Романчуков Сергей

Сергей Романчуков,  24 года, математик-прикладник, аспирант НИ ТПУ, Томск

MEA CULPA

В этом была ли моя вина,

Что за каждым скрылась своя война,

Свой дом, дот, дзот, окоп,

Свои комиссары, личная пуля в лоб?

Моя ли вина, что я научился стрелять

Что всё ещё верю словам про Родину-мать,

Моя ли вина, что здесь похоронен отец,

Моя ли рука разливала по формам свинец?

Моя ли вина, что нас разделяет страх?

Цевьё автомата теплеет в моих руках,

Сталь, захотевшая крови, напьётся сполна.

Если я выживу — это —

                                         моя

                                               вина.

МАЙ

Май о вечной славе и почёте

Будет петь, о подвиге людей...

Плоть слаба, но сталь слабее плоти

В горькой безыдейности своей.

Плоть слаба. Огонь слабее плоти,

От бессилья яростный вдвойне

Перед той, у горна, на заводе,

Перед тем, горящим на броне.

Плоть слаба, но смерть её слабее,

За спиной семья, Отчизна-мать...

Май. Мы воспеваем, как умеем,

Тех, кто не боялся умирать.

***

Война хлестала водку из горла,

Закусывала фрицами и нами,

Под жуткое нестройное "ура!"

Пехота шла неровными волнами.

В дыму, в крови и в грязи по колено,

Под хриплый мат, под чёртов пулемёт,

За пядью пядь, натужно, постепенно

Назад, на запад шёл горящий фронт.

Катилось в бой нестройное "ура!"

Да красное изодранное знамя.

Война хлестала водку из горла,

Закусывала фрицами и нами...

***

Любить недоступных, себя считать недостойным...

Ты знаешь, как люди порою целуют землю,

Которой касались чужие (о боги, чужие!) стопы, нестройно,

Сбивчиво, тихо, тяжело дыша шепчут вслед тем, кто уже не внемлет,

И сами себе сочиняют потом отговорки и сказки, как дети,

Как несут в руках раскалённые угли своих душевных потерь,

Превращают любовь в ошибку, ошибку в тайну, а тайну в фетиш,

И всё оставляют как было, откладывая до "нет, ещё не теперь",

Кутаясь в свой привычный домашний скупой неуют,

До "поздно", до "глупо", до привычно-горького "невозможно",

Как сохнут люди и чахнут, киснут, ржавеют, гниют,

Разящим клинком, навеки забытым в ножнах,

Ты знаешь правило, принцип, рождающий боль закон,

По которому дружно идут большие душевные войны...

Он стар, неизменен, вечен. Так принято испокон:

Любить - недоступных, себя считать недостойным.

***

На тонкой коже лезвием ножа

Я шрамы слов с трудом слагаю в стих,

Лишь шёпот вместо криков, госпожа,

Слетает с губ обветренных моих:

"Я не искал ни счастья, ни любви,

Не ведал ни проклятий, ни молитв,

Не знал, зачем велеть себе: живи!

Но бегством разрешал исходы битв

И был свободен. Холоден. Не нужен,

Как брошенный изломанный клинок.

Вы... мимо шли. Но разглядели душу,

Лежавшую в пыли у Ваших ног..."

Так пусть молчат несведущие люди

И лицемерный мёртвый их закон,

Я верен Вам, так было, есть и будет,

За то, что был подобран и спасён.

(От пустоты и холода, my Lady)

***

Трусливое сердце не соизволит

Бороться с небом, судьбою, собой...

Ударь посильней, я вздрогну от боли

И сделаю вид, что ещё живой,

Что способен чувствовать, слышать, видеть,

Испытать восторженный, терпкий страх,

Что нервы натянуты, словно нити,

Что душа, свечою в моих руках

На ветру дрожит, обжигая пальцы,

И роняя вниз раскалённый воск.

Почти обещаю себе бояться,

Преклонять колени, любить до слёз.

Не стесняйся, бей! Хохоча от боли,

Я сделаю вид, что ещё живой -

Трусливое сердце не соизволит

Бороться с небом, судьбою, собой...

***

Как эта жизнь презрительно быстра.

В бездонном небе холод и вода,

В него сорвавшись искрами костра,

Бездумно, безнадёжно... Навсегда

Мы молча и бесследно исчезаем.

Костёр пылает, искры рвутся вверх,

Меняя жизнь на краткий миг полёта

От судороги пламенных утех,

Как будто метром выше есть хоть что-то,

Что всё без оговорок оправдает.

И каждой искре ведома "наука":

За взлётом - тишина, за ней - покой...

Но, приложив к груди ладонью руку,

Я чувствую удары под рукой

И ничего другого не желаю.

Зола. В чужих стихах черпая ложь,

Я запираю в ночь стальные двери:

"Кто отгорел, того не подожжёшь",

Кто падал - небесам уже не верит...

Я буду тлеть, но искрой не растаю.

***

Как, наверное, это бы было быстрей и проще:

Носить ошейник, не думать, ходить строем,

Верить, что плеть минует тех, кто не ропщет,

Что лучше синица в руках, чем кайло в забое.

Верить, что рай - это там, где теплей одеяло,

Вдоволь свежей еды и хозяин смотрит добрее,

Знать, что всё в мире счастье вот в этом малом,

И не мечтать о большем, чем шаг без цепей...

Было хотя бы честнее. Сидим в актовом зале,

Хлопаем вялому лектору - пузу от партии власти.

Рабов хотя бы кормили... С другой стороны медали

Свобода - лишь право сдохнуть в бесплодных поисках счастья.

***

Вы видели Смерть? У Смерти сержантские лычки,

Прямая спина - но усталый взгляд исподлобья.

Смерть курит только в ладонь по старой привычке,

Хрипло ругается матом и пахнет засохшей кровью.

Вы видели Боль? В изорванном белом платье,

Синяки на ногах, разведённых ударом приклада,

Под гогот смертей, её называвшей б**дью,

Сорвавшую голос в истошном крике "не надо!"

Вы видели это, Вы счастливы, мой король?

Я вижу холёную мразь в костюме от Гуччи,

Плодящую каждой подписью смерть и боль.

Я вижу банкнотные бельма в глазах паучьих...

СТ. 148 УК РФ

"Борясь с крамолой" яростно и прямо,

Увы, нечасто смотрят цензоры назад:

За дерзость в адрес цезаря и храма

Когда-то сам Спаситель был распят...

***

Вот новый удар не встречает помех,

Душа обнажается, рвано и грубо,

И нет ничего больнее чем смех -

Но ты изгибаешь улыбкою губы...

***

В храмы очередь, к Богу тропинка пуста,

Тихо плачет свеча в обмороженных пальцах:

Знай про вас, Он сошёл бы, наверно, с креста.

Для чего... Перед кем распинаться?