03 Козимир Щепкин

Казимир Щепкин,  21 год, студент НИ ТГУ

***

Под ложью дней, под сенью крон 

Лучом вонзает Аполлон. 

Искусств и муз он покровитель; 

И Зевса сын — предусмотритель. 

Вонзаю былью ясны дни;

В ведёрко смятые они 

Летят, как сокол за добычей, 

Как зрелище корриды бычьей. 

И в потаённом свете силы 

Клыки ночи цепляют грудь. 

Руководят старинны мифы 

В театре кукол: звон — кивнуть. 

Цикличность настроений 

День запекается свистом духовки.

В нём заплетается тема горячей 

Новости, что пролетает так громко 

По ошалевшим прожжёнистым дачам.

Солнце стреляет копьём по глазницам, —

Щурясь, идёшь тягомотно и вяло.

Вскользь обливаешь измятые лица 

Квасом, попутно маша опахалом.

Зов, на который ты дёргаешь веком,

Не отменяет противной и лётной 

Сходки жужжащей. Пропитанный летом,

Мою в кабине лодыжки от пота.

Остервенел за буграми рассудок, —

Жаром из жёлтой пелёнки вздымает.

В мыслях кидаюсь на бога посудой,

Ра разозлён и в ответ обжигает.

И не пройти сквозь вздымающий ветр,

Сопротивляется бунтом из пыли.

Скрежет на зубьях песочного метр:

Взростится мамонтов вымерший бивень.

И переправой послужат колосья,

Что нагибаются детищем ига

Под предводительством воздуха. Просим

Нам там залечь с послаблением Ика.

В хижине удалью я прозябаю 

Дни, что сверкают толпой одношёрстной;

Тело своё в грязной речке купают

В зной, зажевав всеобъятное солнце...

***

Задыхаясь испорченным сливовым джемом,

Я мечтательно вышел в замочную скважину

Повелителем гласной и издавна серой,

Массовитой и грустной реальности этой;

Привнеся хоть паёк в полукруг этот радужный.

Я ценю всю незначимость мирного склада:

Простодушный и равный, идущий спиралью.

Зашнурую сапог, расцветя как рассада;

Караулит пускай несогласных засада,

Но на ус я события нитью мотаю.

Говорят очень многое, часто по делу.

Но важнее всего — чем стреляет твой ум;

Неподдельную нужно выбрать манеру.

Быть не Робином Гудом, несчастным Ромео,

А богатым сокровищем собственных дум.

Предшественникам 

Разгорячённый наскучивший вихрь 

В век расточительства порабощает 

Головы юных, ребячески милых —

Что на упрёки хвостами вихляют.

И эпицентром просевших провалов

Высится книзу забитая свая.

Да, ей достаточно пары ударов.

Тупость крадущаяся громом упала!..

Краеугольность — не лучшая штука.

Золотоносная спит середина.

Вширь распахнёт многогранная лунка;

Спать как луна, говорить — как вития...

Я малограмотен и стародум,

Может!.. Небось вспыхнет ярость!

Уничижённо жирафом смотрю —

Зиждется мыслей футлярность.

Будущность и современность колен,

Столб с объявлением выдаст:

«Технологический сломленный плен 

Всю человечность не выест!»

Двувкусье

Непринуждён за прилавком лабазник;

Дыни, арбузы, зерно продаёт. 

Обворовал его дикий проказник.

Он производство годами куёт!..

Бито корыто — какой там прилавок;

Пуст, как котёл у дивчины младой.

Ишь подрывной быстродейственно малый:

Жжёт, как из пушки, томатной струёй.

Площадь зали́та, как поле сражений;

Пал этот враг беззащитной стрелой.

Вот чем чревата розга покушений, —

Быстрой, как заяц, по пяткам стрельбой.

Ну а бесстыдник, беспечный стервятник 

Вдруг разорвал в клочья ношу свою!

Продал за мелочь украденный ватник,

Ринувшись вон, наплевав на тюрьму!..

Нужен ему театральный домище, 

Чтобы искусно сыграть мертвеца.

Коих в стране, да и в мире не сыщешь!..

Стёр он себя, как резинкой, с лица

Ярмарки той, на которой когда-то 

Пал, будто кровью, томат-удальцом.

Пик превзошёл артистизма таланта;

Выказал он этот номер рысцой!

После играл он с усами гусара,

Переодетого в женщину тож.

Да и разбойника с моря — корсара,

Принцев, коней, вурдалаков, вельмож...

Но справедливость не спит, торжествует;

Может нагрянуть средь белого дня.

Но, как известно, смельчак всем рискует,

Выси задев, ну а позже — и дна.

Вот на спектакле всё тот же лабазник.

В миг раскусив он игру подлеца,

Вынул с ремня подзаряженный палец:

В мыслях стерев... да простив удальца.

Дождю 

Рядом, нахрапом снисходит творец,

Льёт перещедрые вёдра.

Залито столько дырявых сердец;

Взлечь мимо тёплого одра.

Да и кого здесь волнует стезя,

Льющая горечь иль радость?..

Мокнуть причёскам и шубам нельзя —

Нынче — царящая шалость.

Всем бы лазурь, ну и фарс восторгать,

Взапуски сдаться утехам.

Вот бы всецело себя отдавать 

Лесу и жить интровертом.

Ну и пускай, я пресыщен сполна 

Неблаговидною далью.

Пусть нереиды уносят меня,

Да покрывают вуалью!..

***

Проходимец бесславный, воинствующий друг,

Пополам разломается жизни мешалка.

Опустеет от трав одомашненный луг,

Постареет махорка, облезет ушанка.

Зазвенят колокольчиком наши года,

Поредеют ряды, и сидушки поднимут 

Освиставшую прорезь. Пролезь без труда 

Из под масла в бутылку; все пасти разинут.

Красота, наделённая платьем в горох,

Не покинь взбудораженной эхом округи.

Распростёртый объятьями цвет вновь усох,

Задыхаются вдруг в переулках недуги.

Семафор благолепствует светом травы,

Открывается путь недебрийно достойный.

Да без дебрей ведь скука, кому-то — увы.

Мне бы жёлтый и красный — зелёный!

Мятеж

И ветер проносит меня по волнам 

Безликим, но липким, как это положено.

Не видел такой водянистый плацдарм,

В котором потоком поправка покошена.

На гребне волны расчешусь во весь рост

И буду ухожен красивейшей дамой;

Но память коробит всем нам Холокост,

А также призыв к доброте Далай-ламы.

Чесанул шевелюру, разбрызгал духов;

Идёшь весь приятный без звуков излишних.

Из стали тяжёлые уймы крюков 

Обязаны бить друг о дружку по вспышке 

Терзаний, обид за потомков, за время,

Которых не вывести в жизни суету.

Идёт поголовно трусцой перемена,

Верша поголовно камнями судьбу. 

Шататься по пирсам влюблённым держателем 

Крутейших обрывов порыва заточек 

Иль просто романтиком душ и копателем

Мотельных ночлежек и с феями ночек.

Но время ведь есть одному для печалей 

Проплыть растворённым в чарующем оке

Морей, ну а после раскинуть причалу 

Песочного ила в дугáх наволоки. 

И я разухабист, как всякий сомнений 

Ячейками в банке хоронит пружины —

Так прыгают волны моих настроений,

Как шины в ухабах плаксивой машины.