История Южской земли

История южской земли

Южский край – заповедный лесной уголок на юго-востоке современной Ивановской области, Его южная граница – река Клязьма, за которой начинается Владимирская область. Через него протекают реки Теза (на западе) и Лух (на юго-востоке), и множество озер как жемчужины украшают его просторы.

Эта земля – земля древняя. Здесь, среди многочисленных болот по берегам Луха и озер возвышаются дюны - нагромождения песка, образованные ветром много тысяч лет назад. Дюны, часто соединенные между собой и занимающие обширные пространства, заросшие лесом, давали приют зверю и человеку. Сухие, недоступные весеннему паводку, имеющие удобный и безопасный подход к воде, дюны - или, как их здесь называют, “гривы” - более всего подходили нашим далеким предкам для поселений.

Доисторическая эпоха

Одно из древнейших среди известных нам поселений на территории Ивановской области - стоянка Малая Ламна-3, на озере Ламенском. Материалы раскопок 1983 года позволили отнести эту стоянку к эпохе среднего каменного века или, как его называют археологи, мезолита (“мезос” по-гречески - средний, а “литос” - камень). Климат в те времена был значительно холоднее, чем сейчас, и потому среди растительности преобладали холодостойкие растения - сосна, береза и другие.

Можно сказать, что климат тогда был резко континентальным, отчего влажность была значительно меньше, чем сейчас. Ниже был и уровень воды в водоемах, поэтому стоянка Малая Ламна-3 занимает ныне полузатопленный, низкий песчаный мыс, образованный берегом озера и впадающей в него рекой Вокшей.

Люди той эпохи были бродячими охотниками, перемещавшимися вслед за своей добычей. Основным их занятием была охота на водоплавающую птицу, которая в изобилии водилась тогда в многочисленных озерах с чистой и холодной водой, оставшихся после отступления ледника и еще не успевших превратиться в болота.

Охотились на птицу с помощью луков и стрел, несколько каменных наконечников, для которых были найдены при раскопках. С копьями и дротиками ходили на лесного зверя. Шкуры обрабатывали кремневыми ножами и скребками, очищая их от подкожного жира.

Затем с помощью проколок и ниток из сухожилий и волоса шили из шкур одежду и пологи легких переносных жилищ, напоминавших чумы современных народов Севера. Угольки, собранные на древнем кострище, позволили провести анализ на радиоактивные изотопы углерода. Результаты этого анализа в сочетании с особенностями находок позволили датировать стоянку 7-6 тысячелетиями до н.э.

В 5 тысячелетии до н.э по берегам рек, на дюнах появляются стойбища людей, живших уже в неолите - новом каменном веке. От своих предшественников они отличались тем, что умели изготавливать глиняную посуду.

Посуда эта представляла собой сосуды, похожие на яйцо со срезанной макушкой. Иногда такие сосуды достигали значительных размеров - до полуметра в диаметре - и вмещали в себя до двух ведер воды. Керамика в те времена изготавливалась достаточно грубая. Гончарных печей для ее обжига еще не было.

Посуду обжигали прямо в кострах. Чтобы в процессе обжига сосуды не растрескались, в глину добавляли всевозможные примеси. В качестве примесей использовали песок, мелкий камень (дресву), дробленые раковины, растительные волокна и даже толченую керамику (шамот).

Гончарный круг тоже не был известен и сосуды делались следующим способом. Сначала из глины раскатывались длинные тонкие колбаски - жгуты, которые затем укладывались друг на друга, вчерне воспроизводя форму сосуда. Швы между жгутами заглаживались. Маленькие сосуды выдавливались из одного куска глины. Затем на сосуд наносился специальными штампами орнамент в виде треугольников, ромбов, елочек, ямок.

Орнаменту в те времена придавали большое значение. Символы, изображающие духов-покровителей рода, защищали содержащуюся в сосудах пищу от воздействия злых духов. У каждого племени, у каждого рода был свой орнамент - свои изображения духов, что, кстати, и позволяет археологам прослеживать этнические изменения на той или иной территории.

В 4 тысячелетии до н.э. продолжается дальнейшее увлажнение и потепление климата. Широкое распространение получают влаголюбивые смешанные леса и дубравы. Вместе с типом лесов изменяется и животный мир.

Наиболее типичными находками, относящимися к этому времени, являются обломки сосудов с орнаментом из оттиснутых гребенок и ямок, внешне похожие на куски сот. Такие черепки можно чаще всего встретить у среза воды на берегах самых высоких дюн Лухского Полесья, куда, спасаясь от затоплений при поднятии уровня воды, люди переносили свои поселения. Внешне сосуды почти не изменились.

Зато очень сильно меняется техника изготовления каменных орудий. Улучшается, становится более тщательной обработка изделий из кремня. Частые находки теперь - каменные шлифованные топоры и тесла - неизменные спутники лесного жителя.

Шлифованным каменным топором, на изготовление которого требовалось, как показал эксперимент, 30 часов рабочего времени, можно было перерубить ствол диаметром 10 сантиметров всего за минуту! С помощью топора человек построил себе настоящий ДОМ, который защитил его от зимней стужи, болотного гнуса, ночных страхов и, что самое главное, дал ему уверенность в будущем.

Остатки такого капитального жилища были обнаружены в 1969 году недалеко от деревни Рыбино Палехского района, на мысу или, как здесь говорят, на “стрелке”, при впадении древнего русла реки Люлех в Лух. Жилище это представляло собой полуземлянку овальной, в плане, формы, площадью около 9 квадратных метров.

Вдоль стен были устроены деревянные лежанки, а в центре - очаг. Естественно, такое жилище с собой в кочевье не возьмешь. И бросить его жалко. И, может быть, это чувство собственности становится поводом к возникновению нового типа хозяйствования неолитических племен - охотничье-рыболовно-собирательского, связанного с сезонными миграциями.

Если мы обратимся к сведениям этнографов, изучающих жизнь и быт малых народов таежного Севера, то мы увидим очень интересную картину. Эти малые народы, будучи полукочевниками, зимой жили в стационарных, сравнительно благоустроенных поселках, а летом перебирались на временные стойбища. Стойбища находились в непосредственной близости от охотничьих, собирательских и рыболовных угодий. За сезон стойбища несколько раз менялись, для того, чтобы не разорять угодья.

Вероятно, то же самое было и в наших краях во времена неолита. Стационарный поселок с теплыми полуземлянками находился на мысу при впадении Люлеха в Лух, а временные стойбища - по берегам реки возле нынешнего Мыта, на гривах Клячино, Поляна, Толстуха, Орефино, по берегам озера Шадрино. Местные первобытные умельцы изготавливали орудия, в основном, из кремня желтого, коричневого, красноватого и белесого цветов.

Кремень этот добывали, раскалывая обыкновенные валуны, которые и сейчас в изобилии встречаются у нас во многих местах. Но валунный кремень хрупок, и изделия из него некачественны. Поэтому, древние мастера старались заполучить качественное сырье, каковым был кремень, добытый из меловых и известняковых отложений.

В середине 3 тысячелетия до н.э. на берегах Луха появляются поселения волосовцев. Имя свое эти племена получили по названию села Волосова около Мурома, где было впервые обнаружено их поселение. Коренное отличие памятников этой культуры - наличие керамики, толстостенной, рыхлой, с примесью в глине толченых раковин пресноводных моллюсков и растительных волокон.

Кремневые орудия, найденные в волосовских слоях, тоже отличаются от таковых предыдущих культур. Волосовцы добились такой виртуозной обработки камня, что наконечники стрел, сверла, проколки, ножи смотрятся как ювелирные изделия. На волосовских поселениях нередки находки выполненных из кремня фигурок зверей, птиц, человечков.

Волосовцы пришли в наши края с берегов Оки и Средней Волги и прочно обосновались на берегах Луха. Именно с ними здесь связан своеобразный демографический взрыв. Слои с остатками волосовской культуры присутствуют практически на всех известных нам археологических памятниках бассейна реки Лух.

Причем именно к ним относится наибольшее число находок. В среднем течении Луха, на расстоянии (по прямой) двадцати километров друг от друга, в урочищах Стрелка и Дубки, при впадениях в Лух речек Люлех и Исток соответственно, археологи обнаружили два стационарных волосовских поселка.

На одном из них, на поселении Стрелка (открытом Н. М. Романовым - мытским краеведом и основателем Мытского музея) в 1967-69 годах проводились широкомасштабные раскопки, которые вскрыли остатки трех больших полуземлянок прямоугольных очертаний. Жилища имели перекрытия из деревянных плах и крыши из бересты и ветлы. Внутри жилищ были обнаружены очаги и зольники - неглубокие ямы, расширявшиеся книзу, заполненные углем и золой и служившие, видимо, для обогрева жилищ.

Жилища эти имели крытый спуск к воде и были соединены друг с другом переходами. Было обнаружено большое количество орудий из камня - топоры, тесла, ножи, наконечники стрел и копий, скребки, сверла и многое другое. Во влажной почве хорошо сохранились орудия из кости - гарпуны, иглы, рыболовные крючки, долота, шилья, кочедыки, игольники, украшения-подвески, даже флейта! Удивительно обилие костей животных - лосей, северного оленя, медведей, бобров, куниц, кабанов и птиц. Непривычна величина осетровых и сомовых костей - такие рыбины сейчас уже не ловятся!

Волосовское хозяйство, основанное на сезонных миграциях, в сложившихся природных условиях было весьма эффективно. Вооруженные великолепными орудиями, мужчины успешно охотились. Женщины с помощью костяных и каменных мотыг, серпов, сделанных из рога, со вставленными в него острыми пластинками кремня, заготавливали огромное количество различных плодов, кореньев и ягод.

Оставалось время для творчества и досуга. Отсюда такое количество каменных и костяных поделок и украшений, музыкальные инструменты. Словом, это был «золотой век» охотников и рыболовов!

Выше не зря было упомянуто расстояние между поселками в урочищах Дубки и Стрелка. Дело в том, что по подсчетам ученых коллективу охотников в 30 человек (а, видимо, такова была численность населения поселков), для нормального прокорма и хозяйственных нужд, необходима территория площадью в 300 квадратных километров.

Это примерно площадь круга радиусом 10 километров. Стык владений двух родов, населявших Дубки и Стрелку, приходился как раз на район озера Шадрино, где мощность слоев с волосовскими находками заметно падает. Из этого можно сделать вывод, что экологические системы в исследуемом районе оказались предельно загруженными.

Племена фатьяновцев, получившие свое название по могильнику около деревни Фатьяново в Ярославской области, пришли в наши края с юго-запада в начале 2 тысячелетия до н.э., подталкиваемые изменениями в природе, которые передвигали необходимую для их хозяйства границу лесостепи на север. Фатьяновцы были скотоводами. Они разводили овец и свиней, для которых лучшим местом выпаса были лесные поляны и опушки.

Эти племена в наших краях известны по каменным сверленым топорам, найденным при вспашке на полях, и могильникам, располагавшихся на высоких холмах. В бассейне реки Лух такой могильник находится около бывшей деревни Сковородино Пестяковского района. При его раскопках были найдены типичные для фатьяновцев орудия и утварь - каменный сверленый топор и сосуд шаровидной формы с высоким, прямым и широким горлом, украшенным зигзагообразным орнаментом.

Появившись в наших местах, они не составили конкуренции волосовцам, жившим в долинах рек и занимавших вполне определенную природную нишу. В отличие от них фатьяновцы поселились на водоразделах, где было много обширных лугов с травою для овец и дубрав с желудями для свиней. Да и гнуса там было меньше. Очевидно, волосовцы стали с интересом присматриваться к хозяйству своих соседей, и даже кое-что у них перенимать.

В конце существования волосовской культуры на поселении Стрелка появляются свиньи, которых заводили весной, летом откармливали и осенью забивали. Так волосовцами был сделан первый шаг к производящему хозяйству.

Но и фатьяновцы тоже не стояли на месте. Перед тем, как сойти с исторической сцены, они успели обзавестись коровами и лошадьми и познакомили волосовцев с изделиями из меди, которыми они иногда пользовались. Правда, медных предметов было очень мало, поскольку медь приходилось завозить со Средней Волги, где находились медистые песчаники. Так, например, на волосовской стоянке Ванино около Мыта был найден кусочек медной проволоки, использовавшийся как украшение.

После расцвета неолитической “цивилизации” происходит снижение численности населения. На берегах реки Лух археологам попадаются лишь единичные находки, по которым мы можем судить о людях, живших здесь в 1 тысячелетии до н.э. Признаки поселений этого времени в культурных слоях столь невыразительны, что датировать их можно только по немногим фрагментам “сетчатой” или “текстильной” керамики, называемой так потому, что орнамент ее похож на оттиск грубой, похожей на рогожу ткани.

Материал, собранный в урочищах Клячино, Поляна, Толстуха, дает мало сведений о занятиях живших здесь людей. Лишь по аналогии с другими памятниками культуры с “сетчатой” керамикой можно предположить, что жители этих селищ занимались скотоводством, разводя лошадей и коров. Кроме того, именно в эту эпоху люди в наших краях начинают заниматься земледелием.

Для этого на участках, отведенных под пашни, вырубался и выжигался лес, а на удобренной золой и взрыхленной бороной-суковаткой или мотыгами почве высевался ячмень - самый неприхотливый злак. Такой вид земледелия называется подсечным, и возможен только при малой плотности населения и наличии обширных лесных пространств, поскольку через несколько урожаев почва истощалась, и приходилось вырубать и выжигать новые участки.

Вырубка лесов под пашни потребовала качественно нового орудия. Им стал железный топор. В середине 1 тысячелетия до н.э. в наших краях люди начинают выделывать из местной болотной руды железо. Из железа кроме топоров ковались ножи, серпы, наконечники стрел и копий. Но все же кость и камень из-за своей доступности и распространенности по-прежнему довольно широко употреблялись.

Упорный труд из года в год, из столетия в столетие закладывает основы нового расцвета. У людей образуются излишки. Богатство порождает зависть и желание его отнять. Это в свою очередь заставляет людей защищаться. И тогда появляются первые укрепления.

Одним из таких укреплений является городище около села Лукино. Оно небольшое, в плане напоминает ромб со сторонами 30 на 40 метров. В поселке с такой площадью могло жить человек 30, не более. Городище располагается на высоком, крутом берегу, мысом выступающем в пойму реки. Лух в древности протекал под самым городищем, а сейчас - в спрямленном русле, метрах в трехстах к востоку.

С мыса открывается великолепный обзор на долину реки, вверх и вниз по течению, что позволяло нашим предкам загодя видеть приближающихся врагов. С севера поселение защищалось высокими и крутыми берегами, а с юга - с напольной стороны - был вырыт ров и насыпан вал с узким проходом. В древности на валу был устроен частокол из бревен. К частоколу вплотную, иногда даже заменяя его, примыкали стены срубов, в которых жили поселенцы. Находки здесь крайне редки - в основном, фрагменты керамики.

Некоторые из обломков ошлакованы - значит, они побывали в огне, может быть, даже в пожаре. В пользу последнего говорят и редкие угольки, замеченные в культурном слое. Видимо, жителям не повезло, и поселок был сожжен в один из набегов. Невыразительность находок позволила лишь примерно датировать время функционирования городища - 1 тысячелетие н.э.

Отгадка, кто же были жители Лукинского городища, была скрыта в могильнике, находившемся в урочище с символическим названием “Ключ”, около деревни Кочкино Палехского района. Ивановский археолог Е.Н.Ерофеева в 1959-62 годах открыла около Кочкина 37 погребений.

Некоторые из погребенных были кремированы, от некоторых остались лишь части скелетов, но главное - всех сопровождал богатый инвентарь. И если инвентарь мужских погребений включал оружие и конскую сбрую, то женские погребения - медные украшения. Это были бронзовые венчики, подвески в виде утиных лапок и колокольчиков, браслеты, перстни и многое другое.

Кочкино и Лукино находятся недалеко друг от друга. Если погребенные в могильнике и не являлись непосредственными жителями Лукина городища, то уж во всяком случае, были их соседями и родственниками, если учитывать малую численность населения той эпохи. В пользу этой гипотезы говорит и примерно одинаковое время функционирования городища (вторая половина 1 тысячелетия) и могильника (VIII век). Женские украшения могильника позволили определить этническую принадлежность населения Лухского Полесья второй половины 1 тысячелетия. Этот народ известен нам по древнерусским летописям под именем мурома.

Мурома был одним из финских народов, населявших в те времена лесное Поволжье, родственным современным финнам, мордве, марийцам, эстонцам. Основная территория его расселения приходилась на низовья Оки, и память от него сохранилась в названии города Муром.

Основой хозяйства муромы было, как и в предыдущие столетия, подсечное земледелие, которое при малой плотности населения обеспечивало хороший урожай. Занимались они и скотоводством, разводя лошадей, коров, мелкий скот. Значительного совершенства достигло ремесло - металлообработка, ювелирное дело, гончарство. И хотя поволжские финны не знали гончарного круга, посуда, вылепленная ими, была добротна и удобна.

В середине 1 тысячелетия нашей эры на землях муромы появляются славянские поселенцы. К этому времени, к XI-XIII векам, относится селище около деревни Ванино близ Мыта. В ходе раскопок были обнаружены обломки древнерусских - круговых - и местных, муромских - лепных - сосудов, шумящая подвеска - женское украшение муромы и многое другое. Находки позволяют судить о смешанном русско-муромском населении этого селища. Через три-четыре поколения люди забывали о своих финских корнях и искренне считали себя русичами. Муромские корни оставили память о себе в географических названиях.

Взглянув на карту, мы увидим, что названия рек бассейна Луха оканчиваются на -Х (Таих, Люлех, Ландех, Серзух и т.д.), тогда как реки других прилегающих к нему регионов имеют или русские названия или оканчиваются на -МА (искаженное финское -МАА), что подразумевает несколько иную языковую основу. К тому же такая концентрация финских названий свидетельствует о том, что муромский элемент еще долго здесь не растворялся.

После потепления на рубеже 1 и 2 тысячелетий, началось новое похолодание, названное учеными-гляциологами “малым ледниковым периодом”, которое длилось до XIX века. Вновь, как и две с половиной тысячи лет назад, на наших предков обрушились долгие зимы, слякотные весны и осени.

Все это усугублялось татарскими набегами и междоусобицей. Плотное заселение земель потребовало более интенсивного использования пашен. От подсечного земледелия люди переходят к переложному, а затем и к трехпольному севообороту.

Начиная с XV века, крестьяне используют постоянные поля с чередующимися яровыми и озимыми посевами и одногодичным оставлением участка под паром. Такая более интенсивная система полеводства может полноценно функционировать только при условии регулярного внесения в землю удобрений и, поэтому теснейшим образом связана со скотоводством.

Сбор навоза, единственного в ту пору удобрения, требовал перехода к стойловому содержанию скота и перехода, тем самым, к правильному животноводству. Бороны-суковатки, способные лишь присыпать землей и золой высеянные семена, заменяются сохами с железными наконечниками-сошниками, серпы при сборе урожая заменяются более производительными косами и т.д. Так из поволжских финнов и русичей в глуши Волго-Окского междуречья в тяжком труде рождался новый народ - великороссы.

Средневековье

Само название нашей земли как «Южского рубежа» упоминается в данной грамоте князей Пожарских Спасо-Евфимьеву Суздальскому монастырю 1556/57 года, и некоторыми исследователями проиводится от слова «юзга», что означает – болото. Действительно, местность, прилегающая к извилистому Луху при его впадении в Клязьму, сильно заболочена.

Может быть, это название угро-финского происхождения, смысл которого вряд ли удастся восстановить. X век стал временем наиболее интенсивного заселения южского края славянами. Их основным занятием было земледелие но, так как урожайность зерновых в этих местах была нестабильной, то они занимались разведением крупного и мелкого скота, птицы, а также промыслами.

В те далёкие годы леса южской земли были по своим размерам много больше, чем сейчас, а богатства их были просто неисчислимыми. Промысловые занятия славян были разнообразны, но самую большую часть из них составляли: охота (количество зверей было много больше, чем сейчас); рыболовство (в реках было очень много рыбы; встречались ещё породы, относимые к «красной рыбе» и «белой рыбе»); собирательство, причем собирали не только грибы и ягоды, но и травы, как лекарственные, так и применяемые в качестве пищевых добавок и пищевых приправ.

XI век был временем расцвета государства Киевская Русь. Южская земля по-прежнему продолжала оставаться окраиной большого государства, но здесь тем не менее происходили значительные изменения. Прежде всего, росло славянское население. Из южных княжеств Руси приходили люди, спасавшиеся от степных кочевников, которые не добирались до этих заболоченных заросших лесами мест.

Продолжала развиваться торговля по Волжскому речному пути, которую с VIII века вели европейцы с Персией и другими странами мусульманского Востока. Если раньше суда ходили по Волге и редко – по её притокам, то теперь торговые суда всё чаще стали заходить в волжские притоки Клязьму и Оку, а потом и в Тезу. В Х—XI веках славянские поселения в Южском крае группировались по берегам р. Тезы и не уходили восточнее её (почему – до сих пор не выяснено).

С основанием в XII веке городов Стародуба-Ряполовского (с. Клязьминский городок Ковровского района) и Ярополча-Залесского (ныне г. Вязники) картина начала меняться. Славянские поселенцы продолжили движение на восток этого глухого, покрытого лесами озёрного края. Где и населения всего-то – редкие деревеньки финно-угорских охотников, пастухов племени меря.

Славяне интенсивно заселяли край, весь XI и XII века. Колонизация была мирной, о чем говорит тот факт, что местные финно-угры были просто ассимилированы славянскими поселенцами. И с тех пор у славян более тёмные волосы, более тёмные глаза, они – ниже ростом. Сейчас у некоторых, не очень грамотных людей, плохо относящихся к русским, есть мнение, что русский – это смесь с татарином. Это неправда. Все внешние особенности русских оттого, что в них течёт финно-угорская кровь. Южский край – одна из тех территорий, где в IX-XI веках происходил процесс смешения славян и финнов.

К середине XII века распалось русское государство со столицей в Киеве окончательно, как ни стремились некоторые князья его спасти. Ростово-Суздальский князь Юрий Долгорукий и его сын Андрей с 30—40-х годов XII века вели борьбу за восстановление Киевской державы, но так и не сумели её восстановить. Ещё в 30-е годы XII века Южский край вошел в состав Ростово-Суздальского княжества, ставшего ядром нового государства – Россия.

С тех пор наш Южский край входит в число земель исторического центра Российского государства – Северо-Восточной Руси и, конкретно, – Владимиро-Суздальского княжества, которое в эпоху князя Всеволода Юрьевича Великого (Большое Гнездо) стало одним из крупнейших и влиятельнейших княжеств земли Русской.XIII век – век монголо-татарского нашествия – начался для Владимирской Руси с дробления её на мелкие княжения. Отныне и до 60-х годов XIV века история Южской земли оказалась связана с историей Стародубского княжества – одного из уделов Руси Владимирской.

Оно занимало территорию по среднему течению р. Клязьмы. Около 1218 года, после гражданской войны между сыновьями Всеволода Великого, его получил один из младших сыновей – Владимир Всеволодович. После его смерти в 1228 году удел снова вошёл в состав Великого княжества.

После этого в результате не до конца прояснённых обстоятельств княжество перешло к Ивану – восьмому сыну Всеволода Большое Гнездо. К тому времени уже окончательно оформились границы княжества. Это была большая территория по обоим берегам р. Клязьмы, особенно по её правобережью, простираясь от нижнего течения р. Нерехты, притока Клязьмы, до другого его притока – р. Мстеры (на западе); на востоке – Клязьмы, которая резко поворачивает на юг.

Южная граница княжества шла по р. Тара, примерно до ее середины, у с. Сарыево; на левом берегу Клязьмы западная граница захватывала низовья р. Уводь; пересекая верховья р. Тальша, правого притока Уводи. Некоторые историки пишут, что удельный вес Стародубских князей в политической жизни Северо-Восточной Руси был невелик, но как измерить следующее – страшной зимой 1237—1238 годов, когда орда Батыя разгромила Северо-Восточную Русь, Иван Стародубский был среди тех, кто собирал войска на помощь брату – Юрию, князю Владимирскому. Когда в тот страшный мартовский день 1238 года на р.

Сити полегли смертью героев полки великого князя Юрия, не сумев защитить родную землю от страшного врага, его брат Иван не пал духом, как князья Ростова Великого, не капитулировал, а повёл партизанскую войну. Потом вместе с братом Ярославом (отцом Александра Невского) восстанавливал разорённую страну, а после её восстановления готовил восстание, за что был отравлен в Орде.

Именно деятельность Ярослава, князя Переяславского, и Ивана, князя Стародубского, была той основой, на которой базировалось освободительное движение русских князей Даниила Галицкого и Андрея, Великого князя Владимирского, конца 40-х – начала 50-х годов XIII века. Очень большой трагедией для Руси был разгром войск князя Андрея 15 июня 1252 года у города Переяславля-Залесского.

Монголо-татарское нашествие и монголо-татарское иго сыграло определённую роль в расселении славян на территории Южского края. До нашествия картина была следующей: славяне селились по берегам рек, где почва была наиболее удобная для земледелия; в лесу жили финно-угры, которые занимались простейшим огородничеством, но не пашенным земледелием (ещё скотоводством, охотой, рыболовством).

Теперь, спасаясь от монголов, славяне вынуждены были уходить в леса. Именно в ту страшную эпоху и завершилась ассимиляция финно-угров славянами, именно тогда иконописцы Суздаля, оставшиеся в живых, основали селения Палех, Холуй, Мстёру, где не только сохранилась, но и приумножилась традиция суздальской школы иконописи. Общеизвестно, что археологам тяжело исследовать населённые пункты Ивановской области потому, что они где основаны, там и стоят. Меньше известно, что стоят они со времён монгольского нашествия XIII века. Современные раскопки средневекового Плёса – самый яркий пример, подтверждающий эти слова.

До нас не дошли летописные свидетельства о Стародубском княжестве после гибели Ивана Стародубского. От середины XIII века вообще мало сохранилось летописных свидетельств. О Стародубских князьях известно следующее: в 1281 году умер Михаил Стародубский, Иван-Калистрат Михайлович Стародубский умер в 1315 году. Ещё известно, что в Орде в 1330 г. в результате интриг Калиты был убит Фёдор-Ярослав, князь Стародубский, прозванный Благоверным за то, что «пострадал за веру православную».

В XIV веке Стародуб-Ряполовский и Ярополч-Залесский продолжали оставаться единственными городами округи. Вся остальная территория, по большей части своей, была покрыта лесами. По берегам рек Клязьма, Теза, Лух располагались земледельческие сёла. На территории Южского района небольшое число земледельческих поселении располагалось по берегам реки Тезы, где проходил торговый путь, и были условия для занятия земледелием.

В с. Ряполово (или недалеко – археологами не найдено) располагалась небольшая крепость, которая была резиденцией княжеского наместника, собиравшего дань с окрестностей, а с 1380 года – резиденция Ряполовского князя. Стародуб был до 1380 года значительной княжеской резиденцией, а также торгово-ремесленным центром, объединившим окрестные земли.

Город Стародуб был княжеской столицей до начала XV Века (до распада княжества на малые части). Город очень пострадал во время татарского нашествия в 1408—1409 годах, а окончательно был разрушен в 1609 году одной из банд польского шляхтича Я.Лисовского, свирепствовавшего в крае. С тех пор на месте города существует село Клязьминский Городок. В конце XIX века большая часть археологических памятников была разрушена при строительных работах, а остальные – исследованы археологами в начале XX века.

Южская земля к востоку от Тезы была покрыта лесами, где было много болот. Население занималось скотоводством и промыслами, земледелие носило вспомогательный характер. В эпоху монголо-татарского ига очень популярен стал мелкий рогатый скот, особенно овцы. С тех пор овцеводство и выделка овечьих шкур надолго стали важным занятием жителей округи. Постепенно, уже в начале XIV века, местные крестьяне стали выращивать лён и выделывать из него различные ткани, вначале для себя, а с развитием торговли и на продажу.

Очень важным для нас является следующий урок, данный нам предками: имея землю, малопригодную для эффективного зернового земледелия, они стремились максимально использовать те возможности, которые земля имеет, выращивали те культуры, которые лучше всего растут на этой земле и могут дать доход при продаже урожая. Долгое время ходили по России легенды о качестве вишен, выращиваемых на территории между городами Ковров и Вязники (а сюда входит и Южская земля).

В начале XIV века, особенно после смерти Фёдора Благоверного, Стародубские князья поддерживали Суздальско-Нижегородское княжество, одно время игравшее значительную роль в межкняжеских отношениях. В середине XIV века началась борьба между Московским и Суздальско-Нижегородским княжествами за Великое княжение Владимирское. Она началась в 50-х годах XIV века и закончилась в 1363—1365 годах вхождением Стародубского княжества в состав Московского. В 1363—1365 годах московские войска неоднократно занимали Стародуб. В то время фигурировали на политической сцене следующие Стародубские князья: Андрей Фёдорович, Дмитрий и Иван.

Были ли это сыновья Фёдора Благоверного или нет – в летописях ничего об этом не сказано. В 1380 году войска Андрея Фёдоровича Стародубского приняли участие в Куликовской битве, где вместе с войсками Глеба Ростовского были на левом фланге. Хоть об этом нет прямых данных, вполне можно говорить о том, что жители земли Южской участвовали в Куликовской битве. Из политических событиях второй трети XIV века можно отметить следующее: в 1368 году великий князь литовский Ольгерд решил по приглашению Михаила Тверского неожиданно напасть на Москву.

Семён Дмитриевич Крапива-Стародубский (сын Дмитрия Андреевича Стародубского) с отрядом находился в волости Хохла у крепости Колтеск, где и принял смерть в бою с литовцами. Стародубская дружина была маленькая, потому и погибла вся, но она совершила подвиг, помешав врагу напасть на Москву неожиданно.

К концу XIV века Стародубское княжество распалось на уделы. Свидетельства о его дроблении содержатся в актах XIV—XV веков, а также в родословных книгах. В 1380 году Андрей Фёдорович Стародубский разделил княжество на четыре части между сыновьями, которые пополнили ряды служилых князей на московской службе.

Согласно этим документам, у князя Андрея Фёдоровича Стародубского было четыре сына: Фёдор Стародубский, Василий Пожарский, Иван Ряполовский, Давыд Палецкий (Палицкий). Прозвища сыновей Андрея Фёдоровича Стародубского происходят от центров их владений и позволяют говорить относительно точно о географических границах княжества в XIV веке – в период своего расцвета.

Самым крупным из четырёх возникших уделов был собственно Стародубский. Его центром была столица княжества – г.Стародуб, располагавшийся на правом берегу р. Клязьмы, на месте села Клязьминский Городок, в 20 километрах от современного города Южи. В удел входили земли вокруг озёр Горшково и Сорокино.

Земли нашего района принадлежали сначала потомкам Ивана Ряполовского, но в XX веке историк В.Д.Назаров обнаружил грамоту об обмене владениями между Даниилом Васильевичем Пожарским и Дмитрием Ивановичем Ряполовским. В грамоте говорится, что Мугреевская вотчина перешла от Ряполовских к Пожарским, и хотя на грамоте нет даты, по косвенным данным можно судить о том, что это произошло между 1437 и 1445 г. В.А. Кучкину удалось составить карту Стародубского княжества в конце XIV века и по ней видно, что Мугреево – это земля между р.Лух и Серзух на территории Южского района.

Род князей Стародубских очень сильно разросся. Кроме Стародубских, Пожарских, Палецких и Ряполовских появились Ромодановские, Стригины, Хилковы, Татевы, Гундоровы, Гагарины, Осиповские, Кривоборские, Тулуповы. На южских землях имели свои владения князья Пожарские, Ряаполовские и Ромодановские. Все они несли военную службу, служа возвысившемуся Московскому княжеству.

Например, Василий Васильевич Ромодановский, будучи боярином, до 1503 года владел слободкой в Москве, в 1490 году ездил в Крым с посольством, в 1492 году участвовал в военном походе на Север вторым воеводой правой руки. В 1495 он послан в Литву с княгиней Елизаветой Ивановной в качестве боярина при ней. В августе 1496 года он упоминается как второй воевода передового полка правой руки в войне со Швецией. В марте 1498 года ездил с миссией в Литву, а в сентябре того же года был в походе к Казани (воевода передового полка).

Он был арестован в апреле 1499 года в связи с близкими отношениями с кружком братьев Патрикеевых и Семена Ряполовского, которые были казнены по подозрению в заговоре против Ивана III в январе 1500 года. Возможно, он участвовал в новой миссии в Литву в 1500 году. В конце 1501 года он командовал в походе на Литву сторожевым полком. В сентябре 1507 года мы видим его вторым воеводой в полку правой руки в новом походе на Литву. В сентябре 1509 года Василий III уже не дает ему поручений из-за возраста.

Конечно, Стародубские князья приняли участие в последней междоусобной войне, охватившей Русь в 1425-1453 гг. Иван, Семён Хрипун, Дмитрий Ряполовские были горячими сторонниками Василия II в его борьбе с Дмитрием Шемякой. В 1446 году они вместе собрались и укрыли в Муроме детей Василия II – Ивана и Юрия. Потом Дмитрий Иванович Ряполовский принимал активное участие в разгроме Галицкого князя Дмитрия Юрьевича Шемяки неподалёку от устья р.Молога, потом ушёл в Литву, собрал там сильный отряд и двинулся на освобождение из плена Василия Тёмного. В 1459 году ходил в Вятскую землю, где взял города Котельнич и Орлов. В 1461—1462 г.г. получил от Ивана III жалованную грамоту, в 1463 – чин боярина и умер после 1463 г.

Интересна личность Семёна Ивановича Хрипун-Ряполовского. Князь, боярин и воевода, единственный сын одного из последних удельных князей Ряполовских – Ивана Ивановича. Впервые упоминается в данной грамоте около 1467—1474 г.г. Летом 1482 года упоминается среди бояр и воевод, служивших под началом брата Великого князя Московского Ивана III — Андрея Васильевича Горяя Углицкого в Нижнем Новгороде; им были отправлены указания Великого князя.

В 1485 участвовал в походе на Казань. В 1487 году он водил передовой полк на судах на помощь казанскому царевичу Мухаммед-Эмину, которого согнал с престола Али-Хан, который пришел из ногайской степи. Семён Иванович вновь поставил ханом Мухаммед-Эмина. В 1489 нёс службу в Вятке. Около 1491 года по приказу Ивана III арестовал углицкого князя Андрея Васильевича. В 1492—1493 и 1495 годах сопровождал Великого князя при поездках в Новгород Великий.

В январе 1494-го при приёме послов из Литвы был назван боярином. Весной 1494 ездил в Литву по делам свадьбы великой княгини Елены Ивановны и великого князя Литовского Александра. В сентябре 1496 года повёл большой полк на судах в Казань для защиты хана Мухамед-Эмина от сибирского хана Мамука. В сентябре 1498 года опять водил в Казань большой полк. Потом разоблачил придворный заговор против царевича Дмитрия Внука, но Иван III обвинил Семёна Ивановича в заговоре и казнил в январе 1499 года вместе с женой Ириной Ивановной Патрикеевой.

Владельцем собственно Южской земли (где сейчас располагается город Южа) был Фёдор Семёнович Хрипун Стрига-Ряполовский. Он участвовал с братьями во всех военных кампаниях Ивана III Васильевича, например, в 1505 году водил конный полк во время Казанского похода, который состоялся потому, что в Казани пострадало много русских мирных людей. У него был сын единственный – Иван.

Он тоже служил по военной части. В 1521 году вместе с другими воеводами защищал рубежи по реке Оке при отражении нашествия Крымского хана. В 1531 он находился на Окском рубеже в Серпухове третьим воеводой, откуда был отправлен вторым воеводой в Каширу. В 1534 году – второй воевода под Луганью на Угре, потом – первый воевода там же.

В 1537 году – первый родовой воевода в Нижнем. В октябре 1547 года – второй воевода в полку правой руки во Владимире. В 1540 году отправлен по «казанским делам» с большим полком под Казань (апрель 1540). В декабре 1540 стоял в Муроме с полком при отражении набега хана Сахит-Гирея. В июле 1541 года привёл Сторожевой полк во Владимир, откуда должен идти в Нижний Новгород, чтобы действовать против Казани. Умер в 1542 году, оставив сыновей Михаила и Андрея.

Замечательной личностью является Пётр Иванович Татев – ещё один князь Ряполовский. Впервые упоминается в январе 1550 года в свите царя среди рынд во время Казанского похода. В июле 1550 года находился в войсках, сосредоточенных в Коломне против крымских татар. В 1551 году ходил из Мещёры ко вновь построенной крепости Свияжск. В июле 1555 опять упоминается в походе в свите царя.

В июне 1556 года он опять в походе в свите царя. Осенью того же года – воевода в Нугре; потом второй воевода в Курске, потом – воевода в Мценске. В 1560 году – воевода в Туле, где участвовал в отражении набега 20 тысяч татар Дивей-Мурзы. В 1565 году – второй воевода в Ржеве и Опочке, откуда попал в опалу; в 1567 году – воевода в Великих Луках; в 1570 – наместник в Путивле; в 1571-м – доложил первым об огромном нашествии хана Девлей-Гирея; участвовал в защите Москвы от него; в мае 1577 года – первый воевода в Чебоксаpax; с 1573 года – боярин; в 1574 – воевода в городе Ям; потом командовал полком правой руки на Мышеге; в феврале 1576 года принимал участие в дипломатическом приёме послов императора Священной Римской империи Максимилиана, потом стоял в Коломне со сторожевым полком; в 1577 году был воеводой передового полка при вторжении в Ливонию.

В мае 1578 стоял с полком правой руки в Тарусе, а в конце 1578 года опять воевал в Ливонии, где попал в плен, откуда был выкуплен, и в 1579 году – опять в Тарусе. Продолжил служить на военной службе до смерти 22 сентября 1586 года. Оставил двоих детей. Его дочь – Елена была матерью выдающегося полководца М.В. Скопина-Шуйского. Род князей Татевых пресёкся в XVII веке.

Итак, все князья Стародубские стали верными служителями объединенного Московского государства, честно исполняя свой воинский долг и внося свою лепту в сокровищницу русской истории, участвуя в Куликовской битве, литовских и казанских походах. Они даже послужили расширению рубежей Московского государства: зимой 1471—1472 года внук Давыда Андреевича, родоначальника Палецких князей, Фёдор Палецкий совершил поход в Пермь, а оттуда – в Сибирь, за 100 лет до Ермака.

Князь Д.М.Пожарски на южской земле

О Д.М.Пожарском, с одной стороны, написано очень много, с другой стороны – очень много не известного ещё. Известно, что в 1380 году Василий, один из сыновей Андрея Фёдоровича Стародубского, получил Пожарский удел, который тогда находился южнее Стародуба Ряполовского около с. Осиповского современного Ковровского района Владимирской области. Как выше было сказано, в 1-й половине XV века он поменялся уделами с Дмитрием Ряполовским, и теперь вотчина Пожарских располагалась на территории современного Южского района.

Чем вызван такой масштабный обмен? Ведь Мугреевская вотчина Дм. Ряполовского имела малопригодные для земледелия земли? Даниил Васильевич был мужем дальновидным. В объединенном Московском государстве воцарился мир, значительно возросла торговля, и стал востребованным Балахонский тракт – сухопутная дорога от Суздаля на Балахну, предместье Нижнего.

Практически на всем своем протяжении эта старинная дорога вошла в вотчины князей Пожарских, принося им и их наследникам немалый доход за счет пошлин на провозимые товары. Кроме того, вокруг Луха располагались плодородные пойменные луга, а на реке и многочисленных озерах был прекрасный рыбный лов. Если учесть, что к Балахонской дороге прилегали месторождения подземных вод, пригодных для солеварения (солеварни были в Холуе и Балахне), то можно оценить экономическое чутье предка Пожарского.

У Даниила Васильевича Пожарского был сын Фёдор и от него внуки: Иван Большой, Фёдор, Семён, Василий, Иван Третьяк. Известно, что они находились на государевой службе, но ничем особенным себя не проявили. В 1566 году в рамках опричной политики были репрессированы все или почти все потомки Стародубских князей.

Семья Пожарских была сослана в Казань. Федор Иванович сумел после возвращения из ссылки вернуть часть своих Суздальских вотчин. Отец Дмитрия Михайловича Михаил Фёдорович очень рано оставил службу по состоянию здоровья, его прозвище «глухой» позволяет предположить, что в одном из сражений он был сильно контужен.

Около 1570 года он женился на Евфросинии Федоровне Беклемишевой, родственнице знаменитого боярина Берсень-Беклемишева. Нам известно, что у них были дети: Дарья, Козьма (Дмитрий – придворное его имя) и Василий (в иночестве Вассиан). Будущий спаситель Отечества родился, по новейшим данным, 1 ноября 1578 г. в день св. бессребреников Косьмы и Дамиана, и получил крещальное имя Косьмы. «Дмитрий» же это его княжеское, служилое имя. Местом его рождения мог быть и дом в Москве, и вотчина в Мугрееве, и др. вотчины.

Отец семейства, Михаил, умер рано, в 1588 г. Еще в 1587 семья князей Пожарских переехала в Москву в свой дом на Сретенской улице. 1593 год – Дмитрий и его брат Василий поверстаны в службу. Мать, приняв придворное имя Марии, служила при царице Марии Григорьевне и царевне Ксении Годуновой верховой боярыней. Известно, что князь Дмитрий рано женился на какой-то Прасковье Варфоломеевне, одновременно с этим фактом упоминается факт покупки коня, боевого снаряжения и вооружения очень высокого, качества.

Есть упоминания о том, что он присутствовал в Москве на коронации Лжедмитрия I. Ничего в этом предосудительного нет, т.к. личность Первого Самозванца в 1604—1605 годах была принародно засвидетельствована его матерью Марией Нагой. Но вскоре скромная придворная карьера князя Дмитрия стала подходить к концу, время подвига приближалось и судьба уже готовила ему нелегкий крест спасителя Отечества.

Следующее засвидетельствованное письменными источниками служение князя – под 1608 годом, Дмитрий на службе у Василия Шуйского, избранного русским царем. Дмитрий Пожарский тогда служил воеводой в Зарайске. Когда жители города потребовали от воеводы присяги Лжедмитрию II, Пожарский силой умирил смутьянов.

Заметными были его успехи и в боях с врагами России. Осенью 1608 года нанёс мощный удар войскам знаменитого польского наёмника Александра Лисовского, а весной 1609 года – разгромил банду Салькова, грабившего продовольственные обозы. В 1609 году ему также пришлось участвовать в защите Москвы при осаде столицы польско-казачьими войсками Лжедмитрия II. Остаток 1609-го и весь 1610 год Пожарский контролирует Коломенскую дорогу на Москву, по которой шли в город обозы с продовольствием. Можно сказать, что благодаря Пожарскому московское население было спасено в то время от голода.

Согласно жалованной грамоте 1609 года, Дмитрий Михайлович «против врагов стоял крепко и мужественно», царю и Московскому государству «многую службу и дородство показал… На воровскую смуту и прелесть не покусился», «стоял в твердости разума крепко и непоколебимо». За это он был пожалован царем богатыми вотчинами в Суздальском уезде: с. Нижний Ландех с деревнями и частью слободы Холуй.

Весной 1611 года Дмитрий Пожарский откликается на призыв рязанского дворянина Прокопия Ляпунова поучаствовать в освобождении военным путем Москвы от захватчиков. Первое ополчение, собранное Ляпуновым, подошло к Москве в начале марта 1611 года. На 19 марта было намечено восстание в городе, которое должно быть сопряжено со штурмом города войсками Ополчения.

Однако восстание началось стихийно, не все отряды успели стянуться к столице, и поляки начали выжигать город, двигаясь на русских вслед за пламенем всепожирающего огня. Дмитрий Пожарский был в числе руководителей баррикад на Сретенке, поставив недалеко от своей приходской церкви Введения деревянную крепость-острожек. Скоро его отряд оказался единственным очагом сопротивления, на котором польские войска сосредоточили весь удар. Дмитрий Михайлович получил тяжелейшие раны, после чего длительное время находился без сознания.

После боя друзья увезли раненого в Мугреево, где он лечился от ранения. Крестьянин О.П.Голиков, потомок Нижнеландеховского священника Саввы, лично знавшего князя Дмитрия, пишет в своей истории села, что от ран Пожарский «лечился не инде где, а в Святоезерском монастыре».

Сюда, в Мугреево (в 6 весртах от Святоезерского монастыря по Балахонской дороге) и пришли посланцы от Козьмы Минина из Нижнего Новгорода. Осенью 1611 года представительная делегация во главе с архимандритом Нижегородско-Печерским Феодосием и дворянином Болтиным попросили его возглавить земское войско волжских городов, которое подготовилось к походу на освобождение Москвы. Историки так и не установили роль К. Минина в приглашении Пожарского в Нижний Новгород. Косвенные данные говорят о том, что он в Мугрееве бывал и, возможно, не один раз.

Если это удастся доказать, то можно будет говорить о народной любви к Дмитрию Пожарскому, как к добродетельному человеку и замечательному полководцу. В конце 1611 года Дмитрий Михайлович Пожарский выезжает в Нижний Новгород и деятельно формирует войско к походу. Ему помогают Дмитрий Петрович и Роман Петрович Пожарские – его двоюродные братья, земельные владенья которых располагались тогда частично на территории современного Южского района.

В первые дни февраля 1612 года отряд в 300 человек бронированной кавалерии под командованием Дмитрия Лопаты Пожарского вышел из Нижнего на Ярославль, а 12 февраля 1612 года войско в 3,5 тысячи стрельцов, 1 тысячу кавалеристов и 24 небольших пушек под колокольный звон выступило в свой знаменитый поход. Впереди колонны под штандартом иконы Казанской Божьей Матери ехал князь Дмитрий Михайлович Пожарский.

Впереди армии летели письма с призывом к восстанию, и везде стояла его подпись: «Стольник и воевода князь Дмитрий Михайлович Пожарский – Стародубский» (впервые он вспомнил свою родовую фамилию). Все письма были с его родовым гербом вместо печати: два льва, держащих щит, и надпись, в которой он впервые упоминает свое происхождение от рюриковичей: «Стольник и воевода князь Дмитрий Пожарсково-Староюдубсково».

В авангарде Дмитрия Петровича Лопаты-Пожарского шёл отряд тяжеловооруженных кавалеристов, состоявший из смоленских дворян, участвовавших в обороне Смоленска от поляков, а после получивших поместья по берегам р. Лух (тогда – Ярополчская волость, располагавшаяся на территории современных Южского и Вязниковского районов). Маршрут движения нижегородского ополчения был следующий: Нижний Новгород – Пучеж – Юрьевец – Решма – Кинешма – Плёс – Кострома – Ярославль.

Есть мнение, что несколько кавалерийских отрядов было направлено из Костромы в сторону Суздаля. Дело в том, что армия Д.М. Пожарского начала поход по территории, охваченной партизанским движением против польских интервентов и их приспешников. Партизаны радостно встречали воинов Пожарского, и необходимо было их вовлечь в единую систему национально-освободительной борьбы.

Из Костромы весной 1612 года в Суздальский уезд был направлен конный отряд Романа Пожарского, для координации действий партизан. Есть также устойчивое предание, что три брата Пожарских в середине лета 1612 года ездили из Ярославля в Суздаль на поклонение могилам родственников, по пути заехав в Борисоглебский монастырь возле Ростова Великого, где подвизался суровый аскет преподобный Иринарх Затворник. Монах благословил князя и предсказал победу.

В Ярославле войска простояли очень долго. Нужно было подготовить прочный тыл для похода на Москву.

Деятельность князя Дмитрия Пожарского как главы Второго ополчения хорошо известна. Забота о служилом сословии, умение договориться с посадским населением и духовенством, полководческий талант, храбрость, распорядительность, высокое чувство ответственности, проявленные Пожарским и его сподвижниками, явились залогом успеха земского движения. Князь Д.М. Пожарский был чужд лишней жестокости, милостив и щедр, но тверд в вопросах, судьбоносных для Отечества.

Фигурировало несколько иностранных претендентов. Мог претендовать на престол сам Пожарский, который был Рюриковичем по крови и имел необходимую поддержку войск. Но он, будучи глубоко религиозным, православным человеком, совершил то, что ни до, ни после него не совершал никто.

Сам он помышлял только об одном – чтобы найти и утвердить самого легитимного представителя, которым, по утвержденным еще в XV веке законам, мог быть только отпрыск московского княжеского рода. Князь начал работу по созданию условий, которые позволили бы избрать царя действительно всем народом и тем самым дать выбранному царю необходимую легитимность.

Во время «Ярославского стояния Дмитрий Лопата-Пожарский посылал рейдовые отряды во все города, и они легко открывали ворота, стоило Лопате постучать в них стальной перчаткой. В июле 1612 года, собрав со всех союзных городов отряды и заручившись нейтралитетом Швеции, Дмитрий Михайлович с войском около 7 тысяч человек выступил к Москве. В это время передовые отряды Дмитрия Петровича Лопаты-Пожарского, опередив основное войско, подошли к столице и начали возводить осадный лагерь. Поляков удивили неизвестно откуда взявшиеся, дисциплинированные воины в отличных доспехах и с хорошим оружием, но в скромной одежде.

Отряды казаков, оставшиеся от времен 1-го ополчения, восприняли их как союзников. Началась планомерная осада Москвы, которую пытался разорвать польский коронный гетман Ходкевич, спешивший в середине августа с отрядом около 12 тысяч отборных воинов к Москве. 20 августа 1612 года Ополчение подошло к Москве, едва успев укрепиться до подхода гетмана Ходкевича, вызванного на выручку засевшими в Кремле поляками. 21 августа разведчики доложили князю Дмитрию Пожарскому, что гетман с войском подходит к Москве.

Поляки остановились на Поклонной горе. На следующий день они переправились через Москву-реку под Новодевичьим монастырём. Русское войско под предводительством князя Дмитрия Михайловича Пожарского выступило против гетмана. А Трубецкой с казаками, стоявший на другой стороне Москвы-реки, стал просить у князя помощи. Князь Дмитрий Михайлович отправил к нему пять своих лучших сотен.

Началось сражение. Но от Трубецкого и его казаков для народного полчения помощи не было. Поляки наступали, и ополченцы не смогли удержаться против них на конях. Князь Дмитрий Пожарский приказал спешиться. И бились они пешими, врукопашную, едва устояли. Сотники, посланные князем Пожарским к Трубецкому, увидев, что полки их изнемогают, и нет им помощи от Трубецкого, поспешили на подмогу. Помогли им и несколько казачьих атаманов Трубецкого, и все вместе отбили наступление поляков (с польской стороны было более тысячи человек убитыми).

Гетман Ходкевич вынужден был отступить, но 24 августа вновь двинулся к Москве. Начался жестокий бой, продолжавшийся с утра до шестого часа вечера. Он направил все силы против Ополчения. Поляки смяли наших и вогнали в Москву-реку. Князь Дмитрий Пожарский едва держался против поляков, а Трубецкой со своими казаками, наблюдавшими за битвой, отступил в свои таборы (они не хотели помогать ополченцам).

Троицкий келарь Авраамий Палицын, находившийся в полках князя Дмитрия Михайловича Пожарского, пошёл к казакам и умолил их прийти на помощь ополченским ратникам. Казаки послушались его и, соединившись с полками князя Пожарского, сообща взяли Климентовский острожек в Замоскворечье, перебив много врагов. Пехота залегла по ямам и зарослям, чтобы не пропустить гетмана к городу.

Все воины стали молить Бога, чтобы избавил Он Московское государство от погибели, дали обет: поставить храм во имя Сретения Пречистой Богородицы, святого евангелиста и апостола Иоанна Богослова и Петра митрополита, Московского чудотворца. К вечеру к князю Дмитрию Михайловичу пришел Кузьма Минин и попросил дать ему воинов, чтобы напасть на поляков. Князь позволил ему взять любых, кого тот захочет. Минин взял три дворянские сотни и, переправившись через Москву-реку, неожиданно напал на расположившихся на отдых поляков, так что те побежали.

Увидав это, наша пехота поднялась из ям и зарослей, бросилась к польскому лагерю. Пешие и конные, - все устремились в наступление. Начался жестокий бой. На сей раз казаки тоже бились храбро, некоторые были босы и даже наги, только оружие в руках держали - поляков били без милости... Бросив обоз, гетман Ходкевич бежал в страхе к Донскому монастырю, велел войску ночевать, не слезая с коней. А на утро он бежал от Москвы и, простояв некоторое время в соседних областях, посрамленный вернулся в Польшу.

Народное Ополчение осадило Кремль и Китай-город, где засели поляки, немцы и московские изменники. Плетнём и рвом наши окружили весь Китай-город, так что нельзя было доставлять в него продовольствия. Поляки начали изнемогать от тесноты и голода. Наконец, 22 октября, с Божьей помощью, русское воинство пошло на приступ Китай-города и взяло его. Дух осажденных был окончательно сломлен, и начались переговоры о сдаче. С тех пор этот день и отмечается как празднование Казанской иконе Божией Матери, а теперь стал и государственным праздником.

Князь Пожарский выдвинул ультиматум о сдаче, который был принят под одним условием, что сдавшимся, всем без исключения, сохранят жизнь. Дмитрий Михайлович пообещал это исполнить, и 27 октября поляки и изменники начали выходить из Кремля. Тех, которые сдались князю Трубецкому, перебили казаки, немногие остались живы. А тех, которые сдались князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому, разослали по городам: ни одного из них не убили и не ограбили. Пребывая в Москве, поляки не только собак и кошек всех съели, не только людей русских убивали и ели, но и сами друг друга. Даже мёртвых выкапывали и ели.

1 ноября, в воскресенье, архимандриты и игумены, священники и всё христолюбивое воинство, множество православных христиан собрались и, взяв кресты и чудотворные иконы, вошли в Китай-город - каждый полк через свои ворота.

Сошлись все на Лобном месте и отслужили молебен. А после молебна, в сопровождении множества народа вошли в Кремль. Воистину зрелище было достойно плача и уныния: церкви осквернены и поруганы, калом наполнены. Святые и почитаемые на Руси иконы рассечены, а очи вывернуты. Все святыни осквернены и поруганы. Множество трупов повсюду…

Грамотой от 15 ноября 1612 года князь Д.М.Пожарский созвал представителей от всех городов (по 10 человек) для выбора царя. В январе 1613 съехались выборные от всех сословий, в том числе крестьяне черных волостей, чего не бывало прежде. Из четырех представленных кандидатов выбран был Михаил Федорович Романов, причем князь Пожарский стал в числе первых сторонников его. Избрание царя состоялось 7 февраля, но официальное объявление было отложено до 21-го.

Заслуги Пожарского были отмечены новым царем уже при его венчании на царство летом 1613 года. После венчания во время литургии в Успенском соборе приняли от царя регалии и держали их до конца церковной службы: царский венец — И.Н. Романов, скипетр — князь Д.Т. Трубецкой, яблоко (державу) — князь Д.М. Пожарский. Это было новшеством в обряде. Юный Государь стремился показать, что в своем правлении будет опираться на ближайшее окружение из верных и опытных советников.

В тот же день после церемонии князю Пожарскому было пожаловано боярство - высший официальный чин в Древней Руси, который давал право обсуждать и решать с царем на заседаниях Боярской думы все вопросы внешней и внутренней политики. Никто до этого в роду Пожарских не удостаивался этой привилегии. Кузьма Минин пожалован чином думного дворянина. В дальнейшем обоих руководителей Второго ополчения царь неоднократно привлекал для решения важнейших государственных и военных задач.

В 1615 г. на западной окраине России объявился знаменитый польский авантюрист Александр Лисовский. Против Лисовского был послан князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Столкновение этих выдающихся деятелей Смуты было знаменательным.

Отчаянный храбрец, Лисовский был антиподом князя Дмитрия Пожарского и при этом был столь знаменит, что его отряд, получивший имя лисовчиков, «прославился» и в Западной Европе. Против неуловимого полковника успешно действовал лишь князь Дмитрий Пожарский, умевший сражаться с тем же напором и отчаянностью. Шестьсот человек стояли против двухтысячного отряда поляков.

Лисовский имел двойное численное преимущество. Пожарский же говорил воинам: «Лучше желаю тут же умереть, нежели бежать!». Русские окружили себя телегами и сражались под защитой обоза до темноты. К Пожарскому подошло подкрепление из казанских дворян и он двинулся против Лисовского к Перемышлю, но полковник ловко уклонился от боя и ушел на север, пройдя между Можайском и Вязьмой.

Князь Дмитрий Михайлович не мог продолжить преследование — неожиданно он тяжело заболел. Едва живого, Пожарского увезли в Калугу. Войско, лишившееся военачальника, не решилось последовать за Лисовским. В сложившейся ситуации поход Лисовского на Россию в 1615 г. стал одним из наиболее удачных его военных предприятий.

Князь Дмитрий Михайлович быстро оправился от тяжкой болезни. Ему было поручено заниматься сбором пятой деньги - чрезвычайного налога, шедшего на организацию войска. Одновременно князь Дмитрий Михайлович Пожарский действовал и на дипломатическом поприще. В июне 1616 г. он в чине коломенского наместника участвовал в переговорах с английским послом Д. Мериком, выступавшим посредником между Россией и Швецией.

В 1617 г. с запада в Россию пришла новая беда. Возмужавший королевич Владислав решил завоевать обещанный ему русский трон и отправился походом на Москву. Русские войска при приближении поляков бежали из-под Смоленска и Дорогобужа. Изменники сдали Козельск, за ним был взят Мещовск. Повторялся сценарий 1610-1611 гг. В страхе перед поляками жители Калуги отправили посольство в Москву с просьбой защитить их, причем ждали с подмогой именно князя Пожарского, подвиги которого были им хорошо известны. В Калуге он пробыл около года, совмещая военные, административные и судебные обязанности.

Отряды Пожарского поставили острог в Пафнутьево-Боровском монастыре и вели боевые действия: «посылали много отрядов под королевичевы таборы и литовских людей убивали, языков брали и утеснение им делали великое». В сентябре 1618 г. армия королевича Владислава появилась уже под стенами Москвы. Едва оправившись от болезни, князь Дмитрий Михайлович принял деятельное участие в защите столицы. Царская жалованная грамота Пожарскому отмечает, что князь «на боех и на приступах бился, не щадя головы своей». В итоге приступы польского войска к Москве и Троице-Сергиеву монастырю потерпели неудачу.

Поляки были вынуждены вступить в переговоры, которые закончились подписанием Деулинского перемирия 1 декабря 1618 г. Россия, получала наконец-то долгожданный мир. Государство вернулось к относительно спокойной жизни. Главным стало восстановление разрушенной экономики и государственного порядка. Возвратившийся из польского плена патриарх Филарет, отец царя Михаила Романова, получивший также титул великого государя, энергично принялся за осуществление административных и финансовых преобразований. Дальнейшая служба князя Дмитрия Михайловича Пожарского проходила на этом же поприще. В 1619-1620 гг. он был воеводой в Твери.

В разоренной смутой стране возглавлял фактически одновременно Ямской(1619-1628) и Разбойный (1621-1628) приказы. Благодаря его трудам была восстановлена почтовая связь, строились новые ямы - почтовые станции, собирался специальный ямской налог, который шел на содержание вновь набираемых ямщиков. Для установления правопорядка Пожарским, как главой Разбойного приказа, было введено четыре новых закона, в том числе об ответственности за неумышленное убийство и за куплю-продажу краденого имущества.

Будучи доверенными лицами Михаила Федоровича во время Царского богомолья в 1624 г. князь Д.М. Пожарский с боярином Ф.И. Шереметевым и окольничим князем Г.К. Волконским были оставлены «ведать Москву». На двух свадьбах Царя — в 1624 г. с княжной Марией Владимировной Долгоруковой и в 1626 г. с Евдокией Лукьяновной Стрешневой — боярин князь Дмитрий Пожарский был дружкой жениха, а во второй свадебной церемонии принимала участие и его жена — княгиня Прасковья Варфоломеевна, она была свахой со стороны царя.

В 1628-1630 гг. князь был на воеводстве в Великом Новгороде, являвшегося центром торговли со Швецией и немецкими землями, причем пограничное положение города придавало ему особое военное значение.

Однако в 1632 г. с трудом достигнутый мир был нарушен. Воспользовавшись благоприятными внешнеполитическими обстоятельствами, русское правительство начало новую войну с Польшей за Смоленск. Командование войсками было поручено боярину М.Б. Шеину, прославившемуся героической обороной Смоленска от войск короля Сигизмунда III, и князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому. Неожиданно у Пожарского открылась тяжелая болезнь, и он был освобожден от командования, однако ему был поручен сбор средств на ведение войны – так называемых пятинных денег. Сам Дмитрий Михайлович также жертвовал на военные нужды.

Но боевые действия под Смоленском шли неудачно. В феврале 1634 г. русская армия под Смоленском капитулировала. Начались мирные переговоры, на которых было поручено присутствовать и князю Дмитрию Михайловичу. Историки отмечают, что сам Пожарский переговоров не вел, но его присутствие должно было оказать психологическое давление на послов – прославленный полководец и победитель королевских войск был олицетворением силы и могущества России, по их словам, «большим богатырем».

После Смоленской войны боярин князь Дмитрий Пожарский продолжал службу, несмотря на то, что по меркам того времени он находился уже в весьма преклонном возрасте — в 1634 г. ему исполнилось 56 лет. В 1634-1640 гг. (с некоторыми перерывами) он возглавлял Судный приказ, разбиравший судебные тяжбы, в том числе и между столичным дворянством. В 1637 г. князь Пожарский руководил земляными работами на Яузе при возведении оборонительных сооружений на случай нападения крымского хана.

В 1638 г. «по крымским вестям» князь Дмитрий Михайлович был послан в Переяславль-Рязанский, где на него как на воеводу было возложено устранение неполадок на местных засеках-укреплениях. Продолжалась дипломатическая деятельность. В 1635 году при подписании договора с польскими дипломатами он выполнял ответственный посольский ритуал- выносил на блюде крест, который правители держав целовали в знак верности принесенным обещаниям. Весной 1640 г. он участвовал в переговорах с польскими послами с титулом наместника коломенского. Это была последняя служба Пожарского.

Князь Дмитрий Михайлович Пожарский был образованный и начитанный человек, «книжник» как говорили в старину. Библиотека его в несколько десятков томов считалась по тем временам большой. Как церковный доброхотодаятель он вкладывал в монастыри и храмы многие богослужебные книги и утварь. Хорошо известна храмоздательская деятельность князя.

Он устроил немало храмов, занимался благотворительностью, обустраивал монастыри, в том числе в своих вотчинных землях: Мугреевской, Нижне - Ландеховской и Пурецкой в Суздальском уезде (ныне все эти земли относятся к Ивановской области), возвел каменную церковь Покрова в подмосковном Медведкове. Князь и его родственники вносили многочисленные вклады в Суздальский Спасо-Евфимьев, Макарьев Желтоводский и другие монастыри - двадцать два согласно духовному завещанию, составленному осенью 1641 года князем Д.М.Пожарским.

На средства князя и боярина Д.М. Пожарского к 1636 году в Москве, на Красной площади, был выстроен и освящен Казанский собор — храм-памятник Нижегородскому ополчению 1612 года. В этом московском соборе и пребывал длительное время чудотворный образ Казанской Божией Матери, пред которым молились все ополченцы и князь Пожарский накануне решающего приступа Кремля.

В Соловецком монастыре, согласно завещанию, долгие годы хранилась парадная сабля князя Пожарского. Образа с изображениями Зосимы и Савватия Соловецких неоднократно встречаются при описании домашних икон князя, им же он на смертном одре благословил своего сына Петра. Ивана же он балгословил образщом святителя Николая.

Вскоре после смерти своего брата Петра (в 1649 г.) единственный оставшийся в живых сын князя Дмитрия основал Николо-Борковскую пустынь, доныне сохранившуюся на южской земле, недалеко от села Холуй. Немало князь Иван Дмтриевич Пожарский жертвовал и Святоезерскому монастырю, где залечивал раны его отец.

В Государственном Историческом музее хранится синодик (помянник) Святоезерского монастыря, который начинается поминовением рода Пожарских, и первым стоит имя «болярина Козьмы», - так под его крещальным именем был записан Иваном почивший отец. Сохранилась и сабля Д.М.Пожарского, которая в настоящее время является украшением экспозиции ГИМа, стоящего напротив храма Казанской Божией Матери.

У князя Дмитрия Пожарского было три сына и три дочери:

Петр Дмитриевич (?- 1647) стольник с 1621 г. Состоял на придворной службе: в 1626 году стольник на свадьбе царя Михаила Федоровича, часто упоминается в качестве стольника и рынды при приеме иностранных послов. Воевода в Белгороде (1638-1639 гг.), в Одоеве в 1641 году в связи с приходом Крымских и Ногайских людей. Имел двух дочерей: Анну (?- 1669) и Евдокию (?- 1671).

Федор Дмитриевич(?- 1633), стольник на свадьбе царя Михаила Федоровича в 1626 году, рында при приемах и отпусках иностранных послов. Умер бездетным.

Иоанн Дмитриевич (? - 15 февраля 1668). Рында при приеме Датского королевича Владислава в 1644 г. Стольник с 1649. Окольничий в 1659 году. Воевода в Переяславле-Рязанском (1648), Тамбове (1660), т.е. на опасной южной засечной черте. В 1667 г. ведал Челобитный приказ. Имел двух сыновей: Семена и Юрия (?- 1685) стольника. Дочери: Аграфена, Анна, Евдокия и Мавра.

Ксения Дмитриевна, в монашестве Капитолина (? - 22 августа 1625). Замужем за князем Василием Семеновичем Куракиным.

Анастасия Дмитриевна. Замужем за князем Иваном Петровичем Пронским.

Елена Дмитриевна. Замужем за князем Иваном Федоровичем Лыковым.

По мужской линии род князей Пожарских пресекся на внуке полководца Юрии (Георгии) Иоанновиче Пожарском († 1685). Однако по женской линии Пожарские породнились со знаменитыми дворянскими родами Куракиных, Голицыных, Долгоруковых, Черкасских, Репниных и др., представители которых прославили Россию на военном и гражданском поприщах.

Образ благоверного воина, освободителя Отечества князя Пожарского является примером воплощения завета Христа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Подвигом и делами «болярина князя Козьмы» мы стоим и сегодня.

Южа как помещичье владение в XVII-XIX веках и до сего дня.

А теперь можно обратиться к истории самой Южи как сначала села, затем города. Впервые Южа упоминается еще в XVI столетии. Собственно самое первое на сегодняшний день известное документальное известие о Юже относится к 1556/1557 г., когда в данной грамоте князей Пожарских (Василия Ивановича, Ивана и Петра Васильевичей, Федора и Ивана Ивановичей, Тимофея Федоровича и Петра Борисовича) архимандриту Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря Михаилу на пустошь Клестовскую упоминается «Южьской рубеж».

В середине XVI века «селище Южа» принадлежало Григорию Карамышеву. Это не кто иной, как Григорий Яковлевич (Нечаев) Карамышев, сын Якова Нечая Ивановича Карамышева, потомок дворянского рода татарского происхождения, восходящего к началу XV века. В феврале 1536 г. Григорий Карамышев встречал польско-литовского посла, а 22 февраля присутствовал на торжественном обеде в Москве по случаю приема посла великим князем. Вероятно, тогда же Карамышеву, чьи родовые вотчины находились на Волоке, было пожаловано поместье в Стародубе-Ряполовском, в котором и было «селище Южа».

В 1550 г. Григорий Яковлевич Карамышев вошел в состав тысячников сыном боярским третьей статьи по Стародубу. Это был единственный стародубский помещик — не из прежних стародубских удельных князей. В середине 1550-х гг. Григорий Карамышев и его сын Федор служили по дворовому списку со стародубских поместий. По родословцам Федор Григорьевич Карамышев показан бездетным.

После кончины Г.Я.Карамышева Южа, вероятно, была отписана на великого государя (царя Ивана Грозного), который передал ее своему двоюродному брату князю Владимиру Андреевичу Старицкому. В разъезжей грамоте земель царя Ивана Грозного и князя Владимира Старицкого 1566/1567 г. упоминается «село Селище Южской волости». Возможно, Селище — это и есть собственно Южа, так как в грамоте князя Воротынского, о которой будет сказано ниже, упоминается «Селище Южа» и вероятно это надо понимать как «Селище, Южа тож».

Но царский брат владел Южей недолго. Вскоре от князя Старицкого это селение перешло к князьям Воротынским из старшей ветви черниговских рюриковичей (потомкам св. Михаила Черниговского) — знаменитому воеводе середины XVI столетия князю Михаилу Ивановичу Воротынскому. В 1569 г. князь Михаил Воротынский завещал Южу в числе прочих вотчин своей жене Стефаниде. После того, как Воротынские попали в опалу во время борьбы Ивана 1У Грозного со властью боярских родов, Южа, скорее всего, была вновь записана «на великого государя».

После Смуты начала XVII столетия к 1627-1629 гг. «село Никольское, Южа тож», было пожаловано Федору Фомичу Толмачеву. Второе название было дано по деревянной церкви св. Николая Чудотворца, уже существовавшей тогда в селе. Вероятно, первый по времени деревянный храм появился в Юже еще в последней четверти XVI столетия. К примеру, именно тогда впервые была построена церковь в государевой деревне из бывших стародубских вотчин Всегодичах (позже — село Большие Всегодичи). Федор Фомич Толмачев — дворянин из старинного рода, в Суздальском уезде ему принадлежал ряд вотчин вместе с братьями Захаром Фомичем и Андреем Фомичем. Ему наследовал племянник Захар Захарович Толмачев, который владел этими имениями (в т. ч. села Овcяниково и Спас-Юрцево Суздальского уезда) вплоть до 1678 г.

История перехода Южской земли к следующему хозяину неизвестна. К 1645 Южа значилась в вотчине Никифора Юрьевича Плещеева. Н.Ю. Плещеев, по прозвищу Чермный, потомок старинного московского боярского рода, к тому времени уже четвертый десяток лет состоял на государевой службе. В 1643 г. он находился на воеводстве в Туле, в 1644 г. принимал участие во встрече датского королевича Вольдемара в Москве, в 1646 г. переписывал Ростовский уезд, а в 1647 г. во время похода молодого царя Алексея Михайловича в Николо-Угрешский монастырь и подмосковное село Покровское дневал и ночевал на царском дворе. В 1648-1649 гг. Плещеев находился на воеводстве в Путивле. На этом сведения о нем кончаются. Вероятно, вскоре после 1645 года он и скончался.

После смерти Никифора Плещеева южская вотчина перешла по наследству его дочери Евдокии Никифоровне Плещеевой (ум. 08.04.1695), вышедшей замуж за боярина и дворецкого князя Ивана Борисовича Репнина (ум. 05.06.1697), государственного деятеля в царствование пяти первых царей из династии Романовых — от Михаила Федоровича до Петра I, потомка князей Черниговских-Оболенских. К 1678 г. Южа (село Никольское тож) значилось во владении князя Ивана Борисовича Репнина.

Его наследником стал известный полководец петровского времени фельдмаршал князь Аникита Иванович Репнин (1668-03.07.1726), скончавшийся уже в царствование вдовы Петра I — Екатерины I, занимая при государыне одно из первых мест. Сам князь-фельдмаршал если и бывал в своем обширном южском имении, то редко и наездами, а еще вероятнее, что и не побывал ни разу. Его власть осуществлял в поместье приказчик. В 1715 г. по так называемой ландратской переписи в вотчине князя А. И. Репнина в селе Юже, кроме Никольской церкви, имелся «двор прикащиков», где обитал и сам приказчик – Михаил Семенович Зиновьев.

После прославленного полководца Южу унаследовал его внук, ротмистр лейб-Кирасирского полка князь Сергей Иванович Репнин. Князь С. И. Репнин (1718-1761) в 1749 г. был произведен подполковником Ингерманландского пехотного полка и дослужился до чина статского советника (1756) (Дворянские роды Российской империи. Т.1. СПб., 1993. С.184).

В 1751 г. С.И.Репнин продал южское имение генерал-поручику, действительному камергеру и кавалеру графу Карлу Ефимовичу Сиверсу. Сын капитана шведской службы Иоахима-Иоганна фон Сиверса, К. Е. Сиверс достиг при императрице Елизавете Петровне званий генерал-поручика и гофмаршала. Еще в 1745 г. он был возведен шведским королем Фридрихом I в баронское достоинство, а в 1760 г. от императора «Священной Римской империи» Франца I получил графский титул. Граф К. Е. Сиверc (умер в 1774г.) владел Южей 10 лет или даже чуть менее.

21 февраля 1761 г., в свою очередь, он перепродал Южу Михаилу Степановичу Опочинину. М. С. Опочинин принадлежал к старинной дворянской фамилии. Он родился в 1699 г. и вырос в бурное петровское царствование, служа офицером-артиллеристом. В конце 1740-х гг. Михаил Опочинин служил советником Артиллерийской конторы, в 1753 г. он был пожалован в чин генерал-майора артиллерии. В 1753-1760 гг. М. С. Опочинин занимал высокий пост президента Берг-коллегии и дослужился до чина тайного советника.

Вероятно, именно Михаил Степанович был тот самый генерал-майор Опочинин, который упоминается в «Истории России» С. М. Соловьева, как усмирявший взбунтовавшихся крестьян заводчика Евдокима Демидова. Бунтовщики с оружием в руках противостояли регулярным войскам и до назначения Опочинина даже разбили два батальона полковника Олица, которого взяли в плен. Опочинин действовал решительно и захватил 674 «смутьяна». Из них зачинщики были сосланы в Сибирь.

К 1763 г. за М. С. Опочининым в Юже с деревнями (Омелово, Нефедьево, Тарантаево, Реброво, Костяево, Русиново и Сойна) состояло 420 мужского пола душ (в самой Юже — 93 души). Опочинин имел большие поместья в Ярославской губернии. Если южскую вотчину наследовал его сын Иван, то ярославские имения Опочининых достались другому сыну Михаила Степановича надворному советнику Петру Михайловичу Опочинину.

Сын последнего флигель-адъютант цесаревича Константина Павловича, а позже — действительный тайный советник и обер-гофмейстер Федор Петрович Опочинин (1779-1852) был женат на дочери фельдмаршала светлейшего князя Михаила Илларионовича Кутузова-Смоленского Дарье Михайловне и стал основателем «великосветской» ветви рода. 21 сентября 1764 г. Михаил Степанович скончался и был погребен в селе Каменка Мышкинского уезда.

После смерти М. С. Опочинина Южа недолгое время принадлежала его сыну Ивану Михайловичу Опочинину, который, как и его отец, служил по артиллерии и достиг майорского чина. В 1767 г. майор артиллерии Иван Михайлович Опочинин, через три года после своего отца, скончался - видимо, еще достаточно молодым человеком.

Его вдова Прасковья Петровна Опочинина, наверное, была еще моложе. Вскоре она вторично вышла замуж за бывшего кавалергарда, капитана Василия Алексеевича Кашинцева, служившего потом уездным и губернским прокурором. П. П. Кашинцева умерла в 1772 г. (Ее второй супруг был жив еще и в 1782 г. По записям, хранящимся во Владимирском областном архиве, ему принадлежало село Иваново Судогодского уезда Владимирской губернии).

Однако южское поместье осталось принадлежать роду Опочининых – у Ивана Михайловича Опочинина остался сын Николай. После кончины Опочининой (Кашинцевой) Южа перешла к внуку Михаила Степановича, в третьем поколении служившего по артиллерии, Николаю Ивановичу Опочинину. Однако и ему не был отпущен долгий век. Артиллерии подпоручик Н. И. Опочинин умер 25 февраля 1775 г., не дожив восьми дней до своего 24-летия и был погребен в селе Очаково Московского уезда при входе в Троицкую церковь.

Очаковское имение — село Очаково на речке Навексе, вошедшее ныне в черту города Москвы, приобрел еще Михаил Степанович Опочинин в 1757 г. Он же в 1757-1761 гг. выстроил в Очакове каменный храм в честь св. Димитрия Ростовского. Опочинины владели Очаковым до 1781 г., после чего село приобрел известный поэт второй половины XVIII века Михаил Матвеевич Херасков. В 1788 г. Очаково купила дочь Николая Ивановича Опочинина Екатерина.

Ей село принадлежало до самой кончины в 1852 г. и она же все это время владела Южей. После разорения французами в 1812 г. в Очакове была устроена в 1813 г. новая церковь в честь св. Троицы вместо старой деревянной. Под храм отвели бывший усадебный одноэтажный дом. Троицкая церковь была окончательно сломана в 1967 г. Дмитриевская же — восстановлена и с 1992 г. вновь стала действующей.

Южская вотчина досталась в 1775 г. вдове Николая Ивановича Опочинина Татьяне Федоровне и их дочери Екатерине Николаевне Опочининой. В 1795 г. за ней в селе Никольское, Южа тож, числилось 118 мужского и 149 женского пола душ23. В том же 1795 г. на пожертвования прихожан, помещиц Татьяны Федоровны и Екатерины Николаевны Опочининых в Юже рядом со старой деревянной Никольской церковью была выстроена новая каменная в честь Смоленской иконы Божией Матери с приделом во имя св. Николая Чудотворца и каменной же колокольней. Новый храм был освящен по благословению епископа Владимирского и Суздальского Виктора (Онисимова).

Епископ Виктор (Онисимов), уроженец Новгородской епархии, в 1766-1770 гг. был настоятелем второклассного Вяжицкого Николаевского монастыря, в 1770-1775 гг. — настоятелем первоклассного Иверского Святоозерского монастыря, а в 1775-1782 гг. — настоятелем первоклассного Юрьевского Новгородского монастыря. 3 июня 1782 г. архимандрит Виктор был хиротонисан во епископа Олонецкого и Каргопольского, викария Новгородской епархии. 22 сентября 1783 г. владыку Виктора перевели на Владимирскую кафедру. С 1788 г. он возглавил объединенную Владимиро-Суздальскую епархию. В 1797 г. император Павел I наградил Преосвященного Виктора орденом св. Анны I ст., а 24 февраля 1800 г. тот же государь свел владыку с кафедры и отправил его «на смирение» в Новгородский Юрьевский монастырь. Позже Преосвященный Виктор жил в Новгородском Хутынском монастыре до самой кончины 29 марта 1817 г.

Впрочем, он не был лишен епископского сана и совершал в обители архиерейское богослужение, а также состоял в переписке со многими известными иерархами своего времени: митрополитом Новгородским Гавриилом (Петровым), митрополитом Московским Платоном (Левшиным), святителем Тихоном Задонским. Известно, что Преосвященный Виктор лично посещал село Южу, возможно, это случилось как раз при освящении новопостроенного каменного Смоленского храма. Приход южского храма состоял в то время из 280 дворов, 629 мужского и 786 женского пола душ.

В 1811 г. село Южу с шестью деревнями (Омелово, Нефедьево, Тартаево, Реброво, Костяево и Русиново) Т. Ф. Опочинина отказала в приданое дочери Екатерине Николаевне Опочининой, вышедшей замуж за Петра Петровича Нарышкина.

П. П. Нарышкин (20.05.1764-26.10.1825) принадлежал к старинному дворянскому роду. Его отец, тоже Петр Петрович Нарышкин (1726-1782), служил в лейб-гвардии Измайловском полку и вышел в отставку гвардии майором. Он был женат на княжне Прасковье Васильевне Репниной (ум. 1793), дочери генерал-адъютанта и генерал-фельдцейхмейстера князя Василия Аникитича Репнина, внучке фельдмаршала Аникиты Ивановича Репнина и тетки фельдмаршала Николая Васильевича Репнина. Таким образом, Петр Петрович Нарышкин приходился правнуком прежнему владельцу Южи князю А. И. Репнину. Родная сестра П. П. Репнина Наталья Петровна Нарышкина (1758-1825) была замужем за князем Степаном Борисовичем Куракиным, брак с которым оказался неудачным и окончился разводом.

Петр Петрович Нарышкин в молодости, как когда–то и его отец, служил в лейб-гвардии Измайловском полку и к 1792 г. уже был гвардии капитаном. Потом он был пожалован в действительные камергеры и в 1803 г. в чин тайного советника, а затем получил назначение сенатором в 5-й департамент Сената. Он был намного старше своей супруги. На девице Опочининой Нарышкин женился вторым браком.

Подробные воспоминания о чете Нарышкиных оставил князь Иван Михайлович Долгоруков, поэт и мемуарист, занимавший пост владимирского губернатора в 1802-1812 гг. О Петре Петровиче Нарышкине он пишет так: «…Первое наше свидание было в манеже, в котором мы учились ездить верхом. Учителя наши были знакомы и нас между собой познакомили; с тех пор мы навсегда остались приятелями. Все случаи нашей жизни взаимно к тому способствовали. Он служил в гвардии и попал ко Двору. Я также служил в гвардии и вертелся у Двора. Это укоренило приязнь между нами; оба мы по времени разными путями попали в гражданскую службу; он жил всегда в Москве, и я по большей части также.

В одно и то же почти время мы с ним поженились, я на Смирной, он на второй жене своей, Опочининой, овдовевши в первом браке. Родство его и мое было между собой в сватовстве, и мы почти те же дома посещали. Он родился в том же годе, как и я, в 64-м; месяцем только позже меня; следовательно, все нас делало ровесниками и товарищами… Я долго жил в Пензе, но это не остудило Нарышкина ко мне: он в то время, предавшись несчастной слабости, был выведен из обыкновенного своего положения и ни с кем не знался, кроме ханжей и пьяных попов, которые совсем, было, его погубили.

В такой развратной жизни он все свое имение расстроил, лишился важного состояния и, обратясь, так сказать, в тягость своему семейству, опамятовался, но поздно; ибо никогда не мог воротить своего имения и остался беден навеки. Живучи в доме тещи своей, он содержался ею при помощи малого своего жалованья, получаемого от Сената, где он числился, имея чин камергера, за обер-прокурорским столом. Несчастья сделали его благоразумным.

Он перестал пить, обратился к трезвой жизни, но уже в общество попасть и стать на первую ногу он не мог. Все от него удалились, и ему самому дико было с первыми знакомствами большого света сблизиться. Я один остался у него из старых его приятелей и, постоянно его любя, никогда не разрывал с ним связи. Будучи в Володимере, вел с ним дружескую переписку, он уже тогда был сенатор…

Из всех доказательств его дружеского расположения ко мне, какие я в памяти моей собрать могу, нет важнее испытанного мною во время моего вдовства. Я тогда тотчас по кончине жены моей привезен в нашу подмосковную, Никольское, и он, как скоро сведал, что я тут, один из всех моих родственников и знакомых прискакал меня навестить. Этой жертвы, этого посещения я вечно не забуду… Нарышкин и я, мы можем назваться друзьями и будем, кажется, ими всю нашу жизнь».

С особенной теплотой и нежностью он пишет о юной Екатерине Николаевне, к которой долго питал прекрасные чувства: «Опочинина Катерина Николаевна. Ныне жена сенатора Нарышкина. Мать ее, зажиточная и тщеславная женщина, старалась ей дать наилучшее модное воспитание, в чем и успела. Девушка хорошо говорила по-французски, знала музыку, пела приятно, танцевала с искусством и играла удачно разные роли на театре. Словом, эта девушка совершенно приготовлена была для света, а притом натура одарила и главными своими преимуществами: умом и пригожеством.

Она зачала рано выезжать в публику, лет 15-ти, я стал ее знать, и так как мать ее охотно принимала к себе молодежь фамильную, то и я старался быть въезж в дом ее, в чем и успел…» От того же мемуариста мы узнаем, что ранний период семейной жизни Е.Н.Нарышкиной был труден и, как было сказано в вышеприведенных воспоминаниях, когда ее супруг опомнился, оказалось, что он растерял свой авторитет и служебное положение, и восстановиться уже не смог.

После кончины мужа в 1825-м году, Е. Н. Нарышкина осталась единоличной владелицей Южи. В 1834 г. за тайной советницей Екатериной Николаевной Нарышкиной в селе Никольское, Южа тож, значилось дворовых 7 мужского и 7 женского пола, а крестьян – 166 мужского и 193 женского пола души. Всего в Южской вотчине состояло 622 мужского и 747 женского пола душ. Южа оставалась имением Е. Н. Нарышкиной до ее кончины в 1852 г. Таким образом, семейству Опочининых (включая Нарышкину, урожденную Опочинину) Южа принадлежала 91 год — почти целое столетие.

После кончины Нарышкиной-Опочининой Южу унаследовал ее сын поручик Николай Петрович Нарышкин. За ним в 1858 г. по X ревизской переписи состояло в селе Юже дворовых 5 мужского и 4 женского пола, крестьян, соответственно, 154 мужского и 186 женского пола душ. Всего в Юже и семи соседних деревнях за Нарышкиным значилось 631 мужского и 755 женского пола душ.

В 1859 г. Южу у Нарышкина приобрел состоятельный вязниковский помещик Иван Александрович Протасьев (1802-1875). До этого в приданое за женой Марией Евлампиевной Кашинцевой (племянницей вязниковского предводителя дворянства Александра Сергеевича Кашинцева и внучкой другого вязниковского предводителя Василия Петровича Нестерова) он получил обширные имения в Вязниковском уезде, в частности — село Преображенское в непосредственной близости от Южи.

Иван Александрович Протасьев родился 8 ноября 1802 г. в семье отставного поручика лейб-гвардии Преображенского полка Александра Ивановича Протасьева. Происхождение его матери Марии Владимировны пока остается неизвестным. Дед южского помещика Иван Федорович Протасьев служил при императрице Елизавете Петровне секунд-майором. Сам Иван Александрович Протасьев начал службу подпрапорщиком в Бородинском пехотном полку 8 сентября 1818 г. Через год 18 сентября 1819 г. он был переведен юнкером в Дерптский конно-егерский полк, еще через два месяца 25 ноября получил первый офицерский чин прапорщика. 23 января 1821 г.

Протасьев вышел в отставку поручиком. В 1827-1829 гг. по выбору дворянства он занимал должность депутата Рязанского губернского дворянского собрания от Раненбургского уезда. Затем после женитьбы на Кашинцевой Протасьев перебрался на жительство во Владимирскую губернию, в город Вязники. Осенью 1830 г. и с лета 1831 по лето 1832 гг. он состоял попечителем 1-й части г. Вязники «во время свирепствовавшей эпидемии холеры». Тогда же Иван Александрович председательствовал за уездного предводителя в местном холерном комитете.

В 1836-1838, 1842 и 1857-1869 гг. Протасьев занимал пост вязниковского уездного предводителя дворянства. 7 июля 1857 г. «за отличие по службе» он был награжден орденом св. Станислава III ст., 27 января 1860 г. за выслугу лет по выборам получил орден св. Владимира IV ст., а 3 июля 1861 г. вновь за отличие по службе ему был пожалован орден св. Станислава II ст. Последней наградой Протасьева стала «Анна на шею» - орден св. Анны II ст. Им Протасьев был награжден 27 марта 1866 г. С 1850 по 1855 гг. Иван Александрович состоял членом аристократического Английского клуба в Петербурге.

Помимо службы по выборам дворянства, И. А. Протасьев активно занимался хозяйственной и предпринимательской деятельностью. В 1840-е гг. вместе с рязанским помещиком А. И. Кошелевым занимался винными откупами. В частности, держал откупа в Зарайске и Егорьевске. В 1848 г. Кошелев передал И. А. Протасьеву вместе с А. И. Колеминым винные откупа по Коломне, Ряжске, Сапожке Рязанской губернии и по Спасску Тамбовской губернии. А. И. Кошелев писал об этом в своих записках: «Освобождение мое от откупов произошло довольно неожиданно и оригинально.

В феврале 1848 года я приехал в деревню — в с. Песочню, и меня посетили короткие приятели А. И. Колемин и И. А. Протасьев. Последний был моим товарищем по двум откупам (по Зарайску и Егорьевску). Держал я один еще Коломну, Ряжск, Сапожок и Спасск Тамбовской губ. Вечером я высказал моим гостям сильное желание покончить с откупами и даже выяснил те условия, на которых я бы охотно их сдал. Условия мои были крайне выгодны для тех, кто пожелал бы снять содержимые мною откупа.

И. А. Протасьев даже смеялся надо мною и сказал, что видно откупа мне крепко надоели и что я хочу их сдать во что бы то ни стало. Вскоре после того мы разошлись и отправились спать. Вставал я всегда рано. Еще до рассвета А. И. Колемин вошел ко мне в кабинет и сказал мне, что он всю ночь не спал и все думал о вчерашнем нашем разговоре. Тут мы еще много потолковали: к 9 часам к чаю пришел И. А. Протасьев и в течение дня все было улажено и устроено. Затем последовали в марте и апреле фактические передачи откупов, и к 1 мая я был о них окончательно освобожден».

Получив, как выше уже отмечалось, в приданое за женой имение Преображенское, Иван Александрович в 1859 г. приобрел у Нарышкиных и соседнее южское имение. В Юже он осушил болото Юзга, превратив его в озеро Вазаль, а в 1860 г. на берегу этого озера выстроил трехэтажный корпус бумагопрядильной фабрики на 16 тысяч веретен. Даже после продажи Южской фабрики и всего Южского поместья в 1865 г. купцу А. Я. Балину, за Протасьевым оставалось 15400 десятин земли в Ковровском (деревни Кокошкино и Сенино) и Вязниковском (село Старое Татарово с деревнями) уездах Владимирской губернии и в Раненбургском уезде Рязанской губернии (село Михайловское, Чемоданово тож).

Иван Александрович не обошел своим вниманием и Свято-Смоленский храм в Старой Юже. По свидетельству сохранившейся храмовой летописи, он перестроил имевшуюся небольшую трапезную, значительно распространив ее, сломал старую небольшую колокольню и вместо нее по проекту архитектора Рейма поставил сохранившуюся до наших дней новую, высокую и стройную. Перестройка церковного здания была завершена в 1865 году, на все работы ушла по тем временам огромная сумма – 50 тыс. рублей серебром.

Сохранилась клировая ведомость первоначальной каменной церкви за 1855 год, еще до позднейших перестроек: «Ведомость о церкви Смоленския Божия Матери, Вязниковской округи, что в Юже, за 1855-й год… Причта положено по штату издавна: священник один, диакон один, причтеников два; а по нормальному штату: священник один, причетников два. Земли при сей церкви имеется: усадебной 3, пашенной и сенокосной 33 десятины, на которую плана и межевой книги не имеется, а обозначена она на общем плане с крестьянами, который хранится при церкви, дел о сей земле ни каких не производится, и сами священно-церковно-служители сею землею владеют, лесу и других угодий не имеется. Домы священно-церковно-служителей деревянные собственные, построены на церковной земле. На содержание священно-церковно-служителей постоянного оклада нет, а пользуются доходами от прихожан, содержание посредственное. Зданий, принадлежащих к сей церкви никаких нет. Ближайшие к сей церкви села: Большая и Малая Ламны расстоянием в 7-ми верстах».

О роде Ивана Александровича Протасьева имеются следующие данные. От брака с Марией Евлампиевной Кашинцевой он имел 4-х сыновей и 4-х дочерей. Из их числа наиболее значительного положения достиг старший сын действительный статский советник Александр Иванович Протасьев (05.03.1831-28.09.1888), окончивший школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, служивший чиновником особых поручений при рязанском и владимирском губернаторах, а потом – по выборам дворянства.

Он был женат на дочери гвардии полковника графа Сергея Дмитриевича Толстого графине Софье Сергеевне Толстой. Внук И. А. Протасьева (от второго сына, выпускника Александровского лицея коллежского асессора Евлампия Ивановича Протасьева) коллежский асессор Иван Евлампиевич Протасьев в 1912-1917 гг. был последним вязниковским уездным предводителем дворянства.

В 1865 г. Протасьев, видимо, чувствуя приближение старости, продал Южскую фабрику вместе со всем имением, в числе которого было 8500 десятин леса, за 320500 руб. крупному шуйскому торговцу бумажной пряжей, миткалем и ситцами Асигкриту (читается как Асинкриту) Яковлевичу Балину. Скончался Иван Александрович Протасьев 11 января 1875 г. в возрасте 72-х лет и был погребен в Московском Донском монастыре.

На роде Протасьевых фактически заканчивается эпоха помещичьего землевладения на Южских землях. После отмены крепостного права старые формы земельной собственности видоизменяются, земли начинают переходить в самые разные частные руки. Особое значение приобретают земли промышленности и рабочих поселений. Владельцем самого южского поселения становится новый хозяин фабрики А.Я.Балин. Он рядом с прядильным корпусом в 1868 г. построил ткацкую фабрику на 108 механических станков. Дело А. Я. Балина продолжили его сыновья, из которых бессменным директором-распорядителем фабрики являлся старший сын Николай Асигкритович Балин.

При нем основной капитал фирмы возрос до 6 млн. руб. На Южской фабрике перед революцией 1917 г. имелось 131052 прядильных и 6800 крутильных веретен и 1800 механических ткацких станков. На предприятии трудились 5300 рабочих. Напротив села Южи (ставшего в связи с этим Старой Южей) на противоположном берегу озера Вазаль был построен большой фабричный поселок, так называемая Новая Южа с больницей, гимназией, Народным домом, электростанцией и благоустроенными домами для рабочих и служащих фабрики.

По сути, семейство Балиных заложило всю современную инфраструктуру города Южи, который в советское время в период расцвета насчитывал более 23 тыс. населения. Еще в 1862 г. Южа стала центром одноименной Южской волости в составе Вязниковского уезда, которая по декрету ВЦИК от 24 мая 1926 г. перешла в Шуйский уезд Иваново-Вознесенской губернии. В 1925 г. село и поселок были объединены и составили город Южу, который в 1929 г. вошел в Ивановскую область и до сих пор находится в ее составе. Только лишь северо-восточное историческое ядро Южского поселения сохранило статус села с названием «Старая Южа», которое стало относиться к Нефедовскому сельсовету. Сегодня население Южи составляет около 16 тысяч жителей, но их число неуклонно сокращается. Примерно столько же жителей в районе.

По результатам нашего описания может быть составлена следующая таблица периодизации помещичьего землевладения Южскими землями.