Маргарита Прошина
БИБЛИОТЕЧНЫЙ ДОЖДЬ
рассказ
Старушку Фокину сильно крашенные волосы молодили, но не настолько, чтобы ей можно было убавить возраст лет хотя бы на десять, потому что старость чувствовалась и в сухоньком лице, и в довольно заметной сутулости, как будто она всё время смотрела себе под ноги, и в быстрой семенящей походке. Маленькая Фокина была очень проворной. И отчего это к старости такие маленькие женщины становятся такими шустрыми?
Из вагона выскочила первой и на эскалатор заскочила впереди всех, поднялась, и первая же побежала к выходу. А там огромная толпа. Стоят без зонтов. А ливень хлещет по неприкрытым ступеням ямы метро. Но Фокину это не смутило. Она на ходу извлекла из сумки зонт и, пронырнув сквозь людской затор, открыла его, не забыв упрекнуть народ: «Зонтики нужно брать с собой! Предупреждали же отовсюду, что будут дожди!»
Дожди-дожди, ты подожди, а я побежала. В переулке бежали дождевые ручьи. Зонт гудел от стука капель. Летние туфли хлюпали, начерпав воды из глубоких луж. Дождь тёплый, сильный, но не злой. Фокиной он понравился. Взбегая на ступеньки к своей застекленной библиотеке, мелькнула молния из «Мастера». А он такой же ливень описывал? Вот интересно. Надо посмотреть.
Девочки уже уютно были на месте в комнате отдыха, для сотрудников, больше похожей на просторную кухню, с газовой плитой, с навесными шкафчиками и полками для посуды, с горячей и холодной водой, а рядом с этой комнатой отдыха располагалась душевая. Ну, разве библиотекари когда-нибудь откажутся от такой малины в бумажной библиотеке?! Дорожат девочки своей родной библиотекой, крепят дисциплину труда! Фокиной это всегда нравилось. Никаких опозданий!
Ну, вот, сейчас кто-нибудь подумает, что я пойду к стеллажам листать бумажные книги, чтобы найти в них строки с дождём.
Разумеется, какой же опытный библиотекарь будет листать бумажные книги, когда есть компьютер. Фокина у него целыми днями и пребывала. И сейчас предвкушала поиск дождей у любимых ей авторов. После кофейка, конечно.
Девчонки кофе в кабинет принесли, и печенье с зефиром.
Экран засветился, курсор чёрной мушкой забегал по авторам крупного литературного сайта. Сделав глоточек кофе, Фокина решила начать просмотр дождя с Данте.
Пожалуйста, в секунду по команде Фокиной найти «дождь» у Данте, она уже не в библиотеке, в которой отработала шестьдесят лет, а там, в глубинах текста.
Обрушился «и хлещет дождь, и мечет вихрь ненастный», тяжёлый дождь, разрушительный как наказание за жизнь неправедную. Так вот он - ад! Я уже переживала подобный страх и ужас. Где? В аду у Данте:
И воздух стал тяжелым от воды;
Пролился дождь, стремя по косогорам
Все то, в чем почве не было нужды,
Потоками свергаясь в беге скором
К большой реке, переполняя дол
И все сметая бешеным напором.
Ужель и я с таким дождём живу, переливаясь в буквах новой жизни? Божественные строки наяву пронизывают сон моей отчизны.
Отпробовав чудесного зефира, мелькнула мысль, а что насчёт дождя у Мандельштама?
Какой же дождь у Мандельштама? Холодный, тихий, молодой… «… Где милая Троя? Где царский, где девичий дом? Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник. и падают стрелы сухим деревянным дождем, и стрелы другие растут на земле, как орешник». Я открываю вновь и вновь стихи стихийного поэта. Ещё недавно в стране советов торжествовали рифмачи про танки, пушки и победы. А Мандельштам нигде не числился. Такого поэта нет, говорили, и не было. Московский дождик за окном. Я открываю «Разговор о Данте» и упиваюсь мыслью Мандельштама о том, что поэтическое слово есть пучок, и смысл из него торчит в разные стороны. Так дождь у Мандельштама солёный на вкус, что- то на крыше бормочет. Каждое слово поэта - многозначно, он чувствует слова на вкус, на ощупь, слышит их - «сухие жалобы кропят, как дождик мелкий..."
Невероятно! Волшебство и только. Какие там бумажные изданья! Да-да, сама в себе вздыхает Фокина. Бумага кормит меня всю жизнь. Как вы отстаиваете своё существование, с каким азартом превознося бумажные книги, как будто интернет ещё не изобретен.
И текст на бумаге не напечатан. Фокина открыла Максимилиана Волошина.
Я одна в густом тумане. Я сама превращаюсь в дождь. Я стучусь в окно дождём. Стекло покрыто не каплями, а льдинками мелкими, которые заглядывают в комнату, как будто просят разрешения войти и погреться. Издалека доносится стук колёс электрички «В вихре рыданий и стонов// Слышится песенка вечная.// Скользкие стены вагонов// Дождик сечет...». По мысли Волошина, царственная наука слова создаёт будущее. Я думаю, если в слова всмотреться внимательнее, а потом заменять одну букву на другую, то можно создавать новые слова до бесконечности. Дождь Волошина покрывает камень патиной, глубоко проникая своими тонкими пальцами в камень, шлифует горы, призывает «Всё видеть, все понять, все знать, все пережить,//Все формы, все цвета вобрать в себя глазами,//Пройти по всей земле горящими ступнями,//Все воспринять и снова воплотить». Я акварелью стала на стекле.
Не поднимая рук к бумажным книгам, я вижу дождь по строчкам бьёт, как нерв.
Сегодня я задумалась о воде, мне захотелось её рассмотреть, воспеть, поблагодарить, наконец. Сколько ощущений связано с ней! Крупные капли дождя падают на голову, они пугают силой своей неприветливой, оглушают громкими ударами. Я пытаюсь прикрыть голову руками. Струйки воды текут за воротник. Вода мутная какая-то. Я ускоряю бег. Гром гремит. Молнии сверкают. Такой шквал советского ливня обрушился на голову Зощенко в 1946 году, пытаясь смыть не только лично его, но и его произведения. На какое-то время потоки этого разрушительного дождя барабанили по голове, закрывая свет. С той поры минула не одна гроза и смыла тех, кто воду мутил, и тело Зощенко исчезло, но живут произведения его, обрастая всё новыми смыслами, о которых даже автор не догадывался. Сейчас прошла гроза. Я поднялась, чтобы закрыть окно.
Я не удивляюсь тому, что погода у нас имеет обыкновение круто меняться. Накануне холодный ветер затягивал окрестности туманной сеткой дождя. Фасад дома напротив представляется мне живым, точно морщинистое лицо глядит из-под огромной шапки впадинами окон, по стёклам которых нескончаемым потоком льются слёзы. Ничего подобного припомнить не могу в начале лета. В такую ненастную погоду хорошо открыть томик Бунина: «День был серый и дождливый. От надвигающихся туч в комнате темнело; в сумраке мелькал красноватый отблеск молнии, после чего начинался где-то вверху смутный рокот. Он приближался тяжкими раскатами, так что дрожали стекла, и вдруг разражался треском и резкими ударами над самой крышей дома... И начинал сыпать дождь, сначала осторожно, потом все шире и шире… Тяжелый запах цветущих тополей наполнял сырой воздух. Дождь лил, ровно и однообразно шумя по траве и деревьям…». Я даже вздрогнула от такого невероятного совпадения, как будто Иван Алексеевич - рядом.
А между тем уже вторая неделя июня близится к концу, а я всё тепла и солнца жду, каждое утро тревожно смотрю - разошлись ли тучи, выглянуло ли солнце, утих ли ветер, незваный гость с полюса северного. Как же точно настроение мое совпало со строчками Домбровского: «Ночь и грязь. Домов квадраты//Крестит дождик полосатый.//Тучи мчатся, ночь темна...//Ветер кинулся в окно;//Оплывают тихо свечки,//Утомленные давно.//Мелкий дождик нудит, нудит...». Хватит уже воду лить, пора успокоиться и дать возможность полюбоваться цветением и пением соловьиным. Ранним утром иду я по сказочному городу-саду, утопающему в садах, любуюсь его синими и зелёными мазанками, вдыхаю чудные запахи весеннего цветения, слушаю птичье многоголосье. Солнце ещё не взошло, но чувствовалось, что город вот-вот проснётся.
Сидит Виктор Петрович на берегу и уныло смотрит на удочки. Поплавок неподвижен, как и вода, даже воздух как будто остановился. Белые и пузыристые, словно мыльная пена облака неспешно плывут по небу. «Вначале плыли светлые облака, вслед за ними поползли серые, потом - совсем темные. Солнце, клонившееся к закату, нырнуло в тучи раз, другой, мелькнуло в голубом разрыве и скрылось. Стало тихо и сумрачно. Налетел откуда-то ветер, зашумел кустами… Ветер налетел с новой силой, сморщил гладь реки, приземлил кружившихся ворон. Потом на несколько минут наступила тишина. Казалось, все живое кругом притаилось, ожидая чего-то. Но вот в кустах зашуршало, на воде появились мелкие кружки от первых капель. И вдруг разом, сплошной полосой хлестнул дождь. Река мигом покрылась лопающимися пузырьками». Я настолько погрузилась в чтение рассказа Астафьева «Тёплый дождь», что промокла до нитки. Хорошо хоть успела книгу спрятать. Искать убежища уже было поздно, а дождь все шумел и шумел.
Совсем уже около дома стал крапать дождь. «Откуда на безоблачном небе дождь?» - спросила я у домиков, но старые камни домов, мокнущие под дождем, не ответили мне. Затихли птицы, лишь ветви деревьев перешёптывались о чём-то своём. Разошелся дождик, не видать было даже фонарей, и сырой ветер, налетавший откуда-то из равнин, был жуток. Затем, «выпали дни полной, загадочной тиши. Целый день легкие серебристо-серые облака стерегли болото, вглядываясь в заснувшие травы, а к вечеру лицо их мутнело, хмурилось, и вниз падала мертвенная тень. Потом тихо, чуть заметно выпадал дождь. Казалось, тонкие капли его, бороздившие воздух, не весили и сползали вниз с неба неизвестно зачем… небо, все темневшее, пухнувшее и по-прежнему молчаливое, распростершееся над… побледневшим, замершим болотом, небо, славшее такой робкий и странный дождь, казалось таинственным, зловеще-мистичным. Пустота слоем стояла над болотом, и в ней, - тихие и страшные, - шуршали капельки дождика. А к вечеру все это закутывалось в неясные, висящие, беззвучные туманы». Я видела «Сон» Бориса Зайцева.
Открыть новый мир, что может быть более захватывающим? Для меня нет ничего упоительнее богатой лексики, выхваченной прямо из гущи народа. Именно так пишет Сергей Михайлин-Плавский. Язык его рассказов подобен осеннему, но тёплому и частому дождю, сродни весеннему, живоначальному цветению, например: «Слезы брызнули из глаз Юльки, словно золотистые дождинки закапали с голубого неба в солнечный день. Мягким и светлым утром умирала Любовь, не успевшая еще народиться». Грозные тучи смотрят в моё окно, но меня нет в комнате, я «В глубинке» слушаю рассуждения Василия: «Куда и када не приди, вся Россия жалится на худую жизню. Это все одно как засуха: просят, просят люди дожжа, а ево нет и нет. Крестный ход заведут с иконами Божьей Матери, глядишь и проклюнется дождик-то. Нынче бы тожа крестный ход нужон и не тока с иконами...Но все равно, скока ни мало, а дожжь пойдеть!» Я пробую на вкус каждое слово, восхищаясь. А какой подтекст! Дождик-то проклюнется непременно!
Я посмотрела в окно, погода утром была не чудная, а средняя, все небо в тучах, но, во всяком случае, без дождя. Даже солнца луч то и дело внезапно выглядывал из-за туч, и вновь прятался за дождевым облаком, и все опять тускнело прямо на моих глазах. Пасмурно было и в сердце моём. Сильный отвесный дождь внезапно обрушился на голову. На лицах прохожих - струи дождя. Печаль мою уносит дождь, сквозь шум его отчетливо доносится грустный голос Марины Цветаевой:
Дождь убаюкивает боль.
Под ливни опускающихся ставень
Сплю. Вздрагивающих асфальтов вдоль
Копыта - как рукоплесканья.
…………………………………………
"Я стол накрыл на шестерых"...
Ты одного забыл - седьмого.
Невесело вам вшестером.
На лицах - дождевые струи...
Как мог ты за таким столом
Седьмого позабыть - седьмую...
Передо мною мелькнула её неприкаянная жизнь полная скитаний и лишений, сердце сжалось от слов «... Друг! Дожди за моим окном,// Беды и блажи на сердце... // Ты в погудке дождей и бед -// То ж, что Гомер в гекзаметре.// Дай мне руку - на весь тот свет!// Здесь мои - обе заняты». Сколько ненастных дождей выпало на её долю!
Я люблю ночной дождь, когда он струится как тихая шёлковая музыка, особенно, «когда вдвоем, когда и думать не надо, о чем говорить: само говорится». Так и скачут, и играют слова, как весенний дождь. Такой поток, что Андрей Иваныч, герой повести Замятина "На куличках" останавливает меня. У Змятина дождь весёлый «Вдруг как запрыгают светлые капли, как засверкают. То-то потеха! Набросились на зелёное, шумят, шебаршат: буйную какую-то школу ребятенок выпустили на перемену - и они подняли веселый содом. И опять смотрит солнце - еще яснее: умылось…». Слёзы как дождь: «Брызнули… слезы из глаз - как дождь давно жданный летний, брызнули - и высохли в ту ж пору, радость высушила», дождь, как слёзы: «Заслезил дождичек меленький…». Светлый и тёплый дождь Замятина снится мне. Я протягиваю руку, чтобы дотронуться до него и засмеяться от нестерпимого счастья. «Дождь сразу перестал - как перестает реветь капризный мальчишка, заметив, что на него уже не смотрят».
Я слышу в тишине, как по крыше дождь лепечет, ноет и стенает. Всю «ночь и идет дождь, мелкий дождь, шепчущий, неодолимый. Он шуршит за стеной, передо мной в окне висит единственная звезда». Дождь у Исаака Бабеля в рассказе «Старательная женщина» так созвучен моему нынешнему настроению, что я, забывая обо всём, следую за автором. Слова ведут меня туда, где «низкое небо было изборождено тучами, налито мраком и дождем. Речь героев Бабеля «сыпется, как летний дождь». Дождь у него печальный созвучен жестокому перевороту, который чёрной тучей накрыл окружающий мир летней тяжёлой грозой, опрокинувшейся на него потоками чёрной воды.
Дождливый Чехов передаёт состояние героев, когда тоска на душе, то и погода пасмурная, и тучи небо заволакивают, и ветер гуляет, поднимая пыль и мусор с земли. Когда на душе - серость, хмурость, подавленность, тогда солнце прячется за облаками, хмурятся деревья и воздух, стены домов и церквей принимают бурый, печальный цвет. А вот в «Дуэли»: «Пока в духане происходил богословский разговор, Лаевский ехал домой и вспоминал, как жутко ему было ехать на рассвете, когда дорога, скалы и горы были мокры и темны и неизвестное будущее представлялось страшным, как пропасть, у которой не видно дна, а теперь дождевые капли, висевшие на траве и на камнях, сверкали от солнца, как алмазы, природа радостно улыбалась, и страшное будущее оставалось позади». Вокруг так серо, тускло, безотрадно, хоть огонь зажигай. Вместе с Чеховым томлюсь серыми буднями российской жизни, нестерпимо хочется солнечного тепла и света.
Настроение моё сегодня такое же, как у героя рассказа Булгакова «Морфий»: «Дождь льет пеленою и скрывает от меня мир. И пусть скроет его от меня…». Минуло немного меньше века с той поры, как юный врач Булгакова записал: «Целыми днями и ночами лил дождь, и капли неумолчно стучали по крыше, и хлестала под окном вода, стекая по желобу в кадку. На дворе была слякоть, туман, черная мгла, в которой тусклыми, расплывчатыми пятнами светились окна фельдшерского домика и керосиновый фонарь у ворот…». Под всхлипывания косого дождя смотрю на буквы, которые складываются в дождь. Это просто волшебство какое-то! Мысль о том, что вся великая литература состоит из дождя букв, поражает меня.
Я страстная чёрная дева скрываюсь от жара вождя. Под моими «ногами верблюдов сплетение тел, дождь отравленных копий и стрел». Раскалённое солнце пустыни преследует меня, но внезапный гром и струи дождя остужают любовь. Открываю глаза. Вижу капли на стеклах судьбы. Небо в тучах висит надо мной, как шинель пехотинца. Зеркалами объята душа, отражая века и пространства. Миг волненья угас. Дева чёрная стала белее прозрачного снега. Волшебство превращений диктуют «веселые сказки таинственных стран» Гумилёва. Только крылья любви поднимают над миром угрюмым, только пламенный дождь возвышает до звёзд человека.
У Достоевского даже если нет дождя, то всё равно ощущается сумрак. Несчастные герои мокнут под проливными дождями мрачных обстоятельств, повязанные родственными связами, фанатичными идеями, психическими расстройствами. «…надвинулись со всех сторон страшные тучи; ударил гром, и дождь хлынул, как водопад. Вода падала не каплями, а целыми струями хлестала на землю. Молния сверкала поминутно, и можно было сосчитать до пяти раз в продолжение каждого зарева». Очистительная гроза преображает Раскольникова. Он ощущает прилив освобождения от любой душевной тяжести. Эта гроза послужила толчком к раскаянию.
У Кувалдина дождь шумит метафорой: плачет шиповник, лепестки которого сыплются на темно-зеленую траву от удара капель по лепесткам; серебряный дождь переливается в свете прожекторных лучей вверху сцены на черном фоне задника; «звучание голоса Рейнгольда напомнило шум дождя». Волны проливного дождя сильно застучали «по крыше, черной "эмочки", стоявшей у ворот», когда у Евграфова, персонажа романа «Философия печали», горько щемило сердце, «а на душе было непогоже и сумрачно, как в дождливый осенний день...». Я иду по «Улице Мандельштама» и слышу, как Осип Эмильевич говорит Кувалдину: «Стало быть, мы умрем - дождик будет за нас жить... Будет движение - будет и жизнь: как же можно было бы тогда объяснить движение галактик или поведение цефеид, например, которые постоянно пульсируют, сжимаются и разжимаются под действием противоборствующих сил... Нас не будет, но будет движение, борьба, а значит, жизнь…».
Набок Набоковым свалено небо. Рушилась ночь за окном, «дикое, бледное блистание летало по небу». Стоило мне подумать о том, что у Набокова дождь перекошенный, тревожный, как именно гроза с молниями на полнеба переворачивает всё вверх дном. Ливень не унимался. А вот «Пасхальный дождь»: «Жозефине казалось, что дождевая прохлада течет по ее жилам, она не могла оторвать глаза от струящегося неба - и дышащий, млеющий дождь был так приятен, так умилительно вздрагивал лист, что захотелось ей смеяться, смех наполнил ее, - но еще был беззвучным, переливался по телу, щекотал нёбо - вот-вот вырвется сейчас...». За окном дождь постепенно стих, а на востоке появилась ослепительная полоса.
Дождь у Белого такой же смутьян, как и события, происходящие в романе «Петербург». Дождь бьётся о стены, о стекла. Толпа «…разревелась… миллионами живых заклинающих голосов!» Иносказательность и многозначность страшных событий, происходящих на пространстве Невы, погружают в водоворот времени. Я вижу бледно-серую гнилость на краю земли. Наступил конец бесконечности. Это сквозь серость и гнилость уже что-то шептал ядовитый октябрь. «Ударяя о стекла слезами и ветром; и дождливые слезы на стеклах догоняли друг друга, чтобы виться в ручьи и чертить крючковатые знаки слов; в трубах слышалась сладкая пискотня ветра, а сеть черных труб, издалека-далека, посылала под небо свой дым. И дым падал хвостами над темно-цветными водами…». Андрей Белый предвидит, как «раскидается холодная свистопляска - пo полям, по лесам, по селам, чтоб гудеть, нападать, хохотать, чтобы градом, дождем, гололедицей искусывать лапы и руки - птиц, зверей, подорожного путника, опрокидывать на него полосатые бревна шлахт-бау-мов… обнаруживать бездомность и бесконечность пути и протягивать мрачные мрежи из реющих мороков...». Я от Белого делаюсь чёрною в диких воплях чухонских болот.
Старенькая Фокина окружена поэзией дождя. У экрана, в мягком кресле, с чашкой кофе.
У Арсения Тарковского дождь окрашен поэзией чувств, живой «дождь бежал по глиняному склону,
гонимый стрелами, ветвисторогий…». Любовь настигает нас вне всякой зависимости от места и времени в самый неожиданный день и час. Если встреча состоялась в ненастный день, то он тут же преображается в день, озарённый светом, а сквозь «капли дождевые», как у поэта в «Ночном дожде» виднеются радуги «вокруг неярких фонарей», как вестники близости любимого человека. День этот память хранит, как особенный, полный тайных знаков. Дождь Тарковского в этом стихотворении светлый, пронизанный грустью неотвратимого расставания.
…Как слёзы, капли дождевые
Светились на лице твоём,
А я ещё не знал, какие
Безумства мы переживём.
Я голос твой далёкий слышу,
Друг другу нам нельзя помочь,
И дождь всю ночь стучит о крышу,
Как и тогда стучал всю ночь.
Стук каблуков за дверью отвлёк Фокину от дождей. И до чего же сильно стучат женские каблуки! Из дерева или металла их делают? Бывало, идёт Фокина по переулку, а сзади стук. И складывается у старушки такое впечатление, что её преследуют. Сама Фокина носила мягкую обувь, и ходила почти беззвучно. Крохотная беззвучная старушка Фокина увидела в проёме приоткрывшейся двери лицо Маши, из абонемента, с округленными глазами, и сразу догадалась:
- Идут?
- Да.
Было и без того ясно, что надвигается инспекция. По отчетам в библиотеке Фокиной ежедневно бывало до сотни читателей, на самом же деле едва один какой-нибудь чудак заглянет.
- Действуем, как обычно, - спокойно сказала Фокина.
И сама взялась за телефон. По звонкам сотрудниц через полчаса библиотека была переполнена читателями: бабками и дедками, племянниками и внуками, тётками и дядьями, золовками и падчерицами, в общем, всеми родственниками и друзьями библиотекарш.
Проверяющие, в составе трёх человек, как всегда оценили работу библиотеки на «отлично».
"Наша улица” №213 (8) август 2017