В 1998 года в Ижевске вышло второе издание книги «Город на Иже» известного ижевского краеведа Евгения Федоровича Шумилова. Эта книга НЕ связана с Воронежем или Воронежским водохранилищем. Однако при помощи этой книги очень интересно сравнить Ижевский «пруд» и Воронежское «водохранилище». Такое сравнение позволит лучше понять особенности истории и конструкции Воронежского водохранилища.
Водохранилище заметно больше пруда по длине, площади и объёму. Зато пруд гораздо старше, он непрерывно эксплуатируется с 1763 года (а современное водохранилище было заполнено только в 1972). Правда, в Воронеже первые значительные гидротехнические сооружения появились ещё в петровские времена. Но о воронежских плотинах петровских времен мало что известно. А вот в Ижевске до сих пор успешно эксплуатируется плотина, постройка которой началась в 1760 года. Конечно, плотина в Ижевске много раз укреплялась, были повышения уровня пруда. Но при этом пруд никогда не спускали и старую плотину никогда не разрушали. Интересно, что плотину в Ижевске построили за три года (1760—1763), и это при использовании самых обычных строительных технологий 18 века. А современную плотину в Воронеже строили пять лет (1967-1972), и это при использовании строительных технологий середины 20 века.
Ижевский завод заработал только после окончания строительства плотины, так как по технологии 18 века завод не мог работать без плотины. То есть Ижевск никогда не существовал без плотины, строительство Ижевска началось со строительства плотины. Воронеж никогда не был так тесно связан с плотинами. Даже петровские гидротехнические сооружения появились через век после появления Воронежа. А современная плотина появилась исторически недавно, на памяти многих ныне живущих воронежцев. Зато сейчас и пруд, и водохранилище находятся в самом центре своих городов.
В истории пруда и водохранилища есть много неожиданных параллельных историй. Если на берегу реки Воронеж в 30-е годы была построена Воронежская ГРЭС (ВоГРЭС), то в Ижевске на берегу пруда в то же время построили Вотскую ГРЭС (ВотГРЭС). Хотя река Иж ниже плотины несудоходная, местное судоходство в Ижевске в первой половине 20-века не уступало воронежскому. В Ижевске, как и в Воронеже, тоже были случаи рукотворного изменения берегов водоёма. Площадь новых берегов в Ижевске гораздо меньше, чем в Воронеже. Зато в Ижевске, в отличие от Воронежа, берега изменялись и в 19, и в 20, и в 21 веке.
Так как книга относительно новая и защищена авторским правом, я сфотографировал только некоторые страницы этой книги, связанные с историей Ижевского пруда. Фотографии этих страниц книги с нормальным качеством можно посмотреть или скачать на моём Google-диске. Для удобства поиска текстовой информации я распознал часть текста этих страниц книги с указанием номеров страниц. Далее на этой странице можно посмотреть большие цитаты из книги, сгруппированные по различным темам (связанным с прудом). Также можно скачать отдельный текстовый файл с распознанным текстом по прямой ссылке. Для удобства поиска информации на этой странице опубликованы также основные выходные данные книги.
Шумилов Е. Ф.
Город на Иже, 1760—2000: Историческая хроника с прологом и эпилогом, в двух томах, повествующая о славных традициях и драматичной истории столицы Удмуртии / Оформ. В. Веретенников, В. Новоселов, Е. Шумилов. — 2-е изд., доп. и перераб. — Ижевск: Свиток, 1998. — 400 с.: 26 ил.
[1 цв. вклейка]; 27 с.
…
ISBN 5 89296 -006-4 (в пер.)
Премьер-майор Москвин и зодчий Дудин, горный инженер Дерябин и кафтанщик Колмогоров, лекальщик Харьков и начдив Азин — эти и другие невыдуманные герои населяют страницы книги. Но все же главный герой, проходящий через все повествование, — это сам город с его вполне сельскими окраинными проулками и мощной заводской башней в центре, с площадями, слышавшими музыку революционных митингов и гул мятежей, с домами, помнящими отважных красных начдивов и чистых борцов за белую идею, хитроватых мастеровых и широких душой купцов.
В книге впервые воссоздана хронологически последовательная летопись города от его основания до наших дней.
Рожденная многолетним трудом автора и выходящая во времена переоценки нашей истории, книга открывает много нового в летописи столицы Удмуртии.
ISBN 5—89296—006—4
© Ижевск, издательство «Свиток», 1998
© E. Ф. Шумилов, 1998 [002]
Начало. Вьюжным февральским днем 1760 года выехали с Казанской дороги на еле видимый проселок за починком Студеный Ключ простая кибитка да пара верховых. Остановились на восточном берегу Ижа, не доезжая двух верст до деревушки Ягул, тож Подборная.
Распахнув тулуп поверх расшитого золотым галуном мундира восьмого класса, степенно вышел сам Алексей Москвин. За асессором кушвинским спрыгнул и прикомандированный к нему от казанского горного начальства поручик, управитель геодезии Иван Куроедов, тот самый, что «купил» у мансийцев гору Благодать. Спешившиеся подручные, смекнув в чем дело, привычно доставали хитрые трубы, мерки да таблицы поручика.
Асессор изрядно поднаторел к зрелым своим годам в горнозаводском искусстве. Опытным глазом Москвин прикинул длину санной колеи, протянувшейся через лед к увалу на противоположном берегу. Оценил крутизну речного изгиба, теряющегося вдали средь наносов у Ягула. Высокий берег того изгиба так и виделся северной гранью ложа будущего пруда. [023]
Еще прошлым летом Москвин вчерне присмотрел эту округу под завод, но сомнения оставались.
— Глянь, Иван Максимович, по карте, что есть при Ягуле?
— Да вот, Алексей Степанович, немалая там речка Подборинка. А за тем бором еще Огырман в Иж впадает.
— Красиво здесь! Вод и лесов изрядно. Надолго поди хозяину всего хватит.
Азарт золотоискателя мелькнул в глазах асессора. Ландшафтная ситуация и нюх бывалого горного инженера подсказывали ему, что здесь может встать самая отменная из плотин. То-то будет доволен граф, требовавший не разбрасываться, а бить по крупной: строить новый завод за два завода, да людишек забирать побольше в этих непуганых краях.
Поручик уж раскладывал инструменты, измерял углы и стороны. Так и есть! Расстояние между холмистым берегом и возвышенностью на правом низменном берегу, так необходимой для надежной плотины, оказалось меньше, чем в других, уже объезженных ими местах по Ижу. Например, выше по течению, как убедились годом ранее Москвин и Куроедов, излучины «через все низкое луговое место весьма крутые, между коими плотине уместиться невозможно».
Москвин наставительно, на правах старшего по чину, продекламировал Куроедову на память из сочинений Виллима Геннина, прежнего начальника Уральских заводов:
— Учись, геодезия! Первая заповедь, как завод заводить… Под строение плотины надлежит выбирать место при таких реках, где судового ходу нет. И такое, чтоб на обоих сторонах реки берега были круты и высокий не ниже шести сажен. И река б не очень круто падение имела, но выше б плотины довольной разлив мог быть и запертая вода далее могла разливаться. И когда на таком месте для верхнебойных колес, понеже нижебойные не употребляются для сбережения воды, плотина построится вышиною в четыре сажени, и вешняки запрутся, тогда вешняя вода может без выпуску в разливах быть в пруде…
Изыскания не закончились одним днем. Надо ведь сыскать вблизи хорошую глину для засыпки плотины, разведать запасы крепежного леса. В марте все стало ясно. В Казань — горному начальству, в столицу — графу ушли подробные сметы и планы.
Обмеры радовали. Полноводный Иж имел здесь саженную глубину, десятисаженную ширину (то есть более 21 м). От той части низменного западного берега, что не затоплялась по весне, до Горы всего 170 сажень. Конечно, на случай больших паводков надо удлинять плотину отводами — «переборами». Но их можно делать постепенно. Плотину Москвин задумал высотой три, а длиной не менее 200 сажен. «Спрудная вода плотину обойти не сможет, ибо таких обходов при оном месте не имеется, а земли удобной в плотину, также и лесов на строение и содержание того завода со излишеством на многие годы находится», — докладывал он по инстанциям.
А вскоре пришел пакет с указом: «Под тот завод места отвесть по пространству ситуации свободности и по величине всякого заводского хоромного строения… Без продолжения времени отвод учинить, чтоб тех лесов заводу было без оскуднения».
Еще не вскрылся Иж, как закипела стройка. Мастеровые люди из-под горы Благодать без долгих речей, лишь помолившись за почин дела на восток (коли не дошли руки срубить церквушку), с тяжким уханьем всадили в ижевскую землицу свои кирки и лопаты. Было то 10 апреля 1760 года.
Закладка плотины — важнейшая, отсчетная дата в истории города. Значительны и другие даты: 1582 год — дарение земли, 1757 год — разрешение на строительство, 1763 год — пуск завода… Но отсчет надо вести только с плотины. Судить можно по аналогии с другими городами. Считается, что Санкт-Петербург основан в тот майский день 1703 года, когда на Заячьем острове на Неве были начаты первые оборонительные сооружения. И в нашей истории начальной датой все же был тот апрельский день, когда на берегу Ижа по уральскому обычаю и опыту «завод завели». [025]
…
Далеко не случайно то, что заложен он на правобережье Камы. Реки, текущие здесь (в отличие от текущих со стороны Урала), подходили по гидрогеологическим характеристикам для строительства плотины и образования более крупного водохранилища. А основание завода в отдалении от Камы, в самой гуще больших массивов нетронутого леса, облегчало заготовку древесного угля, необходимого для «железного дела» в огромных количествах.
Однако не стоит ворчать, что завод завели в глуши. Неподалеку тогда стояло крупное старое село Вознесенское, оно ж Сарапуль. Полноводный Иж на значительной своей части был тогда судоходен. Частое сообщение шло с Казанью. Наш почтовый адрес звучал так: Казанская губерния, Арская дорога, Ижевский завод. «Дорога» в данном случае — административная единица, бывшая на землях поволжских народов.
Плотина — крепостная стена. Народы эти и ставили плотину одной семьей: русские, удмурты, татары.
Нет плотины — нет ни завода, ни города. Ее направление определило все градостроительные оси Ижевска, а ее масса — мощь завода. Дорога же, ведущая по плотине к взвозам, стала единственной магистралью, связавшей Гору и Зареку.
Начинали плотину так. По линиям колышек, размеченным Москвиным и Куроедовым, на заливном лугу у Ижа за неделю прокопали первую траншею саженной глубины и ширины, затем еще три. Все они были через месяц «тугою глиняной небойкой набиты». Красную глину брали в Копанях, что не далее полуверсты. За три лета крестьянские лошадки свезли к Ижу 13159 кубических саженей глины (не меньше 60 тысяч тонн). Крайне жестко надзирал Москвин за теми, кто ее утрамбовывал, требуя закрепленной (чуть не законодательно) технологии. Это было жизненно необходимо. Случалось, плотины прорывало, и рушилось все «железное заведение». Но ижевская громадина, обороняя завод от вешних вод, всегда стояла, что крепостная стена.
«На каждую сажень ее погибло по одному крестьянину», — вспоминал в 1930-е годы дедов сказ гусляр-удмурт Башенин из деревни Шабердино. Ой ли? Это один из удобных кое-кому мифов типа того, что Санкт-Петербург якобы построен на костях.
Каркас плотины сколачивали на века из толстых сосновых и дубовых бревен. Стягивали их железными полосами, болтами и обручами. Пустоты набивали слоями глины и хвои. Бревенчатые устои укрепляли глиной, ставили их вдоль затапливаемой стороны и близ прорезов.
Уже к июню в теле чуть поднявшейся плотины срубили пару прорезов для спуска паводка и рабочий ларь к водяным колесам. Замыслы Москвина были огромны: «По состоянию в реке Иж воды на всем оном заводе можно всегда в безостановочном действии иметь 20 действующих молотов, якорные горны и пильную мельницу».
Обзаведение всякой машинерией все же не столь легко, да и скоп воды требовал времени. Лишь в июне 1763 года плотинные подмастерья, как махнул Москвин кружевным платком, вытянули цепями склизкие заслонки ларей, и воды Ижа впервые хлынули на ковши пяти кричных молотов. Ижевский завод заработал!
Детище Москвина и окрестных крестьян оказалось одной из крупнейших уральских плотин. Длина (с насыпью по низменному [025] берегу) 280 саженей, высота — четыре. Каждый десяток лет плотину еще подсыпали, оснащали все новыми запорами, ларями, трубами, колесами и турбинами. Это наиболее технически сложный элемент общего заводского комплекса. Инженеры и «архитектурные механикусы» из поколения в поколение оберегали, украшали и совершенствовали гидротехническую систему — сердце завода. [026]
…
Углежоги — шалый народ. Задолго до пуска припасали древесный уголь. Работа эта тяжела и малопривычна для приписных. Об их непослушании рапорт от 20 февраля 1763 года: «По приходе ж оных на Ижевский завод и по выдаче им топоров для рубки на угольное сжение дров поставлены были приписные плотинным подмастерьем Никитой Казанцевым в дровосек, лежащий по дороге Якшурской. Но отказались…» [026]
…
По одной из «красных» легенд, на Камских заводах во времена Шувалова до полусмерти избитых строителей сбрасывали в плотинные отсеки — ряжи. [028]
…
Они подлатали заводское хозяйство. Плотинные мастера, наконец, впервые после зимы отворили заслонки в ларях. Заскрипели колеса, заухали кричные молота — пока только четыре. [031]
…
При окончательном выборе генеральной выгодой сочли то, что только Ижевский пруд сможет обеспечить работу столь обширного [037] завода. Признавалось, что он «требует знатного количества воды для приведения в действие машин тем более, что на сем заводе предполагается по примеру некоторых немецких и английских заводов заваривать стволы под вододействующими молотами и для всех горнов действие мехов учредить посредством водяных колес как для скорейшей работы, так и для облегчения работникам, особливо для ровного притоку воздуху в горны». [038]
…
Уж на что деловиты сыны «мастерской мира» — Англии, но и Роберта Мурчисона, объехавшего в 1840-е годы Урал, поразил размах российских дел. Ученый рассказывал потом в Петербурге:
— Против настойчивости ваших горных людей не устояли на Урале никакие преграды. Непроходимые леса сделались реже, болота осушены, в удобных местах учреждены водоскопы, а окружности завода покрыты народонаселением. Эти средоточия промышленности с великолепными постройками более населены и находятся в более цветущем положении нежели иные города, обозначенные на карте крупными буквами, а многие превосходят и европейские города. [039]
…
Тихую зеленую Базарную площадь и не узнать. От обрыва над вешняками до самой паперти переминались с ноги на ногу несколько сот заматеревших в тяжких трудах молотобойцев и углежогов, плотинных и кричных мастеров и подмастерьев. Молчали. Мало кто успел осознать неизбежность перемен в своих судьбах и профессиях. Прислушивались к торжественным словам, доносившимся из распахнутой настежь душной церкви. Боязливо оглядывали отроду невиданное скопление знатных господ. [039]
…
Под гул фабричных мельниц. С моста, что перекинут на третий этаж корпуса, видны огромные арочные ниши. Прежде они были сквозными. Туда вонзали свои ребристые тела круглые дощатые лари, поддерживаемые цепями, стянутые чугунными ободами, гудящие от напора воды. Этот гул ларей, вешняков, пильных, шустовальных и иных фабричных мельниц был специфическим заводским шумом.
Если главный корпус — сердце города-завода, то лари — его энергетические артерии, пронзавшие весь заводской организм. От них «кормились» водой колеса. Из ларевых колодцев, что под нишами, по меньшим трубам вода шла на плицы и ковши колес, рассредоточенных по мастерским. Усилие от окованных железом, смазываемых дегтем валов передавалось на добрую сотню метров в кузни, пильни и шустовальни посредством канатных, а позже и ременных передач. Мощности водяных двигателей достигали 20 лошадиных сил. Но для сортопрокатки, к примеру, требовались двигатели вдвое мощнее.
Чтобы колеса работали в полную силу, к 1840-м годам требовалась разница между уровнем пруда и реки уже в 10,5 метров. Колеса все увеличивались в числе. В 1850 году 40 их работало на оружейное производство и 17 на кричное. Росли их размеры. Диаметр наливных колес превысил семь метров. Они жадно глотали воду шеренгами своих ковшей. (Колес с плоскими плицами становилось все меньше.) В 1858 году для стволосверлильной мастерской склепали первое металлическое колесо, через пять лет их стало уже с десяток.
Завод хронически страдал от нехватки «рабочей» воды. Это заставило призадуматься об установке паровой машины. В 1841 году прислали проект ее установки. Но инженер-капитан А. П. Семенов убоялся сложностей и отверг его. Неудачей закончилась в 1845 году и попытка установить паровой молот. Дешевый крепостной труд не слишком-то «озабочивал» администрацию к хлопотам вокруг чего-то принципиально нового. Кстати, и в советские-то времена здесь не очень стремились к новизне. Своими глазами всего лишь десять лет назад видел в цехе под башней действующий рычажно-фрезерный станок с надписью «Париж. 1892.»
Создатели «фабричных мельниц» заслуживают доброго слова. Первая половина XIX века — время расцвета на Иже гидротехнического дела. Занимались им архитекторы, военные инженеры и простые плотники, помнящие все секреты деревенских колесных или мутовчатых мельниц. Ведь от заводских колес они в принципе ничем не отличались. Кстати, обычных мельниц, ветряных и водяных, в Ижевске середины прошлого века было до десятка.
Восемь лет велись работы по реконструкции плотины и сопутствующего хозяйства. 1824 годом датируется такое «Свидетельство»: «Произведено под смотрением и наблюдением архитектора восьмого класса Дудина расширение и повышение заводской плотины, укрепление берега и перестройка старого ларевого прореза… Все произведено прочно, из назначенных по сметам материалов».
Через десяток лет плотина еще более похорошела. По верху ее пошло мощенное камнем шоссе с водостоками да деревянные тротуары с кирпичной «перильной стенкой». Устроили два ряда бревенчатых наплавней для «предохранения от наплеска волн». Внутри «вешняшного двора» поставили Иордань в виде часовни на тосканских колоннах. Сделали навес над родником у южного взвоза. Длина плотины [056] вместе с дамбой, заворачивающей на Осиновый мыс, достигла шестисот метров. Отныне она еще лучше обеспечивала «скоп воды на заводское действие». [057]
…
Запад — Зарека. Западает солнце за густые клубы «лисьих хвостов» и забытых уже нами струй пара от машин и молотов. Это дымит и грохочет Зарека, где куется вся слава Ижевска. Воображение заезжих гостей непременно поражал человеческий поток, размеренно переливающийся по истошным звукам главного заводского «свистка» с плотины и Долгого моста в громады «фабрик».
Рядом с ними — великий подручный завода, поилец и кормилец ижевского люда — крупнейший тогда в нашей державе пруд. Вольным духом веет от трех его серебристых ширей. Далека отсюда спокойная, широкая матушка-Волга, но силу ей, как и всей России, давала и невеликая да грозная река, что видна внизу. Ее имя? Постойте-ка над вешняками, над седыми от пены потоками, рвущимися из-под щитов, и расслышите в реве воды: иж-иж-иж… «Ож-шур» — так некогда именовали Иж удмурты, что означало «война-река». Много десятилетий воды ее не текли зря, а вертели колеса оружейных и иных кузниц. Достойно несет Иж на своих то низменных, то крутых берегах мощный город-завод. «Ож-завод», «Ож-кар» уважительно прозвали его окрестные удмурты. Это значило «война-завод», «война-город».
Грозные изделия его ладили в залах длинного корпуса ложевой и ствольной мастерских, что тянется вдоль водослива или, по-старинному, «сливного моста». Дальше, вплоть до Угольной [005] улицы с известными нынешним ижмашевцам Угольными воротами, — строгие ряды механической, инструментальной, магазинно-коробочной, молотовой и прочих мастерских. Совсем наособицу, уступами вдоль плотины — главный корпус с башней, под которой трудились главные искусники оружейных дел. Весной начали готовиться к столетию Отечественной войны 1812 года, посему на башню водружен трехметровый иллюминированный вензель Александра I-«победителя». На верхние этажи под башню ведет арочный мост. Поперек его — караулка, где служивые инвалиды проверяют у чумазых проходящих жетоны-пропуска, а важные конторщики тычут на выбор в толпящихся на плотине деревенских лапотников, нанимая «поторжных».
На гребне плотины ряды топольков, высаженных школярами семь лет назад в «праздник древонасаждения», а под ее откосом — здание заводской ГЭС с четырехсотсильной турбиной. Отсюда на запад тянется электролиния. А у разлива Ижа белеет центральная электрическая станция. За ней дымят мартены, литейки, кочегарки сталеделательного завода. Ближе к башне приметен крестообразный корпус чугунолитейки, выстроенный в 1856 году для опытов братьев Грандмонтан. Из-за высокого главного зала с куполом корпус то и дело выдают за некую заводскую церковь дерябинских времен аж с подземным ходом в генеральский дворец. Дань уральской романтике! [006]
…
Рано утром 25 апреля 1909 года к заводской башне тронулось двое ижевцев. Один спускался по северному взвозу от своего дома, стоявшего у края генеральского сада. Да и сам он только что получил погоны генерал-майора. Это был начальник оружейного производства С. В. Васильев. Другой ижевец выжидал его, выглядывая из-за угла заводоуправления. Подпустив генерала, он бросился за ним по плотине. Это был браковщик приемной комиссии и проверочной мастерской 34-летний отец пятерых детей Д. В. Русов.
На середине моста, что над вешняками, Русов выхватил топор, подвязанный под полой, и зарубил генерала. Затем, не теряя самообладания, перелез через барьер и спрыгнул c каменного быка в шумный поток. Трехсаженная высота дала себя знать. Русов переломал ноги и был унесен в разлив. Тут же от солдатской бани, что напротив женской гимназии, бросились вниз охотники и изловили террориста, благо его ватное пальто разбухло и держало на плаву. [144]
…
Почти не встречая сопротивления, конница Турчанинова на рысях пролетела всю Казанскую. Цель у бойцов была архиважная: не допустить взрыва плотины. Вот и поворот к Угольным воротам, что перед плотиной. Здесь вышла заминка. Откуда-то из верхних окон углового корпуса начал выбивать дробь пулемет. Разгоряченные преследованием, первые всадники были скошены огнем. Остальные успели залечь но канавам, укрыться за избами. Осмотрелись и поняли, что без помощи Гундорина не обойтись. Из винтовки не достанешь. Гранатой не возьмешь — броску мешает заводская стена. Через четверть часа подоспела пара трехдюймовок и с одного залпа разворотила пулеметное гнездо.
С лихим посвистом бросились по плотине. И вовремя. Копошившиеся у вешняков серые шинели покатились кубарем вниз, побежали в сторону электростанции. Там, где они были, остались ящики с динамитом, торчали кабеля. Мигом разведчики порубили саблями все, что можно. «Плотина и завод спасены…» — передали срочно в штаб. [226]
…
Над Ижом всерьез разгоралась непрерывная канонада, которую не заглушали ни рев вешняков, ни прочие мирные шумы. [338]
Еще 15 сентября 1757 года Шувалов получил разрешение императрицы на постройку в Прикамье (без указания конкретных мест) трех железоделательных заводов на 38 молотов. Построил же только Ижевский и Воткинский заводы, называемые «Камские шуваловские…» Преимущества подобного размещения и самоограничения графа понятны. Он жаждал урвать в новом районе полную норму приписных крестьян, сэкономить лес для Гороблагодатских заводов, использовать Каму для доставки оттуда чугуна на передел в железо.
На заведение Ижевского завода граф успел истратить из личных капиталов 14500 рублей. Не так много: на Вотке ушло на 9225 рублей больше, и тамошний завод работал в полную силу. [022]
…
Приказ о принятии завода под свое начало, в казенное ведение, Главный командир Гороблагодатского горного департамента полковник Андрей Ирман подписал в марте 1764 года. В ноябре он завизировал план поселка, старейший известный нам. Об отношении нового ижевского начальника к техническим новациям говорит такой факт. Через полтора десятка лет, будучи на Алтае, Ирман приказал разломать «огнедействующую махину» Ползунова. Думается, граф бы так не поступил… [022]
…
Москвин — опытный специалист, прекрасно усвоивший традиции уральского горнозаводского дела. Он с почетом помянут биографическим словарем «Творцы науки и техники на Урале». Академик П. С. Паллас, побывав на молодом заводе, опубликовал еще в 1788 году такую оценку искусства горного [022] инженера: «Правильным расположением молотовых фабрик и во всем установленным порядком приносит завод честь своему основателю Москвину». [023]
…
— Учись, геодезия! Первая заповедь, как завод заводить… Под строение плотины надлежит выбирать место при таких реках, где судового ходу нет. И такое, чтоб на обоих сторонах реки берега были круты и высокий не ниже шести сажен. И река б не очень круто падение имела, но выше б плотины довольной разлив мог быть и запертая вода далее могла разливаться. И когда на таком месте для верхнебойных колес, понеже нижебойные не употребляются для сбережения воды, плотина построится вышиною в четыре сажени, и вешняки запрутся, тогда вешняя вода может без выпуску в разливах быть в пруде… [024]
…
Москвин и предполагать не мог, до какого гиганта вырастет заложенное им «дело железа» (здесь уже заслуга А. Ф. Дерябина, С. Е. Дудина и других деятелей следующих веков). Завод был рядовым, даже назывался без [024] фантазии — по реке, как и подавляющее большинство уральских вододействующих заводов. Ежели бы Шувалов и Москвин мечтали о блестящем будущем поселения, то они не преминули бы назвать его наособицу от завода и более торжественно. [025]
…
Уже к июню в теле чуть поднявшейся плотины срубили пару прорезов для спуска паводка и рабочий ларь к водяным колесам. Замыслы Москвина были огромны: «По состоянию в реке Иж воды на всем оном заводе можно всегда в безостановочном действии иметь 20 действующих молотов, якорные горны и пильную мельницу».
Обзаведение всякой машинерией все же не столь легко, да и скоп воды требовал времени. Лишь в июне 1763 года плотинные подмастерья, как махнул Москвин кружевным платком, вытянули цепями склизкие заслонки ларей, и воды Ижа впервые хлынули на ковши пяти кричных молотов. Ижевский завод заработал! [025]
…
Детище Москвина и окрестных крестьян оказалось одной из крупнейших уральских плотин. Длина (с насыпью по низменному [025] берегу) 280 саженей, высота — четыре. Каждый десяток лет плотину еще подсыпали, оснащали все новыми запорами, ларями, трубами, колесами и турбинами. Это наиболее технически сложный элемент общего заводского комплекса. Инженеры и «архитектурные механикусы» из поколения в поколение оберегали, украшали и совершенствовали гидротехническую систему — сердце завода. [026]
…
«Кремлевское железо». Что за продукция определяла лицо завода? Ясно это из названия: железоделательный, железоковательный или железный. Был он передельный. Первую выплавку из железной руды — чугун — отжимкой под кричными молотами и перекалкой «переделывали» в сталь (в быту просто «железо»). И пахарям, и воинам, и морякам России исправно служило железо с Ижа.
А начиналось рождение его у Благодати, где плавили пудовые болванки первосортного чугуна, грузили в коломенки. Огромные приземистые баржи эти, бравшие до 12 тысяч пудов, важно плыли по Чусовой и Каме до Гольян. Чугун переваливали в телеги, и мохнатые лошадки натужно волокли их через увалы на Иж. [026]
Два потока — чугун и уголь — встречались в двух бревенчатых кричных фабриках, «кормящихся» от одного водовода. Водяные колеса через систему рычагов гоняли поршень в цилиндрических мехах. Бруски калили в горнах, затем рубили мельче, снова бросали на огонь, смешав на сей раз с древесным углем и шлаком. От постоянного дутья мехов уголь занимался все жарче, и чугун спекался. Горновой месил двенадцатипудовую, пышущую жаром, слепящую с непривычки массу длинным ломом. На него налипал мягкий металл. Так постепенно вырастала свежая глыба вываренного из чугуна железа. Ноздреватый, раскаленный ком его, называемый крицей, взмокшие от натуги подмастерья волокли под кричный водяной молот. Там уже после ряда отжимок и поковок рождалось полосовое, брусковое или листовое железо, а то и что иное.
За минувшие два с четвертью века на Иже создавали сотни названий индустриальных изделий, и открывает их перечень неожиданная для сухопутья продукция: якоря. В 1770-е годы ковали их за год не более двух дюжин, а в последний год века срубили специальную «адмиралтейскую фабрику о девяти колесах». Выпуск якорей сразу возрос. В 1806 году их отковали уже 3635 штук. Но это были и последние якоря с Ижа. Дело то оказалось рациональнее сосредоточить на Воткинском заводе, а Ижевский переключить на более сложную продукцию. Память о якорях, однако, долго жила на Иже. Скрещенные якоря, наряду c кузнечными клещами, стали одним из любимых орнаментальных мотивов домовой резьбы. [027]
…
В лучшие годы Ижевский завод вывозил в Гольяны до двухсот тысяч пудов железа. Прибывший сюда в конце века академик Иван Герман перечислял ижевскую индустриальную мощь: «11 горнов, 14 полугорнов, 20 молотов, из коих 16 беспрестанно действуют, а 4 запасных. Весом кричные молота и для дела якорей до 18, а колотушечные от 2 до 8 пудов». В общем, не лучшая и не худшая из жемчужин древнего Каменного Пояса. Подобных заводов завели на нем добрую сотню, правда, более половины сгинуло, не оставив и следа. [027]
…
Приписка к Камским заводам шла полным ходом уже с конца 1757 года (еще до определения их конкретных мест) и велась огнем да железом, нередко воинской силой. Посыпались челобитные на высочайшее имя: «… В 1759 году в марте месяце приписаны мы к новостроящимся графа Шувалова в Казанском уезде вниз по Каме в Сивинских волостях на Вятке и Ижу реках к молотовым железным заводам от Казанской губернской [027] канцелярии через нарочно присланного от той канцелярии капитана Хвостова…» Особенно страдали удмурты: «В наших же Отяцких новокрещенских дачах состоят построенные железные заводы, от коих происходит нам немалая обида…» («Дача» — леса, что даны заводу.) [028]
…
Они подлатали заводское хозяйство. Плотинные мастера, наконец, впервые после зимы отворили заслонки в ларях. Заскрипели колеса, заухали кричные молота — пока только четыре. [031]
…
При окончательном выборе генеральной выгодой сочли то, что только Ижевский пруд сможет обеспечить работу столь обширного [037] завода. Признавалось, что он «требует знатного количества воды для приведения в действие машин тем более, что на сем заводе предполагается по примеру некоторых немецких и английских заводов заваривать стволы под вододействующими молотами и для всех горнов действие мехов учредить посредством водяных колес как для скорейшей работы, так и для облегчения работникам, особливо для ровного притоку воздуху в горны».
Отдадим должное и прозорливости оберберггауптмана. То, что он предложил (соединение двух разнопрофильных заводов на Иже), было прообразом современных производственных объединений. Выгодой этого Дерябин назвал возможность занять оружейников другим делом, после того, как арсенал заполнится и они останутся без работы.
Тульский же завод «помиловали». Он еще будет и помогать Ижевскому, и конкурировать с ним.
«Сочиняю рисунки машин». Андрей Федорович не только «горный генерал» и администратор, но и выдающийся инженер и изобретатель, пожалуй, первый в истории города. Именно многогранность его таланта обеспечила качественный скачок в развитии ижевской индустрии. Петербургская газета «Северная пчела» прямо признавала в некрологе Дерябина: «Превосходная выделка металлов и отличного оружия при заводе Ижевском — суть последствия его занятий».
Андрей Федорович щедро делился своими техническими замыслами, порой рождавшимися на основе опыта индустриальных держав. В августе 1802 года, например, военная коллегия обратилась к нему: «Благоволите обещанные вами рисунки водяных колес и прочих машин, сочиняемых или уже сочиненных вами по английской методе всему оружейному механизму, немедля доставить в коллегию». [038]
…
Все начинания Дерябина были мощным стимулом к превращению хиреющего поселка в настоящий город-завод. Современники писали: «И вот в короткое время, как бы по мановению волшебной силы, предоставленной Дерябину, простые деревянные сараи, где нестройно звучали неуклюжие колотушечные молоты, заменились приличными каменными зданиями, назначенными для дружного действия двух заводов — оружейного и железоделательного, осушились болота, сгруппировались сотни обывательских домов…» [039]
…
Под гул фабричных мельниц. С моста, что перекинут на третий этаж корпуса, видны огромные арочные ниши. Прежде они были сквозными. Туда вонзали свои ребристые тела круглые дощатые лари, поддерживаемые цепями, стянутые чугунными ободами, гудящие от напора воды. Этот гул ларей, вешняков, пильных, шустовальных и иных фабричных мельниц был специфическим заводским шумом.
Если главный корпус — сердце города-завода, то лари — его энергетические артерии, пронзавшие весь заводской организм. От них «кормились» водой колеса. Из ларевых колодцев, что под нишами, по меньшим трубам вода шла на плицы и ковши колес, рассредоточенных по мастерским. Усилие от окованных железом, смазываемых дегтем валов передавалось на добрую сотню метров в кузни, пильни и шустовальни посредством канатных, а позже и ременных передач. Мощности водяных двигателей достигали 20 лошадиных сил. Но для сортопрокатки, к примеру, требовались двигатели вдвое мощнее.
Чтобы колеса работали в полную силу, к 1840-м годам требовалась разница между уровнем пруда и реки уже в 10,5 метров. Колеса все увеличивались в числе. В 1850 году 40 их работало на оружейное производство и 17 на кричное. Росли их размеры. Диаметр наливных колес превысил семь метров. Они жадно глотали воду шеренгами своих ковшей. (Колес с плоскими плицами становилось все меньше.) В 1858 году для стволосверлильной мастерской склепали первое металлическое колесо, через пять лет их стало уже с десяток. [056]
…
Создатели «фабричных мельниц» заслуживают доброго слова. Первая половина XIX века — время расцвета на Иже гидротехнического дела. Занимались им архитекторы, военные инженеры и простые плотники, помнящие все секреты деревенских колесных или мутовчатых мельниц. Ведь от заводских колес они в принципе ничем не отличались. Кстати, обычных мельниц, ветряных и водяных, в Ижевске середины прошлого века было до десятка.
Восемь лет велись работы по реконструкции плотины и сопутствующего хозяйства. 1824 годом датируется такое «Свидетельство»: «Произведено под смотрением и наблюдением архитектора восьмого класса Дудина расширение и повышение заводской плотины, укрепление берега и перестройка старого ларевого прореза… Все произведено прочно, из назначенных по сметам материалов». [056]
…
Рядом с ними — великий подручный завода, поилец и кормилец ижевского люда — крупнейший тогда в нашей державе пруд. Вольным духом веет от трех его серебристых ширей. Далека отсюда спокойная, широкая матушка-Волга, но силу ей, как и всей России, давала и невеликая да грозная река, что видна внизу. Ее имя? Постойте-ка над вешняками, над седыми от пены потоками, рвущимися из-под щитов, и расслышите в реве воды: иж-иж-иж… «Ож-шур» — так некогда именовали Иж удмурты, что означало «война-река». Много десятилетий воды ее не текли зря, а вертели колеса оружейных и иных кузниц. Достойно несет Иж на своих то низменных, то крутых берегах мощный город-завод. «Ож-завод», «Ож-кар» уважительно прозвали его окрестные удмурты. Это значило «война-завод», «война-город». [005]
…
«Лампочка Ильича», год 1891-й. Сложнейшая вододействующая машинерия постоянно улучшалась ижевскими умельцами и на какой-то стадии породила настоящую ГЭС. Возникли все составные элементы ГЭС. Согласно «Брокгаузу и Эфрону» таковая должна состоять из «турбин, динамо-машин, приводимых в движение от валов турбин и передаточной сети проводов с потребными приспособлениями». И это было сделано на Иже еще в 1891 году, поскольку требовалось полноценное постоянное освещение тем мастерским, в которых началось освоение трехлинейки. Шло перевооружение армии, вводилась непрерывная работа, и освещение по-старинке могло сорвать важнейшее задание.
Уже в сентябре 1891 года ижевцы осторожно сгружали прибывшие от гольянской пристани ящики, в которых покоилось 1095 невиданных здесь прежде ламп накаливания. От 80-сильного водяного двигателя (турбины Жонваля) начали сооружать ременной привод к динамо-машине Сименса на 6000 вольт-ампер, поставленной заводом Эрликона. [090]
«Лампочка Ильича», год 1891-й. Сложнейшая вододействующая машинерия постоянно улучшалась ижевскими умельцами и на какой-то стадии породила настоящую ГЭС. Возникли все составные элементы ГЭС. Согласно «Брокгаузу и Эфрону» таковая должна состоять из «турбин, динамо-машин, приводимых в движение от валов турбин и передаточной сети проводов с потребными приспособлениями». И это было сделано на Иже еще в 1891 году, поскольку требовалось полноценное постоянное освещение тем мастерским, в которых началось освоение трехлинейки. Шло перевооружение армии, вводилась непрерывная работа, и освещение по-старинке могло сорвать важнейшее задание.
Уже в сентябре 1891 года ижевцы осторожно сгружали прибывшие от гольянской пристани ящики, в которых покоилось 1095 невиданных здесь прежде ламп накаливания. От 80-сильного водяного двигателя (турбины Жонваля) начали сооружать ременной привод к динамо-машине Сименса на 6000 вольт-ампер, поставленной заводом Эрликона. Через год уже вспыхнули первые 200 электроламп по 10 и 16 свечей. Они осветили шестьсот станков в деревянных корпусах стволосверлильной мастерской. Высвободившиеся подслеповатые керосиновые лампы передали в рабочие бараки. Еще через шесть лет в мастерских горело 4600 десятисвечовых ламп. Кроме того, 68 дуговых фонарей по тысяче свечей каждый осветили грузовой двор и самые обширные цеха. Тогда же лампочки впервые засветились в нагорных домах, иной раз в рабочих избах, но в основном, разумеется, в офицерских и чиновничьих особняках. Вот тебе и «лампочка Ильича»! Очень уж нас приучили принижать все, что было до большевиков. Не они, так, пожалуй, и жили бы при лучине?
Электрическое хозяйство завода с каждым годом совершенствовалось. Большая заслуга в этом, принадлежит электротехнику, «шлиссельбургскому мещанину» А. М. Поркелю, человеку заносчивому, но поставившему дело образцово. В 1901 году он осуществил свой проект электропередачи в 120 сил трехфазным током в полировальную и инструментальную [090] мастерские, a также начал устраивать электрокран и освещение на сталеделательном производстве. В 1901 году на заводе было уже четыре динамо-машины.
Хозяйство Поркеля оказалось первой в губернии электростанцией. В самой Вятке подобные работы начали двенадцатью годами позже. Более того, станцию на Иже следует считать одной из первых ГЭС в бассейне Волги. Конечно, мощность ИжГЭС была невелика — 300 киловатт. Сейчас этого хватает лишь на нужды одного большого дома. Но ведь и самая-то большая ГЭС империи (на Мургабе) давала 1350 киловатт. [091]
…
На гребне плотины ряды топольков, высаженных школярами семь лет назад в «праздник древонасаждения», а под ее откосом — здание заводской ГЭС с четырехсотсильной турбиной. Отсюда на запад тянется электролиния. А у разлива Ижа белеет центральная электрическая станция. За ней дымят мартены, литейки, кочегарки сталеделательного завода. Ближе к башне приметен крестообразный корпус чугунолитейки, выстроенный в 1856 году для опытов братьев Грандмонтан. Из-за высокого главного зала с куполом корпус то и дело выдают за некую заводскую церковь дерябинских времен аж с подземным ходом в генеральский дворец. Дань уральской романтике! [006]
…
При всем том Березин стремился идти в ногу с веком. В 1901 году он завел паровую машину, а через двенадцать лет и первую в Ижевске частную электростанцию. Замечательно, что сразу после ее освящения заводчик отправил 9 декабря 1913 года письмо причту храма Михаила Архангела, что по соседству, гарантируя батюшкам бесплатный отпуск электроэнергии. [076]
…
Чудеса века электричества. После русско-японской войны ижевцы непрерывно улучшали «дело стали и железа». Были зажжены две новые мартеновские печи — одна на 15, другая на 20 тонн, построена листопрокатная мастерская с обжимным станом и станом «Фирт». Мелкосортный прокат сразу вырос по объему и ассортименту. Все эти нововведения были бы невозможны без расширения заводского электрохозяйства. Перед второй революцией загудели четыре котла паротурбинной электростанции в 2500 киловатт.
И эта станция, и заводская ГЭС были сугубо военными объектами. Для поселка не оставалось ни киловатта. Но ХХ век брал свое. Одиночки, поборники прогресса, бросили клич: «Даешь электрификацию!» В 1913 году фабрикант H. И. Березин смонтировал у себя на Базарной электростанцию. Она дала ток первому кинематографу «Лира» (который стали именовать с оттенком восхищения — «электротеатр») и десятку домов друзей-толстосумов. Лет семь затем лишь диковинка Березина была единственным источником электроэнергии для изб, клубов, учреждений.
Весной 1914 года родилось «Организационное бюро учредителей товарищества электрического освещения в Ижевском заводе», объединившее самую бойкую часть купечества. Планировали строить на берегу пруда возле водокачки новую электростанцию. Мечтали зажечь на основных улицах 6000 ламп. Но уточнили смету (72000 рублей), и энтузиасты сразу примолкли. Чудеса электричества остались доступны для массы ижевцев на киносеансах, а в повседневном быту — у немногих. [105]
Электрическим сердцем всей Удмуртии именовали наши отцы ИжТЭЦ. Действительно, здесь начало всех начал. Наряду с блюмингом ТЭЦ стала важнейшей «технологической премьерой» второй пятилетки.
Страна воздвигала Днепрогэс. Слово то гремело как призыв, символ, эталон. Одновременно, в 1932-1933 годы умерло от голода не менее трех миллионов советских людей. Но страна, надрываясь, строила Днепрогэс.
Удмуртия поднимала ВотГРЭС (Вотскую государственную электростанцию, как поначалу именовали ТЭЦ). Для нее выскребли все ресурсы, оголив другие участки. «Коллективизированные» из-под палки крестьяне обнищали похуже, чем в иные царские годы. В самом Ижевске тысячи тружеников прозябали в землянках. («Ижевская правда» даже честно опубликовала репортаж с красноречивым заголовком «Рабочий Ижевск. Землянка № 2346».) Но автономия строила ВотГРЭС. Слово то звучало на митингах первого года пятилетки как мечта о близком, казалось, торжестве социализма. «Удмуртский Днепрогэс» должен был вдохнуть новую жизнь в заводы дерябинских времен. И город, и вся округа держались еще на голодном энергетическом пайке. Какой спрос с двух дряхлых электростанций на 183 киловатта? Огрехи с выполнением областью первой пятилетки — во многом от этого, а новые планы превращались без ТЭЦ в маниловщину.
Но за станцию пришлось буквально драться! Претендовали соседние города, особенно Сарапуль. Лишь в августе 1930 года началась расчистка утвержденного Москвой места, не самого лучшего с точки зрения экологии — на мысу, что напротив Угольных ворот. Раскатали по бревнам избушки рабочих, разметили фундаментище 80 на 50 метров, свезли заграничную стройтехнику… На том мысу, где мокла живописная слободка «а ля Венеция» ижевские энтузиасты затевали самую грандиозную стройку предвоенного десятилетия. Одна «коробка» ТЭЦ тянула на 8 миллионов рублей, да на 15 миллионов — «начинка».
Есть своя красота в этой громаде, дымящей возле плотины из дюжины труб, словно заблудившийся дредноут. Сравнивать ТЭЦ достойно с другим символом трудовой доблести — соседним корпусом с башней.
Зимой два копра начали вгонять первые из трех тысяч восьмиметровых деревянных свай. Дело шло туго: то чего-нибудь не хватало, то грунт слишком промерз… Помогла рабочая смекалка. Оттаивали землю паровой иглой. Позже освоили пакетную сборку лесов, новые методы бетонирования. Всего за два года, с помощью невиданных бетономешалок, камнедробилок, гравиемоек, транспортеров, а также ценой героических усилий сотен сезонников, съехавшихся со всей области, и кадровых оружейников, пропадавших здесь на субботниках, выросла над прудом ребристая махина 36-метровой высоты.
Тот самый Пашка Четкарев, которого хлестали асы ружейного дела, именно на котловане ТЭЦ почувствовал себя однажды не забитым «вотяченком», бежавшим из голодной деревни Каменное, а полноправным строителем социализма! Бригаду от фабрики охотружей сколотили хоть и невеличку (16 душ), но шла она к ТЭЦ с громовой песней «Смело, товарищи, в ногу» и работала там взахлеб, дружно, без перекуров и пересудов.
10 октября 1932 года в 11 утра черные тарелки радио донесли до Ижевска далекий рев сирены и восторженные речи. Страна пускала Днепрогэс. Удмуртия же со своей ВотГРЭС припозднилась. Гигант еще только скидывал леса, превращаясь в настоящего красавца. Скрипел по полубемскому стеклу алмаз, белели стройные пилоны. Монтажники приноравливались втаскивать сотни тонн конструкций [292] первой турбины и двух котлов. Но в начале декабря Главэнерго вообще законсервировало стройку из-за неясности с топливной базой и других проблем. Обком партии при поддержке Г. К. Орджоникидзе все же отстоял ТЭЦ, и работы закипели с прежней силой.
Заиндевевшее нутро ТЭЦ отогревали паровозом, спешно бетонируя гнезда для привезенной от фирмы «Шкода» турбины. Некоторые фирмы отказались поставить деаэраторы, но инженер Мамаев предложил собственную, не худшую конструкцию. Все лето шел монтаж самых разных, непривычных агрегатов. И вот 1 декабря 1933 года опробовали аккумуляторные батареи, начали проверку котла под давлением. Под Новый год котел был разожжен, и мощная турбина впервые дрогнула. Жутковатые «чипера» крушили своими ножами огромные березовые поленья. Бесконечной лентой сыпалась щепа в пасти топок.
12 января 1934 года под сводами корпуса загремел оркестр. Колыхнулось от тепла большого турбогенератора главное знамя Удмуртии, принесенное делегатами областной партконференции. Вот разрезали алую ленту и поворотом рычага пустили пар. Стрелка все подплывала к красной черте 1000, 2500, 3000 оборотов! Первый турбогенератор в 12000 киловатт достиг проектной мощности. Еще неделя — и премудрое электрохозяйство ТЭЦ взяла под опеку первая группа комсомольцев-удмуртов. Двумя годами ранее их специально командировали в Балахнинское ФЗУ, поскольку особая директива партии запрещала ставить к технике необученный персонал.
Электрическое сердце Удмуртии погнало по проводам ток, увеличив ее энерговооруженность почти в тридцать раз. Уже за первый год работы — более 28 миллионов киловатт-часов. Это сразу сказалось на многих сторонах жизни города: тяжело завертелись валки блюминга, полыхнули жаром электропечи металлургов, осветилась запущенная прежде Колтома, уложили первую плеть рельсов для трамвая… Пригодилось и попутное тепло. Заурчали коты на батареях в рабочих коммуналках, и в одно лето сгинули десятки мелких котельных, коптивших ижевские небеса. [293]
…
На Осиновом мысу, удлинив его, заложат громаду ТЭЦ. Залив же подчистую завалят шлаком от нее. [006]
…
Но особой иллюминации и не на что было заводить. ТЭЦ работала с крайним напряжением, пожирая прорву дров, из последних сил заготавливаемых бабами по окрестным лесопунктам. Сплавляли лес по большой воде к лесозаводу у заречного Увинского вокзала, везли по узкоколейке на лесопилку гортопа. С каждым вводом оборонных производств требовались новые горы дров, и электроэнергию отпускали по жестким лимитам, да и далеко не всем. Фрол Козлов с горечью упрекал хозяйственников:
— Ежесуточно Ижевск потребляет тысячи кубометров дров, сотни тонн угля. Для снижения потерь электроэнергии в сетях необходимо повысить «косинус фи», приковать внимание к экономии электроэнергии, газа, пара.
Что темно в квартирах — то не горе. Заводские приходили сюда только ночевать. Но было еще и холодно. Тепло от ТЭЦ и до войны-то не успели довести ко всем новостройкам, а ныне приберегали его для заводов. Они сидели на голодном энергетическом пайке, особенно, когда Донбасс захватил враг. «Частному» горожанину приходилось еще труднее. Заполнить на зиму дровяник во дворе — счастье немалое, ведомое немногим. [339]
…
Пробовали смягчать энергетический кризис. Коробку ТЭЦ весной 1943 года начали удлинять с севера для мощного пятого парового котла (а в 1944 году еще и для шестого). Реквизированный в Карелии котел переналадили на торф, в самые морозные дни смонтировали десятки километров труб. Поставили турбогенератор на 12000 киловатт, что был эвакуирован из Брянска. Состыковали, сварили — и с 30 января 1944 года пар и ток много щедрее начали поступать в цеха, госпитали и квартиры. [341]
Нелюбая столица лесного края. Ижевский завод основался среди глухих лесов — ради того, чтоб кормить ими свои прожорливые печи. В лучшие годы лесную дачу завода составляло до 400 тысяч десятин земли. Она сократилась втрое к концу XIX века. Дача занимала земли в основном Сарапульского, немного — Малмыжского да Елабужского уездов. Возникла «зона ответственности» Ижевска, где он по-столичному насаждал и благое, цивилизующее и хищническое, злое.
Паутина заводских лесосек, прорубленных строго через каждые четыре версты, покрывала добрую половину нынешней территории Удмуртии. Все сходилось на Ижевске — и главная сплавная река Большой Иж «рабочей» длиной 52 версты 200 саженей, и пяток других сплавных речушек, и те сотни лесосек, и 92 лесовозные, проселочные дороги. Да и первую железнодорожную ветку завели в 1910 году исключительно ради вывоза леса. [066]
…
Много раньше паровозов до Ижа добрались пароходы. Клепали их по соседству, на Воткинском заводе, еще с 1847 года. В 1892 году «чебаки» выдали «рябинникам» юркий пароходик «Иж», очевидно, первый в ижевской флотилии. На рубеже веков этих трудяг было уже несколько. Они страшно медленно таскали баржи дров с Воложки на заводские пристани и к колтоминской лесопилке. А году так в 1912 местные денежные тузы завели первые роскошные катера «Фабрикант» и другие. [105]
…
Перед вешняками посреди наплавней из бревен ажурная часовенка — Иордань — для крещений и водосвятий. Ставили Иордань и у берега Залива, что посверкивает вдали. Посреди него чаще всего проводили плавучие маевки. Ну, а Осинов мыс — вообще местная Венеция! Топкие берега мыса ощетинились длинными мостками в подспорье зареченским прачкам и рыбакам. Тут же десяток причалов для барж с дровами, яхт местных богатеев — фабрикантов — и «флотилии», сработанной воткинскими корабелами: катера самого генерала и трудяг-пароходиков «Иж» да «Шрапнель». [006]
…
Вдали за Вшивой горкой тянутся под лесом пять улочек лихой Колтомы. Колтоминский мыс известен только лесопилкой, кирпичным заводиком и дальними копанями, где тайно собирались то эсеры, то социал-демократы. В 1932 году на мысу откроется первая в Удмуртия радиовещательная станция, через два года — парк, а в 1957 году в парке, под видом «швейной фабрики» — сверхсекретный завод. [008]
…
Типографию считали самым ценным приобретением парторганизации. Жандармы начали настоящую охоту за источником печатной крамолы. Рабочие прятали шрифты и детали то на Воложке, у инженерских дач, то в охотничьем шалаше на Позими, то вообще увозили в Сарапул. [138]
…
В начале декабря ижевские фабриканты и артиллерийские офицеры попробовали сколотить контрзаговор против победителей. По тонкому льду, в санях, с разных сторон пробирались они на Воложку. Под узорчатыми шатрами петровской дачи, озираясь на темные окна, начали господа договариваться о плане восстания. [183]
…
А он в ту кровавую ночь успел прорваться в родную Колтому. Иван столкнул с младшим братом Алешей лодку и, уплыв за Воложку, переждал сумятицу в рыбачьих шалашах. Пастухов решил пробираться на Вятку, но сразу напоролся на предателя. Лесник Мельников любезно переправил беглеца на западный берег Ижа и тут же позвонил объездчику Шушкову. Вместе с лесничим Ложкиным тот и скрутил Ивана Дмитриевича. Было это числа 13 или 14. [206]
…
Ижевская молодежь сдружилась с боевым крейсером «Аврора». Краснофлотцы-авроровцы приезжали в Ижевск, делились опытом комсомольской работы, помогли оборудовать военизированную водную станцию на Бодалевском мысу и получить настоящие шлюпки. А ижевцы отправили механикам легендарного корабля токарный станок собственного изготовления да весь потребный инструмент. Лучшие рабочие-комсомольцы Ижстальзавода, кроме того, проводили на крейсере свои отпуска — и отдыхая, и помогая, и привыкая к военной четкости. [280]
…
Но за станцию пришлось буквально драться! Претендовали соседние города, особенно Сарапуль. Лишь в августе 1930 года началась расчистка утвержденного Москвой места, не самого лучшего с точки зрения экологии — на мысу, что напротив Угольных ворот. Раскатали по бревнам избушки рабочих, разметили фундаментище 80 на 50 метров, свезли заграничную стройтехнику… На том мысу, где мокла живописная слободка «а ля Венеция» ижевские энтузиасты затевали самую грандиозную стройку предвоенного десятилетия. Одна «коробка» ТЭЦ тянула на 8 миллионов рублей, да на 15 миллионов — «начинка». [292]
…
ТЭЦ работала с крайним напряжением, пожирая прорву дров, из последних сил заготавливаемых бабами по окрестным лесопунктам. Сплавляли лес по большой воде к лесозаводу у заречного Увинского вокзала, везли по узкоколейке на лесопилку гортопа. С каждым вводом оборонных производств требовались новые горы дров, и электроэнергию отпускали по жестким лимитам, да и далеко не всем. … [339]
Еще 15 сентября 1757 года Шувалов получил разрешение императрицы на постройку в Прикамье (без указания конкретных мест) трех железоделательных заводов на 38 молотов. Построил же только Ижевский и Воткинский заводы, называемые «Камские шуваловские…» Преимущества подобного размещения и самоограничения графа понятны. Он жаждал урвать в новом районе полную норму приписных крестьян, сэкономить лес для Гороблагодатских заводов, использовать Каму для доставки оттуда чугуна на передел в железо. [022]
…
Служить государыне и графу он начал с двадцати лет в Кушве, у самой горы Благодать. С низшего чина унтершихтмейстера через десять лет, к 1756 году, выслужился до восьмого, майорского, чина. Титуловать его требовалось уже «Ваше высокоблагородие». Москвин обратил на себя внимание постройкой ряда заводов. Был за то приближен к его сиятельству, получал щекотливые поручения. По большой воде Москвин не единожды отправлялся в неблизкое плавание с торговыми караванами вниз по Чусовой и Каме. Тогда и присмотрел он для Шувалова обильные водами и лесами тевкелевские угодья. [023]
…
А начиналось рождение его у Благодати, где плавили пудовые болванки первосортного чугуна, грузили в коломенки. Огромные приземистые баржи эти, бравшие до 12 тысяч пудов, важно плыли по Чусовой и Каме до Гольян. Чугун переваливали в телеги, и мохнатые лошадки натужно волокли их через увалы на Иж. [026]
…
В лучшие годы Ижевский завод вывозил в Гольяны до двухсот тысяч пудов железа. Прибывший сюда в конце века академик Иван Герман перечислял ижевскую индустриальную мощь: «11 горнов, 14 полугорнов, 20 молотов, из коих 16 беспрестанно действуют, а 4 запасных. Весом кричные молота и для дела якорей до 18, а колотушечные от 2 до 8 пудов». В общем, не лучшая и не худшая из жемчужин древнего Каменного Пояса. Подобных заводов завели на нем добрую сотню, правда, более половины сгинуло, не оставив и следа. [027]
…
Власть оказалась не способна контролировать ситуацию не только в приписных деревеньках, но и в самом поселении. По «императорским» указам, шедшим из штаба повстанцев, многие приписные прекратили доставку фуража и древесного угля из дальних куреней. Не было подвоза чугуна со складов гольянской пристани. Завод окончательно замер. [028]
…
На главных дорогах — Казанской, Вятской и Гольянской — наладили рогатки с пикетами. Были то «брусья с вдолбленными накрест палисадинами для преграды пути». Рядом неусыпно стояли «отводные караулы в три смены». Прочие ж пути, куренные дороги, тропы, наглухо укупорили завалами. Взять завод врасплох стало невозможно. [031]
…
Естественно, отодвинув остальные дела, Дерябин с жаром принялся за технический проект и поиск места. Несколько лет он тщательно исследовал участки близ Камы, Сивы, Кильмези, Бабки, Чусовой, Ижа и в конце концов остановил выбор на Иже. Новый завод, намеченный рядом с железоделательным, решено было наречь особо — Александровским. Чаще, впрочем, его именовали просто Камским оружейным, поскольку сомнения из-за места длились чуть не до самой закладки. Отпугивала определенная транспортная изолированность завода на Иже. [037]
…
Занимались непременные чаще извозом. Чугунные чушки с Гольянской пристани, ящики с оружием из Арсенала, аршинные поленья-«швырки» для заводских печей… Все это волочили по вековечной грязи терпеливые крестьянские лошадки. Сотни «непременных» выжигали уголь, иные точили по избам ружейные ложа, иные числились в поторжном цехе. [067]
…
Ижевские оружейные тузы ухитрялись вывозить свою продукцию и за рубеж. Осенью 1888 года им невольно содействовал в этом вольнонаемный помощник рулевого двадцатилетний Алексей Пешков. Позже в «Моих университетах» Горький вспоминал, как пароход вез из Нижнего, с ярмарки, в Астрахань для Персии четыре баржи. Их загрузили железом, бочками и тяжеленными ящиками, содержимое которых держалось в тайне. Товарищ Алексея все же вызнал, что там ижевские ружья. Напомню, что в те годы оружейный магазин имел в Нижнем Новгороде «сам» — Петров. [077]
…
В Прикамье сложился целый клан Бодалевых — оборотистых, деловых и напористых русских купцов. В Сарапуле жил и работал брат Ивана Егор, державший «винно-колониальный магазин». Свой магазин был там и у другого брата — Василия. Общие капиталы и вошли в бодалевское «Ижевское торгово-промышленное товарищество». Оно брало подряды на извоз (270 тысяч пудов только за навигацию 1913 года!) и строительные работы для казенного завода. Это был, пожалуй, первый концерн в истории Ижевска, объединивший три пивоваренных завода (еще в Перми и Сарапуле), десяток иных производств, а еще хлебозаготовки, торговлю, строительство и транспорт… [078]
…
Уже в сентябре 1891 года ижевцы осторожно сгружали прибывшие от гольянской пристани ящики, в которых покоилось 1095 невиданных здесь прежде ламп накаливания. От 80-сильного водяного двигателя (турбины Жонваля) начали сооружать ременной привод к динамо-машине Сименса на 6000 вольт-ампер, поставленной заводом Эрликона. Через год уже вспыхнули первые 200 электроламп по 10 и 16 свечей. Они осветили шестьсот станков в деревянных корпусах стволосверлильной мастерской. Высвободившиеся подслеповатые керосиновые лампы передали в рабочие бараки. Еще через шесть лет в мастерских горело 4600 десятисвечовых ламп. Кроме того, 68 дуговых фонарей по тысяче свечей каждый осветили грузовой двор и самые обширные цеха. Тогда же лампочки впервые засветились в нагорных домах, иной раз в рабочих избах, но в основном, разумеется, в офицерских и чиновничьих особняках. Вот тебе и «лампочка Ильича»! Очень уж нас приучили принижать все, что было до большевиков. Не они, так, пожалуй, и жили бы при лучине? [090]
…
27 августа 1908 года последовало разрешение на строительство узкоколейки от завода во второе лесничество. Через год у некоего кандидата коммерческих наук Р. Х. Кальнинга приобрели 27 грузовых платформ и два паровоза коломенского производства. 29 сентября 1909 года паровозы доставили на Гольянскую пристань, а оттуда гольянским мужичком Кириллом Кочуровым, подрядившимся по 85 копеек за пуд паровозного веса, с помощью 40 лошадей, лебедок и канатов — на заводской двор. Были это громоздкие 13-тонные машины с американскими искротушителями и дровяным отоплением, способные тащить по метровой колее 275 тонн со скоростью одиннадцать верст в час. Фирма сжульничала, и всю зиму ижевским умельцам пришлось самим изобретать недостающее или заменять негодное (в том числе и те искротушители). Но вот все преодолели, и летом 1910 года обыватели впервые смогли наблюдать передвижение безлошадного экипажа. Разбежаться, правда, ему было негде. Рельсы от лесного склада на 14-й улице успели проложить всего верст на пять. На самих же паровозах пришлось вывозить остальные рельсы и шпалы. К осени 17-верстная дорога до лесничества была готова, и 20 октября состоялся первый рейс Ижевск — Мужвай. За пару лет ветку продлили до Постола.
В 1915 году началось строительство особой ветки на север. С помощью нескольких тысяч военнопленных к 1918 году ее довели до села Узгинского (Кекоран). Война 1914 года подстегнула сооружение не просто местных путей для транспортировки сырья, но уже и важных грузопассажирских магистралей, выходящих на соединение с другими магистралями. Первой такой линией стала военно-полевая железная дорога Ижевск — Гольяны. Изыскательские работы на ее трассе проходили под руководством инженера Бенземана уже летом 1896 года. Сарапульские власти потребовали тянуть линию к их пристани, хотя этот маршрут был длиннее. Департамент железных дорог, ссылаясь на такую разноголосицу, отложил разрешение вопроса. Военный Министр вынужден был доложить Государю на аудиенции:
— Сообщение между заводом и камской пристанью непозволительно дурно. В случае мобилизации…
Его перебила высочайшая реплика:
— Да, я слышал об этом, но разве нельзя устроить там хотя бы узкоколейку или конно-железную дорогу? Об этом надо подумать.
Благополучно думали еще добрую дюжину лет.
Но вот бюрократические и технические препоны позади. 5 июля 1915 года паровоз серии «И» под № 12 потянул по узкой колее четыре платформы грузоподъемностью 600 пудов каждая мимо станции Завьялово, разъезда Барашки в сторону Камы. Менее десятка лет существовала гольянская ветка, содействуя промышленному и культурному развитию города-завода. Изжила себя она после налаживания регулярного, крупномасштабного сообщения Ижевска с линией Казань — Екатеринбург. [107]
…
Эсеры с Ижа засели костью в горле сиятельных вельмож с берегов Вятки да так, что сразу после маевки 1909 года распаленный через край от деяний ижевской банды, седоватый, вальяжный князь Горчаков решил удрать из подотчетной губернии, «развращенной бунтовщиками». Сгодилась заказанная еще раньше у воткинских корабелов роскошная шестипарусная яхта «Вятский воевода». И вот уже на ней с графом де Рошефором и преданнейшими чинами полиции, в дурашливом гневе барабаня кулаками по перилам, князь проплыл мимо ижевской пристани Гольяны, следуя к новому креслу — на калужское губернаторство. [144]
…
На самом горизонте раскинулись белоколонные крылья Арсенала — «кремля города Ижа». А против западного, главного входа в Михайловскую церковь, с 1925 года недолго являвшуюся собором, виден голубой двухэтажный особняк с мезонином и немалым садом. Хозяйка дома Мария Залежская-Грачевская — двоюродная сестра Ленина. Уже давно гудят пароходы на Каме, подсыхает непролазный Гольянский тракт. 16 июня по нему приедут погостить мать и старшая сестра будущего вождя. За полторы недели, проведенные у Грачевских, они увидят город-завод именно таким, как на этой панораме. [009]
Уже к июню в теле чуть поднявшейся плотины срубили пару прорезов для спуска паводка и рабочий ларь к водяным колесам. Замыслы Москвина были огромны: «По состоянию в реке Иж воды на всем оном заводе можно всегда в безостановочном действии иметь 20 действующих молотов, якорные горны и пильную мельницу». [025]
…
За минувшие два с четвертью века на Иже создавали сотни названий индустриальных изделий, и открывает их перечень неожиданная для сухопутья продукция: якоря. В 1770-е годы ковали их за год не более двух дюжин, а в последний год века срубили специальную «адмиралтейскую фабрику о девяти колесах». Выпуск якорей сразу возрос. В 1806 году их отковали уже 3635 штук. Но это были и последние якоря с Ижа. Дело то оказалось рациональнее сосредоточить на Воткинском заводе, а Ижевский переключить на более сложную продукцию. Память о якорях, однако, долго жила на Иже. Скрещенные якоря, наряду c кузнечными клещами, стали одним из любимых орнаментальных мотивов домовой резьбы. [027]
…
В лучшие годы Ижевский завод вывозил в Гольяны до двухсот тысяч пудов железа. Прибывший сюда в конце века академик Иван Герман перечислял ижевскую индустриальную мощь: «11 горнов, 14 полугорнов, 20 молотов, из коих 16 беспрестанно действуют, а 4 запасных. Весом кричные молота и для дела якорей до 18, а колотушечные от 2 до 8 пудов». В общем, не лучшая и не худшая из жемчужин древнего Каменного Пояса. Подобных заводов завели на нем добрую сотню, правда, более половины сгинуло, не оставив и следа. [027]
Первоначальный взлет фирмы начался, пожалуй, с весьма удачного дельца 1867 года, когда Бодалеву удалось получить в аренду от завода узкую полоску земли под яром у Полковницкого ключа. Купец стал вгрызаться в этот глинистый берег, все расширяя свой плацдарм и угрожая самой безопасности генеральского дома, что над ним. Более того, Иваныч по-революционному экспроприировал многие ижевские лабазы, считавшиеся, вроде бы, ничейными. Это плавучие островки дерна, оторвавшиеся в верховьях пруда, порой с деревьями. Рыбаки даже ставили шалаши на этих островках. И вот Бодалев притягивал их к себе и закреплял, вбивая колья и сваи. Так, вершок за вершком, и вырос Бодалевский мыс.
Одну такую лабазу длиной двенадцать саженей вечером 29 июня 1895 года ураган оторвал где-то в верховьях пруда, доставил к Бодалеву, а тот живо приватизировал новый островок, что вызвало язвительные нападки [077] вятских журналистов. Их возмутило еще и то, что купчина почти присвоил себе Полковницкий ключ, «Обыватели могут сейчас брать оттуда воду не бочками, так как подъезда нет, а ведрами».
Все это сходило с рук ушлому заводчику, как полагали его оппоненты, потому, что «есть у Бодалева погребок с вином, где заводское чиновничество издавна пользовалось большим кредитом». А когда в начале 1890-х годов один из артиллерийских офицеров (непьющий?) потребовал-таки снести с казенного участка краснокирпичное, похожее чем-то на рыцарский замок пивоваренное заведение Ивана Ивановича, тот запросил компенсацию в 60 тысяч. Власти от него и отступились. [078]
…
А другой завод, бодалевский, приметен только трубой под обрывом. Там варят мед да пиво для услады самых забубенных ижевцев. [007]
…
На Осиновом мысу, удлинив его, заложат громаду ТЭЦ. Залив же подчистую завалят шлаком от нее. [006]
Первоначальный взлет фирмы начался, пожалуй, с весьма удачного дельца 1867 года, когда Бодалеву удалось получить в аренду от завода узкую полоску земли под яром у Полковницкого ключа. Купец стал вгрызаться в этот глинистый берег, все расширяя свой плацдарм и угрожая самой безопасности генеральского дома, что над ним. Более того, Иваныч по-революционному экспроприировал многие ижевские лабазы, считавшиеся, вроде бы, ничейными. Это плавучие островки дерна, оторвавшиеся в верховьях пруда, порой с деревьями. Рыбаки даже ставили шалаши на этих островках. И вот Бодалев притягивал их к себе и закреплял, вбивая колья и сваи. Так, вершок за вершком, и вырос Бодалевский мыс. [077]
…
Бодалев-старший, как и почти все купцы Прикамья, много сил и средств отдавал благотворительным и общественным работам. C 1876 года был действительным членом Российского общества покровительства животным, которое, между прочим, боролось против кровавых жертвоприношений у язычествующих удмуртов. Любил купец всякую живность, потому летом 1905 года рискнул разводить у себя под боком, в Ижевском пруду, стерлядь, осетра, голавля, сазана и судака. [078]
…
Перед вешняками посреди наплавней из бревен ажурная часовенка — Иордань — для крещений и водосвятий. Ставили Иордань и у берега Залива, что посверкивает вдали. Посреди него чаще всего проводили плавучие маевки. Ну, а Осинов мыс — вообще местная Венеция! Топкие берега мыса ощетинились длинными мостками в подспорье зареченским прачкам и рыбакам. Тут же десяток причалов для барж с дровами, яхт местных богатеев — фабрикантов — и «флотилии», сработанной воткинскими корабелами: катера самого генерала и трудяг-пароходиков «Иж» да «Шрапнель». [006]
…
«Ижевские крокодилы». В последний год XIX века, после Троицы, несколько обывателей села Ижева ухитрилось разглядеть в Карлутке страшного африканского крокодила, таящегося в бездонном омуте и выползающего порой на ижевские берега. Все село оказалось взбудоражено, и каждый мудрствовал:
— Промысел Божий неисповедим. Се есть знак, что завод наш провалиться вскорости должен в геенну огненную…
Идея провала, обреченности Ижевска вообще-то не была внове. Из рода в род жители окрестных селений передавали раньше, что зловредное железное заведение Шувалова и Дерябина непременно канет под землю. Иной благочестивый земледелец прямо отплевывался в сторону заводских дымов, проезжая мимо:
— Уж слишком народ тут боек, да греховодник! Жисть человеческую совсем не жалеет, пьянствует только, да железки на убой христиан ладит.
Что было, то было. Однако и не только грехи были. Ну, ладно. История с несчастным животным — вестником беды (то бишь какой-нибудь корягой) стала известна прогрессивным журналистам из Вятки, и долго там язвительно именовали самых дремучих «рябинников» «ижевскими крокодилами». [092]
…
Два первых «вольных» десятилетия питались хлебом да квасом. Остальные продукты служили приправой к хлебу. Две трети мастеровых баловались мясом не более раза в неделю. Зато за самоваром — первым признаком семейного достатка — сидели везде. Это главная ижевская страсть. Видео, с чайком побольше съедалось хлебца, чем в сухоедку. Были и скромные пиры. На Троицу и Екатеринин день затевали пироги с рыбой из пруда. Лепили и пельмени — с мясом, капустой, рыбой. Шли они также на заговенье и разговенье. В рабочие дни обедать старались дома. Дальние же приносили в цех ломоть ржаного хлеба и сушеную рыбу, которую раскулачивали обухом, вымачивали в воде. [092]
…
Водопровод заменяли водовозы. Лишь в 1910 году у Полковницкого ключа начали строить насосную станцию, да сбросы соседнего пивзавода загубили благое дело. Подгадили они и программе «окультуривания» прудовой фауны. C 1905 года меценатствующее купечество пробовало разводить здесь стерлядь, осетра, сазана, голавля, судака. Не все привилось, но и рыбка попроще — щука, ерш, карась, окунь, сорога — изрядно пополняла скудный рацион рабочих. [104]
…
А он в ту кровавую ночь успел прорваться в родную Колтому. Иван столкнул с младшим братом Алешей лодку и, уплыв за Воложку, переждал сумятицу в рыбачьих шалашах. Пастухов решил пробираться на Вятку, но сразу напоролся на предателя. Лесник Мельников любезно переправил беглеца на западный берег Ижа и тут же позвонил объездчику Шушкову. Вместе с лесничим Ложкиным тот и скрутил Ивана Дмитриевича. Было это числа 13 или 14. [206]
…
С голодом боролись всяк по-своему. Пацаны хитроумными сетями ловили воробьев у мелькомбината (голуби еще не расплодились) и отваривали их в котелках на дальних пустырях. А тех оставалось все меньше, по первой же весне все перекопали и посадили картошку. Это была сильнейшая «огородная эпопея» после окончания «сельского» статуса Ижевска. Заводам отвели сотни гектаров. Даже бауманцы и медики освоили в мае по шесть гектаров на огородные нужды. Подкармливал ижевцев и пруд: что ни год — двести центнеров рыбы. [338]
Для краеведов столицы Удмуртии скопилось немало загадок, которые они вряд ли когда-нибудь разгадают. Немного печально. Но это еще и вносит романтический дух нескончаемого поиска. Одна из таких «вечных» загадок — значение древнего слова, ставшего названием нашей «заглавной» реки. Много есть толкований, причем порой анекдотических (типа «Ишь, какая благодать!»), но ни одного бесспорного в научном отношении доказательства пока нет.
Вот некоторые из относительно более правдоподобных версий. По словарю В. И. Даля, «иж» — особая рыболовная снасть. А в древнерусском языке «иже» — частица, союз, наречие, название буквы «И». «Иже да како не солгут никако» — приговаривали дьяки, что вполне могли века четыре назад этак шутливо [018] окрестить на своих картах и свитках безымянную (для них) реку.
Но логичнее всего говорить о взаимопроникновении, смешении финно-угорских и славянских форм этого загадочного гидронима. У удмуртов наиболее близко по звучанию слово «ыж» — овца. Может быть, певучий вятский говорок превратил ее в «Иж»? Поди проверь, коли это обычно самый древний языковый пласт: исчезают города, перемещаются народы, а название реки живет! По одной из версий Иж (Ижма) означает, кстати, просто «река» или «приток».
Еще информация к поиску. Возле Далмации волны Адриатического моря бьются о скалы острова Иж. Невелик он (на акватории Ижевского пруда уместится) — зато «наш»! Есть и другие аналоги, помогающие «следствию»: городки Ижа и Ижак в Венгрии, озеро Ижбулат («подобное булату») близ Чусовой, другая река Иж — в Кировской области с селом Иж, северные речки Ижма и Ижина, озера Ижевское и Ижолтинское, село Ижевское, давшее миру самого великого ижевлянина — К. Э. Циолковского.
Итак, не одинок мутноводный Иж. Есть у него родственники по всему белу свету. Доказывают они непостижимо сложные связи географических наименований и древние контакты разных народов, напоминают: тесен мир! [019]
…
Рядом с ними — великий подручный завода, поилец и кормилец ижевского люда — крупнейший тогда в нашей державе пруд. Вольным духом веет от трех его серебристых ширей. Далека отсюда спокойная, широкая матушка-Волга, но силу ей, как и всей России, давала и невеликая да грозная река, что видна внизу. Ее имя? Постойте-ка над вешняками, над седыми от пены потоками, рвущимися из-под щитов, и расслышите в реве воды: иж-иж-иж… «Ож-шур» — так некогда именовали Иж удмурты, что означало «война-река». Много десятилетий воды ее не текли зря, а вертели колеса оружейных и иных кузниц. Достойно несет Иж на своих то низменных, то крутых берегах мощный город-завод. «Ож-завод», «Ож-кар» уважительно прозвали его окрестные удмурты. Это значило «война-завод», «война-город». [005]
…
Левее и ниже пышут паром машины оружейного заведения Василия Петрова, что выстроено по Узенькому (Интернациональному) переулку, ведущему на Долгий мост. Это первый и главный мост через Иж, возведенный в черте города-завода. [009]
…
Изыскания не закончились одним днем. Надо ведь сыскать вблизи хорошую глину для засыпки плотины, разведать запасы крепежного леса. В марте все стало ясно. В Казань — горному начальству, в столицу — графу ушли подробные сметы и планы.
Обмеры радовали. Полноводный Иж имел здесь саженную глубину, десятисаженную ширину (то есть более 21 м). От той части низменного западного берега, что не затоплялась по весне, до Горы всего 170 сажень. [024]
…
Однако не стоит ворчать, что завод завели в глуши. Неподалеку тогда стояло крупное старое село Вознесенское, оно ж Сарапуль. Полноводный Иж на значительной своей части был тогда судоходен. Частое сообщение шло с Казанью. Наш почтовый адрес звучал так: Казанская губерния, Арская дорога, Ижевский завод. «Дорога» в данном случае — административная единица, бывшая на землях поволжских народов.
…
Паутина заводских лесосек, прорубленных строго через каждые четыре версты, покрывала добрую половину нынешней территории Удмуртии. Все сходилось на Ижевске — и главная сплавная река Большой Иж «рабочей» длиной 52 версты 200 саженей, и пяток других сплавных речушек, и те сотни лесосек, и 92 лесовозные, проселочные дороги. Да и первую железнодорожную ветку завели в 1910 году исключительно ради вывоза леса. [066]