рассказ
Ранняя весна. Солнце щедро дарит своё тепло. По тротуару переулка походкой след в след, напоминающей дефиле манекенщиц, идёт стройная дама по фамилии Вольф.
За её спиной послышался цокот копыт. Вольф замедлила шаг, оглянулась, увидела прекрасную в своей шелковистой белизне лошадь, запряженную в двухместную открытую коляску, с богатой внутренней обивкой цвета охры, в которой сидела элегантная молодая дама в пальто цвета какао с молоком. В руках у неё только кожаный клатч в цвет пальто. Завершало облик дамы белое перо на шляпке с вуалью, украшенное жемчужинами.
Вольф опытным взором мгновенно оценила облик дамы в целом, отметив про себя её вкус. «Перо, возможно, страусиное», - подумала она, желая внимательнее разглядеть столь необычную даму, которая была глубоко погружена в свои мысли, выглядела несколько надменной, взгляд был направлен сверху вниз, придавая лицу выражение некоторого пренебрежения, ровный нос, как и маленький рот с сочными, изогнутыми губами добавляли чертам красавицы выразительности, во всём её облике была некая тайна.
Вольф обожает запах лёгких духов с нотками морских ароматов и едва уловимой капелькой горчинки, от цветочных запахов у неё начинает болеть голова, особенно в помещении, только запахи роз всегда повышают её настроение, к ним она испытывает нежные чувства, само слово «роза» поднимает настроение.
Но вдруг едущая в коляске дама замечает на тротуаре не менее красивую женщину в таком же пальто цвета какао с молоком, в коротких белых сапожках. В руках у неё только кожаный клатч в цвет пальто. Сияющий взгляд из-под ресниц, тёплая улыбка, привлекают внимание сидящей в коляске дамы, так что она только разводит руками, усмехаясь.
Дама же на тротуаре останавливается, и любуется ручейком, у которого звонко перекликается весёлая стайка воробьёв. Солнце льёт горячий свет, с крыш спешит к земле капель, всюду слышны её звуки, в поддержку воробьям каркают вороны.
Порой у Вольф возникает непреодолимое желание выпрыгнуть из своего тела, но она не может сделать этого. А так хочется освободиться от тела и перенестись, скажем, во времена до её рождения. Что там? Как? Тело удерживает Вольф в настоящем, а мятущаяся душа стремится в будущее. Тогда начнется как раз выпрыгивание из тела. Вольф размышляет о том, как она может себя размножить до любого количества и вдохнуть в новые тела свою душу, и свободно одновременно находиться в разных временах и местах. Да картина возникает весьма заманчивая. Однако это уже будет размножение личности, таким образом, от полёта фантазии до патологии всего один шаг. Буйство воображения необходимо анализировать. Вольф вчерашняя отличается от нынешней, ведь каждый новый день - обогащает её душу, привносит в неё пусть крошечный, но ещё один оттенок новизны.
Дождь со снегом, слякоть, лужи стыдливо скрылись где-то в прошлом. После тьмы и стужи зимы вернулась весна - сообщают улыбки на лицах редких прохожих.
Коляска с дамой по фамилии Вольф останавливается у витрины магазина. Любуясь новой весенней коллекцией, Вольф выходит из коляски, белые сапожки цокают по тротуару. Внимание Вольф привлекает шляпка с белым пером, она заходит в магазин, просит примерить эту шляпку, надевает её, вглядывается в круглое зеркало на прилавке. У продавщицы невольно вырывается возглас: «Как эта шляпка вам к лицу!» Вольф с улыбкой расплачивается и выходит из магазина.
День и ночь, тьма и свет, добро и зло - не могут существовать друг без друга. Жизнь всё время проверяет на прочность человека, посылая ему всевозможные испытания, подбрасывая, как на качелях, то вверх, то вниз. Соотношение негатива и позитива, тьмы и света, считает Вольф, особенно важно в творчестве. Истинный художник никогда не показывает жестокость напрямую во всех её проявлениях. Художник по природе своей возвышен, интеллигентен. Вольф никак не может прийти в себя от чувства внутреннего протеста, которое захлестнуло её после недавнего просмотра в киноклубе на Берсеневской набережной фильма Тарковского «Андрей Рублёв». Всё время преследовала мысль: как неестественно выглядят актёры, как они наигрывают, как отовсюду лезут примитивные декорации, как, в конце концов, режиссёр стремится подчеркнуть каждой своей сценой, что он снимает шедевр. Многие кадры так затянуты, что скулы сводит. Вольф понятны истоки длиннот Тарковского. Он был во власти Феллини «8 ½». Но у Феллини всё естественно, умно, интеллигентно, подчас иронично. Конечно, взгляд на эту картину - проблема самой Вольф. Всюду ей виделась слабина, недотянутость, недоработанность. Фильм как бы идёт на одной неприятной ноте, например, когда не умеют играть на скрипке, то пилят нервы, вытягивая жилы. По мере просмотра у Вольф, как у зрителя, появилось чувство неприятия, которое вызывают бесконечные сцены насилия, жестокости, безысходности. Особенно сцены с гибелью и увечьями не только людей, но и животных. Неужели всё было так ужасно, ничего человеческого!? Вольф понимала, что летописи сохранили информацию об исторически значимых событиях: войнах, междоусобицах, казнях, голоде и море. Спокойные дни любви и согласия летописцы не записывали. Но это ведь художественный фильм, где должен быть контрапункт между негативом и позитивом. Конечно, Вольф понимала, что фильм стал событием для нашего и мирового кино. Но Вольф увидела ходульность в созданных образах, в них нет развития, всё как-то неестественно. А Рублёва-художника вообще нет! Есть монах, кающийся грешник! Вольф не хватает света в фильме Андрея Тарковского. Некоторые критики назвали этот фильм - фреской. Но фреска не получилась из-за смешения жанров: условная черно-белая графика картины не сочетается с грубоватым реализмом. Но Андрею Тарковскому сейчас всего-навсего 37 лет. Это-то Вольф и успокаивает.
Вольф в новой шляпке стремительно идёт по линейке коридора с лёгкостью, почти не касаясь пола, вуаль на шляпке бабочкой парит над ней, приветствуя коллег, отвечая на возгласы кому кивком и улыбкой, кому комплиментом, а некоторых дам дружелюбными прикосновениями, обмениваясь приятными репликами, и сослуживцы смотрели ей вслед, в основном, с восхищением или улыбкой.
Работу свою Вольф любит и чувствует себя уверенной и нужной, ведь в этом учреждении она, можно сказать, прожила не одно десятилетие и всегда привлекала внимание своими уважительными манерами, элегантностью и вкусом.
Портреты почётных и заслуженных сотрудников и основателей учреждения, казалось, тоже смотрели ей вслед. В конце извилистого коридора, не останавливаясь у высокой приоткрытой двустворчатой двери, некогда выкрашенной белой краской, она буквально рыбкой проскользнула в отдел, который из-за четырехметровой высоты потолков выглядел небольшим, но в ней находилось три внушительных письменных стола, застеклённые шкафы со скоросшивателями и технической литературой, две массивные тяжёлые люстры с пятью плафонами светили в потолок, недостаточно освещая помещение, поэтому на столах стояли настольные лампы. Слева от двери располагалась вешалка. Вольф разделась, положила шляпку на полочку, открыла ключом дверь своего кабинета, которая находилась справа, зашла, приоткрыла створку окна, и залюбовалась видом на заснеженные крыши домов, вдали угадывалось бульварной кольцо.
Сделав глубокий вдох, она закрывает окно, поёживаясь, достаёт из сумочки американский журнал. садится за машинку, предпочитая печатать свои тексты сама, не отдавая их в машбюро, что значительно ускоряло дело, тут же переводит с английского на русский, и пальцы, тонкие и красивые, едва касаясь букв, буквально летают по клавиатуре. В перерыве она закуривает, и увлечённо перечитывает свой перевод, затем извлекает из каретки машинки листы, проложенные копиркой.
В дверь кабинета три раза коротко постучали и, не дожидаясь ответа, в кабинет буквально ворвалась с восторженным выражением круглого лица Кострова, глаза её орехового цвета, казалось, вот-вот выпрыгнут из глазниц, брови взлетели вверх, кончик широкого короткого носика слегка подрагивал, а губы вытянуты в трубочку. Заметно было, что она даже не причесала свои прямые волосы, стянув вязанную шапку, на которые она обычно то и дело брызгала лак и тщательно расчёсывала щеткой снизу вверх, пытаясь придать им пышность, На Костровой был вязаный серый костюм с голубой отделкой, которым она очень гордилась. В руках у неё была новая шляпка Вольф.
- Ой! Людмила Александровна, какая прелесть, - начала восторженно Кострова, крутя шляпку в руках. - Можно примерить?!
Вольф была смущена этой бесцеремонностью. Внимательно посмотрев на взъерошенную Кострову, произнесла:
- Раз шляпа вызвала столько эмоций… Вы уверены, что она вам пойдёт?
Кострова же, не дожидаясь разрешения, уже вертелась в ней.
Вольф от такой непосредственности растерялась.
Кострова выпалила:
- Точно для меня!
Вольф вежливо заметила:
- Такая шляпка украсит любую женщину…
- Просто чудо! Где вы её купили?
- На Петровке… - Вольф задумалась на мгновение.
Кострова, продолжая вертеться по кабинету, заметила на столе начальницы необычный журнал. Так же бесцеремонно, но, вполне естественно, схватила его.
- Можно полистать? - спросила.
- Да ради бога… - ответила Вольф...
О столовой учреждения, в котором работали Вольф и Кострова, ходили восторженные отзывы среди коллег из других организаций, кто хотя бы раз там побывал. Эта столовая скорее походила на ресторан, а цены были как в студенческих столовых, правда, причастные и сотрудники предпочитали об этом умалчивать. На круглых столах неизменно сверкали чистотой скатерти и туго накрахмаленные салфетки. Заказы принимали официантки, и выполняли оперативно - стоило присесть за столик, как к посетителю они сразу же подходили. Посуда и приборы соответствовали обстановке.
Вольф и Кострова расположились за столиком у окна.
Суп из осетрины с оливками, лангет с картофельным пюре и зеленью, профитроли, клубника со сливками, кофе и ананасовый сок.
Разговор вновь зашёл о шляпке, которая вызвала столь эмоциональную реакцию у Костровой. Вольф объяснила, что она не очень любит ходить по магазинам бесцельно и самые удачные покупки совершает случайно.
Вольф вполоборота наблюдала за непосредственностью Костровой, дочкой важного чиновника со Старой площади.
На следующий день, к вечеру, среди прочих телефонных звонков Вольф насторожил один. Она поморщилась прежде, чем взять трубку, как будто чувствовала, что ничего хорошего не услышит, выяснилось, что её ждёт начальник первого отдела.
Вольф с волнением подошла к зеркалу, быстро поправила причёску, подвела губы помадой цвета вишни, и с тревожным чувством направилась на пятый этаж, не на лифте, а по лестнице, чтобы обдумать, зачем она понадобилась начальнику первого отдела, абсолютно не привлекательному, грузному человеку со стёртым лицом.
Начальник был не один, поэтому приоткрыв дверь, Вольф спросила не помешает ли она:
- Что вы, Людмила Александровна, входите, мы с коллегой, - тут он подобострастно взглянул на лысеющего человека лет тридцати пяти, - ждём вас.
На столе перед «коллегой» лежала свежая газета «Правда» с портретом генерального секретаря...
Вольф мельком взглянула на «коллегу», произнеся:
- Слушаю...
В это время начальник первого отдела со словами: «Не буду вам мешать», - исчез за дверью. Вольф не составляло труда догадаться, откуда пожаловал этот «коллега».
- Присаживайтесь, - произнёс тот нейтральным тоном. - У нас возник к вам ряд вопросов. Вы специалист думающий, знающий, инициативный, нам хотелось бы по подробнее узнать об источниках, в которых вы черпаете информацию. Расскажите подробно, что, кроме отечественных профильных журналов, вы читаете?
Вольф мгновенно догадалась, о чём идёт речь, вспомнила, как вцепилась в американский журнал Кострова.
- Я бываю в ГПНТБ, просматриваю новинки отечественной и зарубежной литературы, помногу читаю...
С возрастом невольно тянешься к тишине, особенно ценишь её, когда работаешь, или читаешь, что, собственно, для Вольф одно и то же. Только с книгой в руках она чувствует себя абсолютно счастливой. Вольф думает, что многим знакомо это состояние. Она убеждена, что именно книги создают личность, формируя у неё потребность к познанию самой себя. Чтение есть работа, причем, очень трудная, даже непосильная. Оно предполагает максимальное погружение в текст, размышление. Если бы не было первого слова, которое и создало человека, мы бы так и бегали приматами друг за другом с палками. Чтение развивает интеллект, учит душу, созидает любовь, но многие так не удосужились этого понять. Вот поэтому так много «неотёсанных» воинственных людей на «просторах Родины чудесной».
Вот один из них сидит перед Вольф.
- Нам хорошо известны все иностранные издания, которые поступают туда, - бесцветным голосом произнёс «коллега», - но мы о другом...
Он глубокомысленно возвел глаза к люстре.
Наступило молчание.
Как часто люди советуют друг другу не обращать внимания на любые неприятности. И это правильно, но трудновыполнимо. Потому что плохое очень сильно задевает, особенно впечатлительного человека, тонко чувствующего. Просто выводит из равновесия. С этим нужно учиться справляться, понимая, что есть такая категория людей, которым доставляет удовольствие ранить окружающих своими высказываниями. Они считают себя правдолюбцами, гордятся этим своим качеством, полагая, что правда доступна только им, но не понимая, что постоянно жалят хороших людей своим ядовитым жалом. Сила слова, его возможность вдохновить, поднять человека над толпой, им не ведома. Поэтому необходимо научиться не обращать внимания на это плохое. Вольф выработала для себя правило реагировать только на высказывания людей, которые вызывают у неё уважение, но они всегда говорят весьма корректно. Остальным же на их оценки, советы, мнения Вольф просто вежливо говорит: «Спасибо». И представляет, что слова их стекают с неё как струи дождя. Но самым верным способом не обращать внимания является полнейшее погружение в себя.
- Ах, вы об этом американском журнале, - спокойно сказала Вольф, ни тени волнения не промелькнуло в её голосе и внешности.
Под «коллегой» скрипнул стул.
- Да понимаете ли вы, что этими инструкциями из Вашингтона вы подрываете нашу экономику, - так же монотонно произнёс он.
Ещё ребёнком Вольф никак не могла понять постоянного требования «быть, как все» и непрерывно звучащего слова «нельзя» в детском саду, в котором она едва продержалась восемь месяцев в пять лет, в школе… Немотивированные запреты, раздражённые замечания, хмурые и суровые лица вызывали у Вольф неодолимое желание возражать. По мере взросления она научилась терпению, умению приспосабливаться, не связываться с неприятными людьми, и ценить вежливых, добрых, хороших людей, которых очень много вокруг. Просто, в отличие от людей неприятных, они незаметны. Но Вольф никак не могла понять, почему в её стране так не любят человека. О народе заботятся все. День и ночь члены политбюро цэка капеэсэс думают о том, как лучше народом управлять, и создать себе и потомкам вечную обеспеченную жизнь. Ключевое слово - «обеспеченную». Отдельно же взятому человеку день ото дня жить становится всё сложнее, точнее, выживать. Профессионализм и опыт не в чести у чиновничества. Послушание и готовность не перечить и исполнять любую глупость в большой цене...
«Коллега» ещё что-то излагал, но Вольф его не слушала. В паузе она вставила:
- Но у американцев совершенно новый технологический прорыв…
- Это не прорыв, а дискредитация социалистической экономики… Мы заботимся о рабочем классе, чтобы все люди работали, были при деле, поголовно заняты… А пойдя «по-ихнему» пути, мы должны будем выбросить всех рабочих на улицу… Но не в этом дело. Признайтесь, что вам этот журнальчик подбросила американская разведка… - вполне вежливо, не повышая голоса, сказал он.
Вольф мгновенно сообразила, что нужно прятать концы в воду.
Ей приходилось по производственным делам общаться с чиновниками. Какое непреодолимое препятствие - эти чиновники. У Вольф складывалось такое впечатление, что их выводят где-то по специальной технологии. Век бы с ними не общаться. Но они тебя всё равно достанут. Количество различных контор растёт с каждым днём, как трава на асфальте. Смотришь, какие документы нужно иметь в ту или иную контору, приходишь, а не тут- то было. Узнаёшь, что в этом, конкретном отделе начальник требует дополнительно ещё какую-то справку или документ, или не одну копию документа, а две и т.д. Каждый, кто попал на государственною службу, считает своим долгом придумать какую-нибудь справку, которая якобы необходима кому-то. Самое остроумное при этом - борьба с бюрократией сегодня. Вольф уверена, что это поможет увеличить чиновников и их конторы в разы! Она пытается свести до минимума общение с чиновниками.
Но чиновники в советском государстве являются ядром, оплотом вертикали власти, фундаментом партии. Сократив чиновников, мы убьем Советский Союз.
Умение самостоятельно справляться с обидами, горестями, неприятностями дано немногим. В себе хранить их люди не умеют, разбираться в причинах тем более, спешат сразу рассказать другим, чтобы легче стало, не задумываясь о том, что жалобные откровения эти никуда не денутся, но испортят настроение выслушивающему, настроят на жалобную волну, перекроют не только его хорошее настроение, а то и нарушат планы, потому что слушатель почувствует невольно свою вину, ощутит свою беспомощность, потому что со стороны любая жалоба производит совершенно другое впечатление, порой слушателю очевидно, что обиженный тоже виноват, но сказать об этом не решится, расстроится, а жалобщик продолжит грузить собеседника не замечая ничего, уверенный в своей правоте, со словами, что ему стало легче...
Вольф сказала:
- Да я совершенно случайно увидела кем-то оставленный журнал на столе, он меня заинтересовал с профессиональной точки зрения…
- Это «ихний» почерк… Подбрасывают всюду, совсем обнаглели…
Вольф промолчала, сохраняя спокойствие.
После продолжительной паузы «коллега» вежливо сказал:
- Вы свободны… - когда Вольф подошла к двери, ввалился начальник первого отдела. она посторонилась, а «коллега» добавил: - Пока…
Вольф молча вышла, бесшумно закрыв за собой дверь.
На заседании парткома ей объявили строгий выговор.
День спустя, отстранили от руководства отделом.
На её место села Кострова.
Занимать же стол Костровой в общей комнате Вольф отказалась, и подала заявление на увольнение «по собственному желанию»…
В раздробленном сознании, прикованному к частностям, не удается добиться чувства целого, вот взять и увидеть, например, всю свою жизнь от рождения до смерти, но при слове «смерть» все шарахаются в стороны, как будто смерть их не касается, говорить о ней не принято и неприятно, а ведь в разные периоды жизни почти каждый думающий человек стремится любой вопрос, проблему рассмотреть и обдумать со всех сторон, в целом, и только тогда принимает решение, в жизни же каждый сознательно, а то и интуитивно стремится к целостности, даже не задумываясь об этом, да и братья наши меньшие с рождения обладают чувством целого, не подозревая этого, и тем людям, которым удаётся реализовывать его, живут содержательнее и дольше.
Людмила Александровна Вольф родилась 8 февраля 1917 года в Москве, мать из обедневших дворян, преподавала французский в женской гимназии, вышла замуж за служащего банка и посвятила себя семье. Отец сделал блестящую карьеру и в феврале 1917 года занимал должность управляющего Государственным банком Российской империи в Нижнем Новгороде. Людмила - поздний ребёнок, она младше сестры на 14 лет. Людмила Александровна привлекает внимание окружающих своей элегантностью, ухоженностью, воспитанностью, о её умении преображать любую вещь, более того, ничем не привлекательного человека в неожиданно привлекательного, ходят легенды. Она пользуется успехом у мужчин самых разных профессий и статуса. Высокая, около 175 сантиметров, худощавая, она обладает фантастическим умением превращать недостатки в достоинства, так острые плечи шире бёдер у неё воспринимаются как привлекательная особенность, крупный нос с горбинкой, как совершенство, в тёмных глубоко посаженных глазах всегда горит огонь, седые волосы с короткой стрижкой придают благородство. Людмила Александровна не любит разговоров о личной жизни, в её присутствии никому даже в голову не приходит позволять себе вести досужие разговоры о ком бы то ни было, только музыка, театр и литература интересуют, она в курсе публикаций в толстых журналах…
Да, когда Вольф, покидая навсегда свою контору, вышла из отдела кадров, то навстречу ей попалась в коридоре Кострова в точно такой же шляпке.
"Наша улица” №270 (5) май 2022