Морозовы - мошницкие помещики
Господский скот – это одна лошадь, 12 коров, 5 быков, 7 нетелей, 3 телёнка, 3 овцы, 4 куры и петух. Хлеба в зерне имелось: ржи - 43 четверти128, овса – около 53 четвертей, жита – 9 четвертей, ярицы – 1 четверть и 1 четверик. Хлеба не молоченного в скирдах – 300 суслонов ржи. И 15 четвертей хлеба, посеянного к 1859 году, находились в земле.
«При имении состоит дворовых людей, - говорится в отчёте о приёме в Казённое Ведомство наследства Дмитрия Морозова, - три мужского пола души, но из них один только работник, а прочие старики, имеющие отроду более 60 лет, чего для населения господского сельца Мошницкого крайне недостаточно, почему и признаётся полезным выселить их как не имеющих никакой оседлости по количеству земли в деревню Мазу, снабдив для первоначального обзаведения из господского скота одной лошадью и двумя коровами и на обустройку лесом из принадлежащих к имению дач… Господскую запашку при сельце Мошницком обратить в оброчную статью129»130. Крестьянам других деревень имения была предоставлена свобода и они были признаны выморочными131.
В сельце же Мошницком находилась господская постройка: одноэтажный, четырёхстенный с двумя перегородками флигель, четыре избы разных размеров, пять амбаров, в том числе три хлебных, два погреба, курятник и конюшня в одной связи, скотный двор, баня, два овина, мякинница, ещё один двор, два небольших хлева, две пелевки. В отчёте отмечается, что вся постройка ветхая и некоторая вовсе негодная к употреблению. Во флигеле имелась мебель – стол и стулья простые деревянные. Кроме этого в Алеканове находился особый запасной хлебный магазин.
В 1858 году, согласно документов дела, имение в своём составе, кроме сельца Мошницкого, имело деревни: Заручевье, Горки, Еремеево, Торчилово, Алеканово, Старостино и часть Мазы (18 душ). В них проживало 140 мужчин и 139 женщин. Общая площадь его равнялась 2782 десятинам.
В 1797 году император Павел I указом от 16 апреля126 пожаловал гвардии капитану Семеновского полка Ивану Морозову 150 душ в деревнях Горка, Еремеева, Тор-чилова, Алеканова, Старостина, Заручевье, Кочкарева Троицко-Танищенской волости Белозерского уезда Новгородской губернии. Помещичья усадьба находилась в сельце Мошницком. Ещё до женитьбы на Александре Дмитриевне у Ивана Прокофьевича Морозова от другой женщины родилось двое детей: сын Дмитрий и дочь Елизавета. Хотя эти дети и были незаконнорожденными, но они носили фамилию своего отца и содержались на его средства. Они воспитывались в Туле, в Успенском Девичьем монастыре. В 1836 году Дмитрий, по всей видимости, поступил в военное училище, а Елизавета в 1848 году вышла замуж за дворянина Шувалова. После того, как И. П. Морозов скончался, а случилось это 11 января 1839 года127, жена его по его завещанию получала имение Мошницкое с деревнями. В 1847 году она большую часть имения передала сыну своего мужа Дмитрию Ивановичу Морозову, который и был убит в октябре 1848 года в бане в возрасте 26-ти лет. После его неожиданной смерти права на наследство заявила Елизавета Шувалова. Между тем крестьяне предъявили в судебных местах иск о предоставлении им свободы из крепостного состояния, ибо действительный статский советник Иван Морозов в своём завещании объявил, что он законных детей не имеет. И поэтому, не смотря на то, что И. П. Морозов завещал своим воспитанникам после смерти своей жены своё имущество в равных частях, Белозерский уездный суд отклонил притязания Е. И. Шуваловой. Таким образом, имение Д. Морозова по решению суда признавалось выморочным и было взято в опеку, а спустя 10 лет в соответствии с Указом Правительствующего Сената от 2 июня 1858 года принято в казну.
Это событие сохранилось не только в исторических очерках, но и в человеческой памяти. Ещё в 50-ые годы прошлого века бабушка А. Д. Козлова (сейчас он живёт в Петрозаводске и активно занимается составлением родословной), Мария Садофьевна, в своих воспоминаниях о былом упоминала об убийстве барина. «Отец дедушки, - написал мне Альберт Дмитриевич, - был сыном помещика Морозова и дворовой девушки. Барин отдал его бездетным крепостным Алексею и Катерине. Они не хотели его брать, Катерина сбежала и пряталась, и тогда Алексея выпороли… Морозов же был убит в бане. Так что отчество и фамилию мой прадед получил от приемного отца». А. Д. Козлов решил найти документальные свидетельства, подтверждающие рассказ его бабушки. И вот, что обнаружил.
В вышедшей в 1995 году книге «Кадуйские зори», которая рассказывает об истории нашего района, упоминается об одном происшествии первой половины XIX века. «Растущей эксплуатации и издевательствам124 помещиков, - говорится в книге, - крестьяне оказывали сопротивление. В деревне Мошницкое (недалеко от Мазы) барин Морозов издевался над крестьянами, и они однажды устроили засаду на него, когда он пошёл в баню. В бане они посадили барина в котёл с горячей водой, а когда он умер, одели его и подбросили в дом, а сами разбежались»125.
Но обо всём по порядку.
В своих записках Н. А. Качалов останавливается на событии 1859-60 годов, которое непосредственно относится к нашим местам, а именно к деревням Усть-Колпи, Заяцкому, Пименово.
Ещё одну часть своего состояния, находящегося в Белозерском уезде, помещица Морозова решила продать в 1859 году. Вот о столкновении с нею в этой связи и вспоминает Н. А. Качалов в своих записках. Он пишет: «Морозовой принадлежали небольшая деревня с малым количеством плохой земли в Вадболе и большая дача в Сухаче, с небольшой деревней на Усть-Колпе, т. е. при впадении реки Колпи в Суду. На покупку всей Сухачской дачи нашелся покупатель за хорошую цену, но требовал, чтобы крестьяне были перевезены. Морозова оказалась кулак-баба и, снюхавшись в Белозерске с полицией, придумала следующую механику: при крепостном праве помещик мог по ревизии записывать крестьян, где ему было угодно, правительство наблюдало только за общим счетом ревизских душ каждого помещика. На основании этого права, Морозова всех крестьян, живущих в деревне Усть-Колпе, писала по многим ревизиям по Вадболу, следовательно, земля по Сухачу, по бумагам, была не населенная. Пользуясь этим, Морозова подала прошение исправнику, что крестьяне самовольно поселились в Усть-Колпи, и она требует, чтобы полиция перевезла их в Вадбол, где они записаны по ревизии, и полиция была готова исполнить это варварское требование. Я, конечно, остановил полицию, так как переселение не могло состояться без согласия предводителя, и доказал, что при деревне Усть-Колпе несколько лет была помещичья запашка, куда эти крестьяне ходили на барщину, помещица несколько раз посещала эту запашку и видела не только живущих тут крестьян, но даже на нее работающих… Морозова отправилась в Петербург, и нашла себе защитника в директоре департамента Министерства Внутренних дел Гвоздеве, имевшем тогда громадное влияние на министра Ланского, человека честного, искренно-преданного крестьянской реформе и много для этого поработавшего. Вероятно, Гвоздев выставил Морозову жертвой, а меня гонителем… В одно прекрасное утро я получаю письмо от бывшего тогда губернским предводителем, Николая Павловича Бахметьева, человека доброго, но не дальнего, который уведомляет, что его вызывал министр Ланской, и высказал с большим раздражением сильное неудовольствие на меня за мои действия по делу Морозовой, и Бахметьев умолял меня отступиться от этого дела. Я отвечал Бахметьеву, что действия мои по делу Морозовой основаны на буквальном смысле правил о переселении, и настоящее уведомление Бахметьева, что министр Ланской требует от меня с угрозами не исполнять этих правил, я считаю, по меньшей мере, недоразумением. Бахметьев вынужден был представить мой ответ министру; и Ланской объявил, чтобы ему не вспоминали фамилий Качалова и Морозовой. Интрига эта разрушилась, крестьяне остались на своем месте, где и получили надел. В Петербурге я был у Морозовой по ее приглашению, объяснения наши, конечно, оказались бесплодными, и в заключение она заявила, что она много в жизни перенесла несчастий, но из них самое главное, что судьба столкнула ее со мной».
Но и сами крестьяне деревень Заяцкой, Усть-Колпи и Новой Пименова не только роптали. 17 декабря 1859 года они подали прошение на имя министра внутренних дел С. С. Ланского, в котором сообщили, что в 1847 году помещица Александра Дмитриевна Морозова 122 души из 132-х, состоящие в её крепостном владении, продала подпоручику Дмитрию Морозову. Оставшихся за помещицей 10 душ переселила из деревень Алеканово и Еремеево в деревню Усть-Колпь, близ которой в деревне Заяцкой ею был устроен скотный двор и разведено хлебопашество. В 1853 году туда же ею были переселены ещё две души мужского пола из дворовых людей из имения, находящегося в Калужской губернии. «Но ныне мы узнали, - продолжали крестьяне, - что помещица наша г. Морозова в апреле месяце сего года всю оставшуюся землю свою в Троицко-Танищенской волости, на которой мы поселены ею, продала московскому купцу Федору Яковлеву Свешникову, а нас условилась переселить в течение года в дер. Кочкарева Вадбальской волости, отстоящей от места обитания нашего на расстоянии 70 вёрст по предлогом тем, что будто бы мы переселились из указанной деревни Кочкарева самовольно»132. Крестьяне просят министра защитить их от притеснений помещицы, приняв во внимание те обстоятельства, которые уже в своих записках изложил Н. А. Качалов.
Этот крестьянский протест был замечен советскими историками. Факт подачи прошения зафиксирован в хронике крестьянского движения за период с 1857 г. по май 1861 г.133
Примечания:
124 Имеется ещё одно доказательство издевательств Дм. Морозова над крестьянами. В Госархиве Новгородской области хранится тоненькое дело 1848 года, которое в описи называется «Жалоба рядового Матюшина на притеснение Белозерским помещиком Дмитрием Морозовым». Жалоба была подана на имя гражданского губернатора Новгородской губернии Ф. И. Васькова. В нём рядовой Сумского Гусарского полка Кирилл Алексеев Матюшов сообщал, что он в октябре 1847 года уволился в годовой отпуск на родину в имение помещика Морозова в деревню Старостино. Там проживала его жена Авдотья Дорофеева в избе, купленной Кириллом Матюшовым ещё в 1839 году тоже в бытность свою в отпуске. В июле 1848 года Морозов, «…собрав вотчинных своих крестьян, неизвестно с чего разломал избу, приговаривая, что где служил туда и должен идти с семейством своим». Этим он вынудил Кирилла и его жену перейти в другое селение другого помещика.
Губернатор направляет депешу предводителю дворянства Белозерского уезда, в которой напоминает высочайшую волю оказывать жёнам и семействам призываемых на действительную службу нижних воинских чинов всякое вспомоществование. Предводитель 8 ноября 1848 года отвечает губернатору: «… Морозов волею Божей помер, а поэтому, не имея возможности узнать в какой степени справедлива жалоба рядового Матюшина, я (…) отнёсся в Земской суд с подпискою объявить вотчинному старосте умершего помещика Морозова, чтобы он не делал притеснений жене Матюшина Авдотье Дорофеевой» (ГАНО, ф. Ф-138, оп. 1, д. 497)
125 Кадуйские зори. Кадуй, 1995 г., с. 22.
126 Российский государственный исторический архив (далее: РГИА), фонд 1374, опись 1, дело 394.
127 РГИА, ф. 577, оп. 22, д. 188.
128 1 четверть – 209, 9 литра, 1 четверик – 1\8 четверти.
129 Казенными оброчными статьями называются казенные недвижимые имущества, отдаваемые в оброчное, с публичных торгов, содержание или, по безуспешности торгов, временно оставляемые в хозяйственном управлении того или иного учреждения ведомства министерства земледелия и государственных имуществ.
130 РГИА, фонд 383, опись 21, дело 29721.
131 Отписные выморочные крестьяне – категория крестьян, оставшихся после смерти помещика, который не имел наследников.
132 РГИА, фонд 1286, опись 20, дело 1170.
133 Крестьянское движение в России в 1857 – мае 1861 г.: Сборник документов. Москва, 1963 г., с. 650.