось в глаза. Гарри Галлер - этот главный герой, и бывший второй своей сущностью степным волком, вовсе не противопоставил себя и свой образ жизни тому самому мещанскому варианту, каковой волчья шкура борца за свободу духа отрицает и критикует. Неожиданно для меня еще до середины романа Гессе изложил очень грамотно иллюзию нашей борьбы с мещанством. Сорри, что отрывок я вставляю слишком большой, но мне так показалось правильнее:

По собственному его представленью, Степной волк пребывал совершенно вне мещанского мира, поскольку не вел семейной жизни и не знал социального честолюбия. Он чувствовал себя только одиночкой, то странным нелюдимом, больным отшельником, то из ряда вон выходящей личностью с задатками гения, стоящей выше маленьких норм заурядной жизни. Он сознательно презирал мещанина и гордился тем, что таковым не является. И все же в некоторых отношениях он жил вполне по‑мещански: имел текущий счет в банке и помогал бедным родственникам, одевался хоть и небрежно, но прилично и неброско, старался ладить с полицией, налоговым управлением и прочими властями. А кроме того, какая‑то сильная, тайная страсть постоянно влекла его к мещанскому мирку, к тихим, приличным семейным домам с их опрятными садиками, сверкающими чистотой лестницами, со всей их скромной атмосферой порядка и благопристойности. Ему нравилось иметь свои маленькие пороки и причуды, чувствовать себя посторонним в мещанской среде, каким‑то отшельником или гением, но он никогда не жил и не селился в тех, так сказать, провинциях жизни, где мещанства уже не существует. Он не чувствовал себя свободно ни в среде людей исключительных, пускающих в ход силу, ни среди преступников или бесправных и не покидал провинции мещан, с нормами и духом которой всегда был связан, даже если эта связь и выражалась в противопоставленье и бунте. Кроме того, он вырос в атмосфере мелкобуржуазного воспитания и вынес оттуда множество представлений и шаблонов. Теоретически он ничего не имел против проституции, но лично был неспособен принять проститутку всерьез и действительно отнестись к ней как к равной. Политического преступника, бунтаря или духовного совратителя он мог полюбить как брата, но для какого‑нибудь вора, взломщика, убийцы, садиста у него не нашлось бы ничего, кроме довольно‑таки мещанской жалости.

Таким образом, одной половиной своего естества он всегда признавал и утверждал то, что другой половиной оспаривал и отрицал. Выросши в ухоженном мещанском доме, в строгом соблюдении форм и обычаев, он частью своей души навсегда остался привязан к порядкам этого мира, хотя давно уже обособился в такой мере, которая внутри мещанства немыслима, и давно уже освободился от сути мещанского идеала и мещанской веры.

«Мещанство» же, всегда наличное людское состояние, есть не что иное, как попытка найти равновесие, как стремление к уравновешенной середине между бесчисленными крайностями и полюсами человеческого поведения. Если взять для примера какие‑нибудь из этих полюсов, скажем, противоположность между святым и развратником, то наше уподобление сразу станет понятно. У человека есть возможность целиком отдаться духовной жизни, приблизиться к божественному началу, к идеалу святого. Есть у него, наоборот, и возможность целиком отдаться своим инстинктам, своим чувственным желаньям и, направить все свои усилия на получение мгновенной радости. Один путь ведет к святому, к мученику духа к самоотречению во имя Бога. Другой путь ведет к развратнику, к мученику инстинктов, к самоотречению во имя тлена. Так вот, мещанин пытается жить между обоими путями, в умеренной середине. Он никогда не отречется от себя, не отдастся ни опьяненью, ни аскетизму, никогда не станет мучеником, никогда не согласится со своей гибелью, – напротив, его идеал – не самоотречение, а самосохранение, он не стремится ни к святости, ни к ее противоположности, безоговорочность, абсолютность ему нестерпимы, он хочет служить Богу, но хочет служить и опьяненью, он хочет быть добродетельным, но хочет и пожить на земле в свое удовольствие. Короче говоря, он пытается осесть посредине между крайностями, в умеренной и здоровой зоне, без яростных бурь и гроз, и это ему удается, хотя и ценой той полноты жизни и чувств, которую дает стремление к безоговорочности, абсолютности, крайности. Жить полной жизнью можно лишь ценой своего «я». А мещанин ничего не ставит выше своего «я» (очень, правда, недоразвитого). Ценой полноты, стало быть, он добивается сохранности и безопасности, получает вместо одержимости Богом спокойную совесть, вместо наслаждения – удовольствие, вместо свободы – удобство, вместо смертельного зноя – приятную температуру. Поэтому мещанин по сути своей – существо со слабым импульсом к жизни, трусливое, боящееся хоть сколько‑нибудь поступиться своим «я», легко управляемое. Потому‑то он и поставил на место власти – большинство, на место силы – закон, на место ответственности – процедуру голосования.

Ясно, что это слабое и трусливое существо, как бы многочисленны ни были его ocoби, не может уцелеть, что из‑за своих качеств оно не должно играть в мире иной роли, чем роль стада ягнят среди рыщущих волков. И все же мы видим, что хотя во времена, когда правят натуры сильные, мещанина сразу же припирают к стене, он тем не менее никогда не погибает, а порой даже вроде бы и владычествует над миром. Как же так? Ни многочисленность его стада, ни добродетель, ни здравый смысл, ни организация не в состоянии, казалось бы, спасти его от гибели. Тому, чьи жизненные силы с самого начала подорваны, не продлит жизнь никакое лекарство на свете. И все‑таки мещанство живет, оно могуче, оно процветает. Почему?

Ответ: благодаря степным волкам. На самом деле жизненная сила мещанства держится вовсе не на свойствах нормальных его представителей, а на свойствах необычайно большого числа аутсайдеров, которых оно, мещанство, вследствие расплывчатости и растяжимости своих идеалов, включает в себя. Внутри мещанства всегда живет множество сильных и диких натур. Наш Степной волк Гарри – характерный пример тому. Хотя развитие в нем индивидуальности, личности ушло далеко за доступный мещанину предел, хотя блаженство самосозерцания знакомо ему не меньше, чем мрачная радость ненависти и самоненавистничества, хотя он презирает закон, добродетель и здравый смысл, он все‑таки пленник мещанства и вырваться из плена не может. Таким образом, настоящее мещанство окружено, как ядро, широкими слоями человечества, тысячами жизней и умов, хоть и переросших мещанство, хоть и призванных не признавать оговорок, воспарить к абсолюту, но привязанных к мещанской сфере инфантильными чувствами, но ощутимо зараженных подорванностью ее жизненной силы, а потому как‑то закосневших в мещанстве, как‑то подчиненных, чем‑то обязанных и в чем‑то покорных ему. Ибо мещанство придерживается принципа, противоположного принципу великих, – «Кто не против меня, тот за меня».

Если рассмотреть с этой точки зрения душу Степного волка, то он предстает человеком, которому уже как индивидуальности, как яркой личности написано на роду быть не‑мещанином – ведь всякая яркая индивидуальность оборачивается против собственного «я» и склоняется к его разрушению. Мы видим, что он наделен одинаково сильными импульсами и к тому, чтобы стать святым, и к тому, чтобы стать развратником, но что из‑за какой‑то слабости или косности не смог махнуть в дикие просторы вселенной, не преодолел притяжения тяжелой материнской звезды мещанства. Таково его положение в мироздании, такова его скованность. Большинство интеллигентов, подавляющая часть художников принадлежит к этому же типу. Лишь самые сильные из них вырываются в космос из атмосферы мещанской земли, а все другие сдаются или идут на компромиссы, презирают мещанство и все же принадлежат к нему, укрепляют и прославляют его, потому что в конечном счете вынуждены его утверждать, чтобы как‑то жить. Трагизм этим бесчисленным людям не по плечу, по плечу им, однако, довольно‑таки злосчастная доля, в аду которой довариваются до готовности и начинают приносить плоды их таланты. Те немногие, что вырываются, достигают абсолюта и достославно гибнут, они трагичны, число их мало. Другим же, не вырвавшимся, чьи таланты мещанство часто высоко чтит, открыто третье царство, призрачный, но суверенный мир – юмор. Беспокойные степные волки, эти вечные горькие страдальцы, которым не дано необходимой для трагизма, для прорыва в звездный простор мощи, которые чувствуют себя призванными к абсолютному, а жить в абсолютном не могут, – у них, если их дух закалился и стал гибок в страданьях, есть примирительный выход в юмор. Юмор всегда остается в чем‑то мещанским, хотя настоящий мещанин не способен его понять. В его призрачной сфере осуществляется запутанно‑противоречивый идеал всех степных волков: здесь можно не только одобрить и святого, и развратника одновременно, сблизить полюса, но еще и распространить это одобрение на мещанина. Ведь человек, одержимый Богом, вполне может одобрить преступника – и наоборот, но оба они, да и все люди абсолютных, безоговорочных крайностей, не могут одобрить нейтральную, вялую середину, мещанство, один только юмор, великолепное изобретение тех, чей максимализм скован, кто почти трагичен, кто несчастен и при этом очень одарен, один только юмор (самое, может быть, самобытное и гениальное достижение человечества) совершает невозможное, охватывая и объединяя лучами своих призм все области человеческого естества. Жить в мире, словно это не мир, уважать закон и все же стоять выше его, обладать, «как бы не обладая», отказываться, словно это никакой не отказ, – выполнить все эти излюбленные и часто формулируемые требования высшей житейской мудрости способен один лишь юмор.

И если бы только Степному волку, у которого есть к тому и способность, и склонность, удалось выпарить, удалось выгнать из себя этот волшебный напиток, он, Степной волк, был бы спасен. До такой удачи ему еще далеко. Но возможность, но надежда есть. Кто его любит, кто участлив к нему, пусть пожелает ему этого спасения. Тогда он, правда, застыл бы в мещанской сфере, но его страдания были бы терпимы, стали бы плодотворны. Его отношение к мещанскому миру и в любви и в ненависти потеряло бы сентиментальность, и его связанность с этим миром перестала бы постоянно мучить его, как что‑то позорное.

Чтобы достичь этого или наконец, может быть, отважиться все‑таки на прыжок в космос, такому Степному волку следовало бы однажды устроить очную ставку с самим собой, глубоко заглянуть в хаос собственной души и полностью осознать самого себя. Тогда его сомнительное существование открылось бы ему во всей своей неизменности, и впредь он уже не смог бы то и дело убегать из ада своих инстинктов к сентиментально‑философским утешениям, а от них снова в слепую и пьяную одурь своего волчьего естества. Человек и волк вынуждены были бы познать друг друга без фальсифицирующих масок эмоций, вынуждены были бы прямо посмотреть друг другу в глаза. Тут они либо взорвались бы и навсегда разошлись, либо у них появился бы юмор и они вступили бы в брак по расчету.

Не исключено, что когда‑нибудь Гарри представится эта последняя возможность.

И уже во второй половине романа Гермина, ставшая главной Героиней, укрепляет эти мысли автора, но делает это с чуть иного ракруса:

У тебя было какое‑то представление о жизни, была какая‑то вера, какая‑то задача, ты был готов к подвигам, страданьям и жертвам – а потом ты постепенно увидел, что мир не требует от тебя никаких подвигов, жертв и всякого такого, что жизнь – это не величественная поэма с героическими ролями и всяким таким, а мещанская комната, где вполне довольствуются едой и питьем, кофе и вязаньем чулка, игрой в тарок и радиомузыкой. А кому нужно и кто носит в себе другое, нечто героическое и прекрасное, почтенье к великим поэтам или почтенье к святым, тот дурак и донкихот. Вот так. И со мной было то же самое, друг мой! Я была девочкой с хорошими задатками, созданной для того, чтобы жить по высокому образцу, предъявлять к себе высокие требованья, выполнять достойные задачи. Я могла взять на себя большой жребий, быть женой короля, возлюбленной революционера, сестрой гения, матерью мученика. А жизнь только и позволила мне стать куртизанкой более или менее хорошего вкуса, да и это далось мне с великим трудом! Вот как случилось со мной. Одно время я была безутешна и долго искала вину в самой себе. Ведь жизнь, думала я, в общем‑то всегда права, и если жизнь посмеялась над моими мечтаньями, значит, думала я, мои мечты были глупы, неправы. Но это не помогало. А поскольку у меня были хорошие глаза и уши, да и некоторое любопытство тоже, я стала присматриваться к так называемой жизни, к своим знакомым и соседям, к более чем пятидесяткам людей и судеб, и тут я увидела, Гарри: мои мечты были правы, тысячу раз правы, так же как и твои. А жизнь, а действительность была неправа. Если такой женщине, как я, оставалось либо убого и бессмысленно стареть за пишущей машинкой на службе у какого‑нибудь добытчика денег, или ради его денег выйти за него замуж, либо стать чем‑то вроде проститутки, то это было так же неправильно, как и то, что такой человек, как ты, должен в одиночестве, в робости, в отчаянье хвататься за бритву. Моя беда была, может быть, более материальной и моральной, твоя – более духовной, но путь был один и тот же. Думаешь, мне непонятны твой страх перед фокстротом, твое отвращенье к барам и танцзалам, твоя брезгливая неприязнь к джазовой музыке и ко всей этой ерунде? Нет, – они мне слишком понятны, и точно так же понятны твое отвращенье к политике, твоя печаль по поводу болтовни и безответственной возни партий, прессы, твое отчаянье по поводу войны – и той, что была, и той, что будет, по поводу нынешней манеры думать, читать, строить, делать музыку, праздновать праздники, получать образование! Ты прав. Степной волк, тысячу раз прав, и все же тебе не миновать гибели. Ты слишком требователен и голоден для этого простого, ленивого, непритязательного сегодняшнего мира, он отбросит тебя, у тебя на одно измерение больше, чем ему нужно. Кто хочет сегодня жить и радоваться жизни, тому нельзя быть таким человеком, как ты и я. Кто требует вместо пиликанья – музыки, вместо удовольствия – радости, вместо баловства – настоящей страсти, для того этот славный наш мир – не родина...

Больше цитат не будет. :) Достаточно, думаю, на сегодня.

Вернусь к теме. Быть может, и есть что-то поразительное или же преднамеренное свыше в том, что “Степной волк” попался мне на глаза в прошлую среду случайно. Якобы случайно. А также в том, что именно в тот день я понял, что наказ-совет Димки (опубликоваться в ЖЖ) я тоже решил претворить в жизнь. То, что большинство пользователей в ЖЖ что-то своё лично смутно ищет или выплескивает (но это тоже - поиск) - это очень хорошо. Дух человеческий алчет и не смиряется. И всё же прав Гессе. Мещанский дух, запертый в своих отлакированных клетках, смутно ищет того, что могло бы его оправдать. Понимание, что живем мы как-то неправильно, что ставшая всё убыстреннее проносится и, следовательно, заканчиваться жизнь так и не дала ответов на какие-то узловые вопросы, что не всё в себе мы успели понять и реализовать - всё это гонит нас ...нет, не на баррикады, а пока что лишь в ЖЖ. :)

Как источник альтернативной информации, как вместилище чужого и не тупого опыта, как способ увидеть в людях не только похоть, но и дух, я ЖЖ признаю. Он нужен. Но ведь всё равно сякому взрослому человеку ясно, что, помимо духовного начала, в нём,но уже в большинстве  живет и телесное, которое куда как циничнее и настойчивее требует своего удовлетворения. Поиск признания  - это ведь вовсе не противоречит снятию сливок и в вопросе привлечения внимания к собственному тельцу. Я уже часто наблюдал, как чей-то талант (поэта, поэтика, обличителя, гуманиста и т.д.) принадлежал человеку внешне отталкивающему. Даже мысль проносилась странная, но естественная: как же так? Как же при таком зародыше чего-то светлого и интеллектуального индивидуум настолько нелицеприятен? Но ведь внешность  - это не вина человека. В лучшем случае претензии можно выкатить его родителям, а также  - предшествующим цепочкам поколений со всех их теперь уже неузнанными тайнами (грехов и кровосмешения). И ведь таланты сии тоже хотят спасть с красивыми женщинами. И наград хотят.

Я не могу не согласиться с Владом Простеевым, вчера мною процитированным в относительно неэтичной форме (без предупреждения), что отклик со стороны приятен и важен. Да, это так. Но что следует вслед за откликом? Два человека (откликнувшийся и принявший благодарность) продолжают идти каждый своею дорогою. Факт и знание того, что твоя система ценностей и взглядов кому-то еще также близка и понятна - это гуд. Приятно. Но дальше?

А дальше я, как уже почувствовал, надо возвращаться к Гессе. Или к Библии. И всё равно мы никуда не свернем с уже вложенного в нас родителями и обществом мещанского пути. Укрыться от мира не получится, ибо такова реальность. Я ни в коем случае не хочу обидеть и оскорбить так называемых дауншифтеров, но они никуда от общества не убежали, а лишь эгоистически забили пр помощи всё то же подпитывающей силы мещанства свои  ленивые позывы и нежелание работать на дядю, или же жить в сверхсытости, данной родителями.

Надо жить. А, значит, надо работать, копошиться, за картошкой в магазин если уже не ходить, так ездить. Надо детишек растить. И всё время надо думать. Но думать, не для того, не только лишь для того, чтобы откликов со стороны всё больше звучало, а чтобы перешагнуть через этот постоянно растущий мещанский порог и однажды-таки преодолеть его последнюю ступень. Но обычно восхождение по лестнице бытовых преобразований приводит к тому, что перед взором взобравшегося открывается не только новый вид и перспективы, но и новые ступени. Нет предела не только совершенству, но и мещанству. :))) Шучу.

Быть может, счастливы те Врачи, кто самозабвенно служит клятве Гиппократа, черпая радость и смысл в помощи больным. Про людей искусства я уже так не скажу. Теперь не скажу. (в “Чужих мыслях” на моем сайте рекомендую заметку Ивана Чуйкова почитать).

Из моих не самых оптимистически звучащих мыслей и выводов вовсе не следует, что нужно замыкаться и никому ничего не писать, не комментировать. Наоборот. Но ..Но не самоцель всё это, не смысл. Вместо того, чтобы заглянуть в себя и там увидеть массу чего недоизученного (или же гнилого), мы пытаемся оправдаться перед этими самыми Высшими силами поступками, направляемыми нами в адрес других людей, не только родных. Мол, общественное признание, цель, результаты, помощь. И всё такое. Но разве общественная популярность стоит чего-то истинно ценного? На значимого, не показательного, не хвалебного, а Истинного?

И в то же время, читать надо. Необходимо. И не только признанных классиков, но и тех, кто рядом, как и ты, пытается понять, из чего соткан этот странный подарок свыше - Жизнь.

Пусть будет расширяться этот ЖЖ, хотя я не рискну его прославлять и ставить на пьедестал. Просто он лучше, чем не только “контакт”, но и чем ничего. Всё, что помогает человеку задуматься над чем-то важным, существенным, божественном - всё это не повредит. Как, впрочем, и обратное. Ибо вред - это вторая часть медали, помогающая или убыстряющая в виде наказаний наши просчеты и ошибки. Но, разумеется, все мы хотим жить долго и счастливо. Только вот почему-то не вечно. :))) Вечность не купишь. Её можно только заслужить. Но мещанство, как и (мой термин) ловушки интеллекта,  - прочно держат свои вожжи и управляют нами. И лишь для хитрости или снисходительности эти наши хомуты-веревочки периодически ими (ловушками и мещанством) ослабляются, чтобы мы только лишь наивно думали, что сами управляем собой. Ведь тогда нам так безумно приятно бежится, елки-палки! Бежится по пути, о котором мы при такой искусственной ослабленности и не думаем, и не паримся, а методичненько и радостно взбираемся на новые ступеньки, считая, что так оно и должно быть...

И куда это сегодня меня занесло, сотоварищи-мещане? :)))

Искренне Ваш