Вайнштейн Виктор

ЛЮБОВНЫЙ НАПИТОК

Милочка открыла мне дверь:

– Заходи, у меня такая штука… Мне достали – вот! Представляешь! И его надо пить вместе. На, читай! Я отчеркнула.

«Напиток "ЭЛЕКСИР любви"». Инструкция как инструкция: «…развести согласно табл.1 лист 2… Повторный приём Напитка ЭЛИКСИР… не ранее шести месяцев…» А вот и новое: «По глотку по очереди с партнёром… Непосредственное действие Напитка ЭЛИКСИР… до месяца… во время первого поцелуя…».

А что: сейчас по полной программе, а то Милка всё осторожничает, а через… – ну пусть месяц – увидим. Если мне с нею не шибко – разбежимся. А то – вдруг Милка и есть моя судьба? Последний курс, пора и определиться.

Придумала, эликсир – и нашёл же кто-то способ качать из девчонок деньгу. Волшебный напиток. Если бы я ей так лапшу на уши – ясно. Но с другой стороны – поверь в эту хрень, и впрямь хоть на время, а втюришься. Хотя я бы так постеснялся – но тут она себе эту лапшу сама. И священнодействует: смесь в стакан, я его держу двумя руками, а она мешает – и доливает воду и вино по столовой ложке, каждый раз заглядывая в инструкцию на оставшихся у неё листиках.

Развела – и читает дурацкие стихи с оборота – строго по писанному. То ли слишком доверчивая, то ли игра – а тогда её правила, даже такие – закон. Никто ж не спорит, как ходит ферзь, а как – хе-хе – королева.

С другой стороны – так стихами (молитвы, заговóры, просто считалки) испокон века время отмеряли, может, и тут так же:

я считаю до пяти, не могу до десяти…

Верно: раствор в стакане, пока она читает свою бессмыслицу, отстоялся – и разложился слоями, розоватые и голубоватые поочерёдно. И что в нём? Сходу и не придумаю. Мой дядя как-то сделал игрушку: запаял в стеклянной колбочке смесь, взболтай – а она всё равно расслаивается вроде как на российский флаг. Ещё и смеялся, мол, символ единения би, голубых и розовых. Но там три слоя и разные, а здесь по шесть (значит, каждый со столовую ложку?) – и через один. Верно, только внешне похожи. Надо поспрошать знакомых химиков.

Милка протянула было стакан мне, но передумала.

– Я первая! – И заглотила верхнюю полоску. Я следующую, розовую – кисло-сладкий напиток чуть щиплет язык – и вернул ей. Она хлебнула – и мне. Я попробовал хоть чуть и со следующей, но не выходит, лишь по одной. Пьём. Допили.

В эликсире, наверно, всё-таки что-то есть. Но – не возбуждающее, а… не жажда, нет – нежность, общее влечение – но не страсть. Желание обнять, а не…

Я осторожно сказал ей об этом, и она согласилась:

– Да, милый, но мы же ещё не поцеловались. А пока просто ляжем рядышком. Я тоже к тебе – такую нежность… И доверие…

Она развернула свежую постель – и, отвернувшись от меня, разделась и нырнула в неё. И я следом.

*

– Подожди минутку! – И она прижалась ко мне всем боком и потянулась к моим губам. Я было подался ей навстречу, но она замотала головой и сама склонилась надо мной, прижавшись к моему рту. Мы целуемся, а она меня гладит. И мне как-то удивительно хорошо и приятно. Нежно. Да, именно это слово. И я весь какой-то ленивый, у меня какая-то расслабуха …

Она перетекла верхом на мою ногу, и я «поймал», ухватил её коленку своими. И всё ещё целуемся.

Верно, уже можно рекорд Гиннеса. А то и нет – кто знает, если целовать не для себя, а на время, так хоть сутки. Вот где дурость: ты целуешься, а кто-то твоё время засекает. Хотя на свадьбах – считают же! Видно, спьяну…

Но, хоть я и чувствую к ней и нежность, и даже влечение – но, тоже мне, эликсир любви: желание-то у меня есть, а возможность… И я пока что не против, что она ползёт-втекает на меня в этой странной позе. А она перетекла совсем, поёрзала, дёргая ногу – и я, конечно, тут же развёл коленки, отпуская её… – и она вдавилась меж ними… – даже раскорячила, может, возмутиться?..

И! в меня – меня! – вошло то, что я собирался воткнуть в неё.

Я вскрикнул – и неожиданность, и боль. Я что, стал девочкой? в смысле, сразу и перестал? И как это они такое терпят – и им даже нравится – мазохизм какой-то…

А она вдавливается опять и опять, возбуждая во мне ответное желание… – да, желание. И мы целуемся. И моя боль отходит куда-то на задний план, тает, и я сам таю от избытка ощущений.

Оторвалась она от моих губ она, только кончив.

…вот мне и напиток и отлился…

– Милая, тебе понравилось? Я всё думал, кому первому: кто первый, тот парнем, но ты ж от меня потом сбежал бы. Ой, какую я к тебе нежность… Сашенька, милая моя, как тебе? Хорошо? Что ж ты молчишь?

Я молча обнимаю его – у меня к нему всё та же нежность. А всё прочее: документы, родители, подружки, друзья, даже собственное поведение – почти и не доходит. Да, одно дело, кем я был, другое – кем я стал…ла. Женский род – и к себе. Вот так, Сашок. И Милка – или как его теперь? – опять целует меня, гладит – а потом снова наваливается – плотно, раздвигая, распирая меня, но и разом легко, словно со смазкой.

Ну да, со смазкой и есть – я чувствую. Ощущение – острее и сильнее, чем в тот, первый раз, я стону, не в силах сдержаться – и Милка ещё больше сияет мне улыбкой.

Как-то будет через месяц, когда «непосредственное действие Напитка ЭЛИКСИР» закончится? Я буду так же любить и хотеть его? А он меня?

Он опять прижался ко мне.

И я опять запела и застонала…

*

У меня странное состояние.

Когда вспоминаю, что с нами – со мной! – произошло, я чуть не в панике. Да, конечно, жизнь не кончилась, а лишь изменилась, и женщины, по глобалу, от мужчин отличаются только в весьма узкой и специфической роли, но масса бытовых привычек – это совсем другое. Брось в ручей камень и копни рядом – и он побежит по новому руслу. Вот и я – по новому…

Но когда Милка меня обнимает – верх блаженства.

Мы позанимались нашими курсовыми, (из-за них я, в общем-то, и пришёл), потом Милка опять привлёк меня к себе (я, похоже, довольно спокойная женщина, у меня собственной тяги нет, только в ответ на Милку), а затем мы пошли к нам.

Обрадовать моих родителей.

Мою одежду Милка забрал себе, а мне – свой брючный костюм: всё не так радикально, как сразу юбку. Она меня чуть-чуть меньше, но терпимо – и её шмотки на меня налезли, и он из моих не выпал. Мы и верхней одеждой поменялись: женщины-то и в мужском часто, но он бы в женском пальто – как голубой.

В маршрутке на нас ноль внимания – я-то думал… думала, что мы будем бросаться в глаза, но нет. Хотя иду я в женских сапогах неуверенно: каблуки высоковаты. Непривычно.

Зато все неудобства искупаются обнимающим меня за плечи Милкой.

Я дверь своим ключом, прошли – и Милка сразу меня в мою комнату (у меня своя). Мол, ему б выбрать одежду: для меня уже было кое-что у него дома. Мне даже показалось, что этот набор не то, чтобы приготовлен, но намечен. С другой стороны – она, небось, не раз прикидывала, как этим эликсиром распорядиться.

Я вдруг вспомнила: дней десять назад мы шли мимо милиции, и у нас как-то удачно совпал разговор – мы и заскочили снять в паспорта отпечатки пальцев. Теперь эти отпечатки нам помогут – значит, она прикидывала сей вариант уже тогда. Хотя и сегодня окончательно решилась уже при мне. Кажется. Или такой вид.

Я оставила его рыться в моих шмотках, а сама пошла к матери на кухню.

– Мама, посмотри на меня.

– А что… Господи! Саша, это ты?

– Понимаешь, мам, мне Милка – чтоб мы с нею вместе выпили «эликсир любви». Я и. И… Теперь она – парень, а я – женщина. – Мать внимательно вглядывается мне в лицо: – Я ж и не думала, что превратилась, я-то что парнем, только что каким-то… Нежность есть, а страсти – нет. И вдруг. Только – я же выпила эту штуку, и всё равно бы согласилась.

– Он хоть замуж тебя возьмёт? Или как?

– Пока, вроде бы, да. На него же эта штука должна тоже. Наверное (слои-то у каждого свои…)

– Тёть Нина, я… – и Милка за мной на кухню. – Я, это, Сашеньке предложение. Вы не сердитесь, но… Вот я нашу простыню принёс. Нам, наверно, документы за неделю-две, и мы сразу заявление. И… я у неё сразу останусь. Если вы разрешите.

Мама села на табурет и заплакала.

– Мам, ты что? Ты что?

– Господи, я когда-то так дочку хотела, а тут вдруг – и сразу уводят… Сашка, а ты-то как, согласен… согласна? А что ещё отец скажет?

*

В милиции нашему появлению изумились – но отпечатки пальцев помогли, и мы почти как были: я – Сашка, а он – Милослав. Вот и наше заявление уже две недели лежит во дворце бракосочетаний.

В универе нам удивились чуть не больше, чем в милиции. Друзья сразу же вокруг меня закружились с явным и однозначным интересом – но у меня к этому делу тяги нет. Только к Милке.

Он, кстати, оказался довольно ревнивым – я ему говорила, что (ну, во всяком случае, пока действие напитка) у меня лишь он и свет в окошке, да и так большой тяги к сексу нет, но ревность – это смесь болезни и комплекса неполноценности. Не знаю, как дальше – пока терплю. Я пытаюсь ему объяснить, что любят или нет не за какие-то конкретные качества, а личность в целом, и ему не нужно сравнивать себя с кем-то – не помогает. То дёргается, то пыжится, то вдруг начинает за мной следить… А то обижается, что я не ревную к её прежним подружкам. Противно.

Курсовые мы сдали, и сразу – задания на дипломирование.

А сегодня у меня новость – и я даже не знаю, как её расценить. Её первый звоночек – я умяла за столом все солёные огурцы. Но и я, и Милка, и, тем более, отец, и даже мама на то – ноль внимания. А сегодня меня полощет. Токсикоз. Мать созвонилась с подружками, кто из них как от этого в своё время, но… И я поплелась в консультацию – правда, с тем же результатом. Мне, конечно, выписали всякие витаминки и таблетки, но толку…

Зато Милка рад – не тому, что меня от всего воротит, а причине. И – можно ли уже пол ребёнка? Не знаю – мне как-то всё равно. У каждой Дуньки свои задумки, у каждой Натки свои манатки, у каждой Машки свои замашки… Хи-хи, одни девочки: видать, по предками данной мудрости народной, это каждой девочке своё, а вот всем парням нужно одно и то же. Но парня запросто пошлют воевать из-за очередной блажи нашего мудрого правительства, а девочку вот так полоскать и будет. Верно, из-за токсикоза ещё никто не умер, хотя при таком раскладе – и самой сдохнуть хочется. Я даже диплом не могу. Одна надежда – мол, это недолго. Но недолго – это вспоминать, а сейчас – это сейчас. А одну мамину подругу так – аж месяца три.

*

Времечко бежит. Токсикоз закончился ещё в январе, и я ожила. Зато все праздники – и Новый год, и День защитника (он ко мне, мол, нынче уже и совсем боком), и Восьмое марта – я ни грамма: сначала я сама от чего-то из-за тошнотика, а теперь мне нельзя то – ребёнка не перекормить, это – не отравить… Уж лучше армия: выжил – значит выжил, и всю жизнь радуйся.

А Милка сияет, словно мой уже заметный животик – его творческое достижение, а не следствие неких биологических процессов. Да, с его участием, но только его сознательная роль в этом явлении – как у барана в отаре, не больше моей. А я о том и не – а то б, верно, приняла какие-никакие меры защиты. Если по врачихе, я понесла где-то через пару недель после эликсира, подумала б – уже могла бы и предохраниться.

Хорошая мысля приходит опосля.

Но аборт я не хочу. Не что жажду завести малышку, я скорее, смирилась, чем вдохновилась. И не по каким-то моральным идеям, глупость это: что не родилось, то и не личность, она и после рождения-то ею не сразу, и удалили бы не человека, даже не зверушку, а кусок мяса. Но – вдруг я потом захочу ребёнка – а после аборта вопрос. И мать «за». И ещё Милка – это бы для него явный удар – а мне не хочется его ничем огорчать. Вроде бы этот «Эликсир» должен давно выдохнуться, а меня… а меня, при всех его недостатках, к нему тянет.

Да и ревность его вроде несколько упала, не знаю, в чём дело. Может – поумнел. Или – поверил, что я его люблю.

А то – уверился, что я к сексу с другими не стремлюсь.

Или – что я из-за начинки потеряла для мужчин (как странно звучит – никак к этому не привыкну) свою привлекательность.

А честно, так мальчики больше всего крутились вокруг меня, когда животик уже был, а пузом ещё не стал.

И ещё: парнем я бы запросто пошёл на любое приключение с любой девочкой – ну, то, сё, ещё что-то… Ну – почти с любой. А теперь – как отрезало. Сначала я думала, что к Милке я иначе, чем к остальным, что он-то недавно и сам был девушкой, а те – вроде бы я с ними как гомик. Но нет – я и впрямь достаточно холодная женщина, и секс как таковой меня мало колышет. И даже Милку я не так хочу, как… Не знаю. Наверно, люблю. И – именно его. Не знаю, это правило или случайность, но если я – типичный представитель рода людского, то женская и мужская сексуальность – вещи совершенно разные.

Впрочем, как слышал, многие женщины начинают хотеть после. Когда родят.

Если верить биохимикам, как раз пока я ношу, во мне для ребёнка выделяется какой-то L-аргинин, и он-то желанию и способствует. А у взрослых он лишь из старых запасов.

Но почему мужикам его хватает аж до старости, а нам – нет?

Моё отношение к Милке, считаю, вышло на константу. Ровное, тёплое. И уже привычка, и ответ на его тягу ко мне, и что я помогаю ему в учёбе – а мы любим тех, кому помогаем. А жаркой страсти у меня и сразу не было. Вот только порой из-за его ревнивых взбрыков – хоть гони в три шеи.

Дома у нас – а мы живём у нас, и, пока идёт дипломирование, почти весь день сидим дома – все хозяйственные дела потихоньку переползли с материных плеч на наши. Точнее – мои: Милка то ли чувствует себя чуток в гостях, то ли решил, что домашние заботы – женское дело, а баба нынче – я.

Я не возражаю: мы в семье работы по полу никогда не делим, я и раньше и убирал, и порой даже готовил – и отец, само собой. Ну, мать – понятно. Хотя предпочтения у каждого из нас в этих делах свои: скажем, мать готовит борщи, отец – мясо, а я – всякие пловы и шурпы. За покупками – кто свободен, тот и, только спросит, что брать: не все же поровну следят за всем.

Хотя в шутке, что при переезде от родителей автоматически отключается функция автозаполнения холодильника – своя правда. Даже если технически часть этой функции на тебе – одно дело сбегать купить что-то по подсказке, другое – самому… самой следить, что есть, чего нету, что нужно…

Наскоки в магазин я совмещаю с поисками работы – и ищем мы оба и уже давно. Я было перед Милкиной авантюрой её нашёл, но после мой работодатель во мне усомнился. Я ему, мол, попробуем, а он, мол, одна попробовала – и семерых родила, а я – что это мне нынче не, я, мол, уже и только одну. Думаю, именно мой несколько легкомысленный подход и увенчается успехом. И он же – очередной повод для Милкиной ревности.

Он сам – куда серьёзнее, и его будущие наниматели – тоже. И моё уже возбухшее пузо – тоже его аргумент в его переговорах: жена ждёт ребёнка, и он со всей ответственностью…

Да, жена: мы потихоньку, не привлекая большой толпы, расписались. На свадьбе – лишь самые-самые: пяток человек из группы да родители. А я сама совсем не пила и почти не ела: к тому моменту меня уже полоскало на все сто. Я и за столом-то почти не, с меня и запаха пищи вполне хватало.

Девка замуж захотела потому и залетела:

ты, дружок, чего финтишь? – от меня не улетишь.

Многие, даже друзья, глядя на моё пузико, так наш брак и восприняли. Мне плевать, а Милка что-то доказывает. Словно от мыслей о нас кого-то постороннего хоть что-то в наших отношениях действительно зависит.

*

Защита прошла вполне успешно, Милка получил свою четвёрку, я – пятёрку (кажется, это его даже чуток расстроило, он кому-то объяснял по мобиле, что мне на балл больше за моё уже вполне видное пузико), и мы приступили к нашим работам. Понятно, у обоих – с испытательным сроком.

Я довольна. Ходить буду, пока смогу, а там хочу совместить работу и ребёнка – мне в роддом уже в августе. Надеюсь успеть доказать, что я работник хороший. Состояние моё бодрое, всё совершенно нормально, я как-то присобачилась и к своему арбузику, и что у меня под сердцем кто-то шевелится, ворочается, что к нему надо прислушиваться… Вообще я как-то в своё новое положение вошла хорошо и достаточно быстро. Раз твоё состояние – именно твоё состояние, оно не награда, не наказание, а твоя жизнь – значит, так и надо. Другой-то всё равно нет. Не жалей «за вчера», а радуйся «за сегодня».

Вчерашний день ушёл за горизонт, – в нём были свои радости и беды,

в нём были огорченья и победы – но он уже ушёл за горизонт.

И вот в заре поднялся новый день, и я его по-своему построю

(конечно, если я чего-то стою), и не споткнусь о собственную лень –

и вот в заре поднялся новый день…

*

Порой мне кажется, что Милка стал ревновать меня не только к мужчинам, но и к будущему ребёнку, и немного о нашем превращении жалеет. Конечно, не когда меня давит тошнотик или отекли ноги, а когда всё хорошо. Вроде бы он упустил какие-то беременные радости. Не знаю – одна материна подруга с её работы говорила, что ей носить очень понравилось, но… По мне беременность – скорее неудобство, если что в ней и хорошее – так то, что в тебе зреет плод твоего любимого. Я уже и к нему привязалась, и к Милке ещё нежнее. Возможно – как раз потому, что во мне – что-то вроде его части, его семени, его отпрыска-отростка. Будто часть его – это и часть меня. Милка, похоже, этому во мне и завидует: я к нему, как бы это, снаружи.

И даже наш ребёнок – пока скорее мой, чем наш.

А ребёнок и теперь – не только радость. Вот и сегодня: мне вдруг стало хуже (чем-то не тем пахнýло), и начальник сам (всё равно уезжал) подвёз меня домой. И Милка – нет, чтоб подбодрить – мне ревнивый скандал. С моим-то арбузом!

Мог бы догадаться, что даже будь у него в сто раз больше недостатков, я бы не смогла перебежать к другому хотя бы потому, что с таким выступом впереди ни к кому не подойдёшь. Выдающееся достижение моего организма – выдаётся вперёд, и я с достоинством (иначе и не выйдет, с ним не попрыгаешь) несу его впереди себя как защиту от разврата и измены. Ну, во всяком случае – пока ты с таким довеском, к тебе-то уж точно никто не приблизится. А я сама разве что не к кому-то, а от…

Уйти. Точнее – выпереть его к чёртовой матери… точнее, к матери его: живём-то мы у нас, а прописан он у своей.

Не знаю, может, из-за беременности, но временами у меня повышенная раздражительность, и я, кажется, злюсь на его выбрыки даже больше, чем в начале.

*

Редкие позывы начались днём, но мама сказала не торопиться. Вечером вызвали такси (схватки стали чаще), и в роддоме я с десяти вечера. Пора. Господи, бедная моя будущая дочка, это и ей потом так же: больно, утомительно, больно, утомительно…

А родила я аж в четыре утра (Мама, я когда родилась? – Рано-рано утром. – А я тебя не разбудила?) – и врачиха не спала тоже. Ну, мне-то деваться некуда, а ей за что это счастье?

А она мне: мол, у меня очень хорошо, и тонус мышц, и нормальная активность, и я родила быстро, и я всё делала как нужно – вот всё и прекрасно.

Если это – быстро и прекрасно…

Верно, матери потому своих детей и любят, что они даются им такой ценой.

Но жива – значит, терпимо. Да, приятного мало, но когда Милка меня прорвал – могла б и догадаться, что и следствие от этого не лучше. А я разок вскрикнула – да млела и нежилась.

*

Господи, какое это наслаждение – кормить своего ребёнка!

Я кормлю – в первый раз, и впервые её рассматриваю.

Какая она маленькая! Глазки голубые, носик пуговкой, присосалась – и я проникаюсь к ней такой нежностью, такой заботой… Наверно, и вправду у кормящих – что-то вроде импринтинга, не зря кормилицы привязываются к чужим детям, кошки выкармливают кого подложишь – лишь бы хоть раз приняли. А тут своё собственное, только-только из-под сердца. Счастливые мы, женщины. Зря Милка боялся… боялась остаться без меня: я, даже расстанься мы, всё равно останусь счастливой.

С этой вот крошкой.

*

Я полтора месяца выждала дома, а там мне организовали небольшой закуток, где я Катеньку и покормлю, и перепеленаю, и теперь я тружусь, аки пчёлка. И работу отдела я вроде бы не шибко дезорганизовала, и ко мне все (и даже моё начальство) вполне терпимо и даже несколько благосклонно.

А вот Милка опять вспомнил свои ревнивые взбрыки. Вчера – даже опять скандал чуть не на полночи. Так и молоко может пропасть. Я к утру еле остыла.

А на работе – посторонние мысли вон, и за дело. Знаете – лучше любой валерьянки.

А ещё – я кормлю Катеньку: тоже разрядка.

*

Начальник заглянул, как раз во время кормёжки.

Разговариваем – по делу, само собой – и вдруг я замечаю, как он смотрит на мою грудь. И неожиданно для себя ощущаю себя женщиной. И понимаю, что… хочу. Впервые – хочу.

Но не Милку.

Милка своего добился. Высох эликсир. Испарился. Выдохся.

И я вспомнила фразу одной своей подружки: «Если кто-то заранее считает меня плохой, я докажу ему, что он прав!»

Сегодня же его к его матери – если не хочет к чёртовой…

А, это уже было. А сама… А, найду. Жизнь впереди.

Нечего загадывать – надо жить. Хи-хи! Жить.

Клим Янович осёкся посреди фразы, подошёл, наклонился и осторожно поцеловал меня в губы.

***