То лето «дождя пополам с солнцем» памятно мне по многим причинам. Старый кремль Ростова Великого тогда еще только восстанавливали после урагана 1954 года. Ветхий, пустынный, он был сказочным замком для меня и двух моих спутников, товарищей по экспедиции. И сам город, доброжелательный и уютный, раскрывал перед нами неторопливый быт российской глубинки, как бы связующий настоящее с прошлым. То было лето и действительных открытий, наиболее успешных и значительных в чреде бесконечных разведок и раскопок.
Задача нашей археологической экспедиции — обследовать и описать в общем-то известные места древних поселений на берегах озера Неро. Возвращаясь вечером в канцелярию Ростовского краеведческого музея, предоставленную нам для ночлега, мы разбирали дневные находки, мыли их, составляли перечень, а перед сном бродили по переходам крепостных стен, проникаясь ночным покоем ростовской старины.
Однажды, вернувшись после раскопок в музей, я обнаружил сюрприз. На подоконнике, заваленном нашими находками, стоял небольшой глиняный горшочек с круглым дном и невысокой вертикальной шейкой, украшенной оттисками мелкозубчатого штампа. Рядом с ним лежали два костяных предмета: острие, похожее на стилет, и кочедык, при помощи которого из лыка и бересты на севере плели (да и сейчас плетут) лапти, кошели, пестери и прочую хозяйственную утварь.
Как явствовало из записки, эти вещи принес в музей шофер, возивший гравий для дорожных работ из карьера, расположенного километрах в двадцати пяти от города. Находчик упоминал, что в гравии были и человеческие кости.
Передо мной лежали вещи одного из погребений фатьяновской культуры — частицы одного из самых интересных и загадочных явлений в древней истории Восточной Европы.
Фатьяновская культура, получившая свое название по первому раскопанному могильнику возле деревни Фатьяново в Ярославской области, известна археологам уже более ста лет. За это время ученые открыли и исследовали несколько десятков могильников, сотни погребений. Систематизирован и издан огромный материал, написано много статей и книг, но ореол загадочности от этого ничуть не уменьшился.
Кто же оставил нам памятники фатьяновской культуры? Антрополог ответит, что в основном это были люди «средиземноморского» типа — с высоким крутым лбом, массивным, красивым черепом, тонким, часто с небольшой горбинкой носом, широким подбородком. Этот тип мы часто видим на скульптурных портретах древних римлян, он сохранился среди населения Центральной Европы и Восточной Прибалтики, Дунайской провинции и отчасти Балканского полуострова.
Археологу своеобразие фатьяновской культуры открывается в предметах и могильниках. Но только ли своеобразие? Если большинство археологических культур известно по поселениям, пусть даже сезонным, и могильникам, то в отношении фатьяновцев мы располагаем почти исключительно одними могильниками. Лежат они на высоких холмах среди современных полей; холмах, сложенных гравием и остатками морены.
Здесь, не отмеченные какими-либо надмогильными сооружениями, в глубоких прямоугольных ямах, выкопанных в слоях гравийного песка, лежат скелеты фатьяновцев: на боку или на спине, но всегда в скорченном положении — с согнутыми в коленях ногами и руками, поднятыми к лицу. Вокруг них стоят прекрасной выделки глиняные сосуды — шарообразные, обязательно с вертикальным венчиком, сделанные из тонкой, прекрасно очищенной глины, покрытые почти что полировкой, поверх которой нанесен тонкий, чрезвычайно изящный узор.
Вместе с сосудами возле скелетов лежат костяные орудия — долота, кочедыки, лощила, кинжалы — и различные украшения вроде молоточковидных булавок, подвесок из зубов животных, ожерелий из трубчатых костей птиц. И здесь же каменные орудия: наконечники стрел и копий, ножи, скребки, шлифовальные плиты, но главное — топоры.
Их два вида, и оба они лучше всего рисуют лицо этой культуры: боевые — сверленые, из тяжелых кристаллических пород, напоминающие томагавки североамериканских индейцев, только более массивные, и рабочие — плоские, шлифованные, из кремня,— такие топоры вставляли в костяные или деревянные муфты, соединенные с рукоятками.
Но это не все. Фатьяновцы, как оказалось с самого начала, были знакомы с металлом. Вместе с медными украшениями — подвесками, браслетами — в их погребениях находят бронзовые топоры, копья и даже литейные формы, в которых и отливались металлические предметы. Фатьяновцы не просто знали металл, они занимались металлообработкой!
К этому следует прибавить, что фатьяновцы, как это с достоверностью установлено, были животноводами. Куски туш домашних животных — свиней, овец, коз,— положенные вместе с умершими в качестве заупокойной пищи, кости коров и лошадей, из которых изготовлены некоторые костяные орудия, наконец, подвески из зубов позволяют нам довольно точно представить состав фатьяновского стада. И он убеждает, что фатьяновцы были не кочевыми, а оседлыми животноводами.
Между тем поселений фатьяновцев мы до сих пор не знаем.
Правда, в Чувашии, где были найдены могильники балановской культуры, которую ряд археологов считает только частью фатьяновской, обнаружены укрепленные городища. На западе родственники фатьяновцев, объединяемые мегакультурой «боевых топоров» (по наиболее общему, характерному для всех этих культур признаку), известны в Швеции, Чехословакии, Германии, Польше, Дании и в Прибалтике. Кроме могильников, схожих с фатьяновскими по погребальному обряду, керамике и положению покойника, там подробно изучены обширные поселения с наземными домами легкого типа, загонами для скота, амбарами.
По большей части их строили из жердей и кольев, переплетенных ветками и обмазанных глиной. Для тех культур известны торговые связи с окружающим миром, хозяйство, природные условия, наконец, хронология — основа основ, без которой исследователь прошлого оказывается беспомощен в своей работе.
И все-таки ниточка, связывающая фатьяновцев с обитателями неолитических поселений, была. То там, то здесь при раскопках сезонных неолитических стойбищ археологи обнаруживали черепки сосудов, боевые фатьяновские топоры и, что особенно важно, каменные столбики, получавшиеся при сверлении топоров. Находок было мало, слишком мало, чтобы строить на них какие-либо основательные умозаключения. И все же они свидетельствовали, что фатьяновцы не только посещали места неолитических поселений, но здесь же в ряде случаев изготовляли свои топоры.
Погребения, а тем более могильники неолитических охотников нам неизвестны. Возможно, они хоронили своих покойников над землей, как то делали когда-то лопари и охотничьи народы Сибири. Поэтому можно угадать мысль, которая с неизбежностью возникла в умах исследователей.
Поскольку, рассуждали они, с одной стороны, нам известны только поселения, если не принимать в расчет отдельных захоронений на территории стоянок и в заброшенных жилищах, а с другой — исключительно могильники, то почему не предположить, что перед нами две дополняющие друг друга половины одного целого? Разница в предметах, в сосудах? Но подобные отличия видны и при сравнении материала поселений одной культуры, относящихся к разным сезонным периодам.
Здесь же отличие должно быть еще большим, поскольку на поселениях перед нами грубая кухонная посуда повседневного употребления, а в погребениях — торжественная, специально изготовленная, как и предметы погребального обряда! Неходки же вещей из могильников в слоях поселений только подчеркивают искусственность их разделения...
Такова была одна точка зрения, пытавшаяся примирить противоречия их уничтожением. Другая, более распространенная, наоборот, подчеркивала отличия во всем — в физическом облике неолитических охотников и фатьяновцев, в их хозяйстве, основанном на разном подходе к природе, в использовании фатьяновцами металла, в их вооружении, высокой степени технологии, наконец, в «инородности» фатьяновцев по отношению к местному населению лесной зоны Восточной Европы.
Были ли фатьяновцы пришельцами? Как ни казалось заманчивым для ряда археологов отрицать этот факт, очевидность его не вызывала сомнений. А это давало простор для фантазии. В тридцатых годах на развитие европейской археологии определенное давление оказывали идеи политические, в первую очередь посеянные расизмом и фашизмом.
Именно тогда возникло представление о фатьяновцах как о «группах воинов», противостоящих местным мирным жителям в своих завоевательных походах на восток. «Воинственность» фатьяновцев выводилась буквально из всего — начиная от специфических «боевых» топоров и кончая животноводством и металлообработкой. И никому не пришло в голову, что узкая специализация фатьяновского животноводческого хозяйства вовсе не предполагает их конфликтов с местными охотниками и рыболовами.
Скорее наоборот — естественно заполняет ту оказавшуюся свободной экологическую «нишу», которую отыскивали в своих перемещениях эти люди так же, как владельцы балтийского янтаря — богатые рыбой водоемы вдоль внешней гряды конечных морен валдайского оледенения...
В те годы, с которых я начал рассказ о фатьяновцах, эти вопросы вызывали ожесточенные споры археологов, придерживавшихся противоположных точек зрения. Готовясь вступить в науку, мы, тогда еще студенты, не только прислушивались к этим баталиям, но и пытались в аргументах противников найти свой путь, определить свою точку зрения, потому что проблема фатьяновцев сама по себе, словно в фокусе, собрала и множество других.
Прикоснуться к самим фатьяновцам, увидеть не за стеклом музейной витрины, а на месте все то, из-за чего разгорались споры, было и моей заветной мечтой. Вот почему на следующее утро я, втиснувшись в кабину изрядно помятого самосвала, уже ехал с находчиком к новому Фатьяновскому могильнику.
Небольшой холм возле деревни Халдеево, почти полностью уничтоженный гравийным карьером, занимал вершину пологой гряды. Отсюда открывался вид на схожие окрестные холмы, занятые деревнями и полями, сбегающими к густым лугам, среди которых сверкали петли небольших речек. Весь этот край состоял из лугов и полей. И только на севере слабо синели полосы далеких лесов — до них дотягивался этот язык знаменитого Владимирского Ополья.
Картина, оставшаяся в памяти, изменила мое отношение, к фатьяновцам куда больше, чем даже осмотр стенок карьера, где был обнаружен могильник и найден трофей — боевой топор из зеленого диорита. Возможно, уже тогда, пытаясь разобраться в напластованиях окружающего мира, я обращал внимание не столько на предметы, появлявшиеся передо мной из прошлого, сколько на обстоятельства их находки, на все, что их сопровождало: на слои земли, пейзаж, просматривая за современным тот, возможный, древний. Раскопки следующим летом обнаружили здесь еще одно погребение, на этот раз нетронутое, поскольку карьер по нашей просьбе был закрыт в тот же день.
И хотя Халдеевский могильник так и остался единственным из фатьяновских, который я сам раскапывал, изучая именно фатьяновские материалы, я почувствовал, что ключ к раскрытию их тайны лежит где-то рядом. Он требует иного подхода не только к раскопкам, но иной оценки самих находок.
Каким должен был быть первый шаг на пути к разгадке фатьяновцев?
Надо было отказаться от прежнего взгляда на фатьяновцев и на находки, чтобы за горшками и костями, собранными при раскопках, увидеть прежнюю жизнь. Гак произошло вскоре с реконструкцией хозяйства фатьяновцев.
Вместе с умершим фатьяновцы опускали в могилу куски мяса овец, свиней и коз. О существовании у них коров и лошадей, как я уже упоминал, свидетельствовали зубы этих животных, из которых делали украшения, костяные орудия, а также форма, размеры и количество круглых сосудов, удобных для хранения, перевозки молока и сбивания масла.
Масло сбивалось в специальных горшках со сливом и отверстием в верхней части, кстати, употребляемых для этой цели кое-где и сейчас. Обширность стада немедленно ставила вопрос о «пастухах», и они нашлись: захоронения вооруженных мужчин с собаками, а также отдельные погребения собак.
Но это была лишь одна сторона дела. Распределение костей животных в могильниках фатьяновцев показывало, как они использовали продукты животноводства. Так, козы, овцы и свиньи содержались этими людьми исключительно для получения мяса и шерсти.
А вот изготовление подвесок из зубов крупного рогатого скота, использование их костей при создании некоторых орудий и глиняные сосуды для хранения и сбивания молока и масла позволяют думать, что крупный рогатый скот использовался исключительно для получения молочных продуктов, но мясо его в пищу не употреблялось, возможно, в силу каких-то религиозных табу.
Такой анализ фатьяновского стада объяснял, почему их могильники находят именно в этих районах Ярославской, Владимирской и Ивановской областей. Присутствие в хозяйстве свиней предполагает обязательную оседлость с вольным или ограниченным выпасом стада в широколиственных лесах паркового типа, на лугах и опушках.
А овцам и крупному рогатому скоту нужны открытые пространства и пойменные луга с разнотравьем. Такое сочетание в нашем Нечерноземье встречается только здесь. Вот почему все известные могильники фатьяновской культуры точно вписываются в эти почвенные оазисы, подчеркивая их как бы изначальный характер. В силу каких-то определенных причин, начиная с послеледникового времени, лес обходил эти пятна холмистых лугов, на которых формировались ложные черноземы.
Кости хомяка в Кузьминском могильнике и сурка в Милославском, этих типичных обитателей степи и лесостепи, подтверждают вывод почвоведов. Так в сплошной Лесной зоне оказались естественные экологические ниши с лесостепной растительностью, благоприятной для развития животноводства, на которые не посягали охотники и рыболовы неолита.
Цикл жизни фатьяновцев, как его можно представить на основе анализа стада и обряда захоронения, сводился к пастьбе скота, защите его от диких зверей и заготовлению кормов на зимний период. Именно этим целям отвечало их оружие, рассчитанное не столько для нападения, сколько для обороны.
Но самым важным, определяющим предметом системы фатьяновского хозяйства были рабочие топоры — бронзовые и клиновидные кремневые. Человек, взявший на себя заботу о домашних животных, должен был не расставаться с топором — сначала каменным, затем бронзовым,— заготавливая впрок горы веток с листьями. По вычислениям шведского исследователя М. Съебека, в доисторический период корова средних размеров, весом не более 150 кг или около того, должна была съедать за зиму приблизительно тысячу лиственных веников весом по одному килограмму.
Если представить, как быстро это стадо истребляло кустарник и молодую поросль в перелесках и на опушках леса, придется признать, что с возникновением животноводства активное воздействие человека на окружающую среду по сравнению с прежним охотничьим существованием увеличилось в сотни раз, если не больше. Теперь человек действительно противостоял природе, создавая вокруг себя как бы «вторую» природу.
Потребности животноводства, подобно джинну, выпущенному из бутылки, в короткое время изменили не только экологические связи общества, но и основы его экономики.
Высококачественный, пластичный кремень требовался во всевозрастающем объеме. Он нужен был для изготовления ножей, кинжалов, наконечников стрел, серпов, но самое главное — для массового производства топоров, долот и тесел. За кремнем следовало отправляться в глубь земли, что предполагало не только слаженную хозяйственную организацию труда, но и высокую степень его специализации и разделения.
В том, что это оказалось возможным, убеждает нас множество открытых за последние десятилетия специализированных районов по добыче кремня — в Швеции, Дании, Англии, Франции, Польше, Германии; у нас — на Украине, в Белоруссии, в Зауралье, на Каме, Северной Двине, на Оке и в Верхнем Поволжье. Иногда это были открытые выработки, по большей части — настоящие горные разработки с тысячами вертикальных шахтных стволов и сложной системой отходящих от них горизонтальных штолен, которые распространяются по пласту, содержащему кремневые желваки.
Размах горного дела в неолите поразителен. Кремень не просто добывался и выносился на поверхность. По-видимому, существовали четкая специализация и разделение труда. Добытый кремень тут же, на поверхности, обрабатывали мастера, изготовляя из него топоры, которые в оббитом виде совершали путешествие к покупателю за сотни километров и на месте уже только шлифовались.
Опыт горного дела по добыче кремня, а потом и соляных разработок, по-видимому, очень быстро привел к разработкам медных, мышьяковых и сурьмяных руд, хотя вплоть до начала массового производства железа металлурги бронзового века не могли удовлетворять спрос на металл. Добыча кремня существовала на протяжении всего бронзового века, восполняя этот недостаток.
Как можно видеть по находкам глиняных литейных форм в фатьяновских могильниках Ярославской области, эти люди занимались «вторичной» металлургией. Они получали уже готовый металл в слитках или в изделиях, которые по мере надобности переплавляли в рабочие топоры и наконечники рогатин.
Металлический рабочий топор, острый и надежный, был самым ценным предметом в их пастушеском обиходе. Не потому ли археологи находят так мало медных и бронзовых предметов в фатьяновских могильниках, что вечно нуждавшиеся в металле фатьяновцы лишь в редких случаях позволяли себе роскошь потратить его на украшения?
Теперь, когда в общих чертах обрисовано хозяйство фатьяновцев, можно попытаться решить загадку поселений этих таинственных людей. Предположение о кочевом образе жизни фатьяновцев основывалось главным образом на том, что не были известны места их стоянок. Но отсутствие доказательств само по себе не может служить доказательством. Больше того, состав фатьяновского стада доказывает, что они не могли кочевать, а жили оседло.
Об этом можно было догадаться и раньше по обширности их могильников и составу захоронений. Изучение узоров на сосудах, расположения могил, антропологические исследования погребенных позволяют с уверенностью говорить, что перед нами родовые кладбища, на которых умерших хоронили по семейно-родственным признакам.
Некоторые из таких кладбищ содержат более сотни погребенных. Следовательно, где-то поблизости располагались и поселения фатьяновцев, владевших хозяйственными помещениями, загоном для скота с навесами, где животных укрывали в непогоду, с мастерскими металлолитейщиков и кузнецов...
Пора взглянуть правде в глаза: мы не знаем этих поселений не потому, что их нет, а потому, что их специально никогда не искали. Раскопки велись до последнего времени только на самой территории фатьяновских могильников. Поиски неолитических поселений в лесной зоне археологи по традиции ведут исключительно по берегам озер и рек.
Между тем поселения древних земледельцев и животноводов должны располагаться там же, где их могильники, где были их пастбища и где теперь находятся поля и современные деревни.
Именно здесь, на пашнях, собрано большинство боевых фатьяновских топоров. Они не могли попасть на поверхность из разрушенных могил — фатьяновцы хоронили своих умерших достаточно глубоко — и на поверхности могильника, как правило, ничего фатьяновского не находят. Стало быть, каждый раз мы натыкаемся на остатки фатьяновского поселения, разрушенного до основания многовековой пахотой...
Так что же, загадки нет и все тайны решаются почти математическими уравнениями? Нет, тайна жива, только искать ее следует в других «измерениях». Не в облике культуры фатьяновцев, не в их экологии, не в местах поселений, а в них самих.
Кто они? Почему попали в наши псевдостепи? Чем объяснить столь резкую разницу в уровне культуры фатьяновцев и местных племен? Что несли они в себе, семена каких идей сеяли вокруг? Какими видели окружавший их мир?
Вопросы эти не случайны. Уже само отличие физического облика большинства фатьяновцев от остального населения Восточной Европы, сохранившегося в своих основных чертах до наших дней, заставляет интересоваться их происхождением.
Большинство археологов на основании внимательного изучения комплексов вещей из фатьяновских погребений полагают, что фатьяновцы, как и остальные представители культуры «боевых топоров», принадлежали к индоевропейской языковой семье, к тем легендарным ариям, которые в середине II тысячелетия до нашей эры вторглись в долину Инда.
Именно с ними связывают сложение индоевропейской языковой общности, куда входят балтийские языки и русский.
Хозяйство и экология фатьяновцев, как они могут быть воссозданы сейчас, удивительно совпадают с чертами быта и представлениями древних ариев. Примером может служить почитание коров, от которых берется только молоко, тогда как мясо получают от коз и овец. Подобную двойную направленность животноводства кое-где и теперь можно встретить в Индии. С другой стороны, соседство с лесом и повышенный интерес к медведю с неизбежностью предполагают присутствие меда в их ежедневном меню.
Следы его в виде характерной пыльцы медоносов когда-нибудь палинологи обнаружат на дне и стенках не вымытых археологами фатьяновских сосудов из новых погребений. Между тем известно, какое большое значение имел мед у ариев: видимо, из него они приготовляли сому — пьянящий «напиток богов».
С арийскими племенами древней Индии фатьяновцы схожи и формами своих сосудов, и характером жилищ, известных на территории других культур «боевых топоров».
Как ни странно, я не могу отделаться от мысли, что вместе с новой экологией фатьяновцы принесли в наши леса новые представления о мире. Или — новое ощущение его.
Выбравшись из лесов, с топких берегов озер и речек, из торфяных болот, где лежат остатки неолитических стойбищ, на высокие, плавно катящиеся холмы, откуда открываются необъятные просторы, ощущаешь благоговейный восторг. Восхищение охватывает человека перед бескрайностью горизонтов и бездонностью неба, мелькавшего до того лишь клочками между деревьев.
Обнаженным, маленьким и потерянным должен был чувствовать себя лесной человек, привыкший к тесноте леса, к сумеркам, тишине, в которой каждый звук имеет свое значение, каждый шорох заставляет настораживаться, от каждого мускула требуется готовность к действию. А здесь, в ослепительном буйстве света, ветра, стихий, рождалось и заполняло сердце почти божественное спокойствие, требовавшее от человека не столько поклонения, сколько утверждения своего «я», своего духа в этих пространствах земли и времени, доступных его телесному и духовному взору...
Нет, не случайно было то лето, наполненное солнцем и грозами, когда я впервые прикоснулся к тайне фатьяновской культуры и увидел открывавшиеся с их могильников горизонты. Вот почему, на мой взгляд, правы те археологи, которые даже без достаточных оснований полагали фатьяновцев «солнцепоклонниками».
Вечный небесный огонь древние могли почитать хотя бы потому, что в одном из его проявлений, в пламени горна, раздуваемого мехами литейщиков, один и тот же металл, переплавляясь и заполняя все новые формы, становился то рабочим топором, то копьем, то кинжалом, то браслетом, то перстнем, чтобы в случае нужды через какое-то время снова слиться воедино в сверкающем топоре.
Не здесь ли сокрыто связующее звено фатьяновцев с арийцами, принесшими в Индию уже огненное погребение? Ведь в самых поздних фатьяновских могильниках, если археологи не ошибаются, на место погребения приходит кремация на костре. И в это время фатьяновцы исчезают — так же внезапно, как когда-то они появились. Зарастают их могильники. Последние черепки лежат на неолитических стойбищах, а на Плещеевом озере — на территории могильника бронзового века, принадлежащего уже другой культуре,— «ложно-текстильной керамики», связанной не только с животноводством и металлообработкой, но и с развитым земледелием.
И люди этой культуры уже хоронят не тело умершего, сжигаемое на костре, а его «душу», которую отправляют в загробный мир куда менее пышно и основательно, чем то делали на первых порах фатьяновцы.
Я думаю, что все эти вопросы и возможные параллели в представлениях фатьяновцев и древних ариев рано или поздно встанут перед исследователями, пытающимися проследить в тысячелетиях возникновение наших представлений о мире и причины скачкообразности исторического процесса.
А пока это всего лишь дополнительный штрих на той удивительной картине, которую являют нам в прошлом странные, такие непохожие на остальных люди, жившие когда-то и учившие соседей — охотников и рыболовов нашей лесной полосы. Люди, чьи поселения должны быть почти полностью уничтожены трехтысячелетней пахотой, для которой они, собственно, и готовили избранную ими землю...