Маргарита Прошина
СТАРУШКА
рассказ
Пожалуйте в сумасшедший дом. Галина Фёдоровна никак не могла уснуть. Вот идёт она по Старому Петровско-Разумовскому проезду и на пересечении его с улицей 8-го марта вспыхивает от воспоминаний, потому что видит забор, за которым сама была, который рифмуется часовенками, напомнившими Галине Фёдоровне памятник на могиле Чехова, и она знала, что автор Шехтель, прошла полоумненько вдоль ограды, прокрутила в голове известные ей сведения, что прежде здесь располагался санаторий известного на рубеже XIX-XX веков психиатра Усольцева, одним из пациентов которого был Михаил Врубель, который создал в лечебнице множество работ, в том числе портреты Брюсова и Усольцева, а ограда санатория была построена Шехтелем по эскизам Врубеля, после его смерти. Вот он, дом родной, дорогая Галина Фёдоровна! С Врубелем под ручку к Шехтелю пойдём. Ассоциация с памятником Чехову на Новодевичьем не случайна, ограда на могиле писателя выполнена тоже по проекту Шехтеля, вот такая перекличка гениев, с Шехтелем же хозяин санатория дружил.
Галина Фёдоровна никак не могла уснуть.
Ну, и не спи! Чего ты каждый день ложишься, как заведённая. Не можешь спать, так не спи. Вывод-то абсолютно примитивен. Нет, знает, что не заснёт, но всё равно укладывается на постель. Просто с ума можно сойти от этих ночей. В клинике помогали поспать. Сделают укол и засыпаешь. Но всё время жить на уколах вредно. Организм должен сам разбираться, где день, а где ночь. Встал, лёг, встал, лег. Да не забывай глазки закрывать. С открытыми глазами спать неудобно. Хотя Галина Фёдоровна пробовала засыпать с открытыми глазами, но не получалось.
Душа, как рояль, и настройка её для Галины Фёдоровны есть путь к раскрепощению. Столкновение внутреннего мира с миром внешним нередко приводят к дисгармонии. Каждый раз настройка требует всё больших усилий. У рояля есть струны и, когда он переживает, то захватывает Галину Фёдоровну полностью. Что уж говорить о струнах её души! Их звучание определяет мысли и поступки, создаёт её музыкальную. Струны души и тела дарят истинное понимание счастья. Состояние это настолько хрупкое, что малейшая неосторожность может его разрушить.
Вертелась с боку на бок, взбивала несколько раз подушку, которая в эту ночь как будто истончилась, но голова проваливалась по-прежнему, тогда она положила на неё вторую подушку, которая лежала на кресле рядом с кроватью, но так получилось ещё хуже, слишком уж высоко, тогда она нащупала выключатель ночника над головой, включила свет и зажмурилась:
- И это постоянно происходит, никак не могу заснуть, но не хочу принимать ничего снотворного, даже лёгкого, - и опять повторила в который раз: - Организм сам должен управлять бодрствованием и сном. Легко сказать, когда организм функционирует бесперебойно даже на излёте лет… Только третий час, а сна нет совсем, - произнесла она, взглянув на светящиеся цифры часов напротив кровати.
Она встала, подошла сначала к окну, раздвинула шторы, увидела в доме напротив несколько светящихся окон, снова сомкнула шторы, а потом - к письменному столу, включила настольную лампу, села, открыла на закладке Шопенгауэра, но не сразу стала читать, а продолжила разговор с собой:
- Это, конечно, сущие глупости, но в глубине души хотелось бы заглянуть в другие окна, узнать, что там происходит. Быть может, там такая же, как я, книжная старуха, не спит, а может, жена с мужем спорят, - сказала она и опустила глаза на страницу книги, - вот ведь современная молодёжь, чуть не так что, сразу вспыхивают, спорят, угрожают разводом. Воспитанные люди разве так жили? По сути дела, я со своим любимым мужем никогда не ссорилась, поскольку всегда была занята в институте, а он у себя в министерстве, да и оба мы терпеливыми были, вот за это и ценили друг друга…
Забор вокруг клиники рифмуется часовенками, напоминающими памятник на могиле Чехова неслучайно, их связывает имя архитектора Шехтеля, который построил его по эскизам Врубеля, после его смерти, а ограда на могиле Чехова на Новодевичьем из того же ряда, тоже выполнена по его проекту, возможно Шехтель намерено использовал часовенки, напоминающие памятник Чехову, выполненный по проекту Браиловского, вот такая перекличка гениев.
Затем Галина Фёдоровна прочла несколько строк из Шопенгауэра, то место, где он говорил вот что: «Будем откровенны: как бы тесно ни связывали людей дружба, любовь и брак, вполне искренно человек желает добра лишь самому себе, да разве еще своим детям...»
Опять встала и пошла на кухню. Проверила, выключены ли конфорки, поставила чайник и села за стол, как только он закипел, она взяла с рабочего стола бокал, достала маленькую сушку, в который раз восхитилась её размером и сказала:
- Чего только не придумают, прежде, таких крошечек не было. Времена какие настали! Чего только нет в магазинах, и на рынки нынче везут всё со всего света…
Галина Фёдоровна налила себе кипятка, подула на него и осторожно пригубила. Затем медленно, чтобы не уронить ни крошечки, откусила кусочек от сушки, провела по нему кончиком языка, тщательно прожевала и пригубила кипятка из бокала, и по привычке предварительно подула на него.
Вот что удивительно, она всё время разговаривала сама с собой. Дома, конечно, в самом натуральном виде разговаривала, то есть произносила слова отчётливо вслух. На улице этим не занималась, говорила про себя, и ей казалось, что это самая натуральная форма разговора, никого не тревожишь, со стороны представляешься молчаливой, а идёшь и говоришь. Без разговора с собой жить вообще невозможно. И не так одиноко. Забываешь, что одна в квартире, говоришь с собой, даёшь указания, что сделать в первую очередь, что во вторую. И каждый день голос, то внешний, то внутренний даёт указания. Пустот без дела не остаётся. Больше того, крутится целый день, вся в делах. А дел не видно. Вот как хитро устроена жизнь.
Шум поднимающегося лифта привлёк её внимание. А в голове всё крутился Шехтель.
Камергерский переулок сам стал театром в архитектурном плане. Скамейки, фонари, пешеходная зона. Чехов! Станиславский! Немирович-Данченко! Верю и не верю. Здание Художественного театра превратил в «изящный храм искусств» Шехтель, создания которого в стиле модерн являются подлинными жемчужинами Москвы. Фасад напевно перекликается с доходными домами в переулке, создавая единый ансамбль. Приглушенная зеленоватая окраска стен в сочетании с тёмным деревом, орнамент в стиле модерн, надписи на фасаде придают ему ярко выраженную индивидуальность. В Камергерском переулке невольно погружаешься в атмосферу чеховских пьес, я сажусь на скамейку, и передо мной проходит, покашливая, Антон Павлович на репетицию «Чайки».
Опять лифт гремит.
- Кто это там, среди ночи разгуливает, - произнесла она, - лишь бы не скорая, уж лучше пусть это будет полуночник, Витька, из 57-й, наверное, опять за выпивкой бегал. Вот беда, такая семья была хорошая, Витя в детстве был просто ангел, но после матери, такая светлая была женщина, кто бы мог подумать, что ей выпала такая короткая жизнь. Муж, правда, порядочный человек оказался, сына в институте выучил, устроил на хорошую работу, но стоило ему уйти к женщине, не век же вдовцом жить, как сын пошёл в разгул…
Галина Фёдоровна никак не могла уснуть.
В доме на углу Большой Никитской и Малого Кисловского переулка стоит величественное здание из красного кирпича. Фасад его, как терем сказочный о трёх этажах, богато украшен полукружьем арок второго этажа, окна двух башенок завершают треугольники, а венчают башенки нарядные кокошники. Стою и восхищаюсь европейскими формами молодого архитектора Шехтеля, свободная фантазия которого соединила разные стили, при этом создала то ли терем старинный, то ли особняк в готическом стиле в центре Лондона, а уж назвать его можно и псевдорусским, и свободным европейским. Главное, что фасад сохранил свой исторический облик и является украшением Большой Никитской улицы.
Галина Фёдоровна тяжело вздохнула, накапала себе 15 кремлёвских капель и легла.
Бессонница в последние годы всё чаще навещала Галину Фёдоровну, она уже смирилась с ней и, проснувшись, в размышлениях отправлялась в своё прошлое, с интересом и удивлением просматривая свою жизнь, как занимательный фильм, некоей девочке, которая с годами всё больше вызывала у неё слёзы умиления и нежности. «До чего же ты наивна и доверчива была, - сказала она той, маленькой Галочке, с толстыми косичками и вплетёнными в них золотистыми, как одуванчики ленточками, - после смерти бабушки. - Ты всё на облака смотрела и приветливо махала ей рукой, потому что девочки из пятого класса сказали тебе, что бабушка теперь плавает на облаке вокруг земли, и всё видит, а ты перед сном просила её взять тебя на облако ненадолго, чтобы увидеть сверху всю землю». Галина Фёдоровна усмехнулась, смахнула слезу и выключила свет. Легла и как-то незаметно уснула.
В девяностые годы в саду «Эрмитаж» построено в стиле модерн здание «Новой оперы», где блистал Евгений Колобов, радуя искушённую публику оригинальностью и новизной прочтения известных опер. Сам сад «Эрмитаж» напоминает мне сказочный театр на природе, а тут ещё возник замок, ассоциирующийся с гениальными произведениями в камне Шехтеля. В этом современном чуде архитектором Владимиром Котельниковым удачно сохранены элементы стиля «Зеркального театра», поэтому «Новая опера» не нарушила облик любимого москвичами сада, в котором, кстати говоря, в конце XIX века начинал Константин Алексеев, сын владельца золотоканительной фабрики, ставший впоследствии знаменитым Станиславским. С 2003-го года театр носит имя Евгения Колобова, а оперы, поставленные им, по-прежнему восхищают публику не только в Москве, но и во всем мире.
Галине Фёдоровне часто снились странные сны. Например, однажды она увидела себя у моря с ног до головы обсыпанной песком, и ей стало очень хорошо оттого, что она вернулась в свое детство, но сон быстро сменился на другой, какой-то мужчина встретил её с фонарем и назвал старухой, и Галина Фёдоровна уже успела представить себе старухой, но вдруг увидела саму себя со стороны и оказалась миловидной и совсем еще молодой, лет девятнадцати, с ромашкой в густых волосах, высокого роста, как будто она родилась в позапрошлом веке под сенью Летнего сада и её воспитание пришлось на раннюю екатерининскую эпоху.
Потом видит усталого Гоголя, закутавшегося в плащ, садящегося в каменное кресло, печально наблюдающего суету и спешку очередного поколения прохожих. Ничего-то не понимают люди, только и умеют, что учить да критиковать, не думая о том, что появляются случайно и исчезают бесследно, а писатель и герои его произведений наблюдают за ними из вечности. Илья Репин был одним из немногих, кто высказывал свое одобрение смелой задумке авторам памятника Андрееву и Шехтелю: «Трогательно, глубоко и необыкновенно изящно и просто». Особое изящество Гоголю придают барельефы, украшающие постамент, выразительно передающие образы наших современников. Сижу в тени и не могу оторвать глаз от высокого неба Гоголя.
Галина Фёдоровна никак не могла уснуть.
Видит забор, который рифмуется часовенками.
В сновидениях Галина Фёдоровна ощущала себя молоденькой женщиной с загадочными глазами, и прекрасно выглядела для своих лет, несмотря на сеточки морщинок у глаз. Но при этом про неё никак нельзя было даже подумать, что это старушка. О таком слове просто не вспомнишь, когда смотришь на Галину Фёдоровну, особенно, когда она опиралась рукой о бедро, вот уж что никак не сочеталось с её возрастом.
Но во снах она была без возраста и пребывала в полной уверенности своей женской привлекательности.
Проснувшись, Галина Фёдоровна понимала, почему ей снятся молодые сны, потому что её душа не старела, невзирая на высоту своих лет.
В библиотеке открыли свое кафе для привлечения публики. Библионочи проводят, Да и её подруге Нине Сергеевне нравилось бывать там. Они брали себе кофе с мороженым и сидели несколько часов в беседах:
- Да, мне всё-таки кажется, что Лев Николаевич довольно прямолинеен в вопросах любви…
- Да, как вы это подметили, - сказала Нина Сергеевна. – Любовь отвергается им прямо с порога…
После смерти мужа Галина Фёдоровна старалась как можно меньше сидеть дома, и проводила время в хорошую погоду в прогулках по паркам и скверам Москвы, открывая многие из них для себя, в дождливые и холодные дни её выручали библиотеки, особенно ей приглянулась библиотека имени Кафки. В фойе читателей встречала цитата из Франца Кафки, начертанная крупными чёрными печатными буквами на белой стене: «Я думаю, что мы должны читать лишь те книги, что кусают и жалят нас. Если прочитанная нами книга не потрясает нас, как удар по черепу, зачем вообще читать ее? Скажешь, что это может сделать нас счастливыми? Бог мой, да мы были бы столько же счастливы, если бы вообще не имели книг; книги, которые делают нас счастливыми, могли бы мы с легкостью написать и сами. На самом же деле нужны нам книги, которые поражают, как самое страшное из несчастий, как смерть кого-то, кого мы любим больше себя, как сознание, что мы изгнаны в леса, подальше от людей, как самоубийство. Книга должна быть топором, способным разрубить замерзшее озеро внутри нас. Я в это верю».
Так вот, ей приглянулась библиотека имени Кафки, которая к тому же находилась буквально в 15 минутах ходьбы от её дома, там на вечере студентов музыкального колледжа она познакомилась с милой и добросердечной женщиной, Ниной Сергеевной, их сблизила общность взглядов на искусство, и любовь к музыке. Какое удовольствие они испытывали в бесконечных беседах о музыке и литературе. Поскольку вечера в библиотеке проходили не реже двух раз в неделю, а потом к ним ещё и прибавились библионочи, на некоторых из них Галина Фёдоровна побывала. Сначала все чинно проходят в зал, рассаживаются.
Рукопись рассказа "Щ-854" была передана в редакцию "Нового мира" женой Льва Копелева, Раисой Орловой в ноябре 1961 года. Она произвела сильнейшее впечатление на Твардовского, и благодаря ему была опубликована в 11 номере журнала "Новый мир" за 1962 год. Твардовский дал название этой вещи "Один день Ивана Денисовича". Повесть, а в журнале это произведение было обозначено именно так, ошеломила и читателей и литераторов. Чуковский назвал её «Литературным чудом», а Ахматова считала, что её должен знать каждый человек в нашей стране. Именно с момента публикации этой повести имя Александра Солженицына стало известно во всём мире. История одного дня жизни в лагере ГУЛАГа Ивана Денисовича Шухова, обычного заключённого написана так просто и так пронзительно, что и сегодня, читать её без чувства боли, сострадания и стыда перед поколением людей, которые прошли через ужасы репрессий и лагерей сталинского режима невозможно.
Выступающие говорят комплименты в адрес прекрасно выступившей златокудрой полной директорши библиотеки. Но все знают, что главное их ждет впереди: рюмка водки.
После монолога последнего выступающего как-то само собой собравшиеся гости разбиваются на группки, и настолько расслабляются, что становятся искренними, высказывают такие мысли, которые в иной обстановке никогда даже бы и не возникли, и дают читающему человеку столько всяческих откровений, сколько он до этого не получал. Наши библиотечные встречи славны именно рюмкой водки, такой заманчивой и такой сладкой, что не требуется никаких особых условий. Можно выпить в переулке или в скверике у фонтана. Там, собственно, и начинается настоящий разговор по душам. Поскольку общество наше было очень зажато, и посиделки ограничивались кухнями, воспетыми неоднократно, чем прославились на весь мир, то с изменением ситуации мы приобщились к раскованности и естественности. Ну, какой праздник может обойтись без рюмки водки!
А из детства?
Например, первое апреля... Остроумные шутки и розыгрыши, возгласы: «Ой, у тебя стрелка на чулке!», или «Девушка, у вас спина белая!», и тому подобное. Галина Фёдоровна напевает: «Голубенький, чистый // Подснежник-цветок! // А подле сквозистый, // // Последний снежок... // Последние слезы // О горе былом, // И первые грезы // О счастье ином...» Светлая грусть о безвозвратно ушедшей беззаботной поре детства неизменно охватывает её именно в такие минуты. Она бойко играет эту пьесу Чайковского из цикла «Времена года» - «Апрель», написанную на стихи Аполлона Майкова «Весна», мурлыкая под нос слова. И всегда слышит голос учительницы музыки, Ольги Сергеевны: «Деточка, мягче касайся пальчиками клавиш! Я должна увидеть и услышать, как ты восхищённо любуешься первым, пробившимся к солнцу подснежником!» Удивительно, но каждый раз в такие минуты с ней происходит одно и то же много лет. Потом Галина Фёдоровна вспоминает скворечники, которые готовили ко Дню птиц. Воспоминания окутывают её неизменным теплом, вне всякой зависимости от погоды реального дня. Галина Фёдоровна готовит угощение птицам, любуюсь ими и мурлычет: «Голубенький чистый…»
Галина Фёдоровна никак не могла уснуть.
Видит забор, который рифмуется часовенками.
Да и её подруге Нине Сергеевне нравилось бывать у Кафки в библиотеке. Они брали с собой мороженное или плиточку шоколада, а любезная Анна Осиповна непременно приносила им кофе, и сидели по несколько часов в беседах в уютном небольшом зале, классической литературы, в котором крайне редко засиживались читатели:
- Мне всё-таки кажется, Ниночка, что Лев Николаевич довольно прямолинеен в вопросах любви…
- Да, как вы это точно подметили, - сказала Нина Сергеевна. – Любовь отвергается им прямо с порога…
- И в то же время, голубушка Нина Сергеевна, он признавал, что мужчины в своём большинстве требуют от женщин достоинств, которыми сами не обладают.
- Да, это так. И всё же бросать любящую женщину на рельсы, несколько вульгарно, вы не находите, Галина Фёдоровна?
- Абсолютно с вами согласна, Ниночка Сергеевна!
Нина Сергеевна встаёт из-за стола, уверенно следует к нужному стеллажу, снимает с полки книгу, как потом выясняется, Экзюпери, находит нужную страницу и, предварительно пояснив, что перечитывая «Цитадель», она вдруг как будто заново восхитилась психологической тонкостью и верностью понимания писателя, что есть истинная любовь, она с волнением зачитала: «Не смешивай любовь с жаждой завладеть. Эта жажда только мучения приносит. Вопреки общепринятому мнению любовь не причиняет мук. Мучает инстинкт собственности, а он противоположен любви. Любя Господа, я, хромой, ковыляю по каменистой дороге, чтобы поделиться своей любовью с людьми. Мой Бог не раб мне. Я сыт тем, чем он оделяет других. Истинную любовь я по неуязвимости распознаю».
- Как прекрасно! - Воскликнула Галина Фёдоровна, - Только такой и может быть истинная любовь!»
Галина Фёдоровну, помимо любви к искусству, связывали с Ниной Сергеевной переживания, связанные с Московской областной психоневрологической клиникой, знаменитой некогда как санаторий психиатра Усольцева, в которой Галина Фёдоровна после смерти мужа лечилась, а, как выяснилось во время их знакомства, Нина Сергеевна навещала там мужа, однако там их встрече не суждено было состояться. Галина Фёдоровна и прежде испытывала особенные чувства к творчеству Врубеля, но его Демон после её пребывания в клинике стал ей порой являться, осуществляя незримую связь с покойным мужем.
В эпиграф к «Белой гвардии» Булгаков вынес пушкинское: «Пошел мелкий снег и вдруг повалил хлопьями». И так вдохновился этой фразой, что буквально в самом начале романа написал: «…был май, вишневые деревья и акации наглухо залепили стрельчатые окна». Он не растолковывает чудесную схожесть цветения и снега, но Галина Фёдоровна чувствует вишнёвый аромат снега и холодную метель цветущих акаций, их нежный аромат. О чистоте помыслов и ясности целей белой гвардии, о её трагедии написан бессмертный роман Булгакова. Чистота, свет, ясность - вызывают у неё, прежде всего, слово «белое». Она перечитывает его вновь и слышит белого облака белую речь.
Живёт в самой себе, и удивляется тому, как весь мир помещается в ней: и Москва с Парижем на Кузнецком мосту, и там, на Ордынке, где китайские свечи горят в византийских церквях... Сама собой в себе живёт! Под сонеты Верлена по Нью-Йоркской Тверской проходит, и в лондонский храм в Старосадском спокойно входит, на Татарской молитвы в мечети поют ей о вечном, в каждом встречном встречает себя. На бульварах строения Шехтеля поражают её взгляд. Встретились в ней все времена и стили под мелодичный звон Ивана Великого.
94 года.
Муж умер 40 лет назад.
Галина Фёдоровна никак не могла умереть.
"Наша улица” №237 (8) август 2019