Маргарита Прошина "Ни явь, ни сон" рассказ

Маргарита Прошина

НИ ЯВЬ, НИ СОН

рассказ

Мила пела когда-то первым голосом в школьном хоре и даже солировала. Ещё на прослушивании в музыкальном училище преподавательница отметила у Милы необычайные вокальные способности, наряду с абсолютным слухом, музыкальной памятью и врождённым чувством ритма.

С появлением в 70-х годах камерных хоров Мила как лучшая студентка дирижерско-хорового факультета успешно прошла конкурсные испытания в один из самых солидных из них.

Репетиции и концерты, гастроли - всё это она умело сочетала с бесконечными делами, которые она неустанно находила и выполняла самозабвенно. Как она всё это успевала, не понимал никто, даже она сама.

В глухой советский период она страстно доставала и читала всё запрещённое: и «В круге первом», и «Факультет ненужных вещей», и «Окаянные дни», и «Москва-Петушки», и «Иконостас», и «Сдача и гибель советского интеллигента…», и «Котлован»…

Особое впечатление тогда произвёл трагически-саркастичный «музыкальный» фрагмент из «Котлована»:

«Оркестр пионеров, отдалившись, заиграл музыку молодого похода. Мимо кузницы, с сознанием важности своего будущего, ступали точным маршем босые девочки; их слабые, мужающие тела были одеты в матроски, на задумчивых, внимательных головах вольно возлежали красные береты, и их ноги были покрыты пухом юности. Каждая девочка, двигаясь в меру общего строя, улыбалась от чувства своего значения, от сознания серьезности жизни, необходимой для непрерывности строя и силы похода. Любая из этих пионерок родилась в то время, когда в полях лежали мертвые лошади социальной войны, и не все пионеры имели кожу в час своего происхождения, потому что их матери питались лишь запасами собственного тела; поэтому на лице каждой пионерки осталась трудность немощи ранней жизни, скудость тела и красоты выражения. Но счастье детской дружбы, осуществление будущего мира в игре юности и достоинстве своей строгой свободы обозначили на детских лицах важную радость, заменившую им красоту и домашнюю упитанность…»

Бегала на закрытые концерты Окуджавы, Бачурина, Высоцкого… Почти не вылезала из Театра на Таганке… Не пропускала ни одной тайной выставки Зверева, Рабина, Недбайло, Булатова…

Открывается занавес и Мила видит сотни глаз зрителей, устремлённых на неё.

Как обычно, выскочив из подъезда, Мила Молодилина придержала дверь, и замерла. Тугие розовые бутоны на старой яблоне чудом сохранившейся от бывшего здесь яблоневого сада, распустились!

- Какое волшебство! - выдохнула она удивлённо и встряхнула головой. - Небо зелёное и трава синяя!..

Да, в этом мире всё наоборот, и то, что мы видим, на самом деле не существует, потому что, если бы это существовало, то деревья никогда бы не распускались, а я бы не выходила из моего подъезда, который, если хорошо подумать, не мой, потому что тридцать лет назад меня вообще не было на свете, а как я появилась, не могу вспомнить, потому что моя память очень короткая, и не от меня она зависит, ибо я только кажусь себе распустившейся яблоней, но я - не яблоня, я почти как небо, всегда зелёное или коричневое, другого неба не бывает, я это вижу без очков, которые сломались, выпало стеклышко, напомнив мне одного персонажа с треснутым стёклышком, и другого со стеклом, на которое легло его дыхание. А где моё дыхание? Я не могу поверить в то, что моё дыхание тоже ляжет на стекла вечности. Ну вот ты и добралась до нереальности своего существования. Потому что тебе требуются предметы материального мира, такие, как очки.

Мила сощурилась, почувствовав дискомфорт, стала поправлять очки и обнаружила, что из очков выпало стекло.

Это невероятно. Я ещё до выпадения стекла увидела улицу не такой, какой вижу её обычно. Ладно, не надо заморачиваться. Где тут ближайший магазин с очками? Забегу по пути.

Ей показалось, что она расстроилась. Из-за чего? Из-за очков. Нет, так нельзя реагировать на пустяки. С этой мыслью Мила сорвала с носа очки и швырнула их в кусты. О, как мир сразу преобразился. Всё вокруг потеряло реальное очертание, всё предстало в ином свете, как на картинах парижских художников. Да, наверное, так с ними и произошло. Они к чёрту выбросили все свои очки, прищурились, и стали писать мир таким, каким его никто, кроме них, не видел. Взбодренная этими рассуждениями, она в темпе вальса метнулась в сторону метро. Перед глазами мелькали размытие до полотен Ренуара фигурки бесконечного потока людей, нескончаемого потока, который возникал ниоткуда и исчезал в никуда.

Вот один размытый до водянистости персонаж преградил её путь.

- Как приятно и волнительно видеть и приветствовать тебя, Милочка! - произнёс этот импрессьон, почему-то в красной бейсболке.

Ну, зачем он нацепил эту вызывающую красную бейсболку?! Он, что, работает светофором?

Мила резко качнулась вправо, чтобы обогнуть препятствие, но оно, или она, эта красная бейсболка, тоже качнулась вправо. Тогда Мила моментально качнулась влево. И зрачок красного светофора наклонился со скрипом, как будто железный столб прогнулся, влево.

Склонённая влево, даже правая нога у неё оторвалась от асфальта и провисла, Мила прищурилась, наводя глаза, как объектив, на резкость, пытаясь узнать этого размытого типа.

И что это за привычка такая фамильярная окликать людей, спешащих по своим делам. Мало того, это бестактно в самый неподходящий момент возникать перед мало знакомым человеком только для того, чтобы, пытаясь навязать ему своё прошлое, втиснуться в его внутренний мир, сбить с толку, отвлечь от его дел ради того, чтобы задать дурацкий вопрос: «Ты меня помнишь?» Есть такая особая категория людей, которые специально занимаются тем, что мешают людям жить. К тому же, они еще перекрывают бесконечно несущийся по кругу поток людей, создают пробки, не дают прохода.

Что они надеяться услышать!? Какая разница, кто с кем когда-то сидел на горшке в детском саду или учился в параллельном классе? Неужели этим назойливым персонажам больше заняться нечем? Ну, виделись мы, возможно, где-то, когда-то и что!? Слоняются без дела, мешают, отвлекают, нарушают планы! Займитесь своими делами, а уж, коль скоро воспоминания не дают покоя, садитесь и пишите, авось что-то толковое получится, или хотя бы дети да внуки ваши почитают, уму-разуму наберутся, да, вдруг и сами творчеством займутся. Не мешайте занятым людям жить художественно. Сколько таких встречных-поперечных маются без дела на улицах, в парках, скверах, у подъездов! Никогда не останавливайтесь, сторонитесь их, а если уже встретили, то уносите ноги. Говорить-то не о чем. Только время драгоценное упустите, а то и мысль бесценную, только ещё зарождающуюся упустите.

Подобные мысли вихрем пронеслись в голове Милы, которая покачнулась, но не потеряла равновесия, устояла. Она с недоумением тряхнула головой, пытаясь его обогнуть, но импрессьон оказался весьма настойчивым и никак не желал исчезнуть. Глупо ухмыляясь, он настойчиво пытался завладеть вниманием Милы:

- Я тебя сразу узнал! Смотрю - знакомое лицо, глазам своим не поверил…

- Зачем нацепил эту вызывающую красную бейсболку? - произнесла Мила, прервав его словесный поток.

Она схватила нелепую бейсболку и бросила её в сторону, та зависла в воздухе на несколько секунд, а потом полетела и скрылась. Импрессьон замер с открытым ртом, но Мила этого уже не видела, она поймала машину и испарилась.

Как же утомительны эти бестактные, навязчивые персонажи, до чего же они мешают жить. Трагическое непонимание того, что жизнь проходит впустую, свойственно таким праздношатающимся. После встречи с подобными импрессьону персонажами, особенно ценишь скромность, сдержанность и деликатность. Именно такой водитель попался Миле.

У светофора стояла бесконечная вереница машин и Мила предпочла пойти пешком. Поскольку она была без очков, то всё вокруг выглядело расплывчато и в иных непривычных формах. «Весьма интересный, совершенно неожиданный ракурс, - подумала она, - в этом что-то есть…

Внимание Милы привлекла витрина, в которой на неё смотрело бесчисленное количество очков, и она поспешила им навстречу.

От обилия оправ всевозможных форм и вариантов расцветок Мила несколько растерялась, но затем принялась примерять. Продавщица терпеливо подбирала ей новые варианты. В очках Мила, весьма критически рассматривала себя в фас и в профиль, пристально изучала качество и удобство оправ.

Пока продавец подбирала ей очки для примерки, Мила достала телефон, чтобы позвонить и обнаружила, что он отключился.

- Нет, это уже слишком для одного утра…

- Простите, это вы мне? - спросила продавец.

- Что вы! Это я о стечении неприятностей на сегодняшнее утро, - ответила Мила и поведала о своих злоключениях.

- Обычно так и бывает, если что-то случилось, то жди подобных продолжений, я вам искренне сочувствую.

- Благодарю вас.

- Желаю, чтобы на этом всё и закончилось…

- Надеюсь…

Мила включила телефон, и он тут же зазвонил.

- Светик! Ты мои мысли читаешь?.. Потому что я как раз собиралась тебе позвонить… Да, ты опередила… Конечно, приеду… Увидимся вечером на юбилее… Как всегда у тебя… Поболтаем…

Милу закружил длинный, длинный день. Купив новые очки, она поспешила в ателье на последнюю примерку свадебного платья. Участие Милы было необходимо, поскольку именно её приятельница попросила быть свидетельницей на свадьбе.

Среди многочисленных знакомых Мила Молодилина славилась безупречным чувством стиля, умением организовать оригинальное торжество по любому поводу и без него, кроме того у неё была лёгкая рука - все пары, у которых она была свидетельницей на свадьбах жили счастливо. Причем Мила занималась хлопотами устроить праздник даже для малознакомых людей так самозабвенно, как будто для себя, да ещё и ради удовольствия помогать хорошим людям совершенно бесплатно. Мила знала всё о правилах хорошего тона, о том, как следует рассаживать гостей на различных мероприятиях, словом, она была, что называется нарасхват!

Наконец Мила добралась до ателье. Подруга уже ждала её там. После окончания примерки, Мила, послав воздушный поцелуй, поспешила на репетицию.

Мила работала в известном не только на всю страну, но и за рубежом, классическом хоре, а сфера её занятий и увлечений была строго ограничена искусством.

Живопись и литература были для Милы столь же необходимы, как воздух для биения сердца, умеющего вдохновенно петь. Прекрасная ретроспективная выставка Исаака Левитана не отпускала Милу, воссоздавалась в памяти вновь и вновь. Пленительный мир художника, глубокий и грустный, воздушно свободный, очаровал её. Она впервые увидела его холсты с такой полнотой. «Март» буквально ударил Милу весной. Печальная, задумчивая лошадь у крыльца, снег, солнце, первые ручейки. «Пейзаж Левитана - это Левитан, - размышляла она, - а картины его - окно, сквозь которое он преображает нереальную реальность, играя освещением, создавая настроение. Его полотна открывают чувственный мир художника, дарят бессмертие, хотя прожил он всего 40 лет. Подобные объёмные экспозиции имеют ни с чем не сравнимую особую ценность, дают удивительную возможность как бы проникнуть во внутренний мир художника, проследив его творческий путь и философию развития».

Мила любила в ненастную погоду ходить по залам Новой Третьяковки на Крымском валу, останавливалась у картин Фалька. Поповой, Малевича, Ларионова, Кандинского… Однажды открыла для себя Истомина, и застыла у его картины в зеленоватых тонах «Вузовки», привлёкшей Милу светом, струящимся из окна, и скрытой энергетикой. Вот, в глубине, через анфиладу передо мной появляется картина, излучающая свет. Мила не спеша приближается к ней, чувствуя напряжение, как будто это она всю ночь напролёт готовилась к важному экзамену. Внимательно рассматривает другие картины Истомина: «Читающая женщина», «В комнате у окна». Все картины объединяет особая цельность и эмоциональность, которая передаётся ей, и, особенно, свет. Всё в них привлекает - тональность, цвет и присутствие художника.

У окна с видом на детскую зелень парка Мила останавливается, чтобы унять охватившее её волнение и вновь думает о том, что мир можно познать только через искусство. Сама жизнь хоть и имеет основополагающую ценность, но она разлита без всякой художественной огранки. А мы видим даже сны в рамах необычайной художественной законченности.

Многие шедевры духовной музыки Мила не только знала, они звучали в её душе, защищая и вдохновляя в самых разных житейских перипетиях. Когда она стояла на сцене во время исполнения ораторий, отличающихся пышностью и риторическим звуконаполнением, слияние голосов, оркестра, а то и колоколов и других современных звуковых эффектов, душа Мила буквально парила от наслаждения.

Сцену Мила воспринимала как волшебное пространство, как храм, в котором живут души артистов. Сдержанность, тактичность, доброжелательность к окружающим людям - всё это было дорого ей в профессии.

В детстве в доме часто пели, особенно бабушка, которая и нащупала у Милы талант. К тому же в каждую свободную минуту слушали классическую музыку, в шесть лет стала учиться игре на пианино. У Милы был не совсем обычный для классической певицы голос. Она считала его драматическим сопрано. Позднее педагоги чувствовали в стиле пения Милы некоторые недостатки, особенно в среднем регистре у неё замечали чуть приглушенный тембр. Низкие ноты получались гортанными, между тем как верхние заметно вибрировали.

Хрупкая Мила с пепельными локонами, которые она старательно выпрямляла, добиваясь гладкой прически, а хвост собирала в тугой узел, в моменты пения самой себе казалась небесной, а не живущей в обычной жизни. Высокий чистый лоб, восторженный взгляд светлых глаз, которые увеличивали толстые стёкла, изящный носик и узкое лицо, придавали Миле сходство с иконописным образом. Макияжем Мила пользовалась в основном во время выступлений, чтобы подчеркнуть черты лица. В жизни повседневной она слегка подкрашивала губы неброской помадой, а в торжественных случаях предпочитала только слегка подвести глаза, да припудрить лицо, чтобы не блестело. Страстью Милы были духи, конечно, французские! На них она готова была истратить все деньги. Еда можно сказать вообще её не волновала. Она была готова питаться корочкой хлеба, да водой, стараясь покупать только качественные изящные вещи.

Через служебный вход Мила прошла в гримёрную, которую делила с шестью коллегами. Поскольку это была рабочая репетиция, переодевание не предполагалось, но нужно было настроиться, погреть связки, прежде чем идти в репетиционный зал. Перед репетицией хористки обычно если и переговаривались, то тихо и только по вопросам предстоящей работы. Да, репетиция - это работа требующая максимум сил, но Миле в её профессии нравилось всё. Она дорожила состоянием эмоционального подъёма, которое неизменно испытывала, когда голоса хористов то расходились, то сливались в один совершенный голос, уносящийся ввысь. На репетиции хор выкладывался так же, как перед зрителями на сцене.

Концерты! К ним Мила готовилась особенно тщательно: накануне вечером собирала костюмы, а их часто нужно было подготовить, косметику, все аксессуары, заранее продумать свое расписание на день выступления. Сколько гастролей, сколько концертов уже случилось у Милы, она счёт потеряла, но каждый раз, сделав соответствующий макияж, в длинном вишнёвом или же в строгом чёрном платье, которое особенно шло ей, придерживая его полы, не шла, а шествовала на сцену, испытывая невероятное волнение. Успокаивалась она только на своём месте на скамейке в центре второго ряда, когда хор располагался по прямой линии в несколько рядов или внутри широкого полукруга. Во время пения Милу не покидало чувство, что все зрители смотрят именно на неё, их внимание придавало ей необъятные силы, и она сливалась с музыкой, забывая обо всём и обо всех, кроме дирижёра.

После репетиции, простившись с коллегами, Мила понеслась на метро, чтобы успеть на поезд в Питер. Поднимаясь на эскалаторе, она почувствовала левой ногой какую-то странность, оказалось, что отвалилась подошва. На улице Мила кое-как допрыгала до ближайшей палатки с подошвой в руке, чтобы выяснить, где можно купить туфли поблизости.

Продавец в палатке «Мороженое» с едва сдерживаемой улыбкой посоветовал Миле: «Девушка, идите босиком!»

Мила опустила руку с подошвой и объяснила, что понимает всю комичность своего внешнего вида, но ей срочно нужно купить туфли. Ей повезло. Магазин находился за углом. «Как здорово, что я успела купить очки, - подумала Мила, рассматривая ряды туфель, - иначе, как бы я смогла выбрать то, что нужно».

И тут она увидела бежевые туфельки на утолщённой подошве с невысоким каблуком. Туфли эти, казалось, так и тянулись к ней, обещая удобство и комфорт. Мила примерила их, и они так ласково прильнули к её ногам, сто она без раздумий поспешила к кассе прямо в них.

На поезд Мила успела чудом. «Мелкие неприятности - чепуха!» - мелькнуло у неё в голове. - Важно, что мне везёт в главном. На юбилей любимого своего фониатра я успеваю, - подумала она, усаживаясь в кресло.

Поезд уносил её в юность.

В Питере Мила оказалась на один день. И всё же до встречи на юбилее у своего незаменимого фониатра она успела навестить своих любимых импрессионистов на 4-м этаже Эрмитажа, да пройтись по любимым местам, и навестить своего грифона на крыше памятного ей дома, который вдохновил её в далёкий памятный день на четверостишие:

День полон тайн -

Ни явь, ни сон -

Над головой

Парит грифон…

И по Гороховой успела походкой лёгкой пробежать, несмотря на моросящий дождик. Поначалу Гороховая носила разные названия: и - Средняя перспектива, и 2-й Адмиралтейский проспект, и 2-я Перспективная улица, и Адмиралтейская улица, и Комиссарская, и имени Дзержинского, но упрямая в своём бессмертии литература победила - с 1991 года она опять Гороховая. Здесь Гоголь жил. Здесь Достоевский вживался в роль идиота. Здесь с губ Милы сорвались стихи Бродского:

Когда в Москве в петлицу воткнут

и в площадей неловкий толк

на полстолетия изогнут

Лубянки каменный цветок,

а Петербург средины века,

адмиралтейскому кусту

послав привет, с Дзержинской съехал

почти к Литейному мосту,

и по Гороховой троллейбус

не привезёт уже к судьбе.

Литейный, бежевая крепость,

подъезд четвертый кгб.

Встречи, объятья, и танцы до полного изнеможения.

От чего зависит хорошее настроение? От той атмосферы, что тебя окружает! Люди, события, впечатления...

Возвращались поздно ночью. Вспоминали годы учёбы, говорили о музыке, вспоминали студенческие шутки. В городе, где реки и мосты, невозможно спать. В Питере у Милы один день проходил не как два, а как месяц.

- Завтра домой, в Москву, - пробормотала она, засыпая.

Ночевала Мила у подруги на Петроградской стороне. Проснулась она довольно поздно. Звуки вкрадчиво ласкающей слух музыки разбудили её. Вроде бы всё вокруг было тихо, но она отчётливо слышала нежную медленную музыку. Прислушалась - это переливы арфы, напоминающие журчание ручья.

Откуда она?

Мила подошла к окну, раздвинула небесного цвета занавески, но ничего, кроме тумана, не увидела, а музыка продолжала завораживающе звучать. Прислушавшись, Мила догадалась, что это музыка её души, которая чуть слышно поёт без внешнего вмешательства. В таинственное туманное утро душа сама собой исполняла на арфе сладостную мелодию любви и бесконечной надежды. Невольно она начала осторожно кружиться, напевая. Остановилась с легкой улыбкой перед зеркалом, оглядела себя с ног до головы изучающе. Осталась собой вполне довольна. «Значит, родная моя душа, находится не во мне, а где-то рядом. Утренняя музыка навеяла мне ещё одну тайну души моей. А сколькие из них, этих тайн, мне неведомы?»

Бой часов вернул Милу в реальность. Нужно было спешить на вокзал. Она торопливо собралась и, выскочив на улицу, поймала такси.

Сапсан плавно покачиваясь несся в Москву.

Миле так хотелось спать! Но на протяжении всей поездки, едва она закрывала глаза, перед глазами крутился калейдоскоп неотложных дел, которые выстраивались в сплошную бесконечную цепочку, и не дали уснуть. Она стала вспоминать минувший вечер, который чудесно провела с любимым человеком, который встретил её у служебного входа после концерта. «Как же мне с ним приятно и хорошо! И чувство юмора у нас родственное, и с ним я могу быть такой, какая я есть. И он расстегнут и застегнут ровно настолько, чтобы не вмешиваться в тебя и в то же время быть открытым. При этом мы чувствуем и понимаем друг друга без слов. Как только я разберусь с самыми неотложными делами, нужно будет предложить ему переехать ко мне». Мила сладко потянулась и подумала о том, что перемена мест всегда идёт ей на пользу.

По прибытии поезда в Москву на платформе Мила выделила из всех шумов дорогой сердцу голос:

- Милочка!

«Показалось, - подумала она, - его здесь не может быть!»

- Милочка!

Знакомый голос прозвучал значительно громче. Мила растеряно смотрела по сторонам, пытаясь выхватить из толпы любимого. Внезапно он возник прямо перед ней с букетиком трепетных ландышей, мелодично позванивающих только для неё.

- Рома! Как ты здесь?

Много ли нужно для счастья? Оказаться дома и пересечься, даже всего на час, с дорогим сердцу человеком.

- Что значит, как! Я встречаю тебя, любимая!

- Я подумала, что это привидение, что я как будто бы нахожусь в удивительном пространстве, в котором невидимое вдруг становится видимым: тебя нет, но я хочу, чтобы ты был и ты есть!

"Наша улица” №211 (6) июнь 2017