Не Пушкин, за ямбами певший хореи,

Легчайший стиха образец,

Не Фет, иссекавший в напевах камеи,

Усладу пронзенных сердец,

Не Тютчев, понявший созвучия шума,

Что Хаос родит по ночам,

Не Лермонтов — весь многозвездная дума,

Порыв, обращенный к мечам,

Не тот многомудрый, в словах меткострельный,

Кем был Баратынский для нас, —

Меня научили науке свирельной,

Гранили мой светлый алмаз.

Хореи и ямбы с их звуком коротким

Я слышал в журчанье ручьев,

И голубь своим воркованием кротким

Учил меня музыке слов.

Качаясь под ветром, как в пляске, как в страхе,

Плакучие ветви берез

Мне дали певучий размер амфибрахий, —

В нем вальс улетающих грез.

И дактиль я в звоне ловил колокольном,

И в марше солдат — анапест.

Напевный мой опыт был с детства невольным,

Как нежность на лике невест.

В саду, где светили бессмертные зори

Счастливых младенческих дней,

От липы до липы, в обветренном хоре

Качались шуршанья ветвей.

Близ нивы беседовал сам я с собою

И видел в колосьях намек,

И рифмою чудился мне голубою

Среди желтизны василек.

В горячем июле, в пробегах безгласных

Качавших полнеба зарниц,

Читал я сказанья о странах прекрасных,

Где райских увижу я птиц.

В звучанье ли долгом пастушьего рога,

В громах ли — всё звонче, светлей —

Мне слышались, снились напев и дорога, —

И я полюбил журавлей.

Свершилось. Дорога моя беспредельна.

Певучие — песни мои.

Хваленье, что пели вы мне колыбельно,

В далекой деревне ручьи.

Быть может, дадутся другому удачи

Полней и светлей, чем моя.

Но мир облетел я. И как же иначе

Крылатым ответил бы я?

Я видел всю Землю от края до края —

Но сердцу всех сказок милей,

Как в детстве, та рифма моя голубая

Широкошумящих полей.