Трофимова - Рихтер Валерия
Валерия Трофимова-Рихтер, медицинский психолог, Томск
Братская могила
Прадедушка, привет. На самом деле… хотел написать письмо вам с прапрадедушкой, но ты мне ближе.
Знаешь, раньше я не интересовался историей. Разве что, небольшим средневековым осколком всемирной. Прошел проблемный подростковый возраст, и подвиги крестоносцев больше не казались мне подвигами.
Теперь, меня заинтересовали популярные блоги и каналы. Я зависал на просторах сети до тех пор, пока моя школа, а вместе с ней - все остальные школы необъятной страны, не перешли на дистанционное обучение.
Блоги, сериалы и каналы мне порядком надоели. Ну, ты представь – постоянно слушать эти лекции в «Зуме», до ряби в глазах решать тесты – и все, на компе. А я хочу успешно закончить десятый, деда – с лицейской программой это ой как не просто…
Можно, буду называть тебя просто «деда» ?.. Без приставки «пра». Так ты мне, еще ближе.
Мне каждый день не хватало свежего воздуха. Я проветривал комнату каждый день, но свежий весенний ветерок лишь раззадоривал мое воображение. Эх, мерить бы ногами улицы, деда, а не это вот все…
Но, знаешь… если бы не этот режим… Я бы не прочитал ту книгу. А если бы не прочитал ту книгу, то так бы не узнал о тебе. И о твоем отце…
Не узнал бы, через что прошла моя бабушка.
В один из однотипных карантинных дней, я заметил книгу на журнальном столике. «Повесть о настоящем человеке», зачитанную до загнутых страниц и пожелтевшую от времени. Наверное, бабушка снова перечитывала.
Я тут же выключил телевизор, на экране которого, уже который день, не прекращалась шумиха вокруг вспышки пандемии. Зловирус бесчинствует в Москве, а значит, и до нашего Смоленска недалеко. Наверное, деда, тебе не понять, что это такое. В ваши времена такого-то не было. Хотя, с вами случилась война – что куда страшнее, чем вирус. Я, деда, только в точных науках понимаю, да в истории чуть разбираюсь – но, совсем не знаю войну.
Чтобы хоть как-то отвлечься от безнадежной обстановки, я начал читать. Тогда, я впервые ощутил дыхание военного времени, перелистывая советские страницы с выточенными строчками. И, с каждой прочитанной страницей, летчик Маресьев сдвигал современных кумиров в моем сознании. Не могут они ничего, деда. А вот вы… Вы могли.
Мне все меньше хотелось слушать издевки и сарказм Дудя, мониторить обзоры веселых видео-нарезок Стаса Давыдова. Хотя, что тебе это так подробно описываю… В общем, деда, я пожалел, что раньше не интересовался историей самой страшной и масштабной войны.
После прочтения книги, я не мог отделаться от чувства, что мир наших дней – искусственный. Что общество дорожит не тем, отвлекаясь еще не случившимся будущим, чтобы меньше думать о прошлом. Что блоги, на которые я так увлеченно тратил время – пустышки. По крайней мере, большая их часть в виде развлекательного контента. Это все ерунда, которая пожирает время, дед.
-Мишка! Пирожки подоспели! Мишка! Налетай, с пылу с жару! – громко позвала меня бабушка.
Как всегда, она творила волшебство на кухне.
Аппетитный запах бабушкиных пирожков с луком и яйцом давно щекотал нос, а я все не мог оторваться от своих размышлений и судорожно скачивал на свой смартфон книги о второй мировой.
-Ща, бабуль… - крикнул я в ответ.
«Че делаешь? Куда пропал, Мих?» - пришло оповещение с ВК на экране смартфона.
«Здоров, Андрюха… Да так… книжку читал» - быстро напечатал я ответ старому другу.
Не знаю, деда, как тебе современное поколение… Но Андрюха хороший друг, хоть и зацикленный немного на видосах. А вообще, деда, все мы сейчас зацикленные.
Знаешь, как про нас говорят? Потерянное поколение.
А теперь, мне кажется, что дело вовсе не в том, что мы потеряны. Скорее всего, что мы теряем вас. Забываем о прошлом, о том, что вы для нас сделали.
«Вот даешь… Слушай, я тут новый видос запилил! Обзор новой…» - я смахнул оповещение, не дочитав до конца. Сейчас как забросает ссылками, не разгребешь!
Мне сейчас не до Андрюхиных видосов и тем более, не до новых игрушек.
Да, даже на режиме самоизоляции, очернившем эту весну. Прикинь, дед… Сам не ожидал!
-Миша! Да бросай ты уже свой телефон, сейчас остынет все!
Эх! Спорить с бабушкой - бесполезно.
-Миша… Ну сколько можно! Ты же зрение посадишь!
Я наконец-то выполз на кухню. Бабушка раскраснелась от готовки, держала в руке сковородку – в общем, смотрелась весьма устрашающе.
-Баб, я не в телефоне… книгу дочитал вот, - помню, я тогда опустил глаза, будто провинился.
-Книгу? Ну, удивил так удивил. Не думала, что дочитаешь ее, - бабушка заправским движением перебросила очередную партию пирожков в большую эмалированную кастрюльку.
Я молча сел на старую любимую табуретку (в детстве два раза ломал, очень уж качаться любил) и отхлебнул горячего иван-чаю. Обожаю его согревающий травяной привкус. Бабушка знает, как грамотно заваривать. Знает толк и в пирожках.
Знаешь, я мог взять чай, прихватить с собой парочку пирожков и пойти смотреть очередной видос.
Но… я остался.
Давно я не сидел на кухне, никуда не торопясь, вальяжно облокотившись спиной о стену с местами засаленными, обоями. Давно не выглядывал из окна родной панельки, за которым уже вовсю распоряжалась весна. Высокие тополя усыпали всю детскую площадку липкими и блестящими, клейкими почками. Как вспомню, сколько всего обычно к подошвам ботинок налипает – так вздрогну.
Да и воздух… другой струится с улицы – не подгнивших корешков, листочков и талой воды, как месяц назад. Какой-то, совсем другой – легкий, медовый…
В детстве, деда, я часто выглядывал из кухонного окна. Да и на улице чаще бывал – как позвонит Андрюха в домофон, так меня ветром сдувает. Бабушка только и успеет поворчать вслед, что куртку опять не застегнул. Тогда Андрюха больше муравьями да кузнечиками интересовался, чем видосами. Тогда бы, вы может бы с ним тоже подружились, деда.
-Баб… А дед твой, он же… летчиком был? – выдал я, так и не притронувшись к пирожкам.
-Летчиком, сынок, летчиком… В воздушной схватке с Мессером, гадом таким, погиб. А отец мой, молод совсем тогда был, в пехоте… Я же рассказывала тебе, ты разве не помнишь? – бабушка обернулась и бросила в мою сторону удивленный взгляд.
Я проглотил ком. Конечно, вряд ли я тогда слушал – одним глазом, сто пудов, смотрел какой-то канал на Ютубе, другим – жадно следил, как бабушка разливает по тарелкам наваристый борщ с мясом.
Летчик. Он тоже был летчиком, твой отец… Как Маресьев из книги.
-А где… Где они похоронены? – волнуясь, я ковырял дыру в старой клеенчатой скатерти – скоро вместо клеточки в горошек будет.
-Шой-то вдруг интересно стало-то? – бабушка выключила плиту и уперла руки в бока.
-Я…
Я замялся - не знал, что ответить. Ну не говорить же снова «книжку читал». Но если бы не она – задумался бы я сейчас о таком?..
-Дед… прапрадед твой… На Курской дуге его сбили. А папа… я не… - бабушка отвернулась.
-Баб, все в порядке? – я вскочил, чуть не опрокинув многострадальную табуретку.
Бабушка достала из кармана халата клетчатый носовой платок. Она шумно всхлипывала.
-Баб, прости… - я так и застыл на середине нашей маленькой кухни.
Я тогда думал, что ранил, обидел ее. Ведь… я ничего не знал о войне. Не знал и о ее последствиях – в компьютерных играх об этом не рассказывается.
Я помог бабушке сесть на стул. На негнущихся ногах, доковылял и до своей табуретки.
-Я не знаю, Мишка… Маме похоронка пришла, когда я совсем малой была… Семь лет мне было… Помню, как она упала, сжимая в руках какое-то письмо… Как соседки водой ее обливали, а я не понимала, что происходит… Забилась помню тогда в сенки и плакала, выходить боялась… - бабушка снова промокнула глаза платочком. –Да и прабабушки не стало твоей пару лет спустя. Все мы осиротели после войны…
Настенные часы мерно тикали, отсчитывая секунды тишины. Сегодня, деда, я по-настоящему узнал свою бабушку. Не через теплоту рук и широту сердца – а через боль. Через то прошлое, что сделало ее такой.
-Дед где-то там, под Курском… А вот папа… Не знаю.
-Я найду, - уверенно сказал я. –Найду в инете телефоны архивов, все обзвоню… достучусь.
-Мне кажется, ничего уже не найти… Он ведь пропал без вести... Все потерялось, - бабушка комкала мокрый платок. –Не знаю, Мишка, не знаю…
Через минуту я уже сидел у компьютера, вооружившись пирожками – бабушка вдогонку всучила. Ну не может она без этого. Матовая от пыли клавиатура заблестела от жирных пальцев.
Не отвлекаясь на всплывающие рекламные окошки, упорно призывающие почитать книги известных блогеров, я вбивал в поисковик запрос за запросом. Набредая на архивы, я искал номера и звонил по ним. Я знал, деда, что достучусь, дозвонюсь – все о тебе узнаю…
Твоего отца сбили мессеры под Курском… А где сражался ты? Через что прошел?..
Затяжные гудки не остудили мой пыл. До тех пор, пока не ответили с одного из архивов.
Автоответчик – безликий, механический голос. Проскрежетал противно: в пандемию не работаем. А я и забыл, деда - так увлекся чтением. Как-то, я услышал одну фразу: до иного мира – расстояние протянутой руки, нужно лишь найти интересную книгу. Теперь, деда, я ее понимаю.
Архивы – закрыты. Кругом – пандемия.
Мысль ужалила. Я вскочил и заходил по комнате, взъерошивая и без того непослушные волосы. Гнездо у меня такое на голове, дед -ты, наверное, состричь бы посоветовал. Но мне нравится. Девушкам тоже нравится – говорят, кудрявые волосы по плечи придают шарм моему образу. А вот учителя в школе называют кто «барбосом», кто «хиппи». Хиппи – это движение такое было за мир, дед, но… Не суть.
Представляешь… Впервые, я могу по-настоящему помочь бабушке, достав важную информацию об ее папе – о тебе.
Она забрала меня после гибели родителей в автокатастрофе. Воспитала и вырастила.
И я, деда, уцепился за такую возможность помочь – это не просто в магазин за продуктами сбегать. К тому же, дед, очень хочу с тобой познакомиться.
Я много знаю о своем папе, о другом дедушке, который от рака сгорел… А о тебе, не знаю совсем.
Ехать в архивы самому – бессмысленно. Даже, если бы часть из них работала. Мало ли, кто носит в себе заразу, против которой еще не придумали вакцины. А я эту заразу ведь, могу бабушке принести…
Пожилые люди любые болезни тяжело переносят, а ты представь, подхватить эту пневмонию новую… Хотя, мне кажется, дед – ты бы не боялся этого вируса.
Ты бы, и его победил.
Я до последнего ждал парада Победы. В Москве, в каждом из городов… Думал, деда, что уляжется пандемия, к маю-то. Но становилось только хуже.
Праздник Победы не состоится в этом году. Не прогремит салют, ветераны не возложат гвоздики у обелисков. Да, деда – раньше, я не ждал праздника, но он случался каждый год. Не понимал той его важности, что осознал сейчас. И теперь, когда его так ждал – парада не будет.
Мне это случай один напомнило. Мой друг (не, не Андрюха, Витёк, мой названный младший братишка) – очень не любил футбол. Но его отец включал прямые трансляции матчей дома, звал его. Тот упрямился и предпочитал в приставку рубиться. В итоге, когда его сводили на первый матч… Он влюбился сразу и в наш «Днепр», и лигу Европы УЕФА стал смотреть. А в пандемию - все матчи отменили. Я тогда не понимал его, деда, почему он так расстроился. Теперь, понимаю.
На днях, бабушка показала мне твою фотографию. Глаза у тебя добрые, деда, а подбородок волевой, как у образцового солдата. А нос – как у бабули, точь-в-точь, с горбинкой. Внешне, я совсем не похож на тебя. Но хочу стать похожим на тебя хотя бы внутренне.
Я возобновил поиски – решил основательно проверить информацию на сайтах, посвященных военной славе. Ссылки вывели меня на проект «Дорога памяти».
Теперь, я узнаю о тебе больше…
Не дыша, я ввел запрос твоих данных.
Я ждал, пока он обработается. Проверял каждый час – не пришел ли результат… Бабушке, пока не говорил – переживал, что разволнуется, понадеется.
Вдруг информации не будет?..
За день до праздника Великой Победы пришел ответ. Я узнал твою историю, деда.
-Бабуль… Я нашел.
Ты погиб под Ленинградом в сорок-третьем. Твой полк бросали в самое пекло, как обычную пехоту. Ты видел, как огонь пожирал нашу страну, как безбожно разрывали захватчики наши земли. Ты добрался до Ленинграда с боевыми товарищами. Вы всегда помнили, за что сражались. Помнили, что дома вас ждут жены и растут дети.
Ты погиб далеко от дома. Твоим надгробием стал танковый черный дым. Стрекот автоматов товарищей в последние минуты звучал, как небесная музыка – наши прорвались вперед… Прорвались с тобой. С твоим именем на устах. Не думаю, что солдаты постоянно кричали только «За Сталина» или «За Родину», как в популярных компьютерных играх. Наверное… перед боем вы целовали фотокарточки родных, а потом бережно прятали во внутренний карман, ближе к груди… К сердцу.
А стреляя врага, выкрикивали имена погибших товарищей. Это была ваша Родина и вера. Родина и вера каждого из вас. Именно поэтому, вы победили.
Кто-то кричал и твое имя, дед. Я это знаю.
Бабушка сидела рядом со мной и беззвучно рыдала. А я просто держал ее за шершавую от многолетнего труда руку, ничего не говоря. У самого ком в горле стоял. Но я не плакал, держался. Последний раз плакал, когда родителей не стало. Потом понял, что мужчинам плакать не положено – так ведь, деда?..
Девятого мая я проснулся очень рано. Раньше бабушки, хотя она жаворонок. Наспех позавтракал шпротными бутербродами и запил их кофе три в одном. Осторожно завернул в бумагу пару гвоздик, белых с алой окантовкой – вчера цветочный курьер на дом доставил. Прихватил маску (без них сейчас штрафуют, деда), и отправился на остановку.
Даже через тканевую маску, заботливо сшитую бабушкой, пробивался свежий майский воздух. Небо очищалось от ночного дождя – будто погода тоже скорбела в преддверии такого дня. Помню строчки из песни - «со слезами на глазах». Только теперь, деда, понимаю их значение.
К обуви липла та самая клейкая шелуха. Листва на деревьях уже зеленела – еще робко, нежно-салатово.
Автобус довёз меня до вокзала, а там я успел на самую раннюю электричку. Не снимая маски, положив на колени сверток с гвоздиками, я смотрел из окна на пролетающие мимо станции. Сидения пустые, людей совсем мало – в другом ряду, напротив меня, сидела бабушка с большущими пакетами. А в хвосте вагона, стоял у окна парень, обнимая девушку.
С одной стороны – грустно, что не могу сейчас добраться до Ленинграда. До Курска. Ограничения ввели, деда, дальше своей области сейчас не уедешь. Надеюсь все-таки, что это ненадолго. А с другой стороны… знаю, что поступаю правильно.
Я вышел на станции Глинки и отправился к братской могиле. К обелискам с высеченными на камне именами героев. Пусть, на этих плитах нет твоего имени – но, оно есть в моем сердце.
Капельки ночного дождя блестели на гранитных плитах. Словно, слезы матерей, похоронивших героев. Слезы города – напоминание о скорби.
К горлу подкатил ком, по спине прокатилась волна мурашек. У меня… даже выступили слезы, деда, но здесь… я не буду стесняться и сдерживаться. Я развернул гвоздики и бережно положил их у плиты.
Дед, я пришел к тебе. Пришел к твоему отцу, и к вашим боевым товарищам. Я пришел ко всем вам. Я чувствую, знаю – вы сейчас стоите рядом, мощной незримой стеной, как стояли под Ленинградом. Такие же, как вы – защищали и защитили мой родной Смоленск.
Это место, дед, показалось мне настоящим храмом. Без свечей и пения. Без помпезных служб.
Храмом памяти, что воздвигли дети войны.
Теперь, мне кажется, деда - я давно знаю тебя.