Иванна Дунец
МОНОЛОГ МОНЕ
Из цикла рассказов «Портреты»
Она задала прямой вопрос. Он не отвечал. Вернее, отвечал, но совсем не в том контексте, который и был предметом разговора.
— Пойми, ты замечательная. Ты такая настоящая, что поверить в то, что это качество никто не оценит и не полюбит, просто утопия.
Она чуть наклонила голову. Смотрела сквозь него. Держала себя за руку, указательным пальцем выстукивая на поверхности тыльной стороны ладони какое-то слово. Видимо, азбукой непереводного Морзе. Видимо, из трёх слов.
— Ты любишь меня?
Совершенно случайным образом я оказалась в этом тягучем пространстве, похожим на цвет прокисшего топленого молока на полотнах Моне, когда она вновь повторила свой прямой вопрос.
«Музей изобразительного искусства, чем не место для признания в любви? Но это точно не место для расставания», — подумалось мне.
Я упорно взбиралась на очередную волну мазка одного из любимых импрессионистов, как вдруг стала свидетелем этой сцены. И я забыла о том, что Моне неистово голубо-небен, а Ван Гог временами так отчаянно-кричаще жёлт. Их цвета на секунды померкли на фоне настоящих эмоций. Жизнь. Обычная такая. С вопросами про любовь. Со стремлениями быть важной частью жизни другого человека. Или не быть.
— Пойми, я не готов к отношениям. Я слаб. Я буду увольняться с опостылевшей работы. Я не могу дать тебе того, что ты ждешь именно сейчас. Мне не хочется, чтобы ты пребывала в иллюзии. Ты меня понимаешь?
Тень от её тоненького силуэта, напомнившая мне фарфоровую статуэтку, стоявшую дома, почти доползла до моих ног. Я неловко одернула их, подобрав под скамейку, и посмотрела на усыпанный лепниной потолок. Найдя виновницу, превратившую девушку в серую шейку на озере по берегам импрессионистов, я продолжала быть невольным слушателем. Они же, напротив, нисколько не обращали внимания на окружавших их людей. В их мире было только одно полотно. И только два художника. Он и она.
— Ты любишь меня?
Он неловко, словно извиняясь, полуотмахнулся от её вопроса рукой, в которой держал миниатюрную афишу музея. И резко развернувшись, сбежал от Моне к Ван Гогу. Искал защиты? Или, быть может, понимания? А, возможно, он интуитивно осознал, что монолог Моне был исчерпан, и пора перейти к диалогу Ван Гога?
Она растерянно стояла на границе двух, таких непохожих и, одновременно, созвучных миров. Она ждала. Он жил. Они были вместе. Сегодня. Сейчас. Несмотря на разницу мировосприятия и целеполагания. Несмотря на отличные синусоиды частот пульса. Несмотря на такой разный стиль мазка кистью.
И именно в этот момент для меня стало не важно: как их зовут; сколько им лет; из какого города они приехали; что будет, когда они выйдут из музея; увидят ли они через несколько лет голубо-небесного Моне над своим общим домом; расскажут ли своим детям, что отчаянно-жёлтые подсолнухи Ван Гога – это не просто цветы на холсте.
Важным было другое. Момент вне контекста их разговора. Когда ещё не рождены перекрестки судеб или параллельные вселенные. Когда есть только один миг, отделяющий нас от предполагаемого вариантного будущего. Миг, которому никогда не суждено родиться в прошлом. Холст вне времени и вне пространства.
Наша жизнь.