Маргарита Прошина
САМЫЙ ДЛИННЫЙ ДЕНЬ
рассказ
Когда Роксана пальчиками с алым маникюром поставила прямоугольной вытянутой формы бокал перед собой, то произнесла немножко неестественно, с некоторым нажимом:
- Всё-таки «Лолита» ошарашивает…
На несколько мгновений все, сидящие за столом, притихли.
Потом немножко оживились, кто-то даже причмокнул от удовольствия при упоминании «Лолиты».
- Да, не просто ошарашивает… Как бы тут поточнее сказать… Набоков просто хватает меня за шкирку и перебрасывает в совершенно иное измерение, - почти пропела рыжеволосая Марина.
При этих словах, круглолицая, без следов косметики Нина вжалась в спинку стула, она почувствовала себя здесь такой чужой, что хотелось поскорее исчезнуть, кусочком сахарного рафинада раствориться в воде непонимания. Она испуганно покосилась на Игоря, который в это время возбуждённо воскликнул:
- Набоков - это высший пилотаж литературы!
Провозгласив это, он взглянул на совершенно поникшую Нину.
Два дня назад он привез её в Москву из-под Орла, где служил, а теперь, демобилизовавшись, устроил приём в честь возобновления своей гражданской жизни.
А тут ещё рыжеволосая Марина разразилась экспромтом:
- Вернулась Марина… Я о Цветаевой… Так вот вернулась она в Москву после долгих странствий и застыла в камне напротив дома в Борисоглебском переулке… Я просто балдею у этого памятника! Да, представьте… Марина была счастлива… Отсюда покидала свою Москву, обреченная на бесприютные странствия. «Домики старой Москвы, // Из переулочков скромных», нынче притаились, стараясь не попадаться на глаза временщикам, крушащим всё и вся. Но Москва Цветаевой живёт в стихах её, горят колокола над Москвой. Под звон колокольный губы мои шепчут: «Семь холмов - как семь колоколов! // На семи колоколах - колокольни. // Всех счетом - сорок сороков. // Колокольное семихолмие!..»
- Я немею при слове «Марина»! - шелковой гладью голоса вышила Роксана.
Нина сжалась в комок.
Старые фильмы напоминают о ритуале обедов всей семьи за большим столом, потому что почти ни один фильм не обходился без подобных застолий. Игорь в такие мгновения вспоминал домашние воскресные и праздничные обеды. Круглый стол, накрахмаленная скатерть, салфетки, праздничная сервировка, в которой принимали участие дети. Первое блюдо, непременно, подавалось в супнице, на стол ставили соусник, сливочник, приборы с горчицей, перцем, солью. К столу следовало привести себя в порядок, тщательно одеться, и, пожелав всем приятного аппетита, сесть вовремя за стол, чтобы не заставлять остальных ждать. Это было давно, в те времена, когда Игорь был маленьким, время не проносилось мимо, а неспешным шагом шло.
Игорь идёт и размышляет про себя. Как много у нас, живущих на земле людей, общего! От зачатия до рождения каждому из нас предначертан уход. Ходим, смотрим, говорим, познаём мир, создаём семьи, продолжаем род. Так было и так будет. Казалось бы, ничто не должно мешать отдельному человеку жить своей жизнью. Старт у всех один. Нет, одни учат других, проявляя нетерпимость, агрессивность к тем, кто живет созиданием и творчеством, пытаясь вынудить их жить по своим законам. Эти недалёкие законники никак не желают понять, что у каждого из людей есть только миг, продлить которой можно только творчеством. Так думает Игорь.
В поезде Нина чувствовала себя птенцом, выпорхнувшим из гнезда в свой первый самостоятельный полёт. Полнейшее ощущение новизны во всём. Ей досталась верхняя полка, Игорю такая же напротив. Сначала они перешёптывались, чтобы не беспокоить нижних пожилых попутчиков, а потом, когда Игорь незаметно задремал, Нина стала думать о своей предстоящей жизни в столице…
У Нины были свои девичьи мечты о семье как об идеале жизни. Муж, дети, дом - полная чаша. О том, чем чашу это наполнить, чтобы в доме была любовь и гармония, Нина вообще не задумывалась. Конечно, семья - это счастье! Но одна мудрая старуха как-то сказала Нине, что семья - это ежедневный взаимный путь уступок, терпения, умения слышать, промолчать, прощать. Часто чаша полная разбивается. Отчего? Конечно же, не только о быт она разбивается. Нина думала, разбивается она оттого, что не хватает воздуха свободы и доверия. Прежде всего, хорошо бы помнить, создавая семью, что ни муж, ни жена не получают друг друга в собственность на всю жизнь.
Она то и дело вздрагивала, как бы опасаясь очнуться, мысль о том, что это она, Нина, действительно едет в Москву, которая представлялась ей чем-то недосягаемо далеким да, ещё с любимым человеком создавать семью. Вдруг она увидела себя на берегу речки с подружкой Раей, как они, все в песке, пытались танцевать, обхватив друг дружку руками, подражая взрослой парочке, которая резвилась на речке, напевая: «Москва моя, ты самая любимая…». Вот ведь она даже не понимала о чём это они, а тут… она счастливо улыбнулась и стала представлять себе будущую с Игорёчком жизнь, как она сошьёт сама занавески, или нет, повесит красивые до полу портьеры, это же столица, здесь нужно всё посолиднее устроить, поставит тесто, испечёт большой пирог, украшенный румяными запечёнными в духовке косичками из теста, а тут Игорь звонит в дверь, входит и говорит: «Надо же, а я вхожу в подъезд и думаю, у кого это так вкусно пахнет, а это оказывается у нас», - он подхватывает её на руки, она обнимает его, жадно целует, а он несёт её в светлую кухоньку, а там уж она постарается его не разочаровать.
Нина усмехнулась, вспомнив, как он холодным ненастным днём ворвался в комнату, схватил её, жаркую в объятья и, сдвинув тарелки, любил прямо на столе, а она сквозь счастливый лепет пыталась сказать, что еда уже остыла.
Как он схватил холодную картошку с солёным огурцом и на ходу пытаясь их проглотить, убегал назад в часть, чтобы не опоздать к вечерней проверке!
А ведь в тот вечер он, переправляясь через брод, поскользнулся, едва не упал, но удержался на ногах, а то бы получил по полной за самоволку.
Когда он ей поведал приключения того счастливого и суетливого вечера, она перекрестилась и сказала, что это его спасла её молитва Богородице.
Вдруг возникла картинка, как они с девчонками впервые собрались на танцы в часть на том берегу, сколько было волнений и сборов: она всё ночь завивала себе кудри, а они от влаги реки, которая была покрыта томной дымкой, окутывала их своей ласковой печальной влагой, именно печальной, ведь река уже давно забыла свои девичьи грёзы и надежды, а волосы разошлись и были особенно нелепо прямые. А ведь главное было пройти через брод, не намочить подол нового платья и туфли сберечь, первые в жизни туфельки красненькие с бантиком тоненьким, на каблучке рюмочкой. Нина бережно сняла их, осторожно нащупала ногой в воде первый камень, который показался ей уж очень скользким, а потом, перекрестив себя туфельками, решительно направилась на встречу с неизвестной, но обязательно прекрасной жизнью, о которой столько наслушалась разговоров и рассказов, что отмахнулась от них, потому что она сама не такая, у неё-то уж всё непременно будет хорошо, уж она постарается делать всё по-умному, а не так, как эти тётки, которые только и знают, что кричат на своих мужиков, а она будет ласковой и податливой, как ей подсказывала покойная бабушка со словами: «Внученька, запомни, мужика всегда надо лаской брать».
Нина всё понимало про семью правильно, как у них в поселке понимали. Сначала их было двое. Он и она. Потом их стало трое. Третий смотрел на них круглыми глазами и ничего не говорил, но смотрел так внимательно, впитывая слова и восторги родителей, что, казалось, заговорит сам. Маленькое чудо выросло. Родители строили планы, что их ребёнок непременно реализует то, чего им самим не удалось добиться. А ребёнок ничего не добивается, действует, как родители, сообщая однажды, что вскоре у него будет ребёнок и своя семья. Родители ещё только привыкают к мысли, что у их ребенка уже появился свой ребёнок, как узнают, что дети уже ждут второго…
Высунув кончик языка, Игорь старательно вырезает лепестки мака из красной гофрированной бумаги. Один за другим они падают на стол. Игорю нужно пять лепестков для каждого цветка, чтобы собрать букет. Вот уже их набралось вполне достаточно. От усердия даже шея онемела, Игорь поднимает голову и вертит ею слева направо. Теперь предстоит самое сложное: собрать цветы. Для этого ему необходимо обмотать такой же, но уже зелёной бумагой проволоку для стебельков, при этом аккуратно прихватив кончики лепестков. «Утро красит нежным цветом // Стены древнего Кремля…» доносится из приёмника. Игорь готов идти на демонстрацию по случаю 1-го Мая. Игорю семь лет.
В первый же самый длинный день, какой бывает только в июне, Игорь вечером повёл Нину по Москве, сам любуясь ею, узнавая и не узнавая. Ему очень хотелось, ещё в армии, пройтись по новому пешеходному мосту от Киевского вокзала к Смоленской набережной, и они, оглядев площадь с фонтаном, вступили на этот хрустальный мост.
Нина поразилась широте реки, мысленно воскресив в памяти свою речку, которую она переходила в брод, да, здесь чаровали взгляд совершенно иные масштабы, а университет, высвеченный яркими огнями, походил на космический корабль, который вот-вот оторвётся от земли и воспарит в небо.
В одном из переулков, когда они сошли с моста и повернули налево, в проёме между двумя зданиями, как между двумя порталами в театре, перед их восхищенным взором возникли на сценическом заднике невероятные поблескивающие гвозди высоток вколоченные в темнеющую доску неба.
Когда Игорь замолкал, Нина спрашивала:
- О чём ты думаешь?
Чтобы остаться в своих мыслях, Игорь скупо отвечал:
- О тебе!
А сам думал вот о чём. У всех есть ближайшие, а есть и дальние. Это Игорь говорит о родственниках. Лет двести назад этих ближайших и дальних был сонм, пчелиный рой, запомнить всех даже всезнающая бабушка не могла. Один список родственников был на нескольких листах домовой книги, в которой перечислялись бесконечные троюродные, четвероюродные родственники, их мужья, жёны и дети. В прежние времена все собирались на свадьбы, похороны и крестины, переписывались, приезжали в гости, как правило, даже не предупредив об этом. При этом «ближайшие» нередко были совершенно чужими по мироощущению людьми, но влияли на отношения в семье своими советами и суждениями. Нынче родственные отношения не означают обязательность личных общений, родственники всё чаще отдаляются друг от друга.
Всё было хорошо, даже иногда прекрасно, но Игорь никак не мог отделаться от волнения, от неуверенности в правильности своего решения привезти Нину в Москву. Там, в армии, даже мыслей подобного рода не возникало. Он существовал там совершенно в другом обличии. Вроде бы это был тот же Игорь, москвич из интеллигентной семьи, но нет, что-то в нём сильно изменилось, выступила какая-то хватка зверёныша, сжимающего женское тело, входящего в него, как в храм родной, что можно было подумать, что с Игорем произошло раздвоение, что он оказался обыкновенным животным. Но все человеческие науки так хитро отделили человека от животного, что подумать об этом было даже стыдно. Но любовь побеждала рассудок, и в этом смысле Игорь был совершенно другим. Он наслаждался женщиной, наслаждался так, как до этого даже мечтать не мог. Любовь обвила его своей паутиной ласково и надёжно, что уже без Нины он представить себя не мог. Как ни пытался Игорь отыскать в глубине свой души прежние светлые чувства к Нине, ему это никак не удавалось. Он не хотел сосредотачивать своё внимание на этом сомнительно переживании, но так или иначе тревожные мысли крутились в голове, не давая ему покоя.
Во время прогулки с Игорем по Москве Нине казалось, что она идет не наяву, а в каком-то счастливом фильме, кроме Игоря никто её не видит, а она старалась подмечать всё, но разве это возможно!
Впечатления наплывали с такой частотой, что хотелось закрыть на мгновение глаза и прижаться лбом к надёжной груди любимого, защитника, её героя, о котором она мечтала днями и ночами, придумывая наивные, а для неё невероятные отношения, в разноцветном, ярком окружении аморфного счастья, правда, по мере взросления мечты становились более конкретными, а потом и практичными.
Жизнь постоянно напоминала о себе, ведь допотопный поселковый барак, в котором она жила, был такой школой жизни, о которой многие узнавали только в кино или в сводках новостей. Но у неё всё будет иначе, ведь вот встретила она Игоря, и он пригласил её танцевать, а потом пошёл провожать, а на берегу под треск цикад он её обнял в первый же вечер, и так ей стало надёжно, что она поняла - это навсегда, поэтому Москва пугала, завораживала и притягивала, конечно, шум оглушал, да, вот Игорь здесь, время от времени, как бы был рядом, но не с ней, она постоянно обращалась к нему, вопросы сыпались с такой частотой, что на ответы времени не оставалось, а он отрешённо поглядывал на неё и только слегка пожимал руку, а то и вовсе как будто забывал о ней.
Москва! Господи! Здесь чудесам конца края нет, как тут можно остаться одной!? В такие моменты она крепче впивалась в руку Игоря. Чистые тротуары, постриженные кусты, цветы на газонах, величественные здания, окна, витрины, машины, ведь даже в кино в таком количестве она ничего подобного не видывала. «Ничего я научусь, я смогу, у нас всё получится», - повторяла она то и дело, поглядывая сбоку на Игоря, пытаясь поймать его взгляд.
Конечно, она была встревожена количеством красивых девушек и женщин, таких уверенных в себе, роскошных, независимых, а стайки весёлых, шумных девчонок, примерно её возраста, просто приводили её в шок.
Нина пыталась присмотреться повнимательнее к ним, как это они так причудливо одеты - высокие сапоги в жаркий день, с вырезанной пяткой, оборванные по краям шорты короче трусов, и прозрачные то ли кофты, то ли блузоны, а уж причёски и особенно ногти со стразами, разноцветные, да серьги и в носу, и в губах, и ещё бог знает где, вообще не укладывались в голове. В общем, от разнообразия и обилия впечатлений Нина почувствовала такую невероятную усталость, что казалось прямо сейчас упадёт на тротуар и заснёт крепким сном. Нина зажмурилась на миг, потом дала себе команду взбодриться и жалобным голосом спросила:
- Игорёчек, а может, посидим немного?
- Да, конечно, сказал он, - отвечая на звонок телефона, который зазвонил одновременно с её вопросом, поэтому она не поняла, кому он ответил, но дёргать его не стала. «Терпение и терпение», - дала она себе команду, и с ещё большим усердием стала разглядывать столичных красавиц, с некоторой досадой отмечая, что Игорь не пропускает ни одну из них.
Игорь родился в Москве. И родители его родились в Москве. Окна Москвы зажигают огни. И в каждом окне чьи-то жизни. Из окон, за которыми любовь, нежность и счастье живут под одной крышей, свет струится мягкий, ровный. Холодный же, тревожный свет рассказывает Игорю о трагедиях, тусклый - о бессмысленном существовании. Об этом он думает, всматриваясь в светящиеся окна. Живут вместе, но отдельно, сколько таких семей томятся там, за этими окнами, потому что, по разным причинам, не в состоянии ничего изменить, доживая свой век. Вроде бы все живут вместе, но у всех своя келья. Свет в окнах рассказывает Игорю истории, а он записывает их.
В этот самый длинный день, очень ясный, на небе рисовалась картина маслом - рассеянные красные и оранжевые лучи смешиваются с небесной голубизной, оттенённой густым ультрамарином, из-под которого закат сиял золотым огнём, окрашивая небесное полотно в совершенно невообразимые тона. Нина с Игорем завороженно застывали на месте от этого дивного представления, разыгрываемого как будто специально для них. В этот же вечер с восторгом наблюдали они невероятные багряно-алые и лилово-золотые облака заката, поражаясь разнообразию сочетаний красок и оттенков.
В сумерки небо над Москвой было многослойным.
Низкие, тяжёлые, мрачные от влажности тучи ветер гнал с Запада на Восток. Над ними в глубине то появлялся, то исчезал прорыв голубого цвета, который местами прикрывали пушистые белые овечки.
Они стояли на Космодамианской набережной спиной к Дому Музыки на Красных холмах и не могли глаз оторвать от постоянно меняющихся небесных рисунков. И небо наградило их за внимание к нему. Сначала тучи открыли едва угадываемый огромный шар закатного солнца. Суровые серые тучи мгновенно преобразились и похорошели, порозовев. Затем между куполами Спасо-Преображенского собора и башнями Новоспасского монастыря солнечное колесо открылось полностью. Оно было столь огромно, что все храмы и дома на той стороне Москвы-реки стали казаться микроскопическими, игрушечными.
Темнело прямо на глазах.
Огромный шар неспешно передвигался от одной башни к другой. И в этот момент они почувствовали под ногами Землю, планету, и Нина с Игорем едут на ней. А Игорь ощутил себя «маленьким принцем». Потом перед ними открылась невероятная картина - солнце как бы остановилось между куполами, которые переливались в его лучах.
Светило смотрело только на них, а затем смущенно прикрыло темными тучками сначала глазки, а потом всё личико, как будто маленькими ручками, и растаяло.
Через считанные минуты на город опустился вечер.
И вот после столь захватывающей дух прогулки по Москве, Игоря угораздило на следующий день собрать своих друзей. Нина думала, что он позвал их, чтобы познакомить всех с нею, но как же так, надо же всё приготовить, попыталась она сказать, а он, махнув рукой ответил:
- Не заморачивайся, у нас уже свои традиции…
На столе появились разнообразные бутылки, бокалы, какие-то коробочки, фрукты, каждый из гостей обнимал Игоря, и они весело обменивались приветствиями, шутками и возгласами проходили в комнату, как будто расстались только вчера.
Девушки все были как с картинок модных журналов, одна лучше другой, они держались столь уверенно и расковано, когда же Игорь объявил, что привез в Москву Нину, при этом не сказав ни слова об их планах, а она напряглась, а гости, рассеяно взглянув на неё, только кивнули. Нина села на стул, но не попала в круг их разговора. Они, как стайки птиц, беззаботно щебетали, перебивая, смеясь и подкалывая друг друга, а Нина даже не могла уловить нить их разговора, поскольку собравшиеся перепрыгивали с темы на тему, как птицы с ветки на ветку.
Игорь думал о своём. Продвигайся по службе, вступи в партию, заведи семью, бегай по театрам и выставкам, но из тебя ничего не выйдет, потому что ты убегаешь всю жизнь от себя, а чтобы из тебя что-то вышло, нужно сесть и писать книгу или картину, или музыку, поскольку только искусство, только личное творчество позволят сказать, что из тебя что-то вышло, но ты даже не догадываешься об этом, потому что у тебя нет ни минуты свободного времени, тебе не хватает 24 часов, чтобы не пропустить такие важные события в жизни культуры и родственников и друзей, но однажды ты поймёшь, что всё это было пустой суетой, что из тебя ничего не выйдет, если ты те посвятишь себя творчеству.
И догадываться Нине не нужно было, что она пришлась не ко двору, она это сразу поняла всем своим нутром, как только увидела московское окружение Игоря, который всё это время был не в своей тарелке, она это чувствовала, как чувствует каждая женщина, когда наступает у близкого ей мужчины охлаждение. Горечь, переходящая в апатию, овладела Ниной. Только горечь, и ничего больше. Они существовали на разных планетах.
Игорь размышлял. А Нине казалось, что он больше не хочет с нею ни о чём говорить. О плодах яблони вспоминаешь в том смысле, что яблоко от яблони недалеко падает, и задумываясь, как, к примеру, родившийся в семье плотника стал Богом, вдруг видишь под яблоней книгу, которой зачиталось одно из яблок, и возникает желание её прочитать, так начинается процесс ухода от падших яблок, а затем самое сложное - постоянное открытие мира. Обстоятельства детства дают неограниченные возможности всем, но пользуются этим единицы, те, которые заинтересуется книгой под яблоней жизни.
Роятся пчелами семьи в огромных московских домах, не замечая этого, потому что у каждой, или почти у каждой семьи свои соты. А лет двести назад теснота была присуща почти всему населению. Теснились в избах по нескольку семей, пристраивались, ставили избы рядом, но не разбегались, жили по указке старших. Разорвать оковы запретов и семейных устоев удавалось только очень сильным личностям одержимым творчеством. Не так страшна теснота сот, как теснота духа. Заражённые художеством преодолевают все препятствия домостроя, убегают на волю к холстам и краскам.
Преодолев себя, Игорь прямо сказал Нине, что проводит её до вокзала.
В сторону Орла поезда шли довольно часто. Купив ей билет, Игорь посадил её в поезд, в котором Нина скрылась, даже не оглядываясь.
И он быстрым шагом, почти бегом устремился к метро.
"Наша улица” №252 (11) ноябрь 2020