Фольклорные записи, сделанные в Тимохино

МБУК «Кадуйский районный центр народной традиционной культуры и ремёсел», пос. Хохлово.

AF-01 (АФД) [019:79-83]; [020:01-71]

Исполнители:

Иванова Анастасия Аристарховна (1911 г.р.) и Тюхтина Анна Никитична, (1913 г.р.)

Как у качели гуляли

- Молодёшь собиралась, старым не мешали, да. За полем так лужинка есь. Вот зделают робята качюлю. Вот там пляшут и поют. Гачают и всё. А топерь што-то этого ничево нету. Нечево нету. Неинтересно. А раньше старых людей не беспокоили. Вот в такое робочее время, в сенокос дак молодые всё же вытянут. Придёшь погуляёшь.

В Великий пост

- Было своё домотканоё всё. В Великий пост снуёшь и ткёшь и там матрасы. Всё раньше веть своё было, всё своё. Да. И мужские рубашки и подштанники, всё своё, всё льняное. Всё делали своё. А топерь это всё брошено.

Свадьба

- Все-все поздравляют. Оне сидят за столом, што ты. Целуются. Какие-то присказки всё были. Вот это дак век не забыть. Одна старушка подошла и говорит: «Ой, берёска-то стоит, а вершин-ки-то нет». А невеста стала на этот, где сидят, на лафке стала и жениху поцеловала голову. Вершинку наставила. Вот это как

сейчас запомнила. Да-да. Мы ищо были в детстве. А собиралась на свадьбу фся деревня. Фся: большие и маленькие – фсе. Фсе в одной избе. Такой кружочек только шо, кому плясать. Вот как дружно жили. А? А топерь, ой.

- Мы-то ищо маленькие были, а она старшая. А тятя подошёл дак и говорит: «Ну, дочка, выйди один-то раз замуж, а там уш, если не приживётца дак придешь». Ой, так и выдали. Выдали, а муш неудачник попался.

Похороны и поминки

- Вот сразу как умрёт ищо не вымоют, ничего, уже душу провожают. Вот я-то уш не умею причитать, нас этому не учили. У меня старшие сёстры, вот, три сестры, что ты! Так причитали, ой. Вот причитают, душу проводят. Потом придут, покойника будут мыть. Положат на лавочку. Соломки подстелют, чё-нибуть подстелют такое и ложат его, да. Потом вымоют, оденут, положат всё окладут в гроп. Потом уже из деревни приходят сидеть.

- Сразу как умрёт, души провожали?

- Да-да-да. Как человек умрёт, сразу идут, душу проводят. Выйдут с крылечка и идут до калитки. Душу проводят. В деревне услышат, што человек умер, вечером все сбегаюцца сидеть по покойнику. Вся деревня придёт, вся деревня. Причитали раньше. Три ночи раньше держали и три дня. Всё люди сидели. Да. Вот обрядяцца дома и приходят. И сидят и сидят, пока не похоронят. Потом уш похоронят, там девятый день справляют, двадцатый, сороковой. Тоже всю деревню зовут, всю. Вечором, против девятова дня, баню топят и в баенку зовут. Причитают. А потом, как ис баенки придут, всё обрядят… Скотинку… На стол соберут. Опять на ужину зовут. Причитают. У их там свои причёты уж. Да-да…А люди идут и идут. Помянут. До двенадцати часов ночи.

- А люди идут, что-то берут, несут что-то с собой?

- Берут. Раньше у нас была мода, берут буханку хлеба.

- Каждый?

- Да, каждый. Буханку хлеба возьмут, принесут. Режут, едят, хозяину останецца. Да-да, вот так-то. Раньше веть сами хлеб пекли, дак.

- А обходил деревню кто, кто приглашал?

- А вот у кого умер человек, ис того дома и приходили. Пошлют там, если есь подросток, пошлёшь: «Идите, зовите, пожалуйста, приходите поминать там тяту ли, маму ли…» А без зывара раньше не ходили. Всё надо пригласить было. Раньше люди-то были совестные, совестные были. А топерь што вспоминать. Такие вот слова и выговаривают.

- Девяносто годов и то всё причётом-то, всё причётом-то. А то-перь молодой человек умрёт, никто слезины не выкатит. Никто. Ой-ой-ой.

- Лучше нашего обряду не было для покойника у нас в Советском Союзе. Живу тридцать лет в Узбекестане. Топерь зовут на сороковой, уш потом только годину справляют. Год отмечают, а боле уш нет.

Посевные обряды

- Лен как сеять подёшь, так яичко берёшь и кидаешь кверху: «Расти лён высокой! Штобы на всех: на нищых, на бедных, - на всех хватило». Раньше всё веть своё было. Лен надо веть штобы вырос. «От такой лён расти!» - всё приговаривают.

- А так зерно дак сеют, всё благословясь. Вот, подходишь, как сеять уже [к пашне, ред]. У тя корзинка насыпана. Перву горсь берёшь: «Уроди, Господи на нищых, на бедных, на всех проходящых». И сеёшь. Поля колхозные недавно отстали сеять. Всё руками сеяли. Это топерь, эти годы стали на машинах.

- Молебен служили, штобы всё хорошо сохранилось. Это было в детстве. Мы уже при совецкой власти жили, этово не было.

- Говорили: «Полезёт Господь на небеса, потянёт рожку за волоса». Это вековешная пословица. И с Вознесенья всё так и заметно как станёт расти.

Жатва

- На Ильин день начитали жать. Иногда, год поздний, и на Спасов день только начинали жать рожь. Спасов день маленький – 14 августа, а большой – 19 августа. Бывают годы, всякие годы бывают. Да. Всякие годы бывают. Рожь выжнем, начинаем яровые жать. Веть раньше всё вручную, это топерь всё машинами. А яровые кончишь – там за клюковкой походишь, в лес походишь за грибкам, а там и картошка надо копать.

Дожиночные обряды

- Последний сноп жнёшь. От, было мама розостелёт это… ну как сказать, пальтуху. Разостелёт пальтуху эту и на это вязку кладёт и на эту пальтуху мы уже последний сноп кладём.

- Каждый что ли?

- Да. Ну если нас пять сестёр жнём да мама да, невеска ещё была. Дак вот кажный кладёт. Снопик нажнёшь и завяжошь. И этот снопик приносишь домой, в передний угол ставишь. И вичку берёзовую брали, побольше. Выгоняёшь: «Выходите, мухи, все из дому!» Этой вичкой всё и выгоняли. Сноп ставили на лавочку. Остаецца вот на один-то сноп дак, мама скажот: «Садитесь. Садитесь. Маленько чо-то взято ерекусить». Ага. Вот, возьмём там, раза два-три кусим. Перекусим. Ну, потом мама всё это и делает.

По окончании уборки льна

- Зергало зделам: «Лежи ленок, гледись в зергало. И штобы белой был. И шботы батист и всё выходило». Всё приговаривали, всё приговаривал. А топерь всё забыли, всё забыли.

- Зачем «зергало» делали?

- Штобы лён лежал и гляделся в зергало, готоф ли ты, не готоф? Пролёжит вот три недели. Берёшь

опыточку. Берёшь опыточку, мнёшь. Раньше веть вручную мяли и всё. Вот, если ишо мало кудели,

дак ишо полежит маленько. Да. А как много дак, уже снимаём».

Коляда

- Накануне Рождества Коляду пели. Ходили по фсёй деревне:

«Коледа, коледа,

Накануне Рождества,

Хто дас пирога,

Тому двор живота.

Хто не дас пирога,

Тому кошка в окошко,

Гнилые глаза».

Если никто ничего не даст, и припоют. А хто даст, то не поют в этом дому. Коляду всё пропоёшь, надают. У нас старушка была, дева старая, старенькая. Вот мы к ней сойдём. Что ты, полным-полно на столе. Детвора, это детвора делали. И вот едим. И старушке этой останецца. И что ты. Надежду-то знала или не знала?

Гадания на Святки

- Уйдём уж от деревни. На кресты. Дорога вот идёт сюда и туды. На этих крестах делали сковородником черту, круг такой большой, чтобы все в кругу стояли. Когда расчерчивались говорили: «Чур тово полно, чур тово, будёт». [А когда гадали] приговаривали:

«Черти мутите,

Другие кутите.

Третьи подтоваривайте».

- Узнали мужики, что мы пойдём это слушать. А Проня взял да полог одел на себя и едёт. Мы-то почем знаём? Это (как то?) Окся-то знала, а мы-то не знали. Та это: «Ой, Проня! Ой, Проня!» - ревит. Хорошо наст хороший был, дак мы оббежали. Вот тот-то нас напугал тогда.

- А сватья Груня загадала выйдет ли нет замуж? Ну вот. И услышали, как лошадь едет, да с колокольчикам. Ой-ой-ой. Глико-си, едут, едут. Мы все слышим. А через неделю с той стороны и приехали. С колокольчиком за ей и приехали. Дак вот видишь.

Масленица

- Масленицу, это, провожали. Лошать-то украсят, катают. А мы-то молоденькие были, мы вскочим, нас прогоняют, всё гоняют.

- Зделают чучело из соломы, как человечка. Зиму провожают. Март месяц пойдёт, это уже весенний.

О встречах и проводах души

- Все [в сороковой день] из-за стола выйдут и проводят душу. Проводят душу, што… Как жо говорят-то? «Душу проводили, боле уш не придёт она». А до сороковова дня всё встречают. Двадцать дней – встречают душу. А в сорок дней совсем проводят, и всё. И не придёт боле.

- «Иди, сестрица милая, или кто ли. Иди, для тебя да припасенось, для тебя да пива наверено, столы справлены», - так вот и говорят, и встречают. Садились за стол. Ну садятцы за столы все. Садятцы и поминают. И ей рюмку поставят. Ей денег оставят. И место ей берегут. Штобы место тут за столом, и рюмка и всё поставлены были ей.

О душе и посмертной жизни

- И свекровушка умерла… Не присниласи никогда. А свёкор умёр… Помню всё это, мне наказывал: «Дуня, если я умру, я приду, тебя спроведаю». «Робят не испугай»,- У меня двоё робят-то было. «Я не испугаю робят, а тебя спроведаю. Как ты будёшь жить?» И не бывал. Я в потёмках на сарай иду, у меня лошать была. Лошади я вот так сено загребу и в потёмках и зажмуря иду, штобы пришол. Испугал или стукнул где… Вот не бывал».

- Вот я умру – тело – земля. У меня муж двадцать годоф умер. Дак там ничо нет. Только пух, пух. Нечево нет. Нету, нету, нету…

- А как это понять: «тело – земля»?

- А я тело – земля. Вот я умру и земля… Там в гробу всё на землю. Брат-от от умёр, а двадцать лет прошло. А сноху-то мы и хороняли, потхоранивали к этому. Дак только хлопнул гроп. К гробу-то тому. А у тово гроба верхушка-от сгнила. Сгнила и доску-то проломили. А я так сверху-то гляжу, гляжу. Думаю: «Где там брат-от?» А нечево нет. Одна только земля.

Записал А.В.Кулев,

18 июля 1995 г.

«Пойдём мы во парушу, во баенку,

Тело белоё да замаралоси,

Платьё цветноё да запылилоси,

Ты родная моя матушка (доченька иль сын ли),

Дак во парушу, во баенку.

Для тебя да припасалися,

Для тебя да дожидалися.

На столе наварено да пиво горькоё,

Как куплена да вина…»

Как-то эдак всё приговаривали, что стол-от хорошой справят.

Про лесового

- А около «всех святых» грибы растут, колосники. А мы с подругой. У нас это, семья большая была. У брата жениных две сестры замужом. А «всех святых» празник. Да. Вот Троица в воскресеньё, а «все святые» в другоё. Так грибов белых было много, колосникоф. А мы с подругой пошли. Пошли набрали грибоф-то. Идём да, поём песни на бору. А бор-то вот такой, деревья ретко. Это от мельничи-то. Идём, поём песни. Видим, на левой стороне идёт старичок. Волосы такие вот, вот так обрезаны. Брови большие! А пальтуха прямо туды, ну до пят. А нам показался, как старой дьячок. А мы отстали песни-то петь, с подругой-то отстали песни-то петь. А бор-то уже так кончаецца. Идёт болото. Да. А дорога-то уже сделана была. Засыпана, на лошадях ездили. А мы скорее пот горку да, бегом, да бегом. Мы испугалися. Што дед этакой. Да. А я пришла домой и говорю: «Мама! А мы-то видели старово дьячка сёдни». А старой дьячок уже старой был, што уже в туалет выводили. Пятнаццать километроф от этово места. Мама говорит: «Какой тебе старой дьячок? Што ты? Старово дьячка уже под руки выводят в туалет. Откуда он возьмёцца?» Вот так. Ну и ладно, ну и на этом успокоились. Бывает, што покажоцца [лесовой] знакомым человеком.

- Ну вот, потом, на второй день мы пошли за рыжикам. Рыжикоф тожо много было. Опять жо с этой подругой. Вот пошли за полё. Рыжикоф-то много тут попало. Набрали корзины, набрали платки. А выйти не можом. Заблудились. Заблудились и заблудились. Ой! Ой, да чо жо, милые? Не можом выйти и всё. Ой! Потом шли, шли. Попалась нам дорошка, тропиночка. Пошли по этой по тропиночке и вышли на реку. А чо, ума-то ишо не было. Надо было протиф течения бы идти, а по течению пошли. А уш в сенокос дело-то было. Господи! Идём, идём, идём. А лес-то какой большой. Ой! Страшно-то! Идём, сами не знаем, куда идём. Ой! Ой! Потом дорога нам попала. По этой дороге пошли. Опять вышли на реку. А у моей подруги-то, с которой ходим-то, косят сено батько, да три брата. От дому семь километроф ушли. Ой! Ой! Ой! Ну вот. А батько-то: «Да как вы дефки попали-то?» а мы говорим: «Вот за большоё полё пошли за грибам и заблудилися». Устали-то! Ой! А надо семь километроф ишо домой идти. У нас грибы тут забрали, несли. А мы еле сами приплюхали.

- А на третий день пошли за малёнькоё полё. А показалса Игнаша, Веркин батько. А мы пошли в

лес и ён на печке лёжал. И пришли, он опять на печке лежит. Веерка-то и говорит: «Ой, ты чо, тятя, был в лесу, а сейчас на печке». Он говорит: «Да я и с печки не слезал». Дак вот, какая-то сила есь. Чево-то есь.

- Лесовой показался Андрею нашему, где Вася-то Федоров жил. Пошол брат хвою рубить рано утром. И вот идёт [лесовой], перевязанось красным кушаком, голоухой. Топор на плече. А не испугался. «Не вернулса, - говорит, - я». И он ушол. Дедко лесовой. Как же, вольный и есь.

- Хозяин леса, говорят.

- Скотинку пасут, он и скотинку хранит?

- Обход берут, дак ён и хранит. Как же, ён. Пастух обход-то брал всё. Дак он дома сидит. Я говорю: «Толя, ты не боишшася-то?» «Ой, ты тята Нюра, веть я обхот беру. Так-то, конечно, боязно». Дак у ево зато этот волк хватил только мою овцу. А больше неково не тронул.

- У нас на Логиче-то была, зналась. С вольным-то. Ну вот. К ней пришли, тут чо-то. Она видно неладно сказала. Дак она у нас говорила маме. Приходила и всё. Как сюда идут, так к нам заходят. «Ну, Кондратьевна, до чо он меня долупил, вся на синяках была». Это вольный-то.

- Это как?

- Ну, нахоботил. Избил. Неправильно там чо-то она сказала.

- Я лесником работала. Дак я пошла в лес, а надо было хлеба купить. Ну вот. А Нюрка-то, с Горы-то… Торговала-то у нас. Идёт, заплетёны косы. А я иду да: «Мама, Нюрка идёт, надо идти хлеба купить, а потом уш я побегу». Пришла, а магазин закрыт. Ну потом пошла я кругом. Мимо магазина, прогоном. «Нюрка, ты чо была у нас или нет?» Она говорит: «Нет, я толь-ко иду». Я говорю: «Ты мне показаласи». Идёт и всё. Нет, есь што-то…

- Раньше старые люди говори, што… Раньше веть носили домотканоё полотнише. Все говорили: «Погляди через это полотнише на вихорь и увидишь [лесового].

- Вишь какая сила. У нас разок косили, косили. Копны были. Как подняло вверх. Дак не одну копну в воздух, дак всё по лесу разнесло.

- У Маньки матка померла. Мы сидели. А я коней кормила. Ну вот. Я с парнишком была. Ну вот, надо идти. Двенадцать часов ночи. Надо идти коням-то дать. А бабы-то тут: «Да посиди маленько-то». Только стала ко дверям-то, вдруг оттуда идёт. Идёт, а бабы: «Сяди да посиди, кто-то ищо идёт», - говорят. А собака-то урчит. А я зашла в этот, села тут-то да, в куток. Я была какая-то, как ужась взяла. Так пока горские домой не пошли, я не пошла домой. Они пошли, я вместе с ними. Потом к коням сходила, дала им. Нет, есь что-то, есь. Другие, конечно, не верят, а я…

- Раньше говорили это старые-то люди: «Сёдни кикимера ночью пряла помещицу, только лишь прялка терещит». Это зимой. Да, зимой.

Исполнительница:

Гусева Евдокия Афанасьевна (1903 г.р.)

О свадебных обрядах

- У меня на голове держали сзаде. Мы с мужом так вот стояли. Венчи держали друшки, назывались. Дружок дёржит надо мной венечь. Да. А у меня там послано, на этой, на полу. Мы стоим на полотенче. Да. Вот обрят был.

- Был девишник. У меня был. Был накануне. Деушки, деушок всех соберём и меня проздравляли тут на девишнике. За стол садяццы и проздравляют. И ребята придут и все как провожают ли как ли сказать. Девочью жись надо проводить, а в бабью за-ступить. Вот так было. Ой! Ишо песни поют. Поют песни. Што была деушкой и топерь бабонькой будёт и вот так.

Игра у столба

- Ко столбу это там. В избе ко столбу. Вот вызывает там парень. Парень вызывает деушку, какую ему надо. Ко столбу. Поцелуемси и уйдёт от столба опять. Как игра такая была.

Святки

- Протиф Рожества блюдечко опрокидывали. Так пальцы держали. Блюдечко ходило. Вот так было.

- Цыганом ходили. Здобятся. Цыганы просят: «Давай, бабушка, давай погадаю. Давай ручку погадаю». И смеются дак. Смеялись, да. Это как цыганы. Раньше мы эдак тоже здобимся цыганом, гадаем. Погадаешь вот: «Дай мяска, бабушка, мяска кусочек». Дак, вот эдак просим. Ой, Господи, Господи.

- Накануне Рожества ходила Каляда:

«Как ходила коляда

Протиф праздничка,

Протиф рожесвенново».

Если тётка не дас пирога, дак кошка гнилая из окошка в окошко – ей сулим. А дас пирога:

«Тебе доброво здоровья,

И сколько во поле пенькоф,

Столько тебе милых сынкоф».

Так всё и пели:

«Коляда, коляда.

Как ходила коляда,

Накануне Рожесва,

Протиф празничка,

Против рожественново.

Хто не дас пирога,

Тому кошка в окошко

Гнилые глаза,

Ободранные бока».

Вот так пели. Как пообещаешь добра, да оне и пирога принесут и мяска принесут и всё…

- Приносили покойника. У нас был такой Коля Удалов. Дак принесут ево на скамейке. Ой, дефки все завижат, заскачут: «Ой, покойник, ой, покойник!» А ён скачет, зубы вставлены были первые: «Шшш-шшш-шшш». Там огонь как-то зделают, Господи, Господи. Робято-то всё шутили, шутили.

- Всё [что собрали] разбираем. Печку затопим. Мясо изжарим. Вечеринку тут делаем. Всё изжарим. И робята и девки все, вот, и кушаем. Коляду тоже, также вся партия, тоже зделаем на сковороде. Кто мясо, кто чево нажарим. И робята и девки вместе, вместе. Робят не оставишь. Дефки назбирают, а ребят возьмём вместе питатцы.

Похоронные и поминальные обряды

- Хороняют, дак повезут, дак плачут:

«Уш я шла, да торопиласи,

Я ко звону, да колокольнему,

Ко читаньичу черковному.

Уш я подошла к высокой у могилушке.

Прилетитё да с неба ангелы,

Вы откройте да гробову доску.

Вы вложите да в тело душеньку.

В уста да говориньицо,

В руки да владиньицо.

В ноги да ходиньицо».

Вот так и читали. Вот сядет бабушка и читает. Покойника зовут домой, и это приговаривают:

Егорий

- Было в каждый праздник в Егорий стотинку угощали. В Егорий варишь яичко и пастух берёт решето. В решето буханку хлеба кладут. Круглую. И три раза обходит короф. И каждая яичко ему в это решето и кладёт. Вот такой был обряд.

- Со словами обходил?

- Со словам, какую-то молитву ён читал.

- [Пастухи] знали что-то, чтобы волк не тронул.