Маргарита Прошина
САМОСТОЯТЕЛЬНЫЕ ГУБЫ
рассказ
Как-то я шла мимо мебельного магазина, и моё внимание привлек за сияющими стеклами витрины ярко-красный диван, напомнивший один из ярчайших объектов Сальвадора Дали - диван в форме губ. Нить ассоциаций потянула меня в прошлое.
Огромные припухшие губы Зябликовой сразу бросались в глаза, как будто их накачал пластический хирург, верхняя губа походила на большую букву "М", боковые палочки уходили в стороны, а уголки были приподняты. На нижнюю губу можно было сесть, а на верхнюю откинуться как на спинку. Губы эти притягивали взгляды мужчин, отчего она ещё больше выпячивала их.
Зябликова жила в утопиях. Любила разговаривать сама с собой.
- Никита, я ведь порядок тебя просила навести, ты же обещал! - произнесла она, как будто сын мог её услышать. Но она видела отчётливо его перед дверью. Он терпеливо наблюдал, как мать копается в сумке в поисках ключей.
Мальчик вырос, поступил в пищевой институт, и говорил ей, что до позднего вечера занимается в институтской библиотеке. Сегодня же она его ждала не позднее девяти часов.
Она взглянула на него, но он тут же растворился в воздухе.
Зябликова продолжила судорожно копаться одной рукой в своей увесистой сумке, пытаясь найти ключи, в другой руке были тяжёлые пакеты с продуктами. Воскликнув отчаянно: "Да, куда ж они провалились!", - она, наконец, нащупала их, открыла дверь, и буквально бросила пакеты на пол.
Кот зашипел от испуга, подпрыгнул чуть ли не до потолка, выгнув дугой взъерошенную спину, и с диким визгом кинулся на кухню.
Апельсины с гудением бильярдных шаров покатились по прихожей.
Зябликова остановилась около большого зеркала, и некоторое время любовалась своими губами.
Но это было уже неважно.
Главное, она дома, и успеет для сына, которому сегодня в 22.47 (время выхода из неё плода в роддоме) исполнится 18 лет, подготовить сюрприз. Ей было важно именно в эти минуты видеть его рядом, чтобы ещё и ещё раз сказать, что он для неё значит.
Дверь в комнату сына была открыта. Заглянув в неё, Зябликова даже растерялась. В комнате царил не просто беспорядок, там был разгром.
За две недели до такого важного события они с сыном договорились, что отмечать своё совершеннолетие он будет с друзьями в ближайшую субботу, Зябликова обещала всё приготовить и уйти, чтобы не смущать молодёжь. В воскресенье же он обещал провести с ней и её одинокими подругами, которые на протяжении всей его жизни помогали ей растить сына, став родными. А вот сегодняшний вечер был задуман ею как сюрприз. Сын придёт, а накрыт праздничный стол на двоих, горят свечи, звучат с пластинки приглушённые звуки органа Домского собора.
Комнату она украсит фотографиями сына, начиная с первой, сделанной в роддоме у отца на руках в далёком 1982 году. Весь вечер они будут вдвоём, она и её сын, её смысл жизни, её всё. Это будет незабываемый вечер.
Зябликова всё до мелочей продумала заранее, прежде всего, в доме должно быть тепло. День сегодня ветреный и дождливый, необходимо включить обогреватель. Она повесила мокрое пальто на плечики, сунула ноги в меховые туфли, и, переступив через пакеты, прошла в свою комнату, там ей показалось, что за время её отсутствия что-то неуловимо изменилось. Растерянно оглянувшись по сторонам, она не сразу сообразила, что в комнате - тепло.
- Затопили! - воскликнула она и пощупала батарею. - Вот это подарок нам с сыночком, 6 октября в день его совершеннолетия. Всё удачно складывается...
Любовь начиналась как солнечное майское утро. Почти двадцать лет назад. Тогда все мечтали съездить за границу, в братские страны социалистического лагеря. Дальше даже фантазии не хватало.
И Зябликовой очень повезло. Ей досталась путёвка в ГДР. Группа подобралась чудесная. И особенно привлёк её внимание руководитель группы Бородин.
Зябликова даже сознаться себе в те первые минуты не могла, что сразу влюбилась в него. Какая-то нервная дрожь охватила всё её маленькое тельце. Бородин был упитанный, но очень обаятельный человек с постоянной приветливой улыбкой, и поставленным дикторским голосом.
- Девочки, меньше чем втроём от группы не отходите, возможны любые провокации. Если вам что-то нужно, обязательно согласуйте со мной. Я человек простой, дойду до каждого, опыта не занимать…
Вот Зябликова по поводу и без повода всё согласовывала.
Розовые щёки Бородина, с ямочками, добродушный взгляд Ванечки-дурачка, выражающий готовность прийти на помощь в любую минуту, всегда находили отклик в женских сердцах.
Бородин был очень обходительный. Каким-то невероятным образом умел обволакивать женщин. Из всей группы он сразу выделил Зябликову.
Губы сделали своё дело.
Он сказал, что женат, но она, тем не менее, откликалась на его приглашения в кафе, на ВДНХ (на показательной ферме Бородин очень обстоятельно объяснял ей воспроизводство крупного рогатого скота - родом он был из деревни). Он ей понравился. И однажды она распахнула себя для его страстной любви. Ей это очень понравилось.
Она не стала прерывать беременность.
И Бородин обрадовался, поддержал её, заверив, что всячески будет помогать ребёнку, но свою семью не оставит.
Зябликова автора будущего ребёнка ни одной из подруг не назвала. Хотя они, любопытные, как, практически, все женщины, а сущность женщины - вскрывать секреты, всячески старались это выведать.
Зябликова была непреклонна.
Маленькая, худенькая, с особо выделявшимся огромным животом, так футболисты празднуют гол, радостно закладывая мяч под футболку, она шла, отклонившись немного назад, чтобы не упасть губами в землю под тяжестью проклевывающегося нового человека.
Она несла свои губы.
Эти губы были как будто сняты с другого лица, крупного, и приклеены на кулачок лица Зябликовой. Губы эти притягивали взгляды мужчин как магнит, призывая в омут страсти, и они откликались на их призыв, но чаще всего дальше взглядов дело не шло.
Она и напоминала зяблика, только не с клювиком, а с этими неимоверными губами, как будто зяблик нес красный болгарский перец.
Мечтала Зябликова о любви, семье, достатке, но те мужчины, которые нравились ей, были уже женаты. Те же, которым нравилась она, не вызывали у неё никаких положительных эмоций.
Бородин и влюбился сначала в эти губы, рисуя в своём воображении сладострастные картины. И когда она шла ему навстречу, он видел только эти губы, живущие самостоятельной жизнью.
Итак, она родила.
Бородин в первое время появлялся достаточно регулярно, но всегда внезапно. Выяснив, одна ли она, он являлся, занимался с ней поспешным сексом, и убегал, оставив деньги для сына.
Больше всего Зябликову раздражало то, что при виде отца, малыш всегда с улыбкой тянул свои пухлые ручонки ему навстречу. Бородин поиграет с ним, и уходит, сын плачет, а она остаётся одна со своими проблемами.
Постепенно Зябликовой такое положение вещей стало надоедать. Нет, не секс. Она-то его очень любила. Раздражало её полное отсутствие прав на отца сына. В её иллюзиях центральной сценой была идеальная семья за круглым столом. Все рады друг другу, держатся за руки, говорят ласковые слова, вместе ходят в магазин. И так - всю жизнь.
Она хотела упорядочить отношения, но Бородин даже намёка на эти разговоры избегал. А подруги ей пели в два уха, чтобы она потребовала официального признания сына.
В конце концов, Зябликова могла бы тогда подать на алименты, а не ждать от него подачек.
И в Зябликовой взыграла гордыня. Ей никто не нужен. Она сама вырастит настоящего мужчину. И после этих продолжительных размышлений она назначила ему встречу в кафе, где она заявила ему, что сегодня сказала сыну, что папы больше нет, он умер. Бородин даже в лице изменился, но Зябликова не дала ему вставить ни одного слова. Подготовленную речь свою она произнесла без запинки, слегка истерическим голосом:
- Если ты посмеешь появиться, или позвонить, я сообщу о твоей двойной жизни на работу, в райком и твоей жене! Тебе придётся распрощаться с карьерой и поездками за границу в качестве руководителя. У тебя нет больше сына. Он только мой. Я для него всё сама сделаю. Нам не нужны твои подачки!
Зябликова демонстративно положила деньги за кофе, который она заказала себе, и змейкой выскользнула из кафе, обливаясь слезами.
Эта сцена часто возникала у неё перед глазами в минуты отчаяния, и, как это ни странно, помогала собраться и придавала сил.
Зябликова посмотрела на часы и пошла в комнату сына, чтобы навести хоть какой-то порядок. Сложила и убрала в тумбочку постель, собрала диван, подошла к письменному столу, который купила ему, когда отправляла в первый класс, и совершенно отчетливо услышала голос сына:
- Ну, что ты всё лезешь! Неужели я сам не смогу убрать постель? Мне так удобно, не надо в моей комнате ничего трогать!
Зябликова мечтала об этом вечере только с Никитой уже два года. Идея эта родилась в голове её как утверждение своих прав на сына. Она продумывала сюрприз для сына буквально до мелочей, мечтая о том, как при свечах нажарит сыну любимых домашних котлет, купит апельсинов, торт "Марика", бутылочку "Кагора", и впервые сама нальёт ему немного вина - она была уверена, что её мальчик такой воспитанный, послушный ещё никогда его не пробовал. Она предостережёт его от коварства и двуличности женщин, от случайных связей. Они будут смотреть детские фотографии, и строить планы на дальнейшую его взрослую жизнь.
Губы - излюбленная метафора сексуальности, скрытности и влечения Дали, и словно следуя этому символу, Зябликова всю свою сексуальную энергию переносила на сына.
Зябликой даже в голову не приходило, что он уже давно стал взрослым.
Она воспитывала из своего мальчика "идеального мужчину", пребывая в полной уверенности, что она знает, какой он. Это был её, и только её ребёнок, ради счастья которого она была в любую секунду отдать на отсечение свою руку голову, жизнь. Она с младенчества повторяла клятвы в своей беспредельной любви к нему, зацеловывая и тиская от избытка чувств, и причитая уменьшительно-ласкательные слова "пупсик мой", "солнышко моё", "зайчик ненаглядный"…
Мальчик, повзрослев, замирал от смущения, пытаясь молча вырваться из её объятий, а Зябликова, удерживая его, твердила: "Деточка моя, я ведь для тебя всё отдам, ты держись за мамочку, я всё сделаю, чтобы ты только был счастлив!" Одинокие подруги Зябликовой, иногда не выдерживали, наблюдая иступлённую любовь подруги, пытались объяснить, что сын стесняется подобных сцен при посторонних, и вообще, он уже вырос, поэтому ей следует быть более сдержанной в проявлении своих материнских чувств, но Зябликова даже слушать ничего не хотела. Она пребывала в счастливом неведении, что сын полностью разделяет эти материнские чувства, и только она является его единственным настоящим другом. Она ревновала его к друзьям, особенно к девочкам, объясняя ему, что их следует остерегаться, потому что они думают об одном, как бы увлечь его и женить на себе. "Таких самоотверженных, как я, не осталось, наступило время хищниц, держись от них подальше".
Был в душе её один больной вопрос, о котором она себе даже думать запрещала. Отец. Конечно, сын не раз спрашивал её об отце, но она упорно твердила, что они с его отцом очень любили друг друга, собирались пожениться, но он погиб в какой-то аварии, это известие вызвало преждевременные роды, она долго не могла прийти в себя, а потом он, сынок, занимал всё её время, поэтому больше она ничего не знает.
Маленький Никита, ещё до школы, спрашивал:
- А как папа умер?
Зябликова хладнокровно отвечала:
- Лежал с закрытыми глазами, скрестив руки на груди, в гробике.
Почему-то гроб она преподносила несмышленому сыночку в уменьшительной форме.
Никита с детской непосредственностью повторял:
- Папа в гробике лежит…
Зябликова так уверенно всегда рассказывала свою легенду, что сама в неё поверила, и даже плакала, каждый раз повторяя её.
И она пошла в комнату сына, села на стул и стала собирать разбросанные конспекты, журналы "Пищевая промышленность" и наткнулась на большой конверт из крафта, в котором лежали фотографии незнакомой обнаженной девушки в изысканных эротических видах. Зябликова от ужаса даже выронила фотографии. Потом механически сложила, убрала в конверт и сунула в стопку журналов.
Не контролируя себя, тут же бросилась к телефону, названивать подругам. Первой попалась Старикова.
- Нинка, ты даже представить себе не можешь, что я нашла у Никиты?
С той стороны Нинка выпалила:
- Наркотики?!
Зябликова задрожала:
- Хуже!
- Чего?!
Заблякова изложила.
Следующей была Капитонова. Она среагировала на сообщение Зябликовой неожиданно:
- Уж лучше пусть он бабами интересуется, чем водку пить! Значит, он у тебя мужиком растёт!
- С ума сошла? Он же ещё ребёнок совсем! Его легко может увлечь опытная развратная женщина, а потом ещё и женить на себе…
"Кто, какой негодяй пытается развратить моего сыночка? Кто дал ему эти фотографии? А если он уже спит с кем-нибудь? Он ведь ребёнок ещё, ничего не понимает, его легко обмануть, воспользоваться его наивностью, - выкрикивала Зябликова, сжимая руку в кулачок, и яростно, грозя кому-то, металась по квартире, - я не позволю! Не для того я всю жизнь ему отдала, чтобы какая-то бесстыжая девка испортила жизнь моему сыну!"
Увидев своё отражение в зеркале, Зябликова не сразу узнала себя в этой маленькой, похожей на ощетинившего ёжика с увядшим цветком в зубах женщине. Она остановилась в недоумении. Растерянный взгляд, сморщенные, как будто сдутые губы и взъерошенные короткие волосы, торчащие в разные стороны:
"Кто это?! Неужели я! Господи, на кого я стала похожа, - растерянно пробормотала она и упала ничком на свой диван, захлёбываясь слезами. Ей стало так жалко себя и Никиту, - никому мы с тобой, сыночек, не нужны. Нам необходимо держаться друг за друга, как ты не понимаешь?"
От кошмарных видений, в которых алчные, подлые хищницы развращают и уводят её Никиту, Зябликову вывел он сам.
Ей казалось, что Никита сидел с ней рядом, кивал и гладил её по голове, утешая.
С мужем она рассталась, когда Никите исполнилось 2 года. Вскоре ребенок заболел, звал постоянно папу. Вот это Зябликову привело в ярость. Она же не может вызвать отца! Связь была односторонняя, только он звонил и появлялся. Он не давал ей своего номера телефона. Он был очень осторожный - как бы чего не случилось.
И у Зябликовой как будто щелкнуло что-то в голове: она вдруг подумала о том, вбила себе в голову, что все мужчины в её жизни только пользовались ею для своего удовольствия, а что происходит с ней - никого не беспокоило, никакой заботы от них не видела.
А то, что появился сын, только её заслуга, и родила она его для себя. "Я больше никому не позволю собою пользоваться, а жизнь свою посвящу сыну. Выращу его таким, каким должен быть настоящий мужчина, но никому его не отдам, сама найду ему достойную жену, ничего не пожалею, но у него всё будет самое лучшее, пусть я вывернусь наизнанку".
Когда Зябликова ушла на работу в день восемнадцатилетия сына, а он собирался в институт, раздался телефонный звонок.
- Добрый день. Я хотел бы поговорить с Никитой.
- Я вас слушаю.
- Не удивляйся, что я говорю с тобой на "ты". Сегодня ты стал совершеннолетним. Я ждал этого дня шестнадцать лет. Я твой отец.
Никита не на шутку растерялся, не найдя сразу что ответить. После продолжительной паузы спросил:
- Как, ты жив?!
- Не просто жив, а все эти годы постоянно думал о тебе, и ждал, когда ты повзрослеешь, чтобы встретиться и поговорить. Нам есть, о чем поговорить.
У сына вырвалось невольно:
- Когда?
- Да хоть сейчас. Ты свободен, у тебя есть такая возможность?
Как будто кто-то за сына, помимо его воли ответил:
- Конечно. Где? А как мы узнаем друг друга?
- Через полчаса я подъеду к твоему подъезду.
И вот они встретились.
Отец рассказал свою версию, почему он не искал встреч с сыном. Считал, что невозможно разрывать ребенка вопреки воле матери. Она отказалась от всякой материальной помощи, но он открыл в сбербанке счет на его имя до его совершеннолетия, и ежемесячно клал определенную сумму, надеясь, что это поможет ему в будущем. И вручил ему книжку.
Сын не заметил, как проникся симпатией к отцу. Отец говорил спокойно, негромко, в отличие от дерганой матери, которая чаще всего истерически выкрикивала угрозы окружающему миру, который, как ей казалось, хотел отобрать у нее сына.
Никита не заметил, как проскочил целый день.
Когда Никита вернулся домой, мать накинулась на него с криком:
- Где ты был, с кем, куда ты пропал?! Я чуть с ума не сошла!
Кот от греха подальше поджал хвост и побежал на кухню.
Никита некоторое время молча взирал на губы матери, затем довольно резко сказал:
- Я не хочу с тобой разговаривать! Ты всю жизнь мне лгала, что мой отец умер. А он жив, и любит меня.
И пошел в свою комнату, хлопнув дверью...
Всё это я вспомнила, увидев в мебельном магазине сатиново-алый диван, своими формами напоминавший губы из того периода творчества Сальвадора Дали, который биографы называли параноидальным.
"Наша улица” №239 (10) октябрь 2019