А.В. Арциховский
Основные вопросы археологии Москвы
I
Нашему великому городу исполнилось 800 лет. Это один из тех очень немногих городов, которыми все человечество будет гордиться в течение ряда тысячелетий. Москва теперь, конечно, самый знаменитый город в мире, и её теперешняя слава ни с чем не сравнима. Но и история её увлекательна.
Другие мировые города, кроме Рима и Парижа, все уступают Москве по богатству и красочности исторических воспоминаний, по драматизму и значительности событий, происходивших в городских стенах.
К сожалению, книг по истории нашего города написано слишком мало, и даже лучшие из них посвящены не этой теме в целом, а некоторым частным её разделам. Историкам предстоит ещё создать достойную историю Москвы.
Однако для первых глав этой истории пока нет достаточных научных материалов, пробелы в наших знаниях остро ощутимы всегда, когда мы говорим о ранних её эпохах. Как возник этот город и как он начал расти, мы пока не знаем, но узнать можем.
Ответы на эти вопросы должны дать археологические раскопки. Этим путём мы должны выяснить, какая жизнь была на территории Москвы на протяжении ряда тысячелетий, со времён появления людей в наших лесах до XII в. Затем много нового мы можем узнать о развитии Москвы в тёмные для её историков века, XII-XIV. Но ценные данные должна дать археология и для XV-XVII вв., хотя письменные известия о событиях московской истории этих веков обильны (и ещё недостаточно использованы). Раскопки помогут узнать и бытовую обстановку москвичей того времени.
Лопаты археологов уже много сделали для истории собратьев Москвы, других великих мировых городов. Не говоря уже о Риме, ценные исторические выводы дали раскопки в Париже и Лондоне. К сожалению, в Москве раскопок почти не было. Восьмой век московской истории окончился, не выполнив необходимых работ по научному изучению родной старины, он завещал их девятому.
Первой причиной, затруднявшей раскопки в Москве, является их дороговизна, -второй - застроенность многих исторически важных участков. Культурный слой Москвы ежегодно перетряхивается землекопами при строительных работах. При этом встречаются вещи, попадающие в руки археологов.
Начало планомерному археологическому изучению Москвы положено было при сооружении первой очереди метрополитена. Удалось узнать много нового и важного о жизни и быте Москвы XVI-XVII вв.
Темпы и размеры строительства не позволяли организовать в связи с ним раскопок. Но сами строители заинтересовались историей Москвы. На каждой шахте и дистанции, в, каждом участке были "археологические корреспонденты" из рабочей среды, собиравшие находки и вызывавшие, когда надо, археологов. Показательно, что, например при находках древних надписей, рабочие не отпускали археолога до тех пор, пока он не прочитает надпись.
Кто-нибудь бежал за горячей водой, плиту мыли, а потом люди, отработавшие свою смену, становились в кружок и ждали, пока будет прочитана надпись (ждать приходилось иногда очень долго, если попадалась сложная вязь). А затем охотно и дружно подымали эти тридцатипудовые плиты и грузили их на машину для перевозки в музей. Всё это напоминает нам, какое содействие могли бы оказать многие москвичи археологическому изучению родного города.
Вторая очередь Метростроя дала находок меньше, чем первая; третья и четвертая их не дали почти вовсе. Это объясняется переходом строительства от мелкого заложения тоннелей к глубокому. Работы идут значительно глубже культурного слоя. Кроме того, новые линии строятся теперь на окраинах, в старину не заселённых вовсе или почти не заселённых. Наконец, ручная проходка заменена машинной.
Метрострой сыграл свою роль в изучении археологии Москвы. Мы теперь должны пойти дальше, а для этого надо организовать специальные исследования на важнейших участках.
В настоящем сборнике публикуется ряд материалов по археологии Москвы. Особое значение имеют топографические сведения об археологических объектах, составляющих археологическую карту; но объекты эти на территории нашей столицы ждут раскопок. Исследования по отдельным вопросам материальной культуры Московской Руси при всей своей ценности лишний раз напоминают, как отрывочны наши сведения об этой культуре.
Мы, археологи, без раскопок не можем, конечно, дать точного ответа на большинство важнейших научных вопросов. Археологические наблюдения и случайные находки не могут заменить раскопок. Поэтому настоящий археологический очерк будет состоять преимущественно из перечня проблем, подлежащих решению.
Итак, территория нашей столицы археологами должным образом не изучена. Зато её окрестности изучены гораздо лучше. Важнейшие исследования приходятся здесь уже на советское время.
38 лет тому назад первоклассный учёный Д.Н. Анучин в особом очерке подвёл итоги археологическим работам, произведённым вокруг Москвы.
И мы, перечитывая теперь этот образцово составленный очерк, видим, сколько научных вопросов с тех пор решено, сколько пробелов в наших знаниях заполнено. Тогда и речи не могло быть об изложении исторических судеб Подмосковья в каменном веке, бронзовом веке и раннем железном веке. Теперь такое изложение в известной мере возможно. Систематические раскопки, предпринятые в советское время в нашей области, показали лишний раз, какие перспективы имеет археологическая наука.
В настоящей статье я не должен, конечно, отрывать археологию города от археологии его периферии. Многие исследования, предпринятые в окрестностях столицы, бросают свет на древние судьбы самой городской территории. Это относится ко всем эпохам, а особенно к древнейшим, когда города ещё не было и на его месте так же рос лес и были такие же посёлки, как во всем Москворечье.
Впрочем, все археологические эпохи представлены в той или иной мере в самой Москве или в её окрестностях (в пределах Большой Москвы или, в крайнем случае, бывшего Московского уезда), поэтому даже для древнейших времён, историю Москвы можно не подменять историей Московской области.
Наш город возник в лесной зоне, на одном из водных путей. Этот путь, при всей своей второстепенности, издревле имел существенное местное значение. Две главные реки Волго-Окского междуречья, этого основного ядра нашей страны, Москва-река и Клязьма, сближаются только здесь, и, как заметил И. Е. Забелин, Клязьма волоками соединялась со Сходней и с Яузой, а через них двумя параллельными путями с Москвой-рекой.
Этот узел водных путей имел при феодализме торговое значение, но и при, первобытно-общинном строе подобные узлы были важны: ведь сквозь непроницаемые дебри первобытного леса только по воде могли расселяться люди и могла распространяться культура.
Особое внимание к водным древним путям должны проявлять археологи при своих исследованиях. Это признается археологической наукой уже более ста лет, но, к сожалению, часто забывается. И вот ни на Клязьминско-Сходнинский, ни на Клязьминско-Яузский пути археологи до сих пор не обращают должного внимания.
За восемьсот лет существования Москвы подмосковная природа полностью преобразована человеком. Не только пашни и сады, но и самые подмосковные леса напоминают об этом. В них преобладает берёза и другие мелколиственные деревья, а, как известно, такое преобладание типично для лесов, растущих на вырубленных и выжженных площадях. Почти все леса вокруг Москвы теперь берёзовые с примесью ели, реже встречаются сосновые и ещё реже дубовые.
В. В. Алехин сложными геоботаническими исследованиями выяснил карты восстановленного растительного покрова нескольких областей, в том числе Московской. Восстановленным называется в геоботанике растительный покров, существовавший до активного вмешательства человека. Для Подмосковья он приблизительно датируется I тысячелетнем н. э. Тогда территория, занятая теперь Москвой, находилась, на стыке трех разнородных лесных клиньев; с севера и запада шли леса еловые и смешанные, елово-дубовые, с юга - дубовые, с востока - сосновые. Вниз от Москвы граница дубовых и сосновых массивов шла по Москве-реке.
Для более ранних эпох подобные картограммы пока невозможны, но наука уже знает, что на протяжении тысячелетий, изучаемых археологией, растительный покров менялся в послеледниковое время неоднократно, знает уже и общие закономерности этих изменений. Надо надеяться, что геоботаники продолжат свои исследования, выясняющие природную обстановку жизни древних людей, а археологи учтут в своих работах результаты этих исследований.
Переходя к обзору археологии Москвы, я должен прежде всего выразить надежду, что этот мой обзор в ближайшем будущем устареет. Если московские научные учреждения затратят на раскопки у себя дома десятую долю тех сил и средств, которые тратятся на раскопки в отдалённых областях, многие проблемы ранней истории нашего города, в настоящее время не решённые, будут успешно решены.
II
В ледниковом периоде берега Москвы-реки, ещё не были, по-видимому, заселены человеком, так что палеолита у нас может и не быть. Ледниковый щит третьей Ледниковой эпохи плотно покрывал эти места, растительности не было, и людей тоже. Южная граница ледника четвертой ледниковой эпохи проходила, хотя и к северу от Москвы, но слишком близко (к югу от Верхней Волги), и Подмосковье тоже едва ли было заселено. Впрочем, точные границы человеческого обитания не установлены для палеолита нигде, тем более не установлены колебания таких границ, несомненно происходившие тогда неоднократно.
Поэтому не будет ничего особенно невероятного, если палеолит все-таки, в конце концов, найдется в Москве или под Москвой. Правда, слишком надеяться на это не приходится, палеолитические стоянки в Средней России к северу от Оки пока неизвестны, и это едва ли случайно. Ближайшая к Москве из этих стоянок находится на Оке, в Карачарове близ Мурома.
Конец четвертой ледниковой эпохи и окончательное отступление ледника является для археологов рубежом между палеолитом и мезолитом. В мезолите страны, освобождавшиеся от ледника, всюду заселялись человеком. В Московской области мезолитические стоянки пока неизвестны, но не приходится сомневаться, что они будут открыты.
Они уже известны и в более северных областях, Например на Верхней Волге (стоянка в Соболеве против устья Дубны). Впрочем, исследование их только ещё начато, и надо надеяться, что оно в близком будущем позволит археологам проследить все этапы первичного заселения человеком Средней России вообще, Подмосковья в частности.
Неолитических стоянок между Волгой и Окой уже известно очень много. Только отличить, какие из них относятся к неолиту, какие к бронзовому веку, пока удаётся редко.
Одна из самых ранних неолитических стоянок восточной Европы находится в ближайших окрестностях Москвы у с. Льялово на Клязьме (в бывшем Московском уезде) вблизи перевала с Клязьмы на Сходню (раскопки Жукова, 1923 г.). Теперь там торфяник, а в неолите было озеро, и люди жили на настиле из жердей на берегу. Слой торфа обуславливает особое хронологическое значение Льяловской стоянки. Многие озера того времени вообще превратились теперь в торфяники. Пыльцевый микроскопический анализ (в торфе много древесной пыльцы) определил дату этой стоянки.
Как известно, сравнительное изучение древесной пыльцы разных археологических слоев позволило палеоботаникам установить для Северной Европы смену климатических периодов. Льяловская стоянка относится по составу пыльцы к атлантическому периоду, влажному и тёплому, к концу этого периода, т. е. к концу IV или началу III тысячелетия до н. э. Тем самым эта стоянка старше почти всех других неолитических стоянок нашей страны. Наши специалисты по неолиту должны, по примеру Б. С. Жукова, обращать внимание на торфяники и древесную пыльцу.
Впрочем, тот же исследователь доказал, что архаизм Льялова проявился не только в составе древесных пород, но и в характере кремневых орудий. Там ещё обычны массивные орудия миндалевидной формы, так называемые макролиты, характерные ещё для позднего мезолита, хотя наряду с ними часты скребки и стрелы типов, уже вполне неолитических. Полированных орудий ещё нет. Но керамика уже покрыта ямочно-гребенчатыми узорами, характерными для всех стоянок нашей лесной полосы неолита и бронзового века.
Ямочно-гребенчатая керамика, изобилующая в стольких краеведческих музеях, появилась, вероятно, в IV тысячелетии (что подлежит ещё уточнению) и исчезла в начале I тысячелетия до н. э. Техника производства этой посуды исследована М. В. Воеводским. Черепки с ямочными и гребенчатыми вдавлениями многократно найдены на стоянках, окружающих Москву со всех сторон. Надо полагать, что они будут попадаться и на территории самой столицы, где стоянки неолитического типа тоже вероятны.
Остатки одной из них исследовал в 1924 г. Б. А. Куфтин в черте города, в Щукине, на левом берегу Москвы-реки, у устья реки Химки. Там была собрана целая коллекция черепков все с теми же узорами.
Закономерно сопровождают эту посуду во всех стоянках кремневые орудия неолитических типов. При случайных земляных работах они, если и встречаются, то не могут быть определены не археологами.
Обращают на себя внимание лишь кремневые стрелы, благодаря чёткости, изяществу и понятности своих очертаний; вспомним русское народное название всех вообще каменных орудий: "громовые стрелы". В Москве кремневые стрелы найдены в разных районах города неоднократно.
Они принадлежат к обоим основным типам: листовидному (наиболее обычному) и треугольному (сравнительно позднему). Некоторые из них хранятся в Историческом музее, другие остались в частных руках. Но не всегда стрелы свидетельствуют о наличии стоянки. Вероятно, многие остались от выстрелов, произведенных некогда первобытными охотниками, стрела могла затеряться, в густом лесу, так, что охотник не мог её найти.
Как известно, основная масса наших стоянок хронологически относится уже к бронзовому веку, ко II тысячелетию до н. э., являюсь неолитическими только по культурному облику. Повидимому, к этому же периоду можно отнести и Щукинскую стоянку, хотя материалы для датировки там слишком скудны.
Климатически это уже суббореальный период, датируемый 2500-500 гг. до н. э.; климат стал значительно суше и остался довольно тёплым (немного теплее, чем теперь); граница степи и леса проходила гораздо севернее, чем теперешняя. Степь заходила на Оку; впрочем, берега Москвы-реки оставались лесистыми.
В бронзовом веке в наших среднерусских лесах жили вперемежку, люди двух разных культур; отношения между этими культурами для современной науки загадочны. От одной до нас дошли стоянки с ямочно-гребенчатой керамикой, от другой - фатьяновские могильники.
Никаких признаков скотоводства или земледелия до сих пор не найдено ни в одной из стоянок вышеописанного типа, а они доходят до начала I тысячелетия до н. э. Судя по статистике костей, хозяйство их обитателей по-прежнему основывалось на рыболовстве и охоте. Среди орудий труда преобладали скребки и стрелы неолитических типов. Появились каменные полированные топоры, но на стоянках они редки; появились и бронзовые орудия, но они встречаются ещё реже.
К тому же II тысячелетию до н. э. относятся фатьяновские могильники, которых в Средней России известно уже несколько десятков, в том числе несколько в Московской области и один на территории самого города Москвы, в Давыдкове. Загадку этих могильников пытались разрешить многие археологи; обзор материалов дали О. Н. Бадер и Д. А. Крайнов.
Фатьяновцы, несомненно, были скотоводами, в отличие от обитателей стоянок. Статистика костей позволяет это утверждать: кости домашних животных встречаются в могилах гораздо чаще, чем кости диких. Рядом находок представлены свинья, овца, коза, корова и лошадь. Основным домашним животным была, по-видимому, свинья.
Мясо диких животных почти вовсе не клалось в могилы: особенно характерно полное отсутствие костей лося, столь часто находимых на стоянках. Дикие животные представлены в фатьяновских погребениях преимущественно зубами: зубы медведя, кабана, лисицы, рыси и волка входили в состав ожерелий. Чаще всего встречаются зубы медведя.
Вещевой инвентарь фатьяновских погребений совсем не похож на инвентарь стоянок. Превосходные фатьяновские полированные топоры принадлежат к.типам, которые на стоянках или редки, или вовсе отсутствуют; это ещё можно было бы объяснить тем, что такие роскошные вещи вообще не могут быть типичными находками на местах поселений, где археологическую добычу оставляют предметы выброшенные или потерянные (такое объяснение тоже было бы, пожалуй, натяжкой, ведь разбитые полированные топоры выбрасывались).
Но подобные объяснения совершенно неприменимы к различию керамики. Фатьяновские сосуды, сферические, с нарезными и верёвочными узорами, совершенно не похожи на ямочно-гребенчатые сосуды стоянок.
Нет ни генетического, ни технического, родства. А безраздельное господство ямочно-гребенчатой керамики началось в неолите задолго до фатьяновцев и кончилось после их исчезновения, уже в начале железного века, когда на смену ей пришла текстильная керамика, на фатьяновскую тоже совсем не похожая. Фатьяновские могильники датируются по типам каменных и бронзовых топоров, бронзовых серег и браслетов и т. д, II тысячелетием до н. э.
Археологи несколько десятков лет ищут Фатьяновские стоянки; они и теперь не отчаиваются их найти, однако ежегодно находят новые стоянки, но прежнего типа, и новые фатьяновские могильники. С другой стороны, и нашим стоянкам в бронзовом веке не соответствуют пока никакие могильники (погребения на ранних стоянках того же типа известны, но очень немногочисленны). Где жили фатьяновцы - мы не знаем; где похоронено основное население - тоже не знаем.
Не помогает решению фатьяновской загадки довольно распространённое в своё время предположение о приходе фатьяновцев издалека: иные ученые, судя по формам некоторых топоров, считали их скандинавами; другие считали их северо-кавказцами, судя по формам некоторых сосудов. Особенно останавливаться на этих гипотезах не приходится: обе они были основаны на единичных поверхностных аналогиях и теперь почти всеми оставлены. Но если бы они и были верны, отсутствие фатьяновских поселений осталось бы необъяснённым.
С тех пор, как доказано скотоводческое хозяйство фатьяновцев, отпали оба предлагавшиеся до того решения фатьяновской загадки. Эти решения сводили различия между инвентарем стоянок и могильников к различиям в ценности вещей, а это уже можно было объяснить или подбором в погребения лучших предметов, или социальным неравенством. Первое решение предложил Тальгрен, по примеру Спицына, решившего некогда таким путём загадку ананьинских могильников; но то, что верно для Ананьина, неверно для Фатьянова; второе объяснение для столь ранней эпохи неприемлемо.
Оба эти решения могли быть опровергнуты простым сопоставлением керамики стоянок и могильников; статистика костей опровергла их окончательно. Появилась гипотеза о кочевом скотоводстве, но в лесу оно невозможно (да оно и в южных степях развилось позднее). Земледельческое же хозяйство для фатьяновцев никак не доказывается. Предполагавшаяся Д. А. Крайневым между культурой стоянок и фатьяновской культурой генетическая связь противоречит общепринятой одновременности этих культур.
Однако тот же автор, может быть, прав, когда он говорит: "Очень возможно, что и постоянные поселения фатьяновцев располагались на берегах озер, на островах или возвышенных местах, теперь заболоченных; исследователи ищут эти стоянки на высоких местах, плоскогорьях, а на низкие места не обращают внимания, а они после времени бытования фатьяновской культуры могли быть заболочены и лежать под торфом; возможны и свайные постройки". Подобные поиски должны быть произведены но результат их предсказать трудно. Со времен раскопок первого могильника (в Фатьянове близ Ярославля в 1873 г.) прошло 74 года, но фатьяновские древности остаются загадкой, наиболее трудной из всех археологических загадок.
На территории Москвы, в Давыдкове, между Филями и Кунцевым, был открыт в 1935 г. типичный фатьяновский могильник. Его разрушили при добывании гравия, но одна из могил была раскопана, там добыты сверлёный полированный топор и сферический сосуд фатьяновского типа с верёвочным орнаментом (ныне они в Историческом музее). А. Я. Брюсов проследил в Давыдкове следы по крайней мере трёх погребений.
В Тушине (на территории Большой Москвы) в конце XIX в. при шоссейных работах был встречен и разрушен могильник того же типа: найдены кости человека и поступившие в Исторический музей каменный молоток, клин и горшок.
Каменных топоров фатьяновских типов найдено вокруг Москвы довольно много. В том числе в Историческом музее хранятся два таких топора, наиденных на территории самой Москвы. Один из них, ладьевидного типа, найден на Софийской набережной в 1931 г., другой, обушкового типа, на Русаковской улице в 1934 г.
Таким образом, в бронзовом веке, во времена расцвета египетской и вавилонской цивилизаций, в наших лесах жили племена скотоводов, находившиеся , примерно на том же уровне развития, что и тогдашние обитатели Западной Европы. Люди фатьяновской культуры пасли свои стада на заливных лугах Москвы-реки больше трёх тысяч лет тому назад.
III
В начале I тысячелетия до н. э. во всей Европе, в том числе и у нас в Средней России, распространяется железо и начинается железный век. Значительная археологическая литература посвящена дьяковским городищам, характерным для раннего и среднего железного века в междуречье Оки и Волги. Таких городищ у нас сотни и даже на территории Москвы несколько (см. ниже).
Даты их многократно установлены по встречаемым в них иногда вещам скифских, сарматских и т. д. типов. Железных вещей во всех этих поселениях найдено много. Люди этих городищ заселяли нашу страну во времена расцвета греческой и римской цивилизаций. По климату это уже субатлантический период, начавшийся около 500 г. до н. э. и продолжающийся доныне; он характеризуется довольно заметным похолоданием и увеличением влажности.
Мною была в своё время опубликована характеристика быта, хозяйства и социального строя людей, оставивших нам дьяковские городища: Эти городища представляют собой древнейшие крепости в наших лесах; сооружение их земляных валов связано, вероятно, с накоплением некоторых богатств, но ещё не отдельными семьями (никаких следов имущественной дифференциации в городищах нет), а родовыми коллективами.
Такими богатствами могли быть только стада домашних животных. Многие языки, от латинского до древнерусского (вспомним значение слова "скот" в летописях, "Русской Правде", русском переводе "Александрии" и т. д.) сохранили воспоминание о том времени, когда эти стада были основной ценностью.
Первобытные роды неоднократно пытались, конечно, угонять их друг у друга. В северных лесах природа препятствовала развитию кочевого скотоводства, допуская только пастушеское. Пастушеские роды должны были принимать всяческие меры для защиты своего имущества. На территории, ограждённой городищенскими валами, раскопки всегда вскрывают не только землянки, где жили люди, но и большие общинные загоны для скота.
Скотоводческий характер хозяйства бесспорно доказан для всех дьяковских городищ статистикой костей. Нам теперь странно вспоминать, что ещё в начале XX в. многие авторитетные историки находили возможным писать о зачаточном характере скотоводства даже у летописных славян. Господствовали фантастические мнения об охотничьем хозяйстве, типичном якобы ещё для древнерусских княжеств.
Теперь мы знаем, что даже в наших северных лесах уже в бронзовом веке жили скотоводы-фатьяновцы, а в раннем железном веке около VII-V вв. до н. э. дьяковцы распространили скотоводческий быт по этим лесам повсеместно (это, как известно, дата возникновения дьяковских городищ). Так изменились наши представления об истории хозяйства нашей страны с тех пор как были произведены массовые определения костей, находимых при раскопках.
Произошло это лет 20-25 тому назад, и неоценимую помощь оказали тогда археологам зоологи, особенно С. Н. Боголюбский и А. Н. Формозов. Свыше 80% костей, находимых на всех городищах, неизменно принадлежит домашним породам. Охота, конечно, существовала, но её подчинённое значение доказано для всех волго-окских городищ той же статистикой. (На более восточных городищах в это время развилась пушная охота, но и она не господствовала, в хозяйстве.)
Статистические закономерности строги во всех дьяковских городищах: на первом месте всегда лошадь, на втором - корова, на третьем, - свинья. Очередной научной задачей является теперь изучение пород этого скота, что поможет в будущем выяснить взаимоотношения дьяковцев со скифами и другими соседями, уточнить условия хозяйства, и т. п.
Но вопрос о значении в дьяковское время земледелия пока открыт. Оно несомненно существовало: маленькие железные серпы встречаются на всех городищах, равно как и зернотерки. Однако археологи ещё не нашли здесь критериев, чтобы определить степень развития этого вида хозяйства.
Несмотря на подчинённое значение охоты, необходимо внимание к городищенским костям диких животных. Добываемые таким путём сведения о палеофауне должны быть сопоставлены с теми сведениями о палео-флоре, о которых выше была речь. Тогда будет научно воссоздана природная обстановка древнего Подмосковья.
Никто не сомневается, что в дьяковские времена господствовал родовой строй. Но некоторые археологи приписывают отдельные городища отдельным большесемейным общинам, отдавая одному роду несколько городищ. Точно решить этот вопрос мы пока не можем, но стоит напомнить, что жителей в одной такой маленькой крепости было не так уж мало.
На городище помещается в среднем от 10 до 30 землянок; тогда число жителей должно было колебаться от 50 до 200, что для тогдашней большой семьи едва ли не чрезмерно. Нет ничего невероятного, что жители, одной такой крепости составляли патриархальный род скотоводов.
Дьяковцы заселяли Волго-Окское междуречье для того времени довольно плотно. Об этом позволяет говорить топографическая закономерность распределения городищ. Они расположены, как всем археологам из личного опыта известно, на мысах, выходящих одной стороной на реку и с двух сторон отграниченных низинами. С четвертой стороны такой мыс перерезался валом и рвом, чаще двумя валами и двумя рвами. Этих приспособленных природой мест у нас не так много; при археологических разведках легко заметить, что они, как правило, заняты городищами.
При моих археологических работах в Московской области (Можайском районе) был проделан, опыт открытия без разведки, просто по карте. Говорю об этом здесь, поскольку для территории Москвы та же топографическая закономерность столь же типична. На карте-двухверстке тогда отметили топографически подходящий пункт, затем туда пошёл инициатор этого опыта, можайский краевед В. И. Горохов, и действительно открыл дьяковское городище, дотоле неизвестное. Дьяковцы не пропускали ни одного удобного для крепости места.
Обилие городищ в нашей стране заметил ещё З. Я. Ходаковский более 130 лет назад; многие из тех крепостей, которые он считал древними святилищами, в свете современных исследований оказались укреплёнными посёлками дьяковцев. Известное городище у села Дьяково под Москвой, исследованное ещё в начале XIX в. З.Я. Ходаковским и в середине XIX в. Д.Я. Самоквасовым, а затем Г. Д. Филимоновым, раскопал в конце XIX в. для Исторического музея лучший русский археолог того времени В.И. Сизов.
Он выделил там два слоя: в нижнем глиняная посуда покрыта отпечатками тканей (теперь такую керамику называют текстильной), в верхнем она гладкая. В.И. Сизов здесь, как и во многих других случаях, опередил науку своего времени. Даже его продолжатели долго не могли оценить этого наблюдения. Только в последнее время (лет 15-20 назад) ряду исследователей удалось доказать, что дьяковская эпоха по керамике делится на две стадии.
Текстильные сосуды (они появились ещё до возникновения городищ, в стоянках начала I тысячелетия до н. э.) господствовали приблизительно до н. э. (вероятно несколько дольше), а затем их постепенно вытеснили сосуды гладкие, у которых орнамент встречается только по верхним краям. Это теперь общепризнано, и более дробная периодизация городищ стоит на очереди. Для Верхней Волги П. Н.Третьяков yже установил четыре керамические стадии, приемлемые, может быть, и для Москвы-реки.
Хронология дьяковской эпохи была уточнена находками некоторых вещей, даты которых известны по раскопкам в более южных областях. Таковы стрелы, подражающие скифским, сарматским и римским образцам, бусы гальштатских и латенских типов и т. д. Но надо особо отметить, что таких находок мало.
На Каме, где нашим дьяковским городищам хронологически и социально соответствуют ананьинско-пьяноборские, вещи южного происхождения встречаются гораздо чаще (это может быть связано с развитием там пушной охоты и мехоторговли). Волго-Окский край был в раннем и среднем железном веке, повидимому, наиболее изолированной частью Восточной Европы.
Предметы, прямо привезенные из греко-римского мира, уже неоднократно встречены на Нижней Волге, на Каме и в Уральских горах, а также на Днепре, в Прибалтике и т. д., но в Волго-Окском крае их пока нет. Известны только отдельные (очень редкие) случайные (не при раскопках) находки античных монет, например римская монета Гордиана (середина III в. н. э.) в Измайлове в Москве (находка 1936 г.). Надо надеяться, что при будущих больших раскопках городищ античные вещи будут, наконец, найдены и у нас, что поможет хронологическим исследованиям.
Когда речь идет о дьяковских городищах, трудно умолчать о глиняном грузике дьякова типа. Эта вещь, к сожалению пока загадочная, но несомненно очень важная: ведь это самaя частая находка при раскопках городищ. Спереди такой грузик похож контуром на многолепестный цветок, сбоку на грибок. Надо надеяться, что какой-нибудь догадливый археолог со временем объяснит назначение этих предметов, и тогда мы будем лучше понимать быт дьяковцев.
Этническая принадлежность дьяковских городищ до последнего времени не могла даже обсуждаться: пути для её определения не были намечены. Положение изменили знаменитые раскопки, произведенные П. Н. Третьяковым на городище у устья реки Сонохты на Верхней Волге в 1934-1935 гг. Совершенная археологическая методика позволила там выяснить хозяйство и быт древних людей с неслыханной для археологии науки полнотой. Здесь не место специально рассматривать это городище: оно слишком удалено от Москвы. Инвентарь его чисто дьяковский.
После этих работ П. Н. Третьяков смог соединить убедительными связями дьяковские древности с раннеславянскими как по керамике, так и особенно по погребальным обрядам. Открытый им на Сонохте домик мёртвых, где хранились на подставках остатки трупосожжений (чем попутно объяснено отсутствие дьяковских могильников), генетически связан с подобными сооружениями, открываемыми в славянских курганах. Дьяковские городища Верхней Волги принадлежали, таким образом, ранним северовосточным славянам. ещё неизвестно, можно ли утверждать то же самое о дьяковских городищах в целом, в частности о подмосковных.
Чем дальше, тем больше такое решение представляется вероятным. Особое внимание археологи должны обратить на городища двухъярусные, где нижний слой дьяковский, а верхний славянский, великокняжеского времени. Таких городищ известен целый ряд, в том числе под Москвой, но ни одно из них должным образом не раскопано. Многие археологи думают, что при таких раскопках удастся проследить постепенное изменение материальной культуры, связанное не с приходом нового населения, а с изменением социального строя.
От общих замечаний о дьяковских городищах перейду теперь к их перечню для Москвы. Здесь на Москве-реке был целый пучок городищ. Ограничусь пределами Большой Москвы.
Самое верхнее из них (в 1933 г. открытое О. Н. Бадером, собравшим на нем дьяковские вещи) находится в Тушине. Затем следует городище в Кунцеве, дьяковский его возраст установил в 1940 г. разведками О. Н. Бадер. Ниже лежит городище в Потылихе на реке Сетуни, недалеко от её впадения в Москву-реку. С. В. Киселев произвел на нем в 1939 г, небольшие раскопки, добыв типичные дьяковские вещи.
Немного ниже на Ленинских горах, в районе Андреевских улиц и Мамоновой дачи Б. С. Жуков открыл в 1922 г. остатки городища, тоже давшего дьяковские вещи. Центральные районы Москвы пока пропускаю. На другом конце города, в Нижних Котлах в 1892 г. Н. О. Криштафович открыл городище; тоже с дьяковскими находками; впоследствии разросшийся город стер его. Наконец, ещё ниже, в пределах Большой Москвы, лежит само городище у села Дьякова, давшее своё имя всем среднерусским укреплённым посёлкам этого типа.
Но это все окраины Москвы, а были такие городища, повидимому, и в центре, только они давно стерты позднейшими постройками. Прежде всего одно из них можно предполагать на месте Московского Кремля ещё Д. Н. Анучин намечал здесь, "в незапамятные времена городище, подобное Дьяковскому". Современное картографирование древних поселений это подтверждает. Место у устья Неглинной слишком типично для городища, и та топографическая закономерность, о которой уже была речь, заставляет думать, что дьяковцы и этого места не пропустили.
Затем имеются в Москве места, которые ещё во времена Московской Руси назывались городищами, а это слово в русском языке всегда имело твердое значение. Впрочем, этим названием объединяются, конечно, крепости разных времен.
Московская губная запись XV в. (датируемая до I486 г.) говорит: "а будет душегубство за Яузою, ино к нему Андронов монастырь и Городищо". И. Е. Забелин помещает это городище на высоком холме, который доныне заметен у слияния Москвы-реки и Яузы. Холм находится за Яузой, если смотреть из Кремля, на нем расположена церковь Никиты Мученика. Забелин основывался на известии XVII в. (Каменевич-Рвовский, см. ниже), но это приурочение не может считаться бесспорным. М. И. Александровский предполагал это городище на месте церкви Покрова в Лыщиках, т. е. на Яузе, немного выше устья.
Неизвестно, какие он имел для этот основания, но с археологической точки зрения надо признать небольшой холм у церкви Покрова более удобным для городища, чем крутой берег у церкви Никиты, слишком высокий и длинный для древнего поселения. Впрочем, в обоих случаях конфигурация местности, может быть, сильно изменена позднейшими городскими напластованиями.
Более прямое известие мы имеем о местоположении городища на Самотеке. В начале XIX в. З. Я. Ходаковский видел там в церкви Николы на Драчах грамоту 1682 г. патриарха Иоакима о разрешении построить каменную церковь взамен деревянной "на Драчах, иже на старом городище"
IV
Однако нет никаких оснований утверждать, что все московские исчезнувшие городища были дьяковскими. Они могли быть и моложе, могли принадлежать к числу древнерусских городищ великокняжеского времени. Но раньше, чем говорить об этом времени, надо рассмотреть вопрос о древнейших подмосковных курганах.
К сожалению, до сих пор неизвестна даже приблизительно эпоха, к которой относятся странные курганы, раскопанные в 1886 г. Н. И. Лыжиным в ближайших окрестностях Москвы, в Косине. (Косино лежит возле восточной границы Большой Москвы.) Они невысоки (от 1.2 до 1.5 м) и продолговаты. Их пять (Кроме того, тот же исследователь раскопал тогда по соседству ряд обычных подмосковных курганов).
Во всех пяти открыты костяки, вытянутые на восток (а не на запад, как в других наших курганах). При одном из них найдены две кремневые стрелы: одна у черепа, другая у ног. Больше никаких находок эти курганы не содержали. Собственно говоря, ориентировка на восток в обычных подмосковных курганах вятичей встречается, но в виде исключения (ни в одной группе она не господствует).
Даже кремневые стрелы в погребениях вятичей найдены дважды, хотя изготовление таких стрел прекратилось в нашей стране за два тысячелетия до этих погребений: они являлись до последнего времени орудиями колдовства и клались в могилы колдунов. Тем не менее эти Косинские курганы, где все признаки своеобразны, а обычных находок нет вовсе, едва ли принадлежат вятичам. Они напоминают нам, что и под Москвой возможны курганы первобытные. Но хотя со времени этих раскопок прошло более 60 лет, ничего определённого сказать о них нельзя.
Яснее стоит вопрос о ранних курганах вятичей. Обычные курганы этого племени распространились (см. ниже) только к XII в. н. э., как я это в своё время доказывал. Племенная организация вятичей тогда была ещё сильна, а пережитки их обособленности сохранились и впоследствии. По этому вопросу я могу только повторить аргументы, высказанные мною некогда в споре с П. Н. Третьяковым.
Но заслугой этого исследователя является определение славянских древностей, более ранних, чем те, которые до сих пор изучались наукой. В частности, ему удалось связать с древнейшими вятичами курганы, впервые исследованные Н. И. Булычевым в Шанькове. Говорю об этом здесь потому, что в 1946 г. я раскопал под Москвой первый курган этого типа.
Н. И. Булычев раскопал, в 1886 г. курганы близ деревень Шаньково и Почепок Калужской области. Датируются они серединой I тысячелетия н. э. по керамике и фибулам мощинского типа, т. е. IV-VII вв. н. э. В центре каждой насыпи были трупосожжения. Но сейчас особо надо отметить вырытую в материке кольцевую канавку, оказавшуюся в каждом из этих курганов.
П.Н. Третьяков издал архивные чертежи данных сооружений и сблизил по этому признаку Шаньковские курганы с Боршевскими (тоже славянскими) курганами Воронежской области IX-X вв., раскопанными П. П. Ефименко в 1929 г. Там неоднократно встречается и деревянная кольцевая ограда, основание которой было закреплено в канавке. П. Н. Третьяков склонен, и не без основания, относить, судя по этому культовому сооружению (в других землях не встречаемому), и Боршевские курганы к вятичам.
В 1946 г. я раскопал в селе Беседы на Москве-реке, в ближайших окрестностях Москвы (Беседы лежат возле южной границы Большой Москвы) курган нового для Московской области типа; в нем оказалась совершенно такая же кольцевая канавка, тоже вырытая в материке (кроме того, мною тогда же раскопан в Беседах ряд обычных вятических курганов, но тот, о котором я сейчас говорю, стоит от них отдельно, на расстоянии нескольких сот метров).
Высота этого кургана 4 м, он, таким образом, гораздо больше Шаньковских, Почепокских, Боршевских. Но общие пропорции канавки, её форма, ширина и глубина вполне соответствуют тем данным, которые сообщает Н. И. Булычов. Она больше, диаметр 14 м, круглая форма довольно правильна, средняя ширина 0.25 м., средняя глубина 0.40 м. Небольшой прорыв канавки на северо-востоке соответствует по размерам и ориентировке таким же прорывам в канавках Боршевских курганов, как мне сообщил П. H. Третьяков, участник Боршевских раскопок.
Никаких вещевых находок этот Беседский курган не дал, если не считать найденных в насыпи черепков, сделанных от руки. Погребения тоже не было, хотя остатки костров встречены. Были ещё ямки вертикальных столбов. Возможно, что эта насыпь имела меморативное значение.
Я ограничусь пока этими краткими сведениями; от раскопок до написания настоящей статьи прошло слишком мало времени, и научная обработка добытых материалов ещё предстоит. Как бы то ни было, Беседские раскопки дают основание считать, что древнейшие долетописные славяне доходили до Москвы-реки и до Москвы, вопреки высказанному недавно некоторыми археологами мнению.
Я предпринял, раскопки этого Беседского кургана главным образом вследствие его исключительной для Московской области высоты (4м). Слишком долго все подмосковные расколки сосредоточивались на курганах малых и дешевых. Высокие курганы избегаются археологами и один за другим погибают при всевозможных земляных работах.
Под Москвой (в том числе в юго западной части Большой Москвы) они ещё кое-где сохранились; высота их 3 м и несколько больше. Возможно, что иные из них ничем не отличаются от обычных курганов вятичей (те в большинстве своём не превышают 1.5 м, но некоторые из них, раскопанные мною, были более 2 м, а самый, большой из поздних Беседскнх был даже 2.65 м). Во всяком случае, стоит отметить, что первый мой опыт раскопок большого кургана дал исключительные для Московской области результаты.
Уверен, что другие курганы подобного типа будут ещё у нас открыты. Возможно, что они (меньшего размера) уже подверглись раскопкам, но ведь подмосковные курганы слишком долго раскапывались колодцами, а при таких раскопках подкурганные сооружения остаются невскрытыми, и большой Беседский курган пришлось бы признать пустым. Копать курганы целиком начали у нас лет 20 назад.
Древности летописного великокняжеского времени представлены в Москве и под Москвой односторонне: это курганы вятичей. Городские слои этого времени у нас ещё не открыты. Между тем вообще в Средней России их известно уже много. Около X в. по нашей стране распространились крепости нового типа, совершенно не похожие на первобытные. Это уже или кремли феодальных городов, или укреплённые усадьбы князей и бояр. Характеризовать в печати находки этих городищ мне уже случалось.
Ремесленный их характер с каждым годом становится для нас все яснее и яснее: раскопки открывают в них на каждом шагу остатки ремесленных мастерских; экономическое отделение города от деревни типично и для русского феодализма; значение его недавно ярко показал М. Н. Тихомиров. Вся глиняная посуда у нас с X в. сделана на гончарном кругу (известная общеславянская керамика с линейным и волнистым орнаментами), что свидетельствует о гончарном ремесле.
О появлении частной собственности, начиная с X в., свидетельствуют ключи и замки, очень частые в древнерусских слоях, в дьяковских слоях их нет вовсе. Самой частой находкой в слоях XI-XIII вв. являются стеклянные браслеты, любимое украшение древнерусских горожанок; неизвестно, скоро ли удастся найти в московских слоях такие браслеты, но такая находка изобилует во всех русских городах XI-XIII вв. от Тмутаракани до Ладоги, в том числе и в подмосковных, как Коломна и Дмитров.
Русские стрелы с IX до XVII в. однотипны, железные ромбовидные, и тоже часты в городищах. Жилых слоёв с перечисленными здесь находками в Москве пока не найдено, но они, конечно, были. Прежде всего они не могли не быть в Кремле, который в XII в. был заселён и имел укрепления. Но и в Кремле, и на других московских городищах довольно вероятны укрепления и жилые слои X-XI вв. Территория Москвы, довольно густо заселённая ещё в дьяковские времена, едва ли опустела в эпоху сложения русского государства, тем более, что эта эпоха отличалась бурным экономическим развитием.
Впрочем и от этой эпохи до нас дошли в Москве археологические находки, только они несколько специфичны. Как известно, IX- X вв. оставили в Восточной Европе целый ряд кладов мусульманских монет. Такой состав кладов понятен: цивилизация мусульманского Востока была тогда передовой, и торговля со странами этой цивилизации имела для всей Европы особое значение. В 1838 г. в Москве на месте Дворца Советов, у впадения Черторыя в Москву-реку, при постройке храма Спасителя было найдено несколько монет эпохи халифата.
Определены были только две из них: одна, 866 г., происходила из метрополии арабского мира, из аббасидского халифата, другая, 862 г., из тагеридского эмирата Средней Азии; чеканена она была в Мерве, в современной Туркмении. Большинство монет древнерусских кладов происходит вообще из Средней Азии, свидетельствуя о её исконных важных связях с Русью. Но эта находка на территории Москвы не единственная: на другом конце города около Симонова монастыря тоже была найдена подобная монета; точных сведений о ней нет. Нашли её тоже в первой половине XIX в. (не позже начала 40-х годов). С тех пор мы свыше ста лет ждём третьей такой находки.
А она имела бы для нас существенное значение: ведь единичные клады любого времени могли быть зарыты где угодно, хоть в лесных дебрях, но скопление кладов одной эпохи на территории одного города (или в его ближайших окрестностях) всегда является доказательством, что этот город имел тогда известное значение; в частности, неоднократные находки кладов IX-X вв. уже зарегистрированы для Киева, Новгорода, Мурома, Смоленска, Витебска, т. е. исключительно для важных и древних русских городов.
Как известно, существует мнение, что древний Московский Кремль возник не у устья Неглинной, а у устья Яузы. Мнение это восходит к XVII в., когда московский дьякон Каменевич-Рвовский писал: "Градец малый над предвысоцей горе той, над устии Явузы реки, на месте оном первобытном своем именно московском, идеже и днесь стоит на горе оной церковь каменная, святого и великого мученика Никиты, бесов мучителя".
Мы не знаем, опирался ли этот автор на достаточно древнюю традицию, но раскопки на данном месте могут точно решить вопрос, когда там возникло поселение: однако размер этих раскопок должен быть для этого достаточно велик. Их начал в 1946 г. М. Г. Рабинович, он и изложит в печати их результаты, только итоги подводить ещё рано.
М. Н. Тихомиров высказал недавно остроумное предположение о топографии Москвы XII в. Он пишет: "К этому времени относятся "красные села" боярина Кучки, усадьбу которого надо искать где-нибудь в районе позднейшего "Кучкова поля" у позднейших Сретенских ворот, поблизости от которых находилось Городище у церкви Николы на Драчах".
Это городище расположено на "холме угловом при двух лощинах, орошённых течением Неглинной и ручья", т. е. опять-таки на месте, топографически типичном для городищ как дьяковских, так и позднейших. О самом Кучке, тесте одного из убийц Андрея Боголюбского и отце другого, М. Н. Тихомиров с полным основанием говорит: "Нет ничего невероятного в том, что он был одним из вятических старшин или князьков, отстаивавших свои земли от притязаний Юрия Долгорукого".
V
Судя по летописи, вятичи в XII в. были ещё самостоятельным племенем, которое не подчинялось князьям Рюриковичам. Я в своё время доказывал это рядом примеров. В остальной России в XII в. действующими лицами усобиц были князья и города. Здесь летопись постоянно упоминает как особую политическую силу просто вятичей, с которыми ведут различные переговоры князья (Юрий Владимирович Долгорукий, Святослав Ольгович, Владимир Давидович, Изяслав Давыдович), обращаясь, очевидно, к племенным старейшинам.
Курганы вятичей XII в. дошли до нас в изобилии, они имеются и вокруг Москвы, и в самой Москве. От последующих двух веков (XIII и XIV) тоже дошёл целый ряд таких курганов, хотя племенная организация к тому времени была разрушена, и самое имя племени в летописи уже не упоминается. Женский наряд, по которому мы это племя узнаем, приобрел законченный художественный облик к XII в. (если не раньше, но до того у вятичей были только трупосожжения, и украшения до нас не дошли). Наряд этот был на всей племенной территории очень однообразен и освящен традицией, он не мог сразу исчезнуть, и совершенно естественно, что он продержался ещё два века.
Основным признаком вятичей является семилопастное височное кольцо, ареал распространения которого (и других вятических древностей) точно и детально совпадает с летописной областью вятичей. Эти кольца являются прекрасными образцами искусства древней русской деревни. Пропорции лопастей, зубчиков и орнаментов отличаются при всей сложности правильностью и изяществом. Очень было бы интересно восстановить общий облик женской прически, обрамлённой у вятичей обычно шестью или четырьмя семилопастными кольцами.
К сожалению, попытки археологов выяснить способ их ношения путём наблюдений при раскопках пока не увенчались должным успехом. Семилопастные кольца позволяют предположить, что общий облик одежды был художественным. До нас дошли только её металлические и каменные части, но сочетания тканей и узоры вышивок должны были с этими вещами составлять единое гармоничное целое. Эволюционный ряд семилопастных состоит из тринадцати типов, генетически друг с другом связанных. Теперь необходимо обратить должное Внимание не только на контуры этого украшения, но и на его орнаменты.
Они довольно стандартны, но при моих раскопках 1944 г. в Царицыне, в черте Большой Москвы, найдены любопытные варианты. Там тоже преобладает обычный узор, типичные русские "городки", но он разнообразно дополнен. В двух случаях такими дополнениями являются узоры среднеазиатского характера, а в третьем случае плетёный книжный инициал, имеющий точные аналогии в ростовских рукописях владимиро-суздальского времени, буква "О". Это первый случай проникновения книжного искусства в древнерусскую деревню. Специальное изучение орнамента семилопастных колец стоит на очереди.
Характерные для вятичей хрустальные шарообразные бусы чередуются в ожерельях с сердоликовыми бипирамидальными общерусскими, т. е., иначе говоря, короткие белые бусы чередуются с длинными красными. Это позволяет, мне кажется, сделать заключения о колорите вятических одежд. Общий стиль одежды, судя по облику украшений, не допускал пестроты. Красный и белый цвета должны были чередоваться в тканях и вышивках. Семилопастные височные кольца не нарушали общего колорита: первоначальный их цвет серебристый, как это, при хорошей сохранности, всегда видно. Остатки окрашенных тканей, встреченные в погребениях, или белы или красны.
Третий племенной признак вятичей, решетчатый перстень, также имеет значение для понимания древнерусского народного искусства. Прорезь этих перстней составляет разнообразные узоры, я в своё время насчитал семнадцать типов, с тех пор найдены новые. Большинство этих узоров геометричны, но встречаются и довольно причудливые фигуры. Не сомневаюсь, что эти прорези близки по очертаниям к недошедшим до нас вышивкам. Итак, женские украшения дают представления об общем облике одежд москвичек времен основания Москвы.
Из других украшений в наших курганах очень часты браслеты. Это заставляет предполагать, что русская женская одежда отличалась тогда от западноевропейской короткими рукавами. В Западной Европе тех веков от Франции до Чехии никаких браслетов не было: длинные рукава их не допускали. А у нас женщины всех социальных слоёв носили браслеты: крестьянки - медные, судя по курганам; горожанки - стеклянные, судя по постоянным находкам в городах; боярыни - золотые и чернённые серебряные, судя по кладам (впрочем, в Москве кладов этого рода пока не найдено).
Мужские погребения вятичей очень бедны находками. До последнего времени можно было утверждать, что в них совсем нет орудий труда. Но в археологии всегда возможны неожиданные находки. При вышеупомянутых раскопках 1944 г. в Царицыне в мужском кургане был найден железный скобель, вещь важная для истории плотницкого дела.
Керамика курганов вятичей (в том числе в Москве) полностью принадлежит к общеславянскому типу, столь однородному от Эльбы, Дуная и Адриатического моря до Волхова, Волги, Оки и Кубани.
Москва во времена Кучки была городом вятичей, об этом свидетельствуют окружающие её со всех сторон вятические курганы, об этом же напоминают женские украшения XII в., оказавшиеся в самом сердце нашей столицы, в Московском Кремле. Там в 1847 г. при постройке Оружейной палаты были найдены два височных кольца и две гривны; ныне эти вещи находятся в Историческом музее.
Височные кольца принадлежат к классическому типу вятических семилопастных; они имеют все признаки, о которых выше была речь, и вообще от курганных экземпляров не отличаются. Гривны принадлежат к типу полужгутовых загнутоконечных, наиболее распространённому в древней Руси: у вятичей почти все курганные гривны именно таковы. Но они известны во всех русских землях, встречены в городских кладах всех трех столиц древней Руси: Киева, Новгорода и Владимира. Этот тип можно признать общеславянским.
Он хорошо представлен у западных славян, особенно в вендских кладах балтийского Поморья. Кремлёвские височные кольца и гривны серебряные (а не из сплава, как обычно в курганах), поэтому И. Е. Забелин предположил, что рни указывают "на особое богатство древних обитателей Кремлёвской береговой горы".
На окраинах города, в современной городской черте Москвы вятических курганов раскопано довольно много. Здесь надо особо упомянуть самую раннюю из этих групп, в Черёмушках, в южной части Москвы, в Замоскворечье. Она вся датируется XII в. (в основном первой его половиной), и погребённые там люди были современниками Кучки и Юрия Долгорукого. раскопки произведены в 1938г. Это типичные вятические курганы.
В них обнаружены обычные семилопастные височные кольца, но ранняя дата устанавливается архаичными для вятичей типами браслетов, перстней, сосудов и т. д. В одном из мужских погребений впервые у вятичей найдены железные конские удила; тип их - половецкий. В другом мужском погребении оказался богатый поясной набор, состоящий из 42 серебряных фигурных бляшек разных форм. Наконец, надо отметить кости животных, оставшиеся от варёного мяса, положенного покойникам виде пищи "на тот свет".
В трёх курганах это кости заячьи, в двух - лошадиные. Употребление конины в пищу надо считать для этого времени местным своеобразным явлением. Давно прошли дьяковские времена, когда это была основная пища. В древнерусских городских слоях по числу костей на первом месте всегда корова, на втором - свинья, на третьем - овца. Русская летопись только в качестве признака больших голодовок упоминает, что люди ели конину.
Несколько моложе курганы в Филях, в западной части Москвы (раскопки 1923г.) и в Мякинине, в северной части Москвы (раскопки 1924 г.). В них обнаружены такие же семилопастные височные кольца и другие типичные вещи. Подобно другим вятическим курганам, это крестьянские погребения, но погребены в них пригородные крестьяне. Москва в это время уже была княжеским городом.
Близость к городу подчёркнута в этих курганах важными находками. Я уже упоминал в этой статье, что любимыми украшениями древнерусских горожанок были стеклянные браслеты, говорил и о том, что городской слой с этими браслетами в Москве пока не найден, хотя предполагать его наличие мы вправе (для слоёв XI-XIII вв. это руководящая находка).
В курганах таких украшений нет: крестьянки их не носили. Но любопытнейшими исключениями являются курганы подмосковные. Я об этих исключениях уже писал, но городского характера этих погребений не отметил.
В Филях найден голубой ребристый стеклянный браслет, в Мякинине найден фиолетовый ложновитой стеклянный браслет. Женщины, погребённые в этих курганах, были, таким образом, по своей одежде не совсем крестьянками; возможно, что они и считали себя в какой-то мере горожанками-москвичками, ведь от Филей до Кремля около часа ходьбы, от Мякинина немногим больше.
Медных браслетов в вятических курганах найдено уже несколько сот, а стеклянных пока только три: два из них в Москве (оба они только что названы, оба - в Историческом музее) и третий в Пронске Рязанской области (раскопки 1897 г.), где курганы расположены тоже у самого города; этот браслет тоже фиолетовый ложновитой. Таким образом, все три находки городские и исключениями из общего правила, строго говоря, не являются. Город Пронск известен с XII в. Стеклянные браслеты, находимые в курганах, ценны тем, что они целы: в городских слоях обычно мы находим только обломки этих украшений.
Как уже говорилось, наша столица находится в сплошном окружении курганов вятичей. В Историческом музее хранятся вещи из многих таких курганных групп, расположенных и к северу от Москвы в Митине, Тушине, Никольском, Болшеве, Пушкине, и к западу, в Черневе, Ангеловке, Немчиновке, и к югу, в Дьякове, Царицыне, Чертанове, и к востоку, в Косине, Троицком и т. д. (многие из этих мест входят в черту Большой Москвы).
Тем не менее племенная граница проходит от Москвы очень недалеко, на расстоянии каких-нибудь 40 км к северу от города. По одну сторону этой границы расположены курганы с семилопастными височными кольцами и другими признаками вятичей, по другую сторону - курганы с браслетообразными височными кольцами и другими признаками кривичей. Вся северная часть современной Московской области была в летописное время заселена кривичами. Основная масса их курганов относится к тому же XII в.
Эти два племени, вятичи и кривичи, слившись, легли в основу русского народа. И знаменательно, что средоточие России, Москва, находится возле древней племенной границы.
VI
Маленькая Москва Юрия Долгорукого, в которой он в 1147 г. встретился со Святославом Ольговичем, которую он в 1156 г. обнёс новыми деревянными укреплениями, археологами пока не открыта. Столицей России и важнейшим русским городом Москва стала в XIV в. От этого времени в Московском Кремле до нас, дошла интересная археологическая находка.
В 1339 г. Иван Калита построил новые Кремлёвские стены из дуба. Через 500 лет, в 1839 г. при земляных работах были найдены нижние ярусы этих стен. Прекрасно сохранились могучие бревна, диаметр их свыше 50 см, скрепление очень сложное. Они теперь находятся в Историческом музее.
Однако трудно быть твёрдо уверенным в дате этих брёвен. Археологическая наука в первой половине XIX в. находилась в зачаточном состоянии. Во всяком случае, хорошая сохранность дерева в кремлёвской земле создаёт перспективы замечательных открытий. Что касается стены Ивана Калиты, если она сохранилась, большая её часть должна до сих пор лежать в земле.
Первый каменный Кремль построен в 1367г. Дмитрием Донским, он ещё археологически не изучен.
Здесь не место говорить о постройке современного Кремля в XV в. и его башенных вышек в XVII в. Материальную культуру Московской Руси XVI-XVII вв. мы и без раскопок отчасти знаем по дивной архитектуре московских церквей и башен, по великолепным собраниям оружия и драгоценностей в Оружейной палате. Но все это относится главным образом к истории искусства, а для более полной истории быта необходимы раскопки.
Несколько слов надо сказать о московских кладах, которые до сих пор не дождались научного внимания. Почти все они - клады денежные, притом преимущественно XVI-XVII вв. Я не буду говорить здесь о московских и иных русских монетах XIV-XV вв. Ими занимались многие учёные, а А.В Орешников составил их хорошую классификацию. Теперь, правда, ими почти не занимаются, но известный научный интерес к ним обеспечен навсегда.
Гораздо чаще встречаются у нас "копейные деньги", серебряные копейки, чекан которых начат с 1535 г.; с 1547 г на них появился царский титул, а затем их общий облик до Петра Великого почти не менялся. Пренебрежение нумизматов, археологов и историков к этим научным материалам полное. В первой половине XIX в. они ещё издавались в общих сводах и атласах русских монет, а затем нумизматы убедились в их сравнительном однообразии и почти вовсе перестали ими заниматься.
Самое их обилие было тут одной из главных причин: коллекционеры могли покупать их очень дёшево, а развитие нумизматики долго обусловливалось своеобразными интересами частновладельческого коллекционерства. В результате о русских монетах XVIII-XIX вв. (там много редких вариантов) было написано неизмеримо больше статей и книг, чем о русских монетах XVI- XVII вв. Почти все музеи отказывались (и поныне отказываются) приобретать эти серебряные копейки. Создавшееся положение надо признать уродливым и нетерпимым.
Именно обилие серебряных копеечек создаёт неоценимые возможности их научного изучения. Здесь во всей полноте может быть применён статистический, метод, столь плодотворный во всех науках. Массовые взвешивания позволят проследить историю ряда финансовых мероприятий. Монетный вес был чувствительным показателем, и на нем отражались многие политические события.
Между тем взвешиваний пока было мало, и результаты их случайны. Даже весовые отношения копейных денег, (на них всадник с копьём) и мечевых денег (они вдвое дешевле, на них всадник с мечом) известны только в общих чертах. Топография этих монетных кладов, рассеянных по всей России, никем не изучена, а она важна для экономической географии Московской Руси.
Очень важны сочетания монет в кладах, они позволят установить даты отдельных монетных типов, а их никто не изучал. Дата иногда прямо написана на копейке (год чеканки), но обычно её даёт только имя царя. Очень удобно для датировок, что ни одно из сочетаний царских имён и отчеств не повторилось, но некоторые царствования были длинны, и тогда дата слишком широка. Когда будут изучены комбинации различных монетных типов, мы сможем определять возраст монет гораздо точнее.
Облик их в течение полутора веков менялся мало, но отдельные изменения заметны, особенно в конце царствования Фёдора Ивановича и при Борисе Годунове; однако они не изучены. Монет с именем Фёдора Борисовича, по-видимому, вовсе нет: если это верно, это характеризует обстановку его тревожного и короткого царствования; но, может быть, они ещё найдутся: ведь почти все клады монет этой эпохи пропадают для науки.
Монеты с именем Дмитрия Ивановича делятся на разные типы, но они ещё не распределены между разными Лжедмитриями. При должном статистическом изучении кладов междуцарствия удастся ответить и на вопрос о выпуске денег отдельными правительствами того времени. Интенсивность монетного чекана может быть статистически изучена для всех царствований. Пока что можно отметить, что чаще всего встречаются монеты Михаила Фёдоровича.
Монет Алексея Михайловича сравнительно мало, и это связано с его неудачной монетной реформой, которая тоже может быть изучена нумизматически: дошли его медные копейки, являющиеся копиями серебряных. Серебряные монеты, чеканенные до и после этой реформы, никем ещё не сравнены. Надо надеяться, что возмутительное пренебрежение ценными историческими источниками прекратится и московские клады XVI-XVII вв. будут изучаться.
Кроме кладов монет, встречались, хотя и изредка, клады несколько иного характера, например состоявшие из оружия: оно представляло значительную ценность. Такой клад найден в 1895 г. в Москве, в Ипатьевском переулке на б. Ильинке. Возраст его определяется монетами первой половины XVI в. Вместе лежали пять шлемов, пять кольчуг и двенадцать копий; ныне они находятся в Историческом музее.
Шлемы принадлежат к основному русскому типу: это плавно вытянутые кверху шишаки. Копья в большинстве гранёные, формы, распространённой к концу средневековья по всей Европе. Значение подобных археологических комплексов для истории оружия огромно; подобные находки возможны и в будущем; они заслуживают большого внимания.
Важной московской археологической темой является Тушино. Оно находится в черте современной Москвы. Здесь в 1608-1609 гг. была в военном лагере столица Лжедмитрия II, "Тушинского вора". Лагерь имел валы, и поэтому от него осталось настоящее городище. В начале XX в. оно было ещё цело, теперь стёрто выросшим городом.
К счастью, в конце XIX в. В.А. Политковский собрал там большую коллекцию вещей, хранящуюся теперь в Историческом музее. Больше всего оказалось оружия: несколько сабель, гранёные копья, бердыши, куски кольчуг, шишак, пушечные ядра, ромбовидные стрелы. Из орудий труда найдены молотки, серпы, топоры и т. д. Мне уже случалось печатно касаться интересной типологии многих этих железных вещей.
Точно датированные материалы имеют в археологии особое значение. Здесь дата точна, как нигде: лагерь существовал всего два года. Эта коллекция позволит ещё сделать много выводов о военном деле, технике и быте московской Руси. Но прежде всего надо её полностью издать, а она, к величайшему сожалению, доныне остаётся неизданной.
Обычной находкой в московских слоях являются изразцы. Это важный датировочный материал; его хронология хорошо разработана трудами А. В. Филиппова. С конца XV в. по начало XVII в. применялись изразцы одноцветные. Они или покрыты зелёной поливой, или чаще лишены поливы, цвет их тогда красный. Рельефы на них часто изображают военные сцены: походы всадников, осады крепостей с зубчатыми стенами, приступы с помощью лестниц, стрельбу из луков, ружей и пушек.
Встречаются фантастические животные и растения. А. В. Филиппов недавно издал превосходный свод этих изразцов, где они воспроизведены в красочных таблицах (в том числе и московские находки, происходящие из Кремля, с Красной площади, из Тушинского лагеря, из Коломенского и т. д.; попали туда и находки Метростроя). Это только первый том свода, следующие тома, к сожалению, задержаны издательством, а они нужны для науки: ведь более поздние изразцы не менее интересны, а в московских слоях они попадаются ещё чаще. К середине XVII в. распространяются многоцветные изразцы, тоже рельефные.
Узоры на них растительные, встречаются цветы, а особо обильны плоды и ягоды, довольно реальные. Изображались яблоки, виноград, земляника и чаще, всего малина. Подобные находки ежегодно встречаются при московских строительных работах, и надо всемерно увеличивать музейные коллекции этих прекрасных вещей; они имеют большое значение не только датировочное, но и историко-бытовое и историко-художественное.
Много раз найдены в Москве, в том числе на Метрострое, надгробные надписи XVI-XVII вв. Некоторые исследователи пытались время от времени возбудить к ним научный интерес, но пока без особого успеха: большая часть этих находок пропадает для науки, а музеи тяготятся хранением столь громоздких вещей.
Между тем из них можно извлечь много ценных сведений о социальном составе столичного населения, о ремесленной дифференциации, о прохождении должностей служилыми людьми, о генеалогии отдельных семей и т. д. Чрезвычайно вероятны также находки надгробий лиц исторически значительных, они могут содержать новые биографические подробности; обидно думать, что это может быть упущено при обычном отношении к этим плитам.
Но и помимо текста эти плиты, даже их обломки без надписей, важны для датировки московских слоёв. Их орнамент, иногда очень красивый, даёт хронологию. В первой половине XVI в. он всегда состоит из мелких треугольников, расположенных рядами. Во второй половине XVI в. этот треугольчатый орнамент ещё применяется, но кроме него появляется жгутовый. В первой половине XVII в. жгутовый всецело господствует, вскоре после середины века и он исчезает. Эти выводы проверены на многих датированных находках и не обманули археологов ни разу.
При земляных работах в Москве несколько раз встречены мостовые древних московских улиц. В большинстве они деревянные; появились, вероятно, не позже XIV в. в подражание Новгороду, где они известны с X в. Но дату древнейших московских мостовых археологам предстоит ещё уточнить. Мостовые XV в. встречены при работах Метростроя в Александровском саду возле Кремлёвской башни Кутафьи, мостовые XVI в. обнаружены неоднократно в ряде мест. В XVII в. в Москве появились каменные мостовые, прежде всего на главной улице, Тверской. П. В. Сытин пишет о ней: "Не в пример прочим улицам, мощённым деревом, она в XVII в. уже вымощена белым камнем, по крепости не уступающим мрамору".
Совершенно открытым остаётся вопрос о времени появления в Москве водопроводов. В Новгороде найдены деревянные водопроводные трубы, древнейшие из которых восходят к XI в. В Средней России подобные сооружения появились, вероятно, позже но дату их появления должны ещё установить раскопки. В письменных источниках московские водопроводы известны только с 1633 г., но это уже трубы металлические (свинцовые). Надо думать, что им предшествовали сооружения из более дешёвых материалов, в документах они могли и не упоминаться.
Находки, сделанные в 1934 г. при работах Метростроя в двух колодцах на Моховой против Университета, где ныне площадь (теперь эти вещи в Историческом музее), доказали большое археологическое значение московских колодцев. Во-первых, там найдено 13 кувшинов XVI-XVII вв. Ими доставали воду, и они падали в колодец, когда у них обрывалась верёвка. До Метростроя только по черепкам была известна керамика, характерная для Москвы XVI-XVII вв.; она, вследствие лощения, отличается особым серебристым блеском.
Теперь она изучена по целым кувшинам. Форма их типична для эпохи, об этом можно заключить не только по их однообразию, но и по миниатюре XVI в., где изображён точно такой сосуд. Это редчайшее изображение глиняного сосуда в древнерусских миниатюрах: сосуды этих миниатюр, как правило, металлические. Находки на Метрострое заполнили пробел, существовавший между керамикой курганной и этнографической.
Во-вторых, в тех же колодцах найдены четыре топора, у которых сохранились рукояти, что для нашей археологии вообще ново. Форма и длина этих топорищ подтверждают теоретические расчёты, сделанные для древних топоров до этой находки математиком В. А. Желиговским. Любопытно, что коэффициент полезного действия у некоторых древнерусских топоров оказался выше, чем у современных.
Подобные исследования должны быть продолжены, они открывают для нашей науки новые возможности. Три топора с Моховой рабочие, толстообушные; рукоятки их короткие, толстые, две берёзовые и одна липовая. Четвёртый - боевой, тонкий, орнаментированный; рукоять его длинная, тонкая и дубовая. Сохранность дерева в колодцах объясняется обилием влаги. В московских колодцах можно найти ещё великое множество древних деревянных бытовых вещей, которые в земле вообще не сохраняются.
Московская земля скрывает несомненно ещё несколько тысяч колодцев. Некоторые из них восходят к XII в., если не раньше; основная масса относится к XVI-XVII вв. Раскопки их довольно сложны, но они дадут науке свежие и яркие материалы.
Основной крепостной стеной Москвы был, как известно, Белый город, построенный в XVI в. лучшим древнерусским инженером Фёдором Конем, а в XVIII в. сломанный. На его месте теперь бульварное кольцо. До Метростроя археологи нигде не могли и не пытались изучить Белый город. В 1933 г. его исследовал у Арбатских ворот С. В. Киселёв, в 1934 г. у Мясницких ворот - А. П. Смирнов. Удалось в подробностях изучить конструкцию стены, забутовку, облицовку и т. д. Толщина стены достигала, оказывается, 6 м.
Изучены также изломы направления стены, имевшие фортификационное значение. Квадровые белокаменные облицовочные плиты с Мясницких ворот полностью сохранились и взяты целыми. Исследования этого рода можно продолжить, и тогда мы будем иметь о Белом городе довольно цельное представление: предстоит ещё изучить его башни, бойницы (нижний ярус должен был в ряде мест сохраниться) и мн. др.
Все археологические работы, которые пока удалось произвести в Москве, не составляют и сотой доли того, что можно сделать. Настоящий очерк поневоле страдает поэтому отрывочностью изложения. Надо надеяться, что празднование восьмисотлетия нашей столицы подымет интерес к её истории, и будут сделаны новые археологические открытия.
Акты Археографической экспедиции, т. 1, П. 1836.
Алехин В.В. Геоботанические карты московской области. М., 1934.
Анучин Д.Н. Доисторическое прошлое Москвы. "Москва в её прошлом и настоящем", т. 1. М., 1909.
Арциховский А.В. Археологические данные о возникновении феодализма в Суздальской и Смоленской землях. Проблемы истории докапиталистических обществ. 1934. № 11-12.
Арциховский А.В. В защиту летописей и курганов. Советская археология, IV, Л. 1937.
Арциховский А.В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. М. 1944.
Арциховский А.В. Курганы вятичей. М., 1930, стр. 144-150.
Арциховский А.В. Надписи, найденные на Метрострое. "По трассе первой очереди московского метрополитена", 1936,
Арциховский А.В. Находки в колодцах на Моховой. "По трассе первой очереди Московского метрополитена", 1936.
Арциховский А.В. Царицынские курганы.
Бадер О.Н. К истории первобытного хозяйства на Оке и в Верхнем Поволжье в эпоху металла. "Вестник древней истории", 1939, № 3.
Бартенев С.П. Московский Кремль, книга I, М. 1912.
Булычёв Н.И. Журнал раскопок по части водораздела верхних притоков Волга и Днепра. М., 1899.
Воеводский М.В. О гончарной технике первобытно-коммунистического общества. "Советская археология". № 1. М. 1916.
Городцов М.В. Вятические курганные погребения близ деревни Мякининой. Труды Секции археологии РАНИОН, т. IV, М. 1928.
Ефименко П.П. Раннеславянские поселения на Среднем Дону. Сообщения ГАИМК, № 2, 1931.
Жуков. Неолитическая стоянка с. Льялова Труды Антропологического научно-исследовательского института Московского университета, вып. 1. М., 1925.
Забелин И.Е. Изыскания о древнейшем первоначальном поселении Москвы. Труды VIII археологического съезда, т. III. М. 1897.
Забелин И.Е. История города Москвы. М., 1902.
Забелин И.Е. Кунцево и древний Сетунский стан. М. 1873.
Киселёв С.В. Остатки Белого и Земляного города на Арбатском радиусе. "По трассе первой очереди Московского метрополитена", 1936.
Крайнов Д.А. Вауловский могильник. Труды Государственного исторического музея, т. XII. М., 1941.
Криштафович Н.О. Археологические исследования при геологической съёмке Московского уезда: Археологические известия и заметки. 1893.
Лыжин Н.И. Курганы села Косино. Известия Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, т. XLIX, вып. 5, М., 1890.
Марков А.К. Топография кладов восточных монет. Пг. 1910.
Орешников А.В. Русские монеты до 1547 года. М. 1896.
Отчёт Исторического музея за 1911 год. Приложения.
Проблемы истории докапиталистических обществ, 1934, № 11-12.
Савков И.В. Курганы села Черемушки. Сборник научных студенческих работ Московского университета, вып. 11, М. 1940.
Сборник "По трассе первой очереди московского метрополитена". Л., 1936.
Сизов В.И. Дьяково городище близ Москвы. Труды IX археологического съезда, т. 1, М. 1897.
Смирнов А.П. Мясницкие ворота Белого города. "По трассе первой очереди Московского метрополитена", 1936.
Сытин П.В. Застройка по трассе от площади Свердлова до улицы Горького с XIV по XX век. "По трассе первой очереди московского метрополитена", 1936.
Тихомиров М. Н. Древнерусские города. М. 1946.
Тихомиров М.Н. Начало Москвы. Преподавание историй в школе, № 2, 1946.
Третьяков П.Н. К истории племён Верхнего Поволжья в первом тысячелетии н. э. Материалы и исследования по археологии СССР, № 5, Л., 1941.
Третьяков П.Н. Северные восточнославянские племена. Материалы и исследования по археологии СССР, № 6.
Филиппов А.В. Древнерусские изразцы. М. 1938.
Ходаковский З.Я. Донесение о первых успехах путешествия по России. Русский исторический сборник, т. 7. М., 1844.
Черепнин А.И. Раскопки Пронских курганов. Археологические известия и заметки. М. 1898. № 1.