Маргарита Прошина
ЗАДУМЧИВАЯ ГРУСТЬ
заметки
(часть восемьдесят первая)
МЕСТНЫЕ ЖИТЕЛИ
Часто сталкиваюсь с тем, что местные жители плохо знают место, на котором живут. Я даже как-то рассказ об этом написала: прожили в Москве 50 лет, а нигде не были, Москвы не видели, вся жизнь прошла по дороге на работу и обратно, да в походах на рынок и магазины. А ведь вокруг непременно есть места достойные внимания. Пройти пешком все улицы, переулки, проезды, скверы, парки и бульвары в своём районе, обнаружить старинный храм, галерею, музей, интересный дом. Увидеть, как зажигаются огни и всё вокруг преображается.
МАЛЫЙ ТЕАТР
Вот уж никак Малый театр не выглядит малым, особенно после капитального ремонта. Посмотрела на величественное здание, окрашенное в старинном московском стиле под желток с белыми деталями, и вспомнила своё знакомство с Островским, которое более полувека назад произвело на меня такое огромное впечатление. Это был мир абсолютно мне незнакомый, и я так искренне и наивно переживала всё, что происходило на сцене, что едва сдерживалась от громких реплик. Да, Малый театр тогда более полувека назад был для меня открытием театра. Речь и величественный вид актёров, декорации, зал - совершенно меня очаровали. А теперь я любуюсь ансамблем Театральной площади, и со стороны Петровки с памятником Островскому, и с Неглинки, где высоченные стены обновлены и еще пахнут краской, и с нежностью вспоминаю свои детские переживания.
БОЛЬШОЙ ТЕАТР
Прежде колонны Большого театра сливались с цветом здания, а теперь они огромными белыми свечами сразу освещают взор, и я тоже невольно тянусь вверх, чтобы быть стройнее. Волшебный мир Большого! Каждый раз оказываясь на Театральной площади, я возвращаюсь в тот день 31 декабря прошлого не просто века, а тысячелетия и вновь переживаю тот восторг, который переживала вместе с главной героиней балета «Щелкунчик»! Я не смотрела, нет, я жила на сцене, представляя себя Машей. С той поры Большой театр не раз открывал мне мир балета и оперы, а билеты на спектакли в Большой были самыми дорогими подарками для меня.
ТЕАТР КОРША
В Петровском переулке этот яркий чудо-терем сразу бросается в глаза и поднимает мне настроение даже в самые серые дни. Он, как Град-Китеж, возникает неожиданно в этом типично московском переулке. Один цвет красного кирпича уже сам по себе подразумевает красоту, ведь слова «красный» и «красивый» у нас - синонимы, а три кокошника, венчающие фасад здания придают ему игривость и кокетство. Стоит такая полнотелая купчиха в затейливом наряде, украшенном пёстрыми поясками, да кружевами и манит меня не проходить мимо, а зайти, непременно в одну из трёх арок на крыльцо и полюбоваться её нарядом, а потом отдохнуть на скамейке, слушая её рассказы о минувших днях.
ВАХТАНГОВСКИЙ ТЕАТР
Здание - Театр имени Вахтангова - украшение арбатской линии домов, оно возвышается, но не довлеет, а притягивает взгляд и сочетанием благородного серого и краснобуро-оранжевого цветов фасада, и колоннами с узкими вертикальными желобками, и высокими окнами. Здание это обросло новыми помещениями, которые, нисколько не подавляя его, расположились в глубине переулков. Театр этот я воспринимаю как сердце Арбата, интеллектуальное, творческое сердце. Фонтан Турандот вполне камерный, символ постоянных творческих находок и фантазий режиссёров и актёров.
ТЕАТР НА ТАГАНКЕ
Громада новой сцены, как тюрьма, что и задумывал Любимов в красном кирпиче тюремного замка, Таганка, и старый домик на углу, который, собственно, и ассоциируется у меня с той Таганкой, которую я в течение десятилетий воспринимала как сердце Москвы, средоточие совести и чести. «Таганка» - слово это было паролем для единомышленников. Здесь опьянял воздух свободы и в унисон бились сердца. Таганка - это луч фонарика Любимова в зрительном зале, это восторженные лица зрителей.
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ТЕАТР
Камергерский переулок сам стал театром в архитектурном плане. Скамейки, фонари, пешеходная зона. Чехов! Станиславский! Немирович-Данченко! Верю и не верю. Здание Художественного театра превратил в «изящный храм искусств» Шехтель, создания которого в стиле модерн являются подлинными жемчужинами Москвы. Фасад напевно перекликается с доходными домами в переулке, создавая единый ансамбль. Приглушенная зеленоватая окраска стен в сочетании с тёмным деревом, орнамент в стиле модерн, надписи на фасаде придают ему ярко выраженную индивидуальность. В Камергерском переулке невольно погружаешься в атмосферу чеховских пьес, я сажусь на скамейку, и передо мной проходит, покашливая, Антон Павлович на репетицию «Чайки».
ТЕАТР МАЯКОВСКОГО
В доме на углу Большой Никитской и Малого Кисловского переулка стоит величественное здание из красного кирпича. Фасад его, как терем сказочный о трёх этажах, богато украшен полукружьем арок второго этажа, окна двух башенок завершают треугольники, а венчают башенки нарядные кокошники. Стою и восхищаюсь европейскими формами молодого архитектора Шехтеля, свободная фантазия которого соединила разные стили, при этом создала то ли терем старинный, то ли особняк в готическом стиле в центре Лондона, а уж назвать его можно и псевдорусским, и свободным европейским. Главное, что фасад сохранил свой исторический облик и является украшением Большой Никитской улицы.
ГЕЛИКОН ОПЕРА
Между зданиями Консерватории и театра Маяковского в бывшей усадьбе Шаховских-Глебовых-Стрешневых, на Большой Никитской, с 90-х годов прошлого века создаёт свой мир оперы основатель и бессменный руководитель театра Геликон оперы Дмитрий Бертман. Со стороны улицы усадебный дом выглядит как обычная рядовая застройка и не даёт представления об истинных размерах театра. Но после реконструкции и здание, и зал, и все другие помещения преобразились невероятно и представляют собой истинно волшебный мир музыкального театра под стать оригинальным авторским постановкам Дмитрия Бертмана! Внутренний двор перекрыт стеклянной крышей, превращён в атриум, в центре которого удивляет инсталляция, закрытая прочным стеклом, по которому можно ходить, а свет и вид меняются в зависимости от игры солнечных лучей.
НОВАЯ ОПЕРА
В девяностые годы в саду «Эрмитаж» построено в стиле модерн здание «Новой оперы», где блистал Евгений Колобов, радуя искушённую публику оригинальностью и новизной прочтения известных опер. Сам сад «Эрмитаж» напоминает мне сказочный театр на природе, а тут ещё возник замок, ассоциирующийся с гениальными произведениями в камне Шехтеля. В этом современном чуде архитектором Владимиром Котельниковым удачно сохранены элементы стиля «Зеркального театра», поэтому «Новая опера» не нарушила облик любимого москвичами сада, в котором, кстати говоря, в конце XIX века начинал Константин Алексеев, сын владельца золотоканительной фабрики, ставший впоследствии знаменитым Станиславским. С 2003-го года театр носит имя Евгения Колобова, а оперы, поставленные им, по-прежнему восхищают публику не только в Москве, но и во всем мире.
ЛЮБЛЮ ИЗ ФЕТА
Когда бессонной ночью меня охватывает печаль, я шепчу, как спасительное заклинание четыре строчки из Фета: «Какая ночь! алмазная роса//Живым огнем с огнями неба в споре.//Как океан, разверзлись небеса,//И спит земля и теплится, как море…», и переношусь на берег моря в южную тихую звёздную ночь. Тлеет костёр, едва слышимый плеск воды, и отец терпеливо пытается показать мне ковш «Большой медведицы», а я изо всех сил стараюсь его увидеть, но долгое время этот «ковш» не желает мне показаться. Но вдруг, о, счастье, он открылся мне! Я с восторгом принялась разглядывать, пересчитывая звёздочки. С той детской поры в первую очередь ищу его. Эта ночь - мое самое спасительное средство, которое исцеляет всегда, а выражение «пусть хранит тебя моя любовь» я представляю именно так.
ЛЮБЛЮ ИЗ БЛОКА
Волшебница осень в этом году дарит так много солнечных дней, что я невольно спешу на прогулку, чтобы вновь и вновь надышаться щекочущим лицо прохладным воздухом, насладиться невероятной для Москвы его прозрачностью, полюбоваться невероятными красками облаков в лучах заходящего солнца, чтобы застать тот миг, когда зажигают на бульваре фонари. Я прощаюсь с уходящим днём, повторяя вновь и вновь любимые строчки из Блока: «Медлительной чредой нисходит день осенний, // Медлительно крутится желтый лист, // И день прозрачно свеж, и воздух дивно чист - // Душа не избежит невидимого тленья».
ЛЮБЛЮ ИЗ ВОЛОШИНА
Когда отчаяние и боль невосполнимой утраты ослепили меня, а жизнь, казалось, утратила смысл, меня спасло стихотворение "Возлюби просторы мгновенья", а эти слова: «...Не зови того, кто уходит,// Не жалей о том, что прошло:// Дарит смерть, а жизнь лишь уводит...// Позабудь и знак и число…» погрузили меня в поэтическое царство чувств поэта, унесли печаль и боль, вернули в реальность, у меня открылось второе дыхание, исчезли видения скорбных теней, которые не давали мне уснуть, я вновь услышала пение птиц.
НЕУНИВАЮЩЕМУ ПОЭТУ
АЛЕКСАНДРУ ТИМОФЕЕВСКОМУ - 85
В 1998 году в издательстве «Книжный сад» издана книга «Песня скорбных душой» с напутствием Юрия Кувалдина.
В 2003 году в издательстве "Новое литературное обозрение" издана книга "Опоздавший стрелок" с напутствием Евгения Рейна.
Вот поэтому в их лице Александр Тимофеевский нашёл читателей:
* * *
Он ищет читателя, ищет
Сквозь толщу столетий, и вот -
Один сумасшедший - напишет,
Другой сумасшедший - прочтет.
Сквозь сотни веков, через тыщи,
А может всего через год -
Один сумасшедший - напишет,
Другой сумасшедший - прочтет.
Ты скажешь: "Он нужен народу..."
Помилуй, какой там народ?
Всего одному лишь уроду
Он нужен, который прочтет.
И сразу окажется лишним -
Овация, слава, почет...
Один сумасшедший - напишет,
Другой сумасшедший - прочтет.
ЛЮБЛЮ ИЗ ГУМИЛЁВА
Люблю себя заключать в одиночество, в уединение с книгой, когда строчки льются сами собой, то ли я пишу, то ли слышу голос поэта. Такое уединённое совпадение поразило меня, ведь это - «Мое прекрасное убежище, // Мир звуков, линий, облаков. // Куда не входит ветер режущий // Из не доезженных миров…», - ясная мысль сразу пришла мне в голову при первом чтении этого стихотворения. Упоительный мир одиночества в созвучиях не покидает меня, поднимает над обыденной жизнью, дарит вдохновение, окрыляет, а переменчивость, неисчерпаемость мыслей, которые дарит поэт - возвышает! Это чувство восприятия лирики настолько дорого мне, что во дни печалей и сомнений я погружаюсь в исцеляющие глубины поэзии Николая Гумилёва.
ЛЮБЛЮ ИЗ БОДЛЕРА
Читая «Цветы зла» Бодлера, я испытывала восторг и восхищение, и пусть я не могу почувствовать истинную прелесть в подлиннике, но, благодаря искусным мастерам перевода, их поэтической культуре, мы, читатели, имеем такую возможность. А вот эти четыре строчки - «Да, колыбель моя была в библиотеке; // Пыль, Вавилон томов, пергамент, тишина, // Романы, словари, латыняне и греки... // Я, как in folio, возвышен был тогда…» - вызвали у меня особенное чувство, а точнее некую родственность с поэтом, ведь, сколько я себя помню, моими лучшими друзьями были и остаются книги, а точнее великая художественная литература! Так поэзия Бодлера в переводе Алексея Лозина-Лозинского стала для меня особенно близкой.
ЛЮБЛЮ ИЗ МАНДЕЛЬШТАМА
Мандельштам - это космос простоты, величия, совершенствование чувства слова, владения им, каждый раз, перечитывая любое из его стихотворений, я делаю новые открытия. А эти строчки: «Иногда со мной бывает нежен // И меня преследует двойник, // Как и я - он так же неизбежен // И ко мне внимательно приник…» - я воспринимая так, как будто они написаны о моём двойнике, спор и выяснение отношений с которым я веду постоянно. Творчество Мандельштам для меня - высота недостижимая!
ЛЮБЛЮ ИЗ ТАРКОВСКОГО
Прозрачность поздней осени меня околдовывает, завораживает, особенно, когда темнеет, и я спешу навстречу со звёздным небом и синим стихающим воздухом. Не иду, а плыву по бульвару, погружённая в вечерний свет и, думая о том, как много изумительных стихов написано об этой короткой, но очаровательной поре, а губы мои сами нашёптывают: «Осень, видно, и впрямь хороша. // То ли это она колобродит, // То ли злая живая душа // Разговоры с собою заводит…» - и я вместе с Тарковским рисую чёрные ветви причудливых узоров на холсте небесной глади, и от моей картины удивлённо безмолвствуют вороны на макушках деревьев, никто и ничто не нарушает живопись прозрачной тишины.
В ОЖЕРЕЛЬЕ ВЕЧЕРНИХ ОГНЕЙ
Когда включают фонари, сумерки московские превращают город в огромную сцену, по которой в огненном море я плыву, переливаясь и сверкая, отражая мигающие, как на елке, разноцветные огни. «Что это за чудо-город такой, - спрашиваю я, и отвечаю, - это город-карнавал, город-праздник, в этом городе сбываются мечты!» А загадывать желания я предпочитаю на Яузском бульваре, когда включают фонари и начинается игра света - золотые лучи плавно краснеют и ветви деревьев вместе с ними образуют на дорожках графические рисунки, которые плавно зеленеют, потом синеют и вновь вспыхивают золотом. Я проплываю по бульварному кольцу, которое сверкает и переливается, как ожерелье из драгоценных камней, украшающее сказочный город, на сцене которого не прекращаются спектакли, разгораются драмы и комедии на фоне бесконечно меняющейся массовки.
ЛЮБЛЮ ИЗ БЛАЖЕЕВСКОГО
Ранимый и тонко чувствующий, пронзительно московский поэт Евгений Блажеевский вкладывает такой заряд чувств и энергии в свои стихи, что они искрят: «Даётся, душу поражая, // Как ослепительная новь, // По-настоящему большая, // Но запоздалая любовь...». Всего четыре строчки, но какая в них глубина! Поэзия Блажеевского настолько созвучна мне, что я воспринимаю поэта как близкого мне человека, хотя узнала о нём уже в новом тысячелетии, но разве это имеет значение!? Поэт живёт в слове, а уж он-то чувствует его настолько по-своему, что оно приобретает новые, порой совершенно неожиданные смыслы.
ЛЮБЛЮ ИЗ ПАСТЕРНАКА
Ах, как хочется вслед за Пастернаком дойти «До сущности протекших дней, // До их причины, // До оснований, до корней, // До сердцевины…» - вот поэтому каждую ночь я продолжаю неустанный поиск себя во всём, и во всём себя, а сердцевина рассветной полоской мелькнёт и мгновенно ускользает, а я, несмотря ни на что, продолжаю поиск, которому нет конца и это - поистине прекрасно! Ведь не ради сна и хлеба насущного ежесекундно появляются новые люди, а ради созидания и творчества, поэтому волнение и тревога не покидают меня, и не знаю почему строчки сами собой льются на бумагу…
ЛЮБЛЮ ИЗ ГЕЙНЕ
Когда бессонница наведывается ко мне, я не гоню её, напротив, окунаюсь в поток воспоминаний, который несет меня по дням минувшим в свободном полёте, нашёптывая любимые строчки, как сегодня, например, из Гейне: «Куда тебя гонит весенняя ночь? // Свихнулись цветы, фиалкам невмочь, // И в страхе трясутся гвоздики, // Надутые розы красны от стыда, // Смертельно бледны нимфеи пруда // И ропщут, бубня, как заики…», - и я вновь переношусь в тот восхитительный день съёмок фильма «Задумчивая грусть», чувствую холод леденящего ветра, внимание нашей маленькой съёмочной группы, которая так доброжелательно поддерживала меня, что страх и волнение, сковавшие ещё с вечера, постепенно исчезли, а эти строчки в переводе гениального поэта и переводчика Аркадия Штейнберга вновь вызывают восхищение его богатой поэтической культурой.
ЛЮБЛЮ ИЗ ХОДАСЕВИЧА
Пережитые волнения в течение жизни никуда не исчезают, а живут внутри меня, периодически возвращаясь в минуты отчаяния, и тут на помощь приходят, к примеру, строчки Ходасевича: «Былых волнений воскреситель, // Несет теням любой из нас // В их безутешную обитель //Свой упоительный рассказ…», которые уносят меня в пережитые невзгоды и разочарования, а вслед за этим напоминают о счастливых событиях, последовавших за этим, и я воскресаю вновь для любви и творчества.
ЛЮБЛЮ ИЗ ГИППИУС
Желания любови - прекрасны! Особенно же манит тайна, которую ждут, о которой мечтают. Но ведь встретить любовь и сохранить её, дано избранным, сердце которых умеет хранить верность и страстную гармонию. Моё понимание любви созвучно Зинаиде Гиппиус, когда «В моей душе нет места для страданья: // Моя душа - любовь. // Она разрушила свои желанья, // Чтоб воскресить их вновь…». За любовь такую, порой, приходится дорого платить, но это не имеет значение, главное не разминуться с ней.
ЛЮБЛЮ ИЗ БАРАТЫНСКОГО
Страдания и потери нас закаляют, делают сильнее, а спасение и силы я черпаю в литературе, как дорого встретить в нужный момент стихи созвучные твоим чувствам: «Я все имел, лишился вдруг всего; // Лишь начал сон... исчезло сновиденье! // Одно теперь унылое смущенье // Осталось мне от счастья моего», чтобы понять, что потери и утраты означают новый этап твоей жизни, которая продолжается. Земная дистанция, которую каждый из нас проходит, преодолевая препятствия, приобретая знания и опыт, сомнения. Только любящий себя и окружающих человек, способен пройти этот путь, и добиться своей цели.
ЛЮБЛЮ ИЗ ЦВЕТАЕВОЙ
В юности я постоянно повторяла с восторгом эти слова Марины Цветаевой: «Легкомыслие! - Милый грех, // Милый спутник и враг мой милый!», - в ответ на укоризненные высказывания и покачивание головой взрослых. Повзрослев, совершив череду ошибок и наивных поступков, о которых сожалею, я поняла, что в жизни необходимо: «Быть как стебель и быть как сталь // в жизни, где мы так мало можем... // - Шоколадом лечить печаль, // И смеяться в лицо прохожим!»
ЛЮБЛЮ ИЗ БАЛЬМОНТА
Нет ничего восхитительнее любви, она, как живительная вода питает и насыщает душу: «Страшись безлюбья. // И беги угрозы // Бесстрастия. Твой полдень вмиг - вдали. // Твою зарю теченья зорь сожгли. // Люби любовь. Люби огонь и грезы». Только любовь придаёт смысл жизни, вдохновляет на творческую работу. Цветы цветут и зажигаются звёзды для любви и ради любви. Мир Бальмонта переполнен страстями и запредельной глубиной, огнём и нежностью.
ЛЮБЛЮ ИЗ АХМАТОВОЙ
Есть час такой ночной, в который я непременно открываю глаза и тревога, а то и страхи пытаются взять меня в плен, бессонница «стучит, как кровь, // Как дыхание тепла, // Как счастливая любовь, //Рассудительна и зла», тогда я гоню прочь печаль и погружаюсь в любимые стихи, мною овладевают счастливые мгновения, и появляются мои героини, которые утомились в ожидании моего внимания к ним. Перебивая друг друга, каждая старается выскочить на первое место, и та, которая затмевает всех прочих, становится героиней моего нового рассказа.
НАБРОСКИ
Наивному читателю кажется, что рассказ пишется сразу от начала до конца, но как он заблуждается, не понимая, что нужно сделать десятки набросков, которые потом как бы сами по себе соединятся в окончательный текст. Было время, когда и я была уверена в том, что напишу с лёгкостью рассказ, стоит только начать, но, процесс перехода от устных рассказов к их написанию оказался не так прост, когда начинающий автор решается написать свои первые тексты, то слова у него по неопытности сами собой разбегаются, исчезают, а он абсолютно растерянный смотрит на белый лист. Он ещё не знает, что нужно ежедневно садиться и записывать свои мысли, которые станут частью одного из его рассказов, возможно, в совершенно ином виде.
С КОЛЫБЕЛИ
Петь люблю я с колыбели, когда надо мною пели, и эта музыкальная прививка сопровождает меня всю жизнь. У меня обнаружилась прекрасная музыкальная память. Так я стала напевать песни, которые постоянно в то время звучали по радио. И особенно мне нравились концерты и оперы в исполнении лучших певцов и музыкантов. Мой отец рассказывал, что в юности он научился играть на гармони и был душой компании, он тоже любил петь. В годы моего взросления песни пели во время застолий. Мы с сёстрами пели на два голоса под аккомпанемент на пианино старшей сестры. В первом классе я уже пела под собственный аккомпанемент на школьных концертах. Можно сказать, что я с колыбели в любых ситуациях, напеваю любимые мелодии дома для себя, и это помогает мне в процессе работы.
КОРНИ И КРОНЫ
Я бы сравнила корни с классикой, а кроной представила себя, потому что соки классики дают жизнь листьям моих рассказов. Но ведь я родилась совершенно пустой, и впитывала и усваиваю всё, что вижу, слышу и узнаю вокруг меня. Знания мои - это заслуга родителей, которые объяснили мне, что только чтение даёт мне неограниченные возможности для знаний и познания жизни. И они питают меня, и спасают в любых ситуациях. Погрузившись в море художественных миров классики, я почувствовала желание выразить письменно свои мысли, и стала переносить себя устную в письменную, постепенно это занятие превратилось в ежедневную потребность, так стала разрастаться моя крона.
"Наша улица” №229 (12) декабрь 2018