Иванна Дунец
ЛЕКАРЬ
Пьеса-меланхолия в двух действиях
Посвящается
Олегу Ивановичу Янковскому
Действующие лица
Брунель Иван Никифорович, актёр театра, 71 год.
Лукерья, его домоправительница, 57 лет.
Сиютина Нинель Гениевна, актриса театра, 68 лет.
Автор пьесы (голос за кулисами).
Зинаида, гримёр театра, 50 лет.
Гардеробщица.
Актёры театра.
Служащие театра.
Зрители.
Первое действие происходит в доме И.Н. Брунеля.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
На переднем плане гостиная и спальная комната Ивана Никифоровича Брунеля. Дверь, которая ведёт в гостиную, закрыта. У стены в спальне стоит деревянная кровать с высокой резной спинкой. На кровати в белом чепце под несколькими одеялами дремлет Иван Никифорович. За окнами рассвет, скоро взойдет солнце. Октябрь. На двух окнах задёрнуты плотные портьеры тёмно-зеленого цвета. В комнате полумрак. В гостиной Лукерья накрывает завтрак на стол.
Лукерья. Иван Никифорович, пора вставать! (По-доброму, громко из гостиной.)
Автор пьесы (голос за кулисами). Ежеутренний крик Лукерьи о необходимости пробуждения Иван Никифорович, на протяжении вот уже нескольких лет, воспринимал со смирением мудрого человека, незаслуженно приговоренного к пожизненному заключению. Чем не ирония судьбы, думалось Ивану Никифоровичу, что каждое утро его домоправительница берёт на себя роль режиссёра трёхактной постановки под названием «Быт провинциального актёра Ивана Брунеля».
Лукерья из гостиной влетает в спальню, ловко на ходу отбрасывает одну из тяжелых портьер, возвращается в гостиную за креслом-каталкой, перевозит её в спальню, демонстративно упирая в кровать Брунеля.
Лукерья. Иван Никифорович, смотрите, како солнце! (Наклоняет голову к плечу, прищуривается и улыбается, упирая руки в бока.)
Иван Никифорович (поставленным, но усталым голосом, не открывая глаз). Луша, Луша, чем оно может меня ещё удивить? А вот я его, наверное, не перестаю. Ждёт, ждёт… А я всё просыпаюсь. Диво, да и только.
Автор пьесы (голос за кулисами в сопровождении виолончели). И тут же перед глазами Ивана Никифоровича, словно в немом чёрно-белом кино, стали проноситься кадры из его прошлого. Детство. Война. Голод и страх от звука разрывающихся снарядов на окраине города. Радость, что немцев остановили. Первое знакомство с театром. Запах сцены и кулис, отдалённо напоминающий аромат канифоля на его смычке для виолончели. Первый букет цветов от сгорбленной седовласой женщины в очках, полученный им на выпускном спектакле театрального училища. Распределение в провинциальный театр городка на Оби. Надежда через несколько лет играть на подмостках столичного. Первая премьера. Первая любовь. Бессчётное количество театральных постановок, превратившее его жизнь в бег белки в колесе по кругу. Одиночество. Перестройка. Утрата надежды стать столичной знаменитостью. Смирение и служение в провинциальном театре до пенсии.
Во время звучания авторского голоса Лукерья приподнимает Ивана Никифоровича на кровати, надевает на него теплый домашний халат, помогает перебраться на кресло-каталку и увозит его в гостиную завтракать.
Лукерья (озадаченно). Иван Никифорович, а во сколько премьера-то сегодня? Я в лавку-то успею? А то масло заканчивается, а вы вона как его с хлебом-то любите. А ещё в прачешную я планировала, белья-то накопила уже с лихвой.
Иван Никифорович (тихим печальным голосом). В восемь, Луша. Всё успеешь, не торопясь.
Лукерья открывает настежь одно окно в гостиной. Подходит к столу. Но за стол не садится. Стол накрыт приборами для одного человека.
Лукерья (в ворчливой интонации). Ага, вы всегда так говорите, а когда день-то этот наступает, так изводите меня то одним, то другим! И какая вам разница теперича – премьера-то, али нет? Только расстраиваетесь зазря! Ладно, побегу, пока завтракаете. Недолго я.
Лукерья выбегает из гостиной, хватая авоську. Иван Никифорович остаётся за накрытым столом. Медленно ест. Смотрит в окно. С улицы доносятся лай собак, звук проезжающего трамвая и разговоры людей. Иван Никифорович Брунель продолжает есть. Периодически вздыхает. В гостиной звонит телефон. Он едет к комоду, на котором стоит аппарат. Берёт трубку телефона.
Иван Никифорович (на удивление, звонким и бодрым голосом). Алло? Брунель слушает. (Пауза.) Да, Нинель Гениевна. (Пауза.) Конечно, всё в порядке. Здоров и бодр! Как вы? (Пауза.) Буду рад видеть. До вечера, Нинель Генивна!
Занавес
Второе действие происходит в Театре.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Фойе театра. Двое служащих помогают Лукерье занести кресло-каталку. Иван Никифорович Брунель сидит в кресле в теплом пальто, шарфе и шляпе. В его руках старый потертый портфель и программка премьерного спектакля. Гардеробщица протягивает Лукерье вешалку для верхней одежды.
Лукерья (громко, в ворчливой интонации, по-отечески). Говорила же, что будет холодно. Солнце-то зашло. Вон, разоделись бы... А так не замерзли, пока докатилися досудова. (Начинает снимать с Ивана Никифоровича пальто.)
Иван Никифорович (удивлённо). Луша, отчего же ты сначала своё пальто не снимешь?
Лукерья (отвернувшись, вполголоса). Каждый раз одно и то же. Почему, почему? Потому. Что я там торчать буду два часа, когда дел дома невпроворот?! Вот, надо ему этот театр?! (Надевает на вешалку пальто Брунеля и передаёт гардеробщице.)
Иван Никифорович (с очень искренней интонацией). Не ворчи, душа моя. Как бы только смогла осознать ты, что за Мир это?! Как бы было бы удивительно для тебя! Театр – это же не просто здание и люди в нём, это оттуда (движение рукой с указательным пальцем вверх несколько раз) явление чуда нам, понимаешь? (Резко, обречённо взмахивает рукой.)
Лукерья (улыбаясь). Чудо – это то, что на ужин я вам затеяла, Иван Никифорович. А боле чудес-то уже и не надобно нам. Ладно, пока побудете тута, а я за вами потом приду. Поужинаем, и почивать будете. (Разворачивает кресло-каталку и везёт Ивана Никифоровича по коридору театра в сторону зрительного зала.)
На переднем плане комната для гримирования актёров. На двери табличка с именем актёра, но фамилии не разобрать. Лукерья толкает рукой дверь. В гримерке стоит стол. Над ним гримерное зеркало с подсветкой. Справа высокая тумба. Слева этажерка с театральным реквизитом. В комнату входит Зинаида. На ней тёмное платье с глухим воротом и ажурный фартук с карманами. В руках несколько кисточек для грима и расчёска.
Лукерья (обращаясь к Зинаиде). Здравствуйте. Вы уж тут за ним присмотрите, да? А я пойду. (Подвозит Ивана Никифоровича к столу.) Ужином-то никто не озаботится, кроме Луши. (Отвернувшись, вполголоса ворчит и уходит.)
Зинаида (ласково и игриво). Иван Никифорович, день-то какой! Поздравляю! Волнуетесь? (Начинает гримировать Ивана Никифоровича.)
Иван Никифорович. Зиночка, пятьдесят лет скоро уже будет с первой премьеры, а волнуюсь так же. (Пауза.) Афишу видел. Хороша. А Нинель она понравилась? Что говорит? Или молчит сегодня совсем? Да. Конечно, молчит. Премьера же. Всё текст повторяет… (Задумчиво смотрит под ноги Зинаиде.)
Зинаида (с сожалением). Так и не сказали ей, Иван Никифорович? Когда насмелитесь? Столько лет любите её, а она знать-не знает. (Качает головой и начинает причёсывать Ивана Никифоровича.)
Иван Никифорович. Зиночка, не могу я. Не простит она мне, что столько лет молчал. (Пауза.) Раньше надо было. Теперь поздно. Зачем обузу ей такую сейчас? Ни к чему. (Вздыхает.)
Зинаида (с воодушевлением). Ну, вот и готово! Нинель Гениевна просила её позвать, как закончу. Всё-таки, красивая у вас традиция. Побегу. Скоро уже первый звонок. (Уходит, оставляя дверь в гримерную открытой.)
Нинель Гениевна Сиютина входит в гримерную Брунеля. Иван Никифорович достает из портфеля маленький букет фиалок. Протягивает ей, улыбаясь.
Иван Никифорович. Нинель Гениевна, с премьерой! (Пауза.) Выбор пал на красное? (Указывает рукой на бархатное платье Сиютиной.)
Нинель Гениевна (с томным придыханием в голосе). Ну, зачем, право? Иван Никифорович, как вам удается их находить даже в октябре? Спасибо! (Прижимает букет фиалок к груди.) О, да забудьте вы уже то зелёное чудище! Права Зинаида, не к лицу оно мне, не к лицу. (Пауза.) Ну, с Богом? (Берётся сзади за ручки кресла-каталки и везёт Ивана Никифоровича в сторону сцены.)
Театральная сцена. Занавес задернут. За занавесом гул человеческих голосов. Раздаётся третий звонок. Нинель Гениевна оставляет кресло-каталку у кулис, затем выходит на сцену. Иван Никифорович сидит в кресле-каталке с грустным, болезненным выражением лица. Вздыхает. Опускает голову. Закрывает глаза. В зале наступает тишина. Слышно, как вступает оркестр. Звучит виолончель.
Автор пьесы (голос за кулисами). Иван Никифорович, по-прежнему, слышал его. Запах сцены. Он напоминал ему аромат канифоли, и всё также был им различим. Но сквозь него очень отчетливо пробивался и другой. Юный. Весенний. Он ласково называл его при Нинель «ароматом надежды». Фиалки. Первый букет цветов, подаренный Ивану Никифоровичу в театре. С тех самых пор, в день каждой премьеры он дарил Нинель только фиалки. Именно их аромат был для него панацеей от забвения…
Во время звучания авторского голоса начинает открываться занавес на сцене театра. В оркестровой яме звучит дробь барабана. Вступают скрипки и виолончель. И в этот же момент Иван Никифорович резко встаёт с кресла-каталки и выходит на сцену, произнося бодрым голосом начало текста своей роли. Музыка стихает. Нинель Гениевна вступает с Брунелем в диалог. Спектакль начался.
Автор пьесы (голос за кулисами). Для Ивана Никифоровича первые минуты спектакля были, как и всегда, явленным чудом. Он не понимал, как это происходит? Не понимал и, наверное, уже не силился понять. За многие годы жизни в Театре он научился одному — доверять Ему. И тишайше, как правило, про себя, называл Театр — своим Лекарем.
Во время звучания авторского голоса спектакль заканчивается. Раздаются аплодисменты и крики зрителей «браво!». Актёры выходят на поклон. Занавес опускается. В этот же момент Иван Никифорович начинает падать. Его за руки подхватывают рядом стоящие актёры. Лукерья (ласково ворча) вывозит кресло-каталку на сцену и помогает Ивану Никифоровичу Брунелю сесть в неё. Положив на ноги Брунеля теплый плед, увозит его со сцены. Иван Никифорович всё это время мечтательно улыбается.
Занавес