Алексей Некрасов-Вебер
ОБРАЗ И ФОН, или ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ГАЛЕРЕЕ ЖЕНСКИХ ТИПАЖЕЙ
о творчестве Маргариты Прошиной
эссе
Приступая к эссе, я задал себе вопрос, что же все-таки следует понимать под словом образ и, полистав словари, как наиболее подходящее, выбрал:
«Живое наглядное представление о ком-либо или о чем-либо…»
Ключевые слова здесь «живое и наглядное». Если речь идёт о литературном герое, читатель не просто должен ознакомиться с описанием внешности и фактами биографии, а воочию увидеть того, о ком пишет автор. Подробности тут порой даже мешают. А какой-то незначительный штрих или фраза неожиданно оживляют картину. И перед нами уже не канцелярское досье, а живой человек, которого можно любить или ненавидеть, чья судьба не оставляет тебя безразличным. Без этой метаморфозы любой лихо закрученный сюжет теряет смысл. А проза, где ничего особенного не происходит, но действуют ожившие герои, вдруг становиться интересна.
В рассказах Маргариты Прошиной мы попадаем в целую галерею совершенно разных портретов. Каждый рассказ - это один или несколько образов, составляющих стержень повествования. Сюжет вторичен. Он лишь нить, на которую нанизаны яркие изображения личностей и характеров. В основном это типажи женские, требующие от автора особой тщательности в подборе красок.
Наверное, «тайна женской души», это все-таки расхожий штамп. Но мужское и женское мировосприятие изначально различны, оттого и обязаны отличатся приемы изображения женских и мужских персонажей, и почти всегда можно отличить мужскую прозу от женской. В литературном портрете мужчины описание внешности не имеет решающего значения. Куда важнее поступки и мысли. А внешний облик как бы сам непроизвольно проступает перед взором читателя. Для женщины (даже если она только плод фантазии автора) внешность куда важнее. Но еще очень важен окружающий фон. Те самые незаметные мужскому взгляду мелочи и оттенки. И Маргарита Прошина мастерски создает интерьер, на котором полнее и раскрываются ее героини.
Оптимистичный портрет, приехавший в сельскую глушь молоденькой учительницы, предстает перед нами на фоне укутанной туманом деревни:
«Босыми ногами ступая по доскам пола, Зоя вышла на крыльцо. Деревня, словно огромным ватным одеялом, была накрыта туманом. Рядом стоящие избы были еще видны, а через пару домов едва проклевывались мутными пятнами, а уж дальше, и говорить нечего, совсем ничего нельзя было разглядеть, и казалось, никогда не было ни леса, ни колхозного скотного двора, ни клуба с высокой крышей... Всё исчезло на горизонте, и главным местом этого импрессионистического мира оказалась изба, в которой остановилась Зоя…»
Умирающая деревня - знакомый до боли грустный и все же светлый мотив. Как и образы её последних хранительниц - сгорбленные, но не сломанные жизнью старухи. Лаконично и точно автор рисует их почти иконописные лики. А вот схожий типаж, но уже в другой обстановке. Кричащая убогость заводского барака. Здесь бедность и тяготы существования не смоются теплым весенним дождем, не растворятся в вольном деревенском раздолье. А грязь и нищета спрессованы, словно залежалые отходы на дне мусорного бака:
«Ледяйкина родилась и жила в старом, покосившемся в сторону грязной речки огромном двухэтажном бараке, со стенами из дранки, на множество узких комнат. Барак постоянно находился в аварийном состоянии. Со всех сторон его обступала неистребимая, в человеческий рост, свирепая крапива. Разболтанная входная дверь на ржавой, провисшей пружине постоянно с писком и воем ходила ходуном, стучала даже от небольшого сквозняка, но никто из жильцов вовсе не собирался её чинить…
По коридору, широкому и чёрному, бегали и ползали чьи-то чумазые дети. На стенах висели какие-то совсем вышедшие из употребления вещи, вроде ржавого велосипеда без колес, прохудившегося дореволюционного самовара или рваных сапог…»
И на этом унылом фоне вечно стирающая, не знающая никакой другой жизни мать главной героини:
«Согнутая мать стояла над узким оцинкованным корытом и лихорадочно терла о стиральную доску белье. Руки у нее все были в трещинах, кровоточили, ногтей почти не было. Но она упорно, как будто в неё свыше заложили программу каждый день стирать, стояла над корытом…Выглядела мать в клубах пара, шедшего от огромного кипятящегося бака на плите, вдохновенной. Её синеватое, морщинистое лицо постоянно сжималось в каком-то остервенении, как будто она шла в атаку на невидимого врага».
Но идём по галерее дальше и перед нами уже совершенно иной портрет. Героиня рассказа «Огни Москвы» - хрупкое порождение декаданса на фоне изящных вещей и видов на центр Москвы из окон элитной квартиры:
«На ней было тёмно-синее длинное платье со шлейфом, в котором она любила ходить в темноте. Она идёт, и тень по зеркальному паркету идёт за нею...
Вид из окон был завораживающий: из одного окна был виден с куполами соборов Донской монастырь, чуть в стороне от него - Алексеевская больница, а там и Ленинский проспект... Если смотреть в другое окно, то можно было долго любоваться Нескучным садом, старым Бородинским мостом и новыми небоскрёбами на Пресне. А в третье - виден на горизонте краснокирпичный флорентийский Кремль, золотоглавый, устремленный в небо всею своею плодотворящей мощью Иван Великий, а дальше над рекой - почти нью-йоркская высотка на Котельнической набережной…
Софья с предчувствием удовольствия сначала погладила ладонью ламинированную суперобложку с изображением обнаженной женской фигуры античных форм, а затем бережно открыла большой тяжелый альбом, пролистнула несколько мелованных страниц, проложенных тончайшей папиросной бумагой…»
За широкой спиной мужа олигарха создание «не от мира сего» живет среди красивых дорогих предметов, своих детских игрушек и зарубежных романов. Живет, как хрупкий мотылек однодневка, не понимая, что за всё в этом мире платишь либо ты сам, либо за тебя платит кто-то другой. Но не будем строго судить, ибо сказано: «Не судите, и не судимы будите!»
И вот мы в следующем зале. Перед нами две столь разные героини рассказа «Провинциалочка». Маргарита Прошина мастер в изображении знаковых мелочей. Слепящий свет аэропорта, сломанный каблук на туфле и набитая консервами сумка лучше пространных описаний передают чувства приехавшей обустраивать свою жизнь в Москве провинциалки. Так же как неимоверные узкие джинсы и ровная челка под бейсболкой сразу рисуют перед нами уже другой образ женщины, давно и успешно «покорившей» столицу.
На следующей стене новые картины, и у каждой тоже свой уникальный фон. Тут и группой портрет дружной советской семьи в рассказе «Шуба». Аристократический кабинет иммигранта первой волны. Картины счастливого детства героини другого рассказа:
«Долгожданные дни. Никаких опостылевших уроков. Утро начиналось с пьянящего чувства свободы: хочет - лежит, хочет - смотрит по телевизору фильмы «про любовь». Никакого будильника! День, бесконечно длинный, впереди. Зимой - ёлки, подарки, конфеты, мандарины…»
А галерея уводит нас все дальше и дальше. Путешествие обещает быть долгим и интересным.
В книге: Маргарита Прошина "В потоке классики", издательство "Книжный сад", 2020