Маргарита Прошина
ЗАДУМЧИВАЯ ГРУСТЬ
заметки
(часть восемьдесят восьмая)
ЗРИТЕЛИ
Все мы - зрители не только в театре, но и в жизни, одни фиксируют почти всё, даже подтекст, другие же просто по инерции коротают время, не обращая абсолютно никакого внимания на то, что происходит вокруг и слушают только себя. Те, кто проникают в подтекст, начинают сами записывать впечатления от увиденного и услышанного, и создавать свой оригинальный мир, другие же, беззаботно исчезают, незаметно проскользнув по карнавалу жизни, так и не успев для себя уяснить, что же такое жизнь.
ДРОЗДЫ НА ЦВЕТНОМ БУЛЬВАРЕ
Крупнее воробьёв, и больше, чем скворцы, дрозды лесные бродят по бульварам, осваивают центр Москвы! А как же быть с плачем по тому, что в Москве нынче дышать нечем? По мне, так Москва сегодня опьяняет свой красотой, парками, цветами и количеством птиц, которые всё активнее населяют Великий город, в который нельзя не влюбиться, а покинув его буквально на день-два, бессонными ночами, мечтать о новой встрече с дроздами на Страстном бульваре.
ПОЛИВАНОВСКАЯ ГИМНАЗИЯ
Из Малого Лёвшинского переулка вхожу во двор и вижу два полукруглых здания конюшен с деревянными верхними этажами на аркаде белокаменных колонн, позже я узнала, что в том здании прежде была домовая церковь. Фасад охраняют потемневшие от времени маскароны и старинные фонари. Двор поливановской гимназии почти без изменений приехал из далёкого прошлого в наше время. По-прежнему сидят за мольбертами дети, в этих стенах по-прежнему развивают образное мышление учащихся, творческое воображение, образную память, эмоциональность речи, способность к импровизациям. Гимназия эта подарила культуре нашей такое количество образованных творческих личностей, которые составляют цвет культуры, что перечисление их займёт не одну страницу, но я пришла сюда, вспоминая Льва Толстого, Андрея Белого и любимого Максимилиана Волошина.
СПУСК К МОСКВЕ-РЕКЕ
По булыжной царской дороге иду, вдыхая пьянящий разнообразием горячий воздух полевых цветов и трав, останавливаясь всё чаще, чтобы перевести дух, к Москве-реке, мечтая окунуть усталые ноги в прохладную воду. Город притих под синим необъятным небом, сделался игрушечным. По извилистой дороге простирается покой. Сквозь пелену дрожащего от жара воздуха вижу арбу, гружённую арбузами для Алексея Михайловича. Редкий всхлип птицы нарушает знойную тишину, но вот в вышине появляются чайки, парящие в воздушном потоке. Я невольно ускоряю шаг, потому что дорога резко уходит вниз к широкой глади Москвы-реки.
МОСКОВСКАЯ СИРЕНЬ
Переливы соловьиного пения и майское буйство московской сирени, источающей упоительный аромат, навевают море воспоминаний о минувших веснах, о головокружительных восторгах, трогательных обидах, восторженных примирениях, мои губы шепчут строчки Фёдора Сологуба: «Мимолётной лаской мая // Наслаждайтесь, - расцветая, // Увядая, умирая, - // Дней тоской не отравляя, // Всё вокруг себя любя, // Забывая про себя. // Птичьим звучным щебетаньем, // Молодым благоуханьем, // И полуденным сияньем, // И полуночным молчаньем // Наслаждайтесь, - краток срок. // Вечный отдых не далёк».
АЛЫЙ ЗАКАТ
В дневном смешении серых облаков с прохладным порывистым ветром, с краткими дождями трудно было предположить столь живописный закат. Внезапно облака на горизонте рассеялись, и явившаяся тут же радуга полнеба обняла, чтобы следом цветами алыми засиял закат. Подобной величественной яркости я не встречала прежде. День кончился. Обычный день. Он пролетел, как птица, но я хотела удержать его, ведь никогда такой закат не повторится.
И ВНОВЬ АНЮТИНЫ ГЛАЗКИ
И в Александровском древнем саду, и на столичных бульварах вновь засияли пёстрые любимые анютины глазки. Эти отважные цветочки с любопытством смотрят на преображение парков и газонов. День ото дня они становятся всё глазастее от жарких солнечных лучей, как бы спрашивая: «Когда же вы уже дадите дорогу дождю?» Узор их лиловый и жёлтый на тёмном бархате похож на улыбку или на бабочку, которая, улетая, оставила свой портрет. Ах, глазки, анютины глазки, вы детство напомнили мне!
ЧИСТЫЙ ВОЗДУХ
После дождей в Москве воздух настолько чист, что сюда слетаются почти все лесные птицы, а некоторые из них просто поселились в ней, например, трясогузки, дрозды, сойки, а то и вовсе вышагивает на газоне неведомая птица, которую и в лесу-то не так просто увидеть. В парках и на бульварах это меня не удивляет, но когда я встречаю лесную гостью во дворах в пределах Садового Кольца, вдыхая аромат трав и цветов, то мне нет необходимости ехать в лес.
ИСТОНЧАЕТСЯ ТОНКИЙ ТЛЕН
И вдруг я запела на Яузском бульваре Мандельштама, который сам призывает к пению, говоря, что поэзия существует только в исполнении, «когда гортань сыра, душа - суха, // И в меру влажен взор, и не хитрит сознанье», ведь «Песнь бескорыстная - сама себе хвала: // Утеха для друзей и для врагов - смола». Да, я запела стихи Осипа Эмильевича, ведь именно он своим творчеством открыл мне, что каждый из нас способен создавать свой мир, который реальнее так называемой реальной жизни: «Я, создатель миров моих, - // Где искусственны небеса // И хрустальная спит роса». У песни свои законы, высокие по смыслу и любви.
ХОРОШО НА МОСКОВСКОМ ПРОСТОРЕ
С Воробьёвых гор озираю лежащий передо мной потрясающий город и пою: «Хорошо на московском просторе, // Светят звезды Кремля в синеве. // И, как реки встречаются в море, // Так встречаются люди в Москве…». Каких только невероятных встреч не бывает в Москве, так в Большом зале Консерватории на концерте Михаила Плетнева в начале восьмидесятых годов меня окликнула на лестнице красивая девушка, в которой я не сразу узнала Любу, знакомую по совместному туристическому походу по Северной Осетии. Мы разговорились. Она после окончания института вернулась в Хабаровск, приехала в Москву на неделю. На концерт её привела родственница, у которой был абонемент на вечера фортепианной музыки, выяснив, что Люба никогда в жизни не была в Консерватории, она убедила её исправить этот позорный пробел.
КУДА ВЕДЁШЬ ТРОПИНКА
В парке иду напрямую по газону, вижу тропинку, люди любят протаптывать тропинки вдоль и поперёк, пошла и я по ней, напевая: «Куда ведёшь, тропинка милая, // Куда зовёшь, куда ведёшь? // Кого ждала, кого любила я, // Уж не догонишь, не вернёшь…» Воспоминания об утрате родных и близкий людей волной накрыли меня: любовь, нежность, благодарность, грусть-печаль, всё это накрыло меня, слёзы утренней росой выступили на незабудках глаз, но зная о том, что тех, кого любишь, нужно отпускать с любовью, я ускорила шаг по извилистой тропинке, которая вывела меня к бревенчатому дворцу, и я окунулась в минувшие века.
ГЕРАНЬ
Клин бабочек белых увидела я на газоне, наверное, это мираж! Подхожу ближе, а они не взлетают, наклоняюсь, присматриваюсь и обнаруживаю, что это домашняя герань, высаженная сплошным ковром на клумбе! Прежде герань украшала подоконники, в основном красная, реже розовая, белую я не встречала, а уж в таком количестве, никогда и нигде! Дома она пьянила меня резким запахом, стоило только дотронуться до листочка. Поворачиваю за угол дома, и там торжествует герань, трёх цветов в самых разных сочетаниях. Получается, что с исчезновением очаровательных домиков и домишек герань вышла на газоны московские, как память о детстве моём.
НЕ ЗАБЫВАЙ
Друзья собрались в старом московском дворе, вскоре вышел кто-то с аккордеоном, зазвучали аккорды, под трогательную мелодию с волнением зазвучали голоса: «Когда умчат тебя составы // За сотни вёрст в далёкий край, // Не забывай родной заставы // Своих друзей, своих друзей не забывай! // Не забывай, не забывай...» Распахнулись окна, появились улыбающиеся люди на балконах, так в обычный день во двор пришёл праздник дорогих и весёлых воспоминаний, а я весь вечер напевала: «Не забывай, не забывай...», - мысленно обращаясь к дорогому человеку.
НА СТИХИ ТИМОФЕЕВСКОГО
Фильм Мотыля "Багряный цвет снегопада" в своё время произвёл сильное впечатление, запомнились фрагменты песни Ксении, которая, к моему сожалению, не прозвучала полностью, но её пронзительные слова о России, о боли её утраты, хранились в моей памяти: «Эти сосны в снегу // И дубы вековые, // Этот зыбкий закат // И холодный рассвет …// Все что вижу вокруг,// Что зовется Россия - // Я ее полюбил, // А она меня нет…» Прошло время и вот при встрече с Тимофеевском на съёмках фильма Юрия Кувалдина «Волнение» я узнала, что слова к ней и другим песням для этого фильма написал Александр Павлович. В них судьба поэта, как и многих других преданных ей и преданных ею, трагедия не одного поколения благородных, образованных, творческих людей. Я выучила эту песню и невольно напеваю, наблюдая безумие мелькающих дней.
ПИШУ
С превеликим удовольствием, забывая обо всём на свете, ежедневно пишу, перечитываю, зачёркиваю, снова пишу, напевая: «Каждый пишет, что он слышит, // Каждый слышит, как он дышит, // Как он дышит, так и пишет, // Не стараясь угодить...», - и вдруг обнаруживаю, что написала совсем не о том, о чём собиралась, но меня это давно уже не удивляет. Замысел - только повод, чтобы приступить к очередной записи, а результат получается неожиданный, выходит, что слова каким-то непостижимым образом направляют меня. Почему так происходит? - задала я себе вопрос и тут же запела ответ: «Так природа захотела, // Почему - не наше дело, // Для чего - не нам судить».
МИЛЫЙ ДРУГ
Широта и своенравность Москвы-реки, причудливые её изгибы, пароходы и яхты настраивает на пение. Я счастливая до головокружения, в лёгком голубом платье с прелестными оборочкам и синими бантами в косичках, стою на капитанском мостике теплохода, а из динамика доносится: «…ты плыви, моя лодка, плыви, сердцу хочется ласковой песни и хорошей, большой любви...». Жизнь моя - безоблачно прекрасна! Я нисколько не сомневаюсь, что впереди под ласковые песни меня ждёт и хорошая, большая любовь, и интересные встречи, что этот мир придуман для счастья… Плывёт моя лодка в которой со мною рядом разместились любовь и разлуки, радости и горести, и милый друг рядом, и река, и берега прекрасны по-прежнему.
ПЕЧАТНАЯ БУМАГА
Печатная бумага в понимании книг и газет всё более уменьшается, давая размах всевозможным ярким упаковкам и бессмысленным рекламам, которые на протяжении многих лет засоряют почтовые ящики, а книги и газеты теперь летают в интернете, достаточно сделать несколько кликов, чтобы найти то, что нужно в данный момент. Да, печатные издания предпочитают ещё многие представители старших поколений, мы ведь выросли в другом мире, но наши внуки и правнуки отдают предпочтение электронным источникам. Через несколько десятилетий рассказы о печатной бумаге будут восприниматься так, как мы некогда слушали рассказы о рукописных книгах, а информация об огромных тиражах изданий на бумаге будет вызывать недоверчивые улыбки.
В КОНЦЕ УЛИЦЫ
Почему постоянно меня так манит конец каждой улицы? Непременно хочу пройти туда и узнать, что там находится и куда выходит эта улица, и иду, а там ещё одна улица, а за ней что? Так и хожу всю жизнь из конца в конец, открывая всё новые улицы, их дворы, погружаясь в их тайны и истории. Чем больше узнаю, тем глубже понимаю, что процесс этот бесконечен, а незнакомых улиц становится всё больше, но каждый раз я испытываю непреодолимое желание узнать, а что там, в конце улицы?
ЗА СТОЛОМ
Как приятно зайти во двор и посидеть там за белым столом на белой скамейке, покурить, потому что на столе стоит пепельница, не слепят глаза раскалённые солнечные лучи, не слышно шума большого города. Прохлада и тишина переносят меня в летний театр, когда все затаили дыхание в ожидании начала спектакля. Вот из арки выходит Нина Заречная и произносит: «Я - ворона!..» громкое «каррр» нарушает тишину, видение исчезает.
ЗАТЕЙЛИВОСТЬ
Затейливо вести рассказ удаётся истинному писателю, для которого сюжет и прочие хрестоматийные указания второстепенны, потому что он рисует, как Гоголь, словами, создавая изумительный ковёр текста, с прекрасными причудливыми оригинальными узорами и орнаментами, от которых искушённый в высокой литературе читатель не может оторваться, он вновь и вновь возвращается к ним, и разглядывает всё новые узоры, проступающие по мере удаления текста от автора, предвосхищая в них непредсказуемую затейливость, которая проявляется в следующих временах.
ПОЛЕВЫЕ ЦВЕТЫ
Хрупких и нежных полевых цветов так много, что не вспомнить мне всех их названий. Расцветают они в летние дни, и даль полей до горизонта стелется ковром: стройные белые колокольчики, васильки синеглазые, вьётся желтый махаон над маком алым, бегут ромашки по полю и в каждой спрятана чья-то судьба. Утренней нежностью и солнечной свежестью приветствует подсолнух, Он за солнцем следует, за ним - и тень его. С утра за лакомством к нему спешат пернатые друзья, он поднимает настроение, как солнца луч в «Степи» Чехова.
НЕПОДВИЖНЫЙ ВОЗДУХ
В московскую жару воздух неподвижен и старается нагреть тебя до состояния кипящего самовара, и невольно все твои мысли направлены на то, куда скрыться от этой горячей неподвижности, после самых невероятных фантазий и попыток ты понимаешь, что есть только один путь к спасению - принять его неподвижность как неизбежность, смириться, и вести себя так, как будто его неподвижность доставляет тебе невероятное удовольствие.
ТАИНСТВЕННЫЕ СУМЕРКИ
День постепенно угомоняется, свет в зале приглушают, занавес ещё не открывается, я замираю в ожидании поздних летних сумерек. Вот они спустились на мягких лапках, замелькал свет в окнах, начинается вечерняя жизнь. Фонари зажглись. Исчезли яркие дневные краски, вокруг всё изменилось. Спешу к реке, там так легко дышать. Сумерки жаркого лета мне милы.
СТАРОПИМЕНОВСКИЙ ПЕРЕУЛОК
Свернула я направо с Тверской и пошла по Старопименовскому переулку в сторону Малой Дмитровки, любуясь московской разноформатицей зданий, в одном из которых в классическом стиле, с полукруглым балконом на втором этаже, располагалась более ста лет назад гимназия Клеймана, а далее дом с палатами XVIII века, потом доходный дом в стиле модерн с жилыми домами Рабочего жилищно-строительного кооператива товарищества имени Л. Б. Красина. Москва отличается смешением времён и стилей, в этом таится для меня её особенная прелесть.
В ВАГОНЕ
Перестук колёс, за окном плывут пейзажи, путь лежит мне далёк, в детство из сейчас. Стрелки часов вращаются в обратную сторону, за окном проносятся зимы и вёсны, лета и осени. Я волнуюсь ужасно. Прошлое манит и пугает, ведь я не знаю, каким оно было, я живу вымыслом о нём, да и вымысел этот постоянно меняется, всё зависит от моего настроения, а оно у женщины, девушки и девочки, как известно, переменчиво, и мне не подвластно. Я люблю свой вымысел за его подвижность, гибкость, а что там было в прошлом когда-то, может разрушить мои живописно-прекрасные картины, поэтому я разворачиваю вагон.
ПОДАРОК
Сколько же в жизни было подарков, даже вспомнить невозможно! Получать подарки, конечно, невероятно приятно, но это было прежде, а теперь настало время, когда процесс их выбора и приобретения для других намного превзошёл это удовольствие. Из всего, что дарили мне за долгие годы, всегда самым желанным и дорогим были книги, которые сохранились до нынешних времён и стали для меня бесценными. Эти книги напитывают мою душу, живут со мной во всех временах.
ДНИ
Сколько живу, столько жду каких-то определённых дней - то дня рождения, то праздника, то событийных для меня дат, а дни идут своим чередом, проходят, тают, смыкаются в каскады лет, из века в век перетекают, и я была и в веке том, и в этом с днями незаметно, некогда казавшиеся дни жизни моей растеряла и забыла. Память сама отсортировала их, в неведомом мне порядке. Но я всё же научилась управлять и памятью и днями, я пишу о них, и они не исчезают, а чудесным образом существуют вне всякой от меня зависимости.
ДАЛЬ
В Москве есть много рек, много гор. Горы - это особая отличительная черта нашей дорогой столицы, словно мы живём в Альпах. Раньше пели: «Друзья, люблю я Ленинские горы…», а теперь, когда Ленина с гор сбросили, молча взбираемся на крутые Воробьёвы горы, с которых открывается даль, такая манящая, убегающая дальше глаза, не различить, не разобрать, какая даль идёт за далью, даже Твардовского вспоминаешь, но тем она и привлекательна для воображения, что безгранична и каждый раз с мастерством Левитана рисует мне всё новые пейзажи, так и хочется запечатлеть их необычными словами, но они ускользают, я пытаюсь их поймать, а даль скрывается, как река Неглинка под асфальтом.
В МИНУТЫ ГРУСТИ
В минуты грусти сердце тает, смягчаясь, навевает сон о том, что в жизни затихает, смиряется со всем во всём. Мне дороги минуты эти, когда сквозь лёгкую вуаль неспешно проступают цветов прелестные видения, несущиеся с гор водопады, и слышно пенье птиц незримых, которых я никак увидеть не могу, поскольку исчезает грусть, и ещё вспоминаю Лермонтова: «В минуту жизни трудную // Теснится ль в сердце грусть, // Одну молитву чудную // Твержу я наизусть...» и затем Мандельштама: «Жил Александр Герцович, // Еврейский музыкант,- // Он Шуберта наверчивал, // Как чистый бриллиант. // И всласть, с утра до вечера, // Заученную вхруст, // Одну сонату вечную // Играл он наизусть...»
"Наша улица” №236 (7) июль 2019