Пролог
Кажется, что сейчас во сне
ты узнаешь ответы
на все вопросы.
Стоит только спросить.
Но ты молчишь.
Резкий удар затылком о перегородку навеса вырвал меня из сна.
- Снимайте паруса! - кричал капитан, одной рукой держась за мачту, другой скидывая линь на палубу.
Я соскочил со своего места, чудом еще раз не ударившись головой о верхнюю перегородку навеса.
- Что случилось?! - закричал я.
- ВЕТЕР, он усилился, мы попали в шторм! Нужно сворачивать паруса, иначе яхту опрокинет! - крикнул Лёша, ослепив меня светом налобного фонарика.
- Чего ты стоишь, помоги Жене на носу яхты. Спускайте и сворачивайте паруса! - сказал Леша, показывая на нос корабля светом налобного фонарика.
Двухмачтовую океанскую яхту кидало изо всех сил в стороны так, что треск и скрип снастей были похожи на стоны раненого кита. Гигантские волны, как щупальца огромного Кракена, охватывали борт яхты со всех сторон. Казалось, что ещё немного - и они утянут корабль на морское дно.
Ветер ревел, как белуга, и больно хлестал по щекам - словно плетью погонщика. Я чудом устоял на ногах и не вывалился за борт, когда очередная волна накрыла яхту и потащила меня за собой. Вцепившись пальцами в верёвки вант, я ободрал до крови ладони, но удержался.
- Бабах! - огромная четырёхметровая волна, как паровоз, разогнавшись со скоростью сто километров в час, со всей силы ударила в нос корабля. Яхта взмыла в воздух на два метра и также резко ударилась о воду, только чудом не расколовшись пополам.
От удара я потерял равновесие, упал на палубу и покатился за борт. Я хватался руками за всё, что попадалось под руки, но продолжал скользить, захлёбываясь морской волной.
- Господи… неужели это конец! - кричал я сам себе, цепляясь и барахтаясь, как слепой котёнок. Несколько ногтей сломались, впившись в доски настила палубы, но руки, наконец нашарив верёвки вант, вцепились в них мёртвой хваткой.
- Держись! Держись! Ты только не смей сейчас сдаваться, - твердил я сам себе, ошалев от ужаса.
Руки немели от холода, ноги свело судорогой, всё тело было совсем чужое. Пять дней морской болезни и обезвоживание лишили меня сил бороться.
- Тяни! - из последних сил я рывками вытащил себя на середину палубы и прижался к навесу. Тело лихорадило от страха и холода. Пальцы на руках жутко ныли от ссадин и сломанных ногтей.
- Паруса… паруса… нужно помочь Жене… - бормотал я себе под нос.
- Мы должны снять эти чёртовы паруса, - новый удар гигантской волны, как снег после бани, вернул меня в реальность.
На четвереньках, прижимаясь боком к навесу, я пополз к носу корабля.
Эти метры превратились для меня в мили страха и борьбы. Волны, будто издеваясь, били всё сильнее, и каждая норовила хлестнуть побольнее, оставляя на коже новую ссадину.
Добравшись до места, я увидел Женю, вцепившегося в мачту. Он пытался стянуть парус на палубу одной рукой, но у него ничего не получалось, паруса зацепились за крепления и не двигались с места.
Это смотрелось как картина сюрреализма и нуара в одном месте. Чёрно-белые тона в свете налобного фонарика Жени и человек, изогнувшийся в неестественной позе, среди огромного белого полотна. Это напомнило мне картину, где маленькая девочка в страхе тянется к яблоку на подносе с фруктами, поднос стоит на большой белой скатерти, а внизу на полу спит огромная собака породы не то мастифф, не то волкодав. Собака чудовищно огромна по сравнению с девочкой, и, если она проснётся, случится непоправимое. Но девочка продолжает тянуться к яблоку. Так и Женя, рискуя жизнью, тянулся к парусу на рее за пределами яхты.
- Чего смотришь? Помогай, я не удержу один! - заорал Женя, увидев меня.
Я подполз к нему и вцепился в парус двумя руками, стараясь не столько свернуть, сколько держаться за полотнище.
- Крепи этими верёвками снизу, - сказал Женя.
- Да чё ты тупишь, как в тот раз крепи!
- Какой тот раз? Я первый раз это делаю, - возмутился я.
- А, точно! Это же ты, Паха, извини, я тебя перепутал, - сказал Женя, продолжая вязать. По его лицу я понял, что дела у нас совсем плохи. Наконец, мы стянули парус и закрепили его на рее.
- Всё, идем, Лехе поможем, он там один тоже не справится, - сказал Женя.
Я посмотрел на дорогу, которой шёл сюда. Вцепился в парус изо всех сил, всё, что угодно, только не назад.
- Пошли! Пошли! Ему нужна помощь, - крики Жени утонули в гуле ветра и разбивающихся волн.
Дорогу назад мы преодолели, рассчитав момент между ударами волн о борт. Оказавшись возле центральной мачты, в мелькающем свете налобного фонаря Жени мы увидели Лешу.
Новая картина из детских воспоминаний всплыла посреди Карибского моря. Синдбад Мореход в окружении алмазных змей, размахивая саблей, борется в неравной схватке с хитрым противником. Парус, будто хвост гигантской анаконды, хлестал Лешу то по лицу, то по плечам. Он обвивался о его ногу и с новым порывом ветра срывал бедолагу на палубу.
- Где вы ходите, мать вашу, давайте тяните! - закричал Леша.
- Паха, ручку разблокируй и крути помаленьку, а мы попробуем его стянуть, - сказал Женя, схватив один из свободных линей.
Ручку заклинило, и только после пинка коленом она начала медленно вращаться в моих руках. Страх не ушёл, он лишь на секунду отвлёкся на новую задачу.
- Если есть шанс, мы это сделаем. Крути Форест! КРУТИ! - твердил я себе, ведя немой разговор со своими мыслями.
Парус в руках парней тем временем продолжал биться в агонии. Он хлестал их по голове и рукам. Лица Лёши и Жени в свете фонарей искажались в гримасе боли и отчаянья. Наконец, нужная застёжка соскользнула с реи, и парус обмяк, позволив себя скрутить.
Ветер и дождь будто сговорились объединить свои усилия и набросились со всех сторон на яхту. Это было настолько невероятно, что мне казалось, будто мы попали на съемки фильма про пиратов, и сейчас прозвучит команда: "На абордаж!" И мы сойдемся в абордажной схватке с пиратами Чёрной Бороды.
В борьбе с парусами и волнами мы совсем позабыли, что можем налететь на рыбацкие лодки или баркасы. Обычное дело с такой видимостью, вся надежда на радар в рубке капитана и на его опыт.
Неожиданно яхту наклонило в правый бок, практически опрокинув, и я, не успев схватиться за мачту, поскользнулся и рухнул на палубу, сильно ударившись локтем правой руки. Локоть пронзила острая боль, пульсируя в кончиках пальцев. Ноги скользнули за борт. Но в это раз я уже знал, что делать.
Задержав дыхание, я схватился за ближайшие ванты и подождал, пока яхта вновь станет на курс. Гигантские морские качели вернули корабль в прежнее положение, и я вновь сделал вдох. Затем, будто ничего и не произошло, вернулся к рукоятке на мачте. Бок жутко болел, не меньше локтя. Ребра ломать мне не приходилось, но было похоже на то. Каждый новый вдох давался с трудом. Будто сломанное ребро упирается острой частью в лёгкое.
- Надеюсь, оно только треснуло.
Вращая рукоятку, я не на шутку выдохся, последние вращения делал уже из последних сил. Пальцы скользили по рифленой поверхности металла. Яхтсмены для этих случаев используют перчатки, но мы не яхтсмены, а морские бродяги, так что долой этикет и условности.
Переведя взгляд с мачты на руки, я заметил, что браслет с красным шнурком и домиком на моей руке исчез. Еще минуту назад он сжимал запястье, и вот его не стало. Тот самый браслет, что подарила мне Настя перед моим отъездом. Я повернулся в сторону борта, куда скатился, когда упал на палубу, и в мелькающем свете налобного фонаря Леши увидел чуть заметный катающийся по палубе шнурок с кулоном.
Несмотря на боль в колене и локте, я кинулся к нему, но очередная волна мощным ударом накренила яхту на правую сторону, и я чудом не вылетел за борт. Захлёбываясь солёной водой, взвыв от боли в лёгких, я все же успел схватить браслет в руку, а другой уцепиться за ванты.
- Как же это задолбало! - кряхтел я, из последних сил соскребая себя с палубы.
- Ты чего валяешься? - сквозь шум ветра услышал я вопрос Леши.
- Да поскользнулся, - сказал я, держась за мачту и чуть ли не плача от боли.
Ныло всё - пальцы и ногти, локоть и колено. Лёгкие наполнились морской водой и холодным воздухом, от этого разбухли. Я то и дело отхаркивался желчью с кровью.
- Долго ещё? - спросил я не то Лешу, не то само море.
- Нет, всё, можно расслабиться, - сказал Леша, сползая вниз с мачты.
В полуприседе я вернулся под свой навес, как дворняга в дождливый вечер находит сухую коробку на мусорке, виляя хвостом от удачи. Пальцы на ногах скрутило от холода. Я, как мог, попытался их растереть, судорожно дёргая то один, то другой, не чувствуя ни боли, ни прикосновений. "Неужели отморозил," - пробежал холодок по спине.
Леша и Женя, кидая на меня по очереди мимолётные взгляды, исчезли в темноте трюма.
- Им-то хорошо, сейчас чаю попьют и согреются, - бубнил я себе под нос.
- Там одеяла тёплые, спальники и подушки. Горячая еда, и нет этого проклятого дождя!
- Пальцы отморозил, и где? В тропиках! Шевелитесь, шевелитесь проклятые.
К бесчувствию пальцев и боли в груди добавилась сильная резь в паху. И это перекрыло все остальные напасти. Я сполз на пол и метр за метром заставил тело двигаться к ближайшим поручням.
Вы пробовали когда-нибудь писать против ветра на американских горках? Можно было и не вставать из-под настила, эффект тот же.
Думаю, у вас может возникнуть вопрос: почему я не спустился в трюм?
Ответ до банальности прост. Из-за сильной тошноты и головокружения. Слово "сильной" здесь не очень уместно. Потому как стоило мне пройти в сторону своей каюты пару дней назад, брызги желчной рвоты озарили весь трюм. Однажды я всё-таки добежал до каюты и даже лёг, надеясь, что смогу избежать рвотного рефлекса. И несколько секунд всё было именно так. Но затем голову и желудок будто стянули гигантские тиски инквизиторов и провернули на 360 градусов. Больше попыток спуститься я не предпринимал.
Я стоял на коленях, вглядываясь в темноту моря. Один. В темноте. Посреди бушующей стихии.
В этот момент ко мне пришло смирение. Я не могу объяснить, что именно произошло. Лишь помню, что ощутил всю неконтролируемость ситуации, обстоятельств и себя в этом моменте. Я ничего не могу сделать. Только ждать и молиться.
- Господи, помоги нам пережить эту ночь. Пожалуйста, останови этот проклятый шторм! Во имя отца, сына и святого духа, - я перекрестился, сжимая крестик на шее в своей руке.
Вернувшись под навес, мокрый, замерзший, уставший от бессонных ночей, ослабевший от постоянной рвоты и обезвоживания, я попытался понять, как же я здесь очутился.
Мои размышления прервало монотонное капанье воды с крыши навеса. Ровно посередине на стыке двух листов ДСП, или ДВП, я не силён в древесине, образовалась щель, и оттуда, с периодичностью в десять секунд, капала огромная капля холодной морской воды.
Рукой я нашарил сиденье с соседней скамейки под навесом и прикрылся им. На несколько минут монотонные удары стихли. Но вскоре поролоновое сиденье промокло насквозь, и удары воды возобновились.
В Японии существовало множество изощрённых пыток людей. Их распиливали заживо, ломали палками конечности, но самая изощрённая пытка - это пытка каплями холодной воды. Несчастного привязывали на стул, сбривали с его макушки все волосы, и направляли на макушку сосуд с открытой крышкой.
Каждую минуту на голову несчастного капала одна холодная капля воды, не давая спать и заставляя ждать следующую. От этого ожидания люди сходили с ума - слова экскурсовода из музея инквизиции всплыли в моей памяти яркими цитатами.
Если тошнота и боль меня не доконали, так это сделает капля воды. Я просто сойду с ума от маленькой капли посреди тысяч, миллионов галлонов воды!
Хотя можно выброситься за борт и доплыть до берега? Там не капает, и нет качки. Но в море есть акулы и барракуды. Акулы чувствуют кровь и страх, а я сейчас и то, и другое. И кровь, и страх.
- Господи, что я здесь делаю…
Назад к участникам секции прозы