Embedded Files
Деревенские праздники я, конечно, помню (смеётся). Это хорошие праздники были. Ильин день. У нас все дружно жили. Вот праздник, гуляют с гармошкой по деревне. Вот пришли к вам в дом, всё на столе собрано, пиво там, варили-то – во пиво-то! Посидели, выпили понемножку, опять снова пошли, ко мне пошли. Потом в следующий дом. Вот так дружно жили мы. Я бы согласился бы сейчас так жить. Праздники три дня обычно шли. Начинали в Ильин день. До обеда в полях работаем. Клевер тогда метали, август дак клевер поспел уже. До обеда отработали и всё – благодать. Пошли домой, а потом гулять. Ходили на праздники в другие деревни, в Новую деревню. Там колхоз был «Стрела». Далеко-то не ходили, в Новую деревню в Спасов день, в Веретье ходили, в Замошье. Потом у нас праздник был 8 октября, Сергиев день, Введеньё 4 декабря. Это у нас большие праздники были. Потому что люди все готовятся к празднику. Гармонистом в Тимохино был Тюхтин Валентин.
- Ой, хорошо играл! – добавляет Валентина Михайловна Копышева. - Золотые руки.
- Драк у нас меж собой не было, а вот в Ларионовской и меж собой дрались. У нас не было никогда, чтобы скандалили, только друг друга смешат, выпьют да смешат. Такие хорошие были мужики-то. И весело было. Теперь закрытость у каждого, раньше хорошо было, гуляли так дружно, у нас никогда не было скандалов, никогда не было. Мужики гуляли, а мы пацаны взади за ними бегаем.
Жена у меня сама устюженская. Галина Ивановна Смирнова. Её отец был председателем в Барановском. Это уж когда колхозы стали соединять, они тогда сюда приехали. Работала в магазине, в Барановской.
Пока в город не уехал, работал всё здесь. В город уехал, наверное, в шестидесятом году. Сначала-то жена уехала в Череповец, она меня туда и забрала. Так и жил в Череповце до пенсии.
В Череповце работал на стройке, на машине шофёром.
А в городе нормально я жил, хорошо. Там у меня квартира такая хорошая была, внуку отдали. А теперь я всё время тут живу, в Тимохино: и зиму и лето.
Когда в лесу работал, дадут хлеба 600 грамм на полный день. А нас было пятеро. А что 600 грамм хлеба-то? На раз съести можно было. А в колхозе задаром работали. Пишет бригадир, какую норму ты сделал. Но я не обижаюсь на колхоз. Я бы, давно уж говорю, согласился бы, только было бы здоровье, опять работать в колхозе, сновы бы пошёл. А я всё жалею. Идёшь порой по полю и говоришь: эти все поля я пахал. А сейчас всё заросло.
Потом, уже после войны, я на тракторе в МТС работал. На тракториста учился в Мазе, в Уйтинской МТС.
Я сначала работал на лошадях, из-под плуга меня и не видно было. В три часа встанешь и поехал пахать. Попахал там, лошадь кормить надо, а самому поесть нечего. Посидел, посидел, опять лошадь запрягать надо.
Денег, ничего не было. Питались, кто как может. Голодовали. Кто ел и всякие отходы, мы, правда, не ели. Клевера головки щипали.
Школа до четвёртого класса была в Турпале, а потом в Барановской. Школа была старинная, двухэтажная. Я учился только в Турпале, закончил четыре класса. Война началась, мать больше в школу не пустила, работать надо было. Пятеро детей было, три брата у меня было, две сестры, я самый старший. Я работать стал в одиннадцать лет уже.
Колхоз наш «Тимохино» – это наша деревня, да ещё там деревушка была – Турпал. В Турпале сейчас уже никто не живёт, только дачники летом. В колхозе коровы были, свиньи, лошадей порядочно было, конюшня была, даже пчёлы в колхозе были.
Я крещённый. Попа маленько помню, поп ходил раньше по деревням. Как зайдёт - мы всё его боялись, пацаны боялись. Церковь в войну сломали, а были две церкви – Спаская и Ильинская.
Отец воевал только три месяца. Взяли его, как только война началась. На войну людей в деревне полную машину нагрузили. Пришла машина, ГАЗик. Я помню, как мы провожали, за машиной бежали, до Барановской. Отец мне письмо писал: «Миша, найди мне кремешок». Спичек-то не было, два камушка так чиркаешь-чиркаешь, искры летят, и загорается, он курил. Через три месяца похоронка пришла: Смоленск, могила номер девять. Помню, мы косили по льду на болоте, для себя, для коров-то, потом домой пришли, похоронка лежит. Дак у меня мать сразу в обморок упала. А в похоронке просто братская могила. Отец был такой здоровенный, я его хорошо помню, здоровый такой был. До войны он тоже в колхозе работал.
Родители мои: Евдокия Глебовна – мать, а отец Александр Васильевич. Помню бабушку, мать отца, звали Аграфёна. И отец и мать тимохинскими были.
Девичья фамилия мамы Вольнова была. Мать давненько уже умерла, она в колхозе работала на ферме, лошадей кормила, конюхом была. У матери был брат, фельдшером работал, грамотный такой. Он утонул. Он жил в Новой деревне. На вызов вызвали его за реку. Осенью уже. Он поехал. Мишей его тоже звали. И утонул. А жена у него была немка. Фельдшером тоже в Барановской работала. И она рано умерла или уехала. Не помню уже. Остался у них один сын, бабушкой воспитывался.
Вспоминает М. А. Трунов
(Родился 27 февраля 1930 г.)
Вспоминает В. М. Копышева
(в девичестве Смирнова)
Родилась я в тридцать пятом году здесь, в Тимохино. Родители мои: Смирнов Михаил Константинович и Смирнова Наталья Андреевна. Дед мой – Константин Арсеньевич. Я его помню немного, я маленькая была, спала всё с ним, он к себе меня брал.
Мама у нас с завода, с Тырпиц, родом она оттуда. У мамы братья были: дядя Ваня, на заводе он жил, это родной брат. Они Кротовы были, их на заводе много жило.
Отец родился у нас в девятьсот четвёртом году. У папы сестёр было много: тётя Катя, тётя Дуся, тётя Маша - они в Ленинграде жили потом, папины родные сёстры. А в нашей семье было четверо детей – брат и три сестры, я вторая буду. Геннадий был первый, брат.
Отца моего убили в финскую войну, 19 января. Мне четвёртый год был. Помню, маме похоронку принесли, мама плакала. Война-то эта, финская, быстро прошла. Папа погиб: в окопах они сидели и ранили начальника ихнего, и папа из окопа-то вылез. Он у нас такой был, жалостливый. Ему говорили: «Мишка, не вылазь, не вылазь!», - он всё равно вылез командира спасать. Командир остался жив, а папу убили. А рассказал нам это, мы в Ларионовскую ходили, в деревню, дядя Паля, по-моему, Скоблев, они с папой вместе служили, так он и рассказывал. Он сказал: «Мишку убили при мне». Вот так, мы папу больше не видели.
А папу я помню. Помню, как мы его на войну провожали. Машина такая маленькая, пришла специально, посреди деревни стояла. Вот забирали всех на финскую войну. Помню, тогда забрали дядю Колю Тюхтина, там в первом доме жил, да многих забрали, многие обратно не пришли. Но в финскую войну не так много погибло, как в эту-то. А папа посреди деревни меня на руки взял, поцеловал и всё. И не знал, ну-ко, что ещё мама беременной осталась.
Последняя Лида родилась в сороковом году. Она инвалидом была, с кровати упала, мама на скотнем дворе работала, а мы маленькие дома одни были, а она упала, между кроватью и стеной. Ну голодные были, ей тогда и двух лет не было. Упала, потом инвалидом была, умерла в 97-м году, я её в Вологду взяла, она у меня жила.
В церкви крестить меня не успели, церковь уже была сломана, дак крёстная меня дома крестила.
Мы хоть и голодовали, но у нас в войну никто не умер. Чистое всё было. Мы чистую траву ели: крапиву всё больше ели, капусту мама садила, и траву, сейчас её много растёт, мокрец называется, ели. Ну и грибы. А сейчас чего едят?
Нас в семье четверо было: Геннадий, Лида, Катя, я. Работать мы рано начали. Лён дёргали, телят я пасла, зерно перемешивали в овине, перелопачивали. Молотили. Сноп к снопу клали, одна длинная палка, другая короткая на ремешке меж собою, и мы колотили. Я и почту носила.
Колхоз – всё помню. Ну работать заставляли, мы работали, бесплатно. А за колосок, конечно, дядя Вася Гусев всех бил. С погонялкой ездил на лошади. Если колосок возьмёшь, а он не даст. Дак погонялкой лупил, дак пришлось прятаться. Дак колосок-то зиму на земле пролежал, гнил уже, а он за него бил. Ну как так?
А так урожай весь собирали, ничего не пропадало. Лошадей, конечно, мало было, тракторов не было, а на быках всё возили. А лошадь только у дяди Васи Гусева была, он с погонялкой всё ездил. Не скажу, что хорошо мы жили, но зато здоровые были, чистое ели.
В войну самолёты тут летали. Даже один самолёт тут за канавой у нас садился, не наш был, но не стрелял только. Долго что-то тут ремонтировался. Дак набежали все. А потом приехал кто-то, вызвали, наверное, и куда его девали, не знаю.
А в школу я в Турпал ходила, всего четыре класса закончила. Потом в пятый класс походила. А потом я нянчилась в Бабаеве. Уехала я отсюда, когда мне четырнадцатый год был. Дети были оставлены у тётки, это папина сестра, у неё дочь Шура вышла за Петра. Пётр Нечаев в Вологде, он в милиции там работал, каким-то там, я не знаю. Вот я у них и жила. Они оба служили. Я нянчилась с ихними ребятами. А потом тётя Маша в Вологду уехала, и я вместе. В школу ФЗО поступила, училась на стройку. Четыре класса – дак куда? И то ещё не брали. Маму ещё вызвали, что я не вступала в комсомол.
С пятьдесят первого года я всё в Вологде. Сюда на лето приезжаю, всё с внуками.
Записал Александр Дудкин,
2014 г.
Page updated
Google Sites
Report abuse