Оба два

                                                          Поколению войны посвящается

      Так распорядилась природа, что люди моего возраста зачастую  до мелочей помнят события многолетней давности, но забывают, куда только что положили свои очки. Думаю, что, таким образом, распорядился Творец, позаботившись о сохранении народной памяти, которая куда важнее (и честнее), чем все учебники по истории, подверженные ревизиям и чисткам политического курса. 

        Мне было четыре года, когда началась Великая Отечественная. Жили мы тогда в городе с совершенно сибирским названием Тайга. Двухэтажная деревяшка с общей на весь этаж кухней и «удобствами» во дворе. От фронта далеко, но жители всё - равно обязаны были соблюдать светомаскировку, а стёкла окон заклеивать крест-накрест бумажными лентами. Видимо, это потому, что городок наш был, да и сейчас является, крупным железнодорожным узлом и существовала, скорее гипотетическая, но всё же угроза, бомбёжек.

       Хорошо помню закреплённую в углу общей кухни чёрную тарелку репродуктора, объявившего голосом Молотова о немецком нападении на СССР («Почему не Сталин говорит?» - шептались взрослые). В первый класс я пошёл в сорок четвёртом. Начальная школа недалеко от дома, старенькая, деревянная, но конечно же вспоминаемая с теплотой и благодарностью. Учительница Нина Ивановна, которую спустя много лет я пытался безуспешно отыскать. И закутанные во всевозможные одеяния ребятишки, т.к. в классе было зимой холодно. Согревались чаем, который нам наливали на  большой  перемене в принесённые из дома кружки. У многих, в том числе и у меня, кружкой служила обыкновенная консервная банка. Даже и сейчас помню иностранные буквы, изображённые на этой небольшой посудине. Ну а песня, которую мы пели, двигаясь по кругу в небольшом школьном зале (опять же, чтобы не замёрзнуть), врезалась в память навечно. Представляете картину? Два десятка карапузов дружно поют: «Как письмо получишь от любимой, вспомнишь дальние края. И закуришь. И с колечком дыма улетает грусть твоя. Эх, махорочка – махорка, породнились мы с тобой. Вдаль глядят дозоры зорко, мы готовы в бой, мы готовы в бой». С тех пор я больше нигде и никогда этой песни не слышал.

         В победном сорок пятом мы с мамой и сестрой жили уже в деревне Богашево под Томском, куда переехали к бабушке после того, как не стало отца. Хорошо помню, как встречали возвратившихся с войны односельчан. Как бережно доставали они из-за пазухи платочки с завёрнутыми в них орденами и медалями. Носить награды на груди было несподручно – был риск потерять их, поскольку в каждом доме дорогих гостей встречали не только хлебом-солью, но и доброй кружкой браги, которую в нашем селе называли почему-то пивом. 

         Вернулись, однако, немногие, да и те, кто без ноги, кто без руки. И долго ещё летними вечерами пели свои грустные песни молодые вдовы. Помните, земляки: «Цветочек ты, цветочек. Зачем же ты рано цветёшь?». 

           Не всё мы ребятишки-первоклашки понимали тогда. Вполне нормальным считалось отсутствие необходимой одежды или обуви. Даже в школу зимой приходилось ходить в сшитых матерью из старой телогрейки «бурках». Но так жили все и нашей безотцовщине были присущи все детские занятия, игры, проказы, купания в пруду, выкопанном в живописном кедровнике ещё моим дедушкой со товарищи. К тому же, мы не голодали в прямом смысле этого слова. Всё же деревня – это, прежде всего, огород, а летом ещё и пучки, гусинки, саранки, ягоды, грибы, кедровые орехи и прочие дары леса. А у кого была корова, то хоть и приходилось сдавать молоко государству, что-то оставалось и нам.

        И только когда выросли, мы стали понимать и осознавать, как трудно было нашим матерям. Как нестерпимо больно было переживать потерю самых близких людей.

       У моей двоюродной бабушки Анны Дмитриевны Приходкиной, которую я звал бабой Нюрой, на фронт ушли все три сына. Не вернулся ни один.

       Вот они: Михаил, Александр, Иван – на скорбных табличках в Лагерном саду. Погибли один за другим в 1942-1943 годах, через несколько месяцев после призыва из села Богашево.

      Михаил  Спиридонович (1923 г.р.), красноармеец, разведчик 26-го гвардейского артиллерийского полка 17-ой гвардейской стрелковой дивизии, пропал без вести  в апреле 1942 года в боях в районе города Ржева Калининской области.  Александр Спиридонович (1921г.р.) и Иван Спиридонович (1925г.р.) покоятся в братских могилах на землях Украины и Белоруссии.  Александр, красноармеец, заряжающий орудия 248-го стрелкового полка 310-ой стрелковой дивизии, погиб в бою 29 октября 1943 года. Захоронение в братской могиле в украинском селе Кудашевка Божедарвского района  Днепропетровской области. Иван, красноармеец, автоматчик 215- го гвардейского стрелкового полка 77-ой гвардейской стрелковой дивизии, погиб в бою 10 января 1943 года. Братская могила в районе белорусской деревни Кривино Лоевского района Гомельской области.

       Хорошо помню, как провожали младшего – Ваню. Стройный, смуглолицый красавец, только что окончивший школу-десятилетку. Перед отъездом в Томск на сборный пункт он подарил мне на память свою гитару, научил играть пару немудрящих мелодий. К сожалению, гитару ту я не сохранил. Через пятнадцать лет разбили её о чью-то буйную голову на студенческой пирушке в университетской «пятихатке». 

        В Томске новобранцы пробыли совсем недолго. Перед отправкой на фронт родственникам сообщили о времени прохождения эшелона через нашу станцию. Собралось на перроне полдеревни. Вот и состав из пыхтящего дымного паровоза и десятка деревянных вагонов – «теплушек», в простонародье называемых «телячьи». Высыпали солдаты. Поцелуи, протянутые руки, напутствия, пожелания вернуться живыми. Вот и Ваня в новенькой форме и, не смотря на летнюю жару, с шинельной скаткой через плечо. Мечется по перрону, ищет свою маму. Как сейчас слышу его тревожный голос: «Мама, где мама?». 

         А мама его, Анна Дмитриевна,  прийти не смогла. В этот день директор школы, где она работала техничкой, отправил её на покос. Ослушаться было нельзя. За это полагалась уголовная ответственность. Такие вот были времена… 

        Долгое время, напоминанием о тех проводах служил мне старинный вокзал постройки начала прошлого века с его ажурной башенкой, летней верандой, буфетом и небольшим сквером с жёлтыми акациями. Сто лет простояла эта жемчужина архитектуры, радуя глаз богашевских жителей  и проезжающих пассажиров. Стоял бы и сейчас, не особо проявляя признаков старения, но пришли лихие для культуры времена. Несколько лет назад вокзал разобрали и куда-то увезли. Не исключаю, что оригинальный купол этого шедевра, созданного руками наших предков, вполне может украшать дачу какого-нибудь железнодорожного начальника. Сейчас на месте вокзала – пустырь, заросший сорняками, а вместо посыпанного мелким песочком перрона – настил из щелястых железобетонных плит. И негде укрыться от непогоды многочисленным дачникам и «мичуринцам».

Теперь о том, как отмечали День Победы.

    Деревня гудела, как и вся страна. Наши собрались в просторном доме Анны и Спиридона Приходкиных - родителей трёх погибших братьев. Громкие разговоры, грустные протяжные песни, махорочный дым. Визгливо заиграла старенькая гармошка в руках не очень умелого пожилого музыканта. И тоскливый взгляд солдата Терентия  в гимнастёрке без погон и без руки, до войны, лучшего в деревне гармониста. Деревенское пиво делало своё дело и вот уже заскрипели половицы в такт простенькой мелодии. И пошли частушки-припевки.

        Вот вышла в круг и хозяйка дома Анна Дмитриевна. Она притопывает, припевает: «Оба - два, оба - два, оба - два – четыре. Кто-то двери отворил...». Только вместо «милый мой, не ты ли» она трижды повторяет «Мишенька, не ты ли, Шурочка, не ты ли, Ванечка, не ты ли?». И слёзы ручьём, и невыразимое горе и отчаяние в глазах… 

         Приятным грудным голосом начала песню о Ленинграде эвакуированная и жившая в нашем доме с двумя детьми Анна Сергеевна: «Ленинград мой, милый брат мой, родина моя». И захлебнулась рыданиями, вспомнив, видимо, о погибшем на фронте муже, изувеченном, настрадавшимся родном городе, оставшихся там родственниках и друзьях… 

          По всему - поэтому не совмещаются в моём сознании слова «праздник» и «война». Не может быть война поводом для праздников, это огромная трагедия. Но память о ней, о Великой Победе, одержанной советским народом путём невероятных трудностей и лишений, массового героизма наших родителей и дедов на фронте и в тылу должна оставаться в памяти поколений навечно.

       И отмечаться дни памяти войны должны не только, и не столько, проведением официальных торжеств, но, прежде всего, проявлением глубокой благодарности, уважения и реальной поддержки к тем, кто спас страну, кто всё превозмог и победил.

Да, были люди в наше время…

О легендарной личности и политическом долгожителе, нашем земляке: Юрии Кузьмиче Лигачеве, ушедшем из жизни на сто первом году жизни накануне дня победы 7 мая 2021 года.

     «Ничего не жалей для людей» призывают нас в своей песне братья Радченко. А я подумал, что особенно это касается власть имущих, которые могут, в силу своих полномочий реально сделать жизнь людей лучше.  В том числе и в нашей области, которой управлял семнадцать лет, будучи первым секретарем обкома КПСС, Юрий Кузьмич Лигачёв, по истине умевший служить томской земле и томичам.

    Я впервые увидел Лигачёва, когда выступал в облисполкоме с докладом. Был я тогда молодым, чуть за тридцать. Там меня Лигачёв и присмотрел. Понравился ему мой доклад по итогам соцсоревнования между районами, где у меня были и  критика, и предложения по улучшению дел. И взял меня «на карандаш». Звонят мне из обкома и говорят:  «Собирайся». А я не хочу. Нравилась мне моя прежняя работа. И я оттягивал время, думал, что забудут обо мне. Уехал даже в командировку в один из северных районов области. Но позвонили и туда: «Срочно приезжай. В аэропорту будет ждать машина. Поедешь к Лигачеву». Отвечаю, что «я в рабочей одежде и в кирзовых сапогах». И слышу: «Ничего, Юрий Кузьмич поймет». Так я стал работать в Обкоме партии. Надо сказать, что таким молниеносным образом Лигачев решал многие проблемы и влиял на многие судьбы…

    Про Лигачева многие говорят, что он был нелегким и авторитарным. Но работать с ним  было легко тем, кто сам не ленился. До сих пор удивляюсь, как Юрий Кузьмич успевал все сделать быстро и качественно.  Будучи сам работоголиком, он требовал большой трудовой отдачи и от своих подчиненных.  В то время работы было очень много. И многие функции из тех, что сейчас выполняют разные отделы администрации, тогда выполнял один организационный отдел, часто работники задерживались на работе допоздна. И сам Лигачев допоздна работал в своем кабинете и совещания мог устроить в вечернее время. Я приходил в то время домой  часам к 8-9 вечера.

      И надо признать, что при таком отношении к работе и таком руководстве в нашей области было сделано немало нужного и полезного, что до сих пор работает и чем пользуются жители.  Например, был возведен Дворец зрелищ и спорта, драматический театр, художественный музей, спроектирован и построен Академгородок, несколько заводов, да и город стал застраиваться, ведь до 60-ых годов нового жилья в Томске почти не возводилось. Появились  проектные институты и заводы по производству строительных материалов, людей стали переселять из деревянных бараков в благоустроенные квартиры.  Именно в «лигачевское время» были построены и новые города на Севере:   Стрежевой и Кедровый, в  том числе, с помощью активно развивающихся строительных отрядов. Появились вахтовые поселки, новые ветки железной дороги, был построен мост через реку Томь. И даже аэропорты в Богашево, Колпашево и Стрежевом появились в то время, когда Томской областью руководил Лигачёв. Активно развивался и другой транспорт - речной и железнодорожный, появились троллейбусы.

         Много времени Лигачёв уделял стройкам и сельскому хозяйству, сам ездил, проверял, как идет строительство объектов. Были созданы предприятия по производству молока, мяса птицы и яиц, а также тепличные овощные хозяйства. И мы тогда накормили не только Томичей, но и стали вывозить свою продукцию в другие регионы. Недаром, не только в Томске, но и в России и даже за рубежом Лигачёв был позднее признан одним из самых эффективных региональных управленцев в истории Сибири.

           Лигачёв был очень энергичным и деловым человеком, и главное - очень радел за нашу область, был «своим мужиком», от сохи, если можно так сказать. И главное он не был равнодушным. Он искренне хотел улучшить жизнь Томичей и жителей области. Был, не побоюсь этого слова, истинным патриотом сибирской земли. А для этого и сам трудился и других заставлял. Недаром ему приписывают крылатую фразу «Чертовски хочется работать!». Ходят легенды о том, как Лигачёв проводил смотры в колхозах и на стройках. Но я подтверждаю, что так оно и было. Юрий Кузьмич возил с собой в поездки сапоги и переобувался в машине, а затем шел прямо по грязи и лужам. И вся его свита из чиновников разного ранга вынуждена была идти за ним в городских ботинках. Ну, а потом все тоже стали брать в такие поездки сапоги.

       Моя работа, как инструктора обкома партии также была связана с командировками в область, поэтому я и сам ездил всегда в рабочей одежде и в сапогах. Много лет спустя Лигачёв в одной из своих статей признался: «Теперь, с дистанции времени, могу сказать, что томский период был самым интересным, самым прекрасным в моей жизни». Да и я работу с Юрием Кузьмичом вспоминаю, как очень плодотворный период в своей жизни, который принес мне много профессионального и жизненного опыта.

      Я проработал в обкоме партии несколько лет, а затем перешел на преподавательскую деятельность в Томский государственный университет. Судьба свела с Лигачёвым опять, когда я уже стал работать заместителем директора по кадрам и режиму крупного томского завода измерительной аппаратуры. Я уже отмечал, что в районах области тогда появились свинофермы и птицефермы, теплицы для выращивания овощей. Все это с большой помощью заводов. Тогда так было принято. У каждого томского завода была своя нагрузка. Помогали колхозам, школам, детским садам. В частности мне было поручено, уже по партийной линии, ежегодно организовывать помощь колхозам по уборке урожая в Первомайском районе и заготовке кормов в Томском районе. Трудно было, но мы справлялись, и завод был на хорошем счету в обкоме. Однажды наша заводская бригада построила по просьбе председателя в Первомайском колхозе  в нескольких километрах от райцентра добротный свинарник. Председатель остался доволен. Наши рабочие вернулись на завод. Вдруг мне звонок от председателя. Просит завтра приехать, так как на смотр свинарника прибудет сам Лигачёв. Я приехал рано утром. Немного погодя и Юрий Кузьмич прибыл. Пошли смотреть вчетвером: Лигачёв, председатель колхоза, секретарь райкома и я. Все вроде бы довольны, сделано всё хорошо. Вышли, постояли на свежем воздухе. А Юрий Кузьмич и говорит: «Красота-то какая: лес, река, поляна вся в цветах. Здесь бы санаторий создать, а вы все это свиньям отдаете… Помолчал и продолжил: « Надо бы переделать помещения под другую надобность. Завод поможет». И обращаясь уже ко мне: «Поможете?» Отвечаю: «Да». Так и пришлось нашим рабочим позднее переделывать эти помещения. Встречался я с Лигачёвым и при сдаче других объектов, например, птицекомбината.

          Надо сказать, что Томичи и жители области хорошо относились к Лигачёву, видя в нем крепкую хозяйственную руку, и называли его «Наш Кузьмич». Но эти же люди стали резко критиковать Кузьмича во время  антиалкогольной компании. Было это ровно в середине 80-ых годов. Люди тогда стояли в многокилометровых очередях около трех магазинов, где было разрешено торговать алкоголем. Тогда Лигачёв уже не жил в Томске,  работал в Москве, став членом  Политбюро ЦК КПСС, и называть себя стал Егором Кузьмичом. «Сухой закон» позднее признали ошибочным, хотя по статистике в это время улучшилось здоровье Томичей и увеличилась рождаемость. А Лигачёв позднее написал: «Мы хотели быстро избавить народ от пьянства. Но мы заблуждались. Чтобы справиться с пьянством, нужны долгие годы активной, умной антиалкогольной политики».

      Но я понимаю Лигачёва. Ему как человеку непьющему и ведущему активный и здоровый образ жизни, претило пьянство. Ему казалось, что простым указаниями сверху можно легко решить этот вопрос.

        О личном отношении Лигачёва к пьянству, особенно среди начальников,  стоит сказать особо.

Многие Томичи помнят, что в советское время на площади Революции  проводились праздничные шествия, посвященные Первомаю или очередной годовщине Октябрьской революции. Большие и малые коллективы с портретами руководителей страны, со знаменами и транспарантами под музыку проходили по проспекту Ленина мимо трибуны, на которой стояли работники обкома партии и другие руководители области и города во главе с самим Лигачёвым. Трибуна была двухэтажной, даже с буфетом внизу. Я бывал на этой трибуне по долгу службы. И однажды во время демонстрации увидел, как перед трибуной остановилась большая группа людей, из которой вышел изрядно подвыпивший человек, и стал под гармошку плясать вприсядку. Оказалось, что это был директор одного из предприятий. Лигачёв это заметил и после праздника этот директор был уволен.

         Но были и другие случаи, когда Лигачёв входил в положение, уважая простой, крестьянский труд, после которого народ хотел расслабиться. Однажды я стал участником его встречи с колхозниками по поводу итогов уборки урожая. Было это  в одном из районов области. В красивом  месте близ реки были построен длинный стол примерно на пятьдесят персон. Привезли котлы с ароматной ухой из стерляди и ящик водки.  Лигачёв поздравил руководителей хозяйства, отличившихся комбайнеров и других работников. А затем приступил к ухе. Выступали и другие руководители и бригадиры. Но никто не ел, как будто выжидая чего-то. Только переглядывались между собой. И через какое время Лигачёв, зная как «хочет иногда русская душа полета», а особенно под уху, милостиво сказал: «Ладно, пейте, раз уж привезли. А мне не надо».

         Как личность незаурядная, Лигачёв был всю жизнь на виду. Даже в Москве, когда он уже оставил нашу область, он выделялся среди чиновников высшего ранга своей масштабностью. Он не был местечковым человеком, он бы государственником. Мог ставить грандиозные задачи и выполнять их. Конечно, были и ошибки, как у любого человека. Но он признавал их, в том числе пресловутую антиалкогольную компанию. И это тоже характеризовало его как личность.  Характер у него был прямолинейным и требовательным. Говорил, что думал, часто резко и бескомпромиссно. Если критиковал, то открыто, никогда не строил козни за спиной у человека, не был интриганом. И мне это импонировало. Я его уважал, как и многие другие.

        Еще одним из качеств характера Лигачёва, вызывающим у людей уважение, была его верность идеалам. Почти всю жизнь он работал в партии, и до конца оставался верен идее коммунизма.  Перестройку Лигачёв поддержал и считал, что трудовые коллективы должны стать полноправными владельцами своих предприятий. А еще выступал за создание благоприятных условий для развития малого бизнеса. И не считал это каким-то отходом от коммунистических идей. Ведь это все для людей,  им от этого лучше. Как в песне: «Ничего не жалей для людей».

    Сейчас таких чиновников, как Лигачёв, мало  - верных и преданных идеалам служения людям. Известен ответ Лигачёва, который он дал главному редактору журнала «Огонек» Виталию Коротичу: «Ты говоришь, что я вымирающий динозавр? Мамонт? А ты не задумывался над тем, что после эпохи динозавров начинается эпоха крыс? Вы о нас, мамонтах, ещё пожалеете!». И многие, кто когда-либо работал с Кузьмичом, я думаю, искренне сожалеют, что такого рода яркие и неординарные личности сейчас «редкие птицы» среди руководителей высшего ранга. Тем и запомнился он нам всем – Томичам.

        Уверен, что в истории нашего города и всей нашей страны, да и памяти людей Юрий Кузьмич Лигачев останется навсегда.